й ночи.0

Я проснулся утром. Голова моя светла, как морозное утро. Пока Оксана
бросает Чижа, углубимся в воспоминания. Мама рожала меня очень тяжело.
Врачи предложили ей умертвить меня. Она не согласилась. С тех пор я жив. Я
рос хилым ребенком. Долгое время я был уродлив. Потом стал похож на
девочку. Да, прямо голубая тематика. Продолжаем. Меня долгое время били.
Некоторые плохие мальчики, которые не признавали во мне интеллектуала.
Потом меня стал бить папа за то, что я не давал сдачи. Я стал давать сдачи
и сообщать об этом папе. Я давал сдачи слабым мальчикам, сильных я боялся.
О них я не рассказывал. Один раз Кобзон, харизматик из соседнего двора,
ударил меня палкой по голове. Я опешил. Но ничего не сделал. С тех пор я
уважаю авторитеты. И ненавижу их.
В детстве я совершил несколько подлых поступков. Один раз, во время войны
между дворами, я стал дезертиром. Я подошел к двери своей квартиры и
подумал - воюйте сами, я могу открыть и зайти внутрь. Я нарушил
коллективную клятву. Ощущение предательства. Впрочем, те, которые говорили,
что я зассал, быстро заткнулись. Я пользовался уважением во дворе.
Уважением юродивого. В другой раз я кинул Павлу, нашему длинному
предводителю, камнем в голову. И убежал, как греческая лань. За братом в
садик. Меня поймали и риторически ударили по морде. Я не обижался.
В играх я был скорее хитрецом, чем заводилой. Я действительно был похожим
на змею - долго наблюдал, чтобы сделать бросок. Я чувствовал слабые места.
Незаконное всегда пугало меня. Я неохотно шел заподлить. Это значит идти в
садик дразнить сторожа, втыкать иголку в оконную раму и водить канифолью по
нитке, звонить и убегать. У меня был друг - Юдин. Ничего о нем не помню,
помню что он был странный. И подлый, кажется. С ним связаны мои первые
сексуальные переживания. Мы сидели на берегу Дона и дрочили. Вот это
картина. Сизый Дон катил свои волны, течение было довольно сильным, вечные
разводы бензина на поверхности. Как то мы не стеснялись друг друга. В
другой раз мы спрятались в какой-то бочке и тыкались членами друг в друга.
Я думаю, если бы мы знали как, мы бы трахнулись в жопу. Вообще, все знали,
что дрочат, все знали, у кого какой член. Вообще-то, я не дрочил, я висел
на двери и терся об нее. Побелка на краю была стерта. Когда наступал
оргазм, я шептал "Я девочка, я девочка". Самое интересное, что я, кажется,
даже не знал, как дети делаются. То есть мне рассказывали, но я не верил. Я
верил в какие-то пилюли.
Моя первая любовь была очень сильной. То есть, может быть, она была и не
первой, но первой сильной. В четвертом классе мы стали изучать английский.
Я сидел на первой парте в правом ряду, она на первом в левом. Всех слепых
заставляли сидеть на первых партах. Меня, кажется, это тронуло. Что она
тоже ничего не видит. Может, поэтому мы и пялились друг на друга. Все уроки
напролет.. Это было вполне невинно. И заметно. Она клала руку на левую
руку, я на правую. Так проходили уроки английского. Я ждал их с
нетерпением. Потом мы, кажется, даже сидели за одной партой. Это верх
школьной близости. Потом картинка, которую я хорошо запомнил . Она пришла к
нам во двор, все идиоты сидели на качелях, и я с ними. Было солнце,, был
вечер, она шла в красном платье, вельветовом, тяжелом. Сама она была
немного неуклюжая, коренастая, так и хочется сказать., с немного обезьяньим
лицом. Идиоты заржали. Мы пошли заниматься английским. Богдан плавал на
полу и веселил нас. Английский не получился. Когда мы уходили,. идиоты
сидели на качелях и смотрели на нас. Это было нечто невиданное. Возраст
презрения к девочкам. Все лето я просидел в песочнице в ее дворе. Местные
обитатели меня знали. И даже с пониманием относились. Вообще, двор был
слабый. Нас они уважали. То есть наш двор. Двор Павла. А двор Кабзона был
еще круче. В основном, бдагодаря Кабзону. Он был маленький, какой-то весь
прожженый и сумасшедший. На моих глазах он отвесил Павлу пинка. И тот не
ответил. Потом они, кажется, дрались. Не помню, кто кому дал. В другой раз,
зимой, мы обороняли крепость, в принципе, они ничего не могли сделать. Мы
были послушными, но мы были сильнее. И тут Кабзон разогнался и всем своим
маленьким телом бросился на стенку. Крепость развалилась. Это было решением
проблем. Кажется, он ничего не боялся. Потом, впрочем, мы их все равно
задавили. Мы были старше, ловчее и умнее. Цивилизация против варварства.
Так вот, Таня. Осенью она перестала на меня смотреть и я долго плакал.
Кажется, она училась в Воронежском университете. Это последняя о ней
информация. Я даже хотел написать ей письмо. Вернуть прошлое.
Что еще. Мы устроили три пожара, воровали булочки в магазине, толкались в
кинотеатре на "Пираты XX-го века.
Когда мы уезжали из Нововоронежа, я был рад. То есть мне было безразлично.

В принципе, в моей жизни было несколько моментов, когда я жестоко ссал.
Один раз, в Энергодаре, мы разошлись с мамой на развилке, и какие-то два
пидора обругали ее матом Я не подошел, я ничего ни сделал. Я пошел дальше.
Другой раз на горячем канале на меня наехала жирная свинья. Я зассал
откровенно. Я отбежал в сторону и не мог сказать ни слова. Потом мы
приехали на горячий на мопеде со старшим товарищем, но свиньи уже не было.
Потом мы приехали с другим товарищем, были невнятные разборки. Товарищ, как
я понял , тоже ссал. Но внешне, вобщем-то, все уладилось. Были моменты,
когда я восхищался смелостью.
У одного мальчика из нашей секции (самбо, или дзю-до) отбили, или пытались
отбить девочку. Мальчика звали Вадик Китаев. Вся наша толпа, человека 20,
пришла в конкурирующий клуб. Тренировка закончилась и вышли виновники
торжества. Юран и еще кто-то, оба большие, и в принципе, мирные. Я осознаю,
что в принципе это слово-паразит, но оно мне нравится. "Кто здесь чего-то
хоче" - прозвучала фраза. Зотем последовал избирательный опрос. "Миша, ты
что-то хочешь?". Миша задумался о чем-то своем, и, кажется, вопроса не
заметил. "Сережа, ты что-то хочешь?".Сережа переминался с ноги на ногу и
пытался вспомнить, чего он хочет. Обо мне речь не шла, потому что моя
весовая категория, если не ошибаюсь, была 32 кг. Удовлетворенные опросом,
Юран с товарищем пошли в раздевалку, а наша компания выбралась наружу.
Велись какие-то бессодержательные разговоры, цель предприятия определенно
где-то терялась. Вдруг откуда ни возьмись, подъезжает на заднем колесе
орленка некий молодой человек, человек известный своей беспринципностью и
радостным отношением к сложным жизненным ситуациям. "Малой, подержи велик
"-это мне. Спустился, поднялся, начал рассказывать какую-то смешную
историю. Появляются двое. Мирные и победоносные. "Эй, толпа, иди сюда" -
бодро выкрикивает молодой человек. Еще не понимая, что происходит, двое
приближаются. Как оказалось, официальная часть программы была завершена.
Последовал быстрый удар по носу одного, и в глаз - другого. Первый был
произведен ногой. Далее последовали некоторые пояснения к произошедшему,
впрочем, совершенно неназойливые. Юран с товарищем быстро прониклись идеей
мероприятия и пошли смывать снегом кровь.
Я понимаю, что нельзя восхищаться насилием, но мне нравятся бодрые,
деятельные люди. Со стороны это выглядит именно восхитительно.

Теперь поговорим о моей сексуальности. Женщина не может меня не презирать.
Потому что я weakling. Но я могу ей нравиться. Потому что я обладаю вкусом.
Я обладаю тонкостью. И нежностью. Не этой, бычачей, ух ты, моя крошка, а
другой. Я могу чувствовать себя на равных с женщиной. Я могу понять,
выслушать. Но я не могу давить. Мне ненавистны эти отношения - хозяин,
слуга, раб, господин. Мне не нравится мужская гордость. Хотя я ей обладаю.
Если мне нравится какая-то женщина, то это женщина-мутант. В ней есть
интеллект и мужество. В ней есть самостоятельность. Я чувствую такую
женщину по страху. В меня заползает страх Перед высшим существом.
Религиозный. Богиня плодородия была чьей-то мамой. Или любовницей. Я факал
Бога-отца. Над нами нет авторитетов. Мы свободны. У нас есть совесть. У нас
есть опыт. Мы выживаем, как выживают слепые щенки. Нас никто ничему не
учит. Мы учимся сами. Как амебы. На пинках. На уколах. Нет, в нас кто-то
вложил это - разум, интуиция. Способность развиваться. Но явно не двуногая
лягушка. Все, что мы можем делать, это слушать Дух. И следовать ему.
Повиноваться ему. В практическом измерении мы служим женщине. Наращивая
мышцы, крича в пустоту, как соловей. Мы заявляем о себе, что что-то можем.
Мы боимся, нам страшно, мы не самые лучшие, в нас много дерьма и слабостей.
Но единственный путь жить дальше - это кричать в пустоту. Рычать,
извиваться, лукавить, но говорить - я есть. Чем умнее женщина, тем больше
она видит в тебе дерьма. Тем ты ближе ей. Что такое интимность. Это знание
дерьма друг друга. Ты не можешь сказать ей, что ты больше, чем ты есть,
потому что ты знаешь, что ты дерьмо. Ты то, каким она тебя видит. Ты
приносишь ей свои жалкие дары - деньги, шутки, удовольствие. Она река, в
которую ты впадаешь. Она ненасытная черная земля, на которой ты извиваешься
рекой. Она черная дыра, которая пожирает тебя.
Кто запустил всю эту фигню, мы не знаем. Но не Бог-папа. Богу-папе нужна
Бог-мама. Мы кувыркаемся в этой вселенной, как дельфины, вверх-вниз,
вверх-вниз. Мы хотим знать, что хорошо, и что плохо, что красиво, и что нет.
Это что-то непонятное. Просто так оно и есть. Реки текут. Яблоко падает
вниз. Птички щебечут. Утесы торчат.
Пусть это будет Бог-папа. Назовем это так. Ноему ничего от тебя не нужно.
Он - это ты. Он тот же червь, грызущий породу. Он создает красоту. Он
пробует вещи на вкус. Он блюет от отвращения. Он создает храмы и разрушает
их. Ему плевать на храмы. Он живет в математике храма. Он - в строителе,
который сделал этот храм. Он в человеке, который на этот храм посмотрел. Не
жалейте храмы. Они растут, как грибы. Они гниют и разрушаются. Рост храма -
это Бог. Храм - знак его прибывания. Пните храм ногой. Это кусок камня. Это
дерьмо. Червь уполз в другое место. Хотя это организованный кусок камня. Ты
чувствуешь то же, что чувствовал строитель. Ты становишься разносчиком
заразы. Глупость окружающей жизни тебя не удовлетворяет. Ты сидишь в
пустоте и создаешь маленькую модель истины. Маленький планер. Можешь
посадить свою любимую и полетать с ней. Если она тебе поверит.

Рассмотрим теперь следующую ситуацию. Молодые люди, воины и не очень,
заняты военными играми. Бряцанье мечей, если кто-то умирает - это всего
лишь синкопа, пробел в орнаменте. Привлеченные этим шумом, из озер и рек
выбираются нимфы. Самая скромная достается самому сильному и т.д. Согласно
рангу и ранжиру. Мужчины облекают себя в доспехи из любви к себе, самые
дорогие - у самого богатого, то есть у того кто или своими кишками
заработал, что редко, или на папе с мамой выехал, то есть является
продолжителем рода. Над головой голубое солнце, нимфы смущаются и краснеют.
Алкоголикам достаются нимфочки из-под коряг, со своими комплексами, средним
людям - хорошо упитанные и осознающие ценность вещей. Я не достаю до неба.
Я не вписываюсь никуда. Меня не интересует я. Меня интересует жизненность
этой схемы. Я хочу отфакать все. Я хочу дойти до абсолюта. Куда ты
вписываешься, Оксана. Ты хочешь куда-то вписаться? Я не хочу. Я хочу
отфакать все схемы. Я хочу универсального содействия. Я хочу целоваться с
царем, я хочу говорить на равных с рабом, я не хочу этого ты здесь я там.
Солнце светит всем божьим тварям, на необитаемом острове я могу жить с
любой блядью. Я могу жить один. Чем и занимаюсь. Закончили.
Следующая ситуация. Он говорит ей. Понравилась ты мне, девица, красотой
своей, и душой своей приглянулась. Коли хочешь, будь моей женой, вместе мы
и печали переможем, и радости вкусим. У меня стадо в сто свиней,
прокормиться сможем, мой папа фермер, мой дедушка фермер, мой папа
музыкант, мой дедушка музыкант, идем дорогой прямой, неторной, а там и
детишки пойдут. А то и внучки'. Только будь мне верной, а уж я за себя
ручаюсь. Головой. Яйцами. Петушиным пометом. Подумала красавица и сказала
ОК. Только я не хочу жить в селе. Мне нужен город. Например, Лос-Анжелес. И
пизда у меня такая, что ты один меня не прокормишь. Но, в принципе, я
согласна. Идти дорогой неторной. Погоревал Иван час-другой, да и взял себе
Марусю в жены. Баба то хорошая. Покладистая. И живут они в деревне
Туесково, и солнце светит для всех.
Давайте доставать до звезд. Или хотя бы до яиц. Давайте жить действительно
душа в душу. Давайте, давайте. Давайте не бросать ложку дегтя в бочку с
медом, давайте создадим идеальную картину. Давайте быть пацифистами.
Давайте быть хиппи.
Оксана, я все прикалываюсь. Это все изгибы воображения. Позвони мне. Или не
звони. Я тебя забуду. То есть ты станешь для меня прошлым. Опытом. Но не
будущим. Я буду описывать свалки. Я буду молчать. Надеяться, ловить ртом
воздух. Опять полюблю какую-то суку.
Я замолкаю. Я молчу. Я реагирую на импульсы. Я принимаю решения. Или
решения принимают меня. В свое лоно.

Продолжим. Жизнь в Энергодаре была наполнена рыбалками и постепенно
нарастающей тоской по неведомому. Которая особенно обострилась в период
полового созревания. У меня был друг, мы занялись каратэ. Мы хотели быть
сильными. Потом мы захотели осознать смысл жизни. То есть этого всегда
хотелось, но в определенный момент это стало выливаться в сумасшедшие
депрессии и сумасшедшие поступки. Мы ходили в лес. Миша напирал на
физическую подготовку и простые истины, я больше философствовал. В подвале
гаража до сих пор красуется надпись - упражнение, терпение, желание,
которую написал я, пока Миша колотил по груше. Потом мы встретили Сережу,
которого нам рекомендовали, как жирного конфуиста, и пошло - поехало. На
первой же тренировке нас жестоко избили. Потом объяснили, почему. Дескать,
эго у нас непомерно великое. Сережа был человеком умным и хитрым, в летах,
ему нравилось быть учителем. Еще один его ученик, Саша, 28-ми летний
маленький злодей, выплескивавший все свои комплексы на нас. Я был самый
слабый, но с самой фантастической головой. Дао, притчи, обладание,
контроль, школа, учитель, все это перемешалось у меня в голове и дало
причудливые всходы. Я больше думал, чем что-то делал. Молотить воздух
руками было скучно. Драться - еще ничего, хотя драться с Сережей - все
равно что драться с бизоном, Сашу я еще мог достать, но он был жестокий, и
постоянно мне что-то разбивал. С Мишей мы были дружками и старались друг
друга не задевать, у нас была масса условностей, и мы танцевали скорее
какой-то причудливый танец, чем дрались.
Это был замкнутый круг. Из года в год я поступал в Харьковский университет
и из года в год проваливался. Возвращался к своим свиньям. К терпению и
желанию.
Наконец поступил в Одессу. В институт хол. промышленности. Проучился месяц
и бросил. То есть я и этот месяц не учился. Основной причиной переезда в
Одессу была школа. То есть секта, где маленьким кретинам мариновали мозги.
Сережа был как бы филиалом этой школы. Миша переехал в Одессу еще раньше.
Он все больше мрачнел и приобретал черты паука.
В этой школе нас грузили длинными лекциями. Все о тщете существования и
нашей осмысленности. Мы считали себя сильнее и умнее других людей.
Действительность разбивала наши иллюзии.
Мы поселились в общаге. Там, на четвертом этаже, и произошел мой разлом,
там я и выблевал свои внутренности вместе с кусочками пораженного мозга.
Сначала я поселился с болгарами. Это были мирные сельские люди,
непритязательные, пьющие красное домашнее вино и привозящие брынзу
чудовищной солености и в чудовищных количествах. Как то раз приехал их
друг, армейской выправки, он решил построить меня и послал вымыть чашки.
Несколько раз я отказывался и он швырял меня на кровать. Потом я дал ему по
морде, потом по яйцам, потом свалил и начал бить по лицу. Меня оттащил
Витя, болгарин из соседней комнаты огромных размеров. "Если еще какой-то
хуй тебя тронет, позови меня. Я раздавлю его и морально и физически". Витя
был экспедитором, у него были деньги и незаметный сосед по комнате.
Когда-то Витя был штангистом. Его рост был под 2 метра, во время вечерней
тусовки в корридоре он упирался одной рукой в одну стену, другой - в
другую, и люди сиротливо проходили у него под мышками, как вода вокруг
камня, бормоча не то приветствия не то сожаления, что им в голову пришла
вздорная мысль выйти и пройти по корридору. Витя говорил, что чтобы
напиться, ему нужно 5 бутылок водки. Один раз я видел его пьяным. Он
заходил вы каждую комнату и обливал всех водой из банки. В этот момент по
крайней мере мои болгаре смотрели на него так, будто он должен открыть им
какую-то истину. В этой гостинице было много причудливых персонажей. Были
армяне, причудливые мафиози, которые постоянно курили траву. Их боялись.
Были беспросветные работяги, выползающие вечером в корридор со
всклокоченными волосами, как демоны коммунизма. Все пьянчужки. Был железный
человек, ежедневно вышагивающий по корридору в направлении кухни с каменным
лицом и множеством кастрюлек, наполненных тертой морковью, резаной капустой
и прочей бякой. Он варил борщ. Был сумасшедший альпинист, комната которого
была завалена рюкзаками, кошками, палатками и осколками наивности. Целый
год он красил свои палатки и стены заводов в ожидании лета. Летом смывался
в горы. Был Склизкий - застенчивый радиолюбитель, который при разговоре
заглядывал тебе в лицо и извивался. Он на всем хотел поиметь свою маленькую
выгоду, но никому в этом не признавался. В этом был его разлом. Был Леня -
педерастичного вида кулинар, всем подчиняющийся и всепрощающий. У него была
комната со шкафами и намеком на роскошь. Злой ( так звали железного
человека) любил заходить к Лене, ибо считал его порядочным человеком. Леня
работал в престижном ресторане и хотел стать поваром 1-го класса.

Ну, вот мы и подошли к основным героям одесской эпопеи. Вася, Вася Хаврун,
человек-невидимка, человек всем-брат, прадедушка русской философской мысли
о 28-ми годах, седой в этом же возрасте и даже значительно раньше, человек
подполья, человек - перевертыш. В юности он был школьным гением в каком-то
Цурюпинске, потом выставил того же Леню с каким-то приятелем на n- ное
кол-во денег, должен был сесть, но подвернулась армия, куда он и загремел,
поваром, на Север. После армии он бездельничал, философствовал, работал в
бригаде по опусканию лохов на бабки, ел мамину картошку (мама жила в селе)
и готовил Диме пищу. До Димы мы еще дойдем. Был он невысокого роста,
круглый, поспешный, юркий, с мертвенно - бледной кожей и мертвенно - седыми
волосами. Волосы эльфа. Я не уважаю Мишиных мнений о людях, но "глаза Васи
как у дворняги перед подъездом" не столько точное, сколько намекающее на
что-то высказывание. Он был рабом. Рабом по природе. Но не любил своего
рабства. Отсюда его любовь к Достоевскому. Мыслить его категориями
невозможно. Это иезуит. Это лжец. Здесь, в мире, мы можем быть кем угодно,
зато там, в метафизических высотах, мы свободны, мы с Богом целуемся. Я не
собираюсь излагать его философскую систему, ибо таковой нет. Все, что он
писал, а писал он крайне мало, отвращало меня своей бездарностью и
отпечатком порчености. С ним было интересно общаться, то есть щекотать
беса, воевать с призраками. Его пожизненное сумашествие совпало с сумбуром
в моей голове. Он ненавидел мир, он презирал людей, он был подпольной
крысой. Так же относились к нему и люди. Как к хитрому, изворотливому рабу,
не лишенному обаяния. Впрочем, он был покладистым и удобным. Его можно было
оборвать на полуслове и смело выражать себя. За это его и ценили. Как ценят
покладистую бабу.
Теперь Дима. Трудно описать этого человека, потому что он цельный, как
кусок льда. Трудно сказать, почему он был зол на мир. Его любили женщины, в
нем была пробивная способность, но все это покоилось на злости. Питалось ей.
Тимофей Иванович, закройте пожалуйста шторы, ибо я открою великую тайну.
Дима был демоном. Ха-ха. Вот мы и перехитрили судьбу, вот и нашли с чего
начать. Дима был