имя  было  скрыто  ото
всех. Иначе на Человеческого сына пала бы ноша святости, которая сводила
бы на нет все усилия Творца.
   Канонические евангелисты, возможно, по незнанию, но скорее всего,  из
ханжества умалчивают об этом, все евангелия со ссылками на суть Спасения
зачислены в апокрифы, а наиболее откровенные места попросту  уничтожены.
Вероятно, это было замыслом Божиим, чтобы плоть его получила распростра-
нение. Вполне вероятно, что детей этих было несколько, но на это нет ни-
каких ссылок даже в апокрифах. По крайней мере,  даже  если  существовал
только один ребенок, то восточные традиции  многодетности  помогли  осу-
ществлению замысла.
   Бесконечные миграции, гонения на евреев, растворение этой  многостра-
дальной нации в других нациях, помогли расселению колен Христовых.
   Шестидесяти поколений, прошедших по планете с тех  пор,  было  вполне
достаточно, чтобы каждый из нас стал немного сыном Господним, не  только
духовным (это проистекает из процесса творения), но и телесным.
   Поистине, велик Господь, сознающий всю боль людскую сквозь боль свою,
не желающий уничтожить свое творение из сострадания к созданному разуму,
и не могущий оставить все как создано, из-за несовершенства творения,  а
потому растворившийся в своем создании и пребывающий в нем навеки."
   Несмотря на некоторую натянутость доказательств, напыщенность и неук-
люжесть языка (взять, хотя бы, последний абзац), книга мне показалась.
   Гнев церкви, тем не менее, не напрасен.
   Воспринимая книгу как величайший грех, патриархи,  несомненно,  болят
сердцем за плутающего впотьмах еретика. Своими плотскими страданиями они
будят боль в теле Господнем, и эта бесконечная вселюдская  мука  очищает
нас снова и снова.
 
   ПРЕДАТЕЛЬСТВО
 
   Предательство приходило ко мне не раз.
   Впервые я встретился с его искушением много лет назад, еще когда слу-
жил телохранителем. Хозяин, достопочтенный Маруф, действительно нуждался
в охране, Сейчас многие позволяют себе заводить телохранителей,  считая,
видно, что это приближает их к богачам и властителям, и делает их  самих
богаче. В то время эти глупые домыслы еще не успели распространиться  по
свету и добрые мусульмане не тешили себя бесполезными мечтами: все  были
тверды в вере, и знали, что Аллах отпускает каждому столько, сколько тот
заслуживает. Хозяин мой был вполне благочестив, и, хотя злые языки пого-
варивали, что он нажил свои несметные богатства нечестным путем, но ник-
то этому не верил. Слышал я также, и не раз, что несколько лет назад хо-
зяин мой был башмачником, и сумел разбогатеть за один день, и  происхож-
дение его сокровищ никому не известно, но мало ли что болтают  на  база-
рах? С тех пор я побывал во многих краях, но и за  морем,  где  неверные
живут в тесных каменных глыбах, и в далекой стране, где мудрецы поклоня-
ются шестируким идолам, и откуда привозят к нам шелк, я не видел ни  од-
ного честного торговца.
   Хозяин наш был и мудр и добр, только одно сомнение снедало мою  душу:
жаркие дни и холодные ночи расшатали мою память, и она треснула, как ка-
мень, лежащий в пустыне: я не помнил уже, как я попал к своему  хозяину,
из какой страны я пришел к нему, как звались отец мой и мать, а мое  имя
мне было уже не нужно.
   Сперва я думал, что болезнь моя так мучительна из-за моих грехов,  но
со временем я понял, что здесь не обошлось без колдовства, и стал  прис-
матриваться к окружавшим меня людям, чтобы по едва видимым приметам,  по
преступной искре, мелькнувшей у кого-нибудь во взоре, по тревожной печа-
ли, грызущей сердце, узнать собрата по несчастью, или разоблачить  злоу-
мышленника.
   Мне стало казаться, что  я  -  законный  сын  султана,  украденный  в
детстве, что злодей, бросивший меня на произвол судьбы, только ждет моей
смерти, чтобы захватить трон, и ходит где-то  поблизости,  я  чувствовал
его взгляд все время, даже во сне.
   Мне снилось, что я живу во дворце, более богатом,  чем  дворец  моего
господина, что моя старшая жена более красива, чем его, и что власть моя
безгранична.
   День за днем я не мог открыть тайны своего падения.
   Только один человек казался мне подозрительным: он тоже искал кого-то
и тоже служил в охране. Однажды ночью мне удалось застать его  врасплох,
и, приставив меч к его горлу, я потребовал от него правды. Я  ошибся:  и
его томил тот же недуг. С той ночи мы стали друзьями и долго не  расста-
вались. Дружба наша была крепка, а редкие размолвки были вызваны его вы-
сокомерием: я не мог смириться с тем, что он тоже не раз примерял к себе
дворец султана.
   Мы стали вместе искать сведущего человека, и однажды  некий  книжник,
заросший пылью и изъеденный червями, выслушав нас, сказал, что  подобные
нам всегда назывались порождением демонов, и его проклятие ложилось и на
нас, и на род наш.
   На следущее утро книжника нашли мертвым в его лавке.  Кто-то  распра-
вился с ним, и жестокость убийцы была необыкновенной. Впрочем, поговари-
вали, что книжник не соблюдал заповедей, и был близок с дьяволами. Мы  с
другом ни о чем не жалели.
   Все только и говорили, что об этом  убийстве,  достопочтенный  Маруф,
как нам показалось, был очень напуган, и нанял еще двадцать охранников.
   Ночью мой друг сумел меня убедить в том, что именно Маруф  опоил  нас
зельем, чтобы потом сделать нас охранниками.  Какое  наслаждение  должен
был испытывать этот нечестивец, повелевая высокопоставленными и  обраща-
ясь с ними, как с рабами!
   Мы не откладывали своей мести. Маруф ничего не сказал  нам  даже  под
страхом смерти. Не думая, уже почти машинально, мы убили его, и  срезали
ему лицо.
   После этого мы с другом отправились на поиски Родины.
   Мы пересекли море и попали в страшную северную страну  неверных,  где
никто не понимал нашего языка. После долгих скитаний мы пришли  в  край,
где нас считали врагами, и мы поспешили вернуться к морю. Мы  нищенство-
вали, пытались добыть себе пропитание мечом , но Аллах покинул нас.  Од-
нажды ночью мой друг бежал от меня, захватив с собой все наши припасы, и
этим же утром меня схватили и я снова потерял свободу.
   В тюрьме мне удалось завоевать расположение начальства, потому что  я
выдал человека, готовившегося к побегу (он считал, что я не понимаю язы-
ка, а я уже понимал его). Добившись снисходительности, я усыпил их  бди-
тельность, сделав вид, что отрекся от Великого и Всеблагого Аллаха и по-
верил в их идола. Радость их была недолгой, они стали выпускать  меня  в
город, и один раз я так и не вернулся.
   Я плавал на разных кораблях, я жил в трюмах, я питался крысами и  ви-
дел сотни стран, но ни одна из них не возбудила во мне  воспоминаний.  Я
спал на деревьях в северных лесах, несколько раз я видел падающий с неба
лед, и стоял на берегу моря, за которым оставался только край  земли.  Я
кланялся шестируким, сохраняя в сердце Аллаха, я  пел  дикарские  песни,
прославляющие несуществующих богов, я убивал ради денег  и  просто  так.
Наступила старость, я не знаю, где я нахожусь, сколько мне лет, куда мне
идти дальше и нахожу утешение в книгах.
   Недавно , среди повестей, занявших тысячу и одну ночь, я нашел  ответ
на вопрос, мучавший меня всю жизнь. Там говорилось, что мой первый хозя-
ин чудесным образом стал властелином джинна, и первое, что он потребовал
от всемогущего духа - сорок невольников  и  невольниц.  Джинн  исчез  на
мгновение, и принес это.
   Я вспомнил умоляющего о пощаде книжника, о своих снах,  в  которых  я
был всесилен, всеведущ и всегда прав,и понял, что мне, сыну духа, нечего
вспоминать.
   Я не совершил еще только одного, последнего предательства.
   Перед тем, как я отвернусь от Аллаха и своей  жизни,  я  написал  это
письмо (язык, на котором оно написано, скорее всего был  неизвестен  мне
до сих пор), чтобы мои братья, рассеянные в поисках по всему миру, могли
бы найти его и понять свое предназначение.
 
 
 
 
   Дуэль
 
   вместо предисловия
 
   Неизвестно, когда человечество прибегло к услугам магии впервые.  Из-
вестно лишь, что это было очень давно. Призывы к Дождю, поклонение Солн-
цу, разведение облаков руками - все это только примитивные, неотточенные
проявления тонкой жизни.
   Настоящая магия начинается только там, где встречаются  два  опытных,
обладающихвысшим знанием мастера. Внешние проявления этих встреч  зачас-
тую незаметны. Но только в них сила магии может проявиться в полной  ме-
ре.
   Такие встречи зачастую заканчиваются достаточно крупными  катастрофа-
ми, истинная причина которых так и остается тайной, ибо сохранение тайны
- свидетельство истинного мастерства.
   Падающие самолеты, просыпающиеся вулканы, нежданные  землетрясения  -
мы замечаем эти события только благодаря большим жертвам, которые  часто
сопровождают схватки мастеров. Однако, несмотря на увеличение числа этих
скорбных событий, все меньшая их доля приходится на магически  спровоци-
рованные.
   Проблема всякой серьезной  дуэли  заключается  в  том,  что  выживает
сильнейший, и сегодня настоящих мастеров не так уж и много.
   Все чаще и  чаще  катастрофические  последствия  вызваны  стремлением
обыкновенного человека уничтожить самого себя в огне прогресса и  техни-
ческого развития.
   Великие мастера магии спиваются, пробуют свои силы в поднятии полити-
ческих рейтингов (потом, правда, тоже спиваются), исчезают бесследно.
   Путь однажды победившего магистра тернист - потеря основного  против-
ника самая пагубная болезнь мага. Самым простым средством от этого неду-
га является опыт создания своего клона - полностью  идентичной  матрицы,
способной к бою, что, однако, не дает наслаждения  битвой,  и  не  может
быть полноценной заменой.
   Тысячи двойников, встречающихся на планете, что это - шутка  природы,
или след грандиозного пути дуэлей, ведущего в пустоту?
   Так или иначе, но именно дуэль, именно смертельная схватка  -  способ
существования напряженной ткани магии.
   Маг без оппонента - это уже не маг, это лишь тень, эхо. Эхо,  которое
лишено звука, его породившего.
   Именно эти маги, прошедшие свою главную дуэль - наиболее загадочны  и
наиболее опасны. Их гибель не является следствием  естественных  причин,
они - это сгустки энергии, взбалтывающие течение нашей спокойной  жизни.
И оглянувшись, многие из нас могут обнаружить, что кто-то из них уже ря-
дом, что Дуэль уже близка.
   И когда битва утихнет, кто-то чужой, совершенно непричастный,  сможет
оценить, к чему же на самом деле она привела.
 
   ПОВЕСТЬ О НЕКОЕЙ БРАНИ
 
   "Сочинена эта повесть о некоей войне,
   случившейся за наши грехи в благочестивой России, и о явлении
   некоего знамения в нынешнем последнем поколении нашем."
   Евстратий(?).
 
   Повесть о некоей брани.
   "Вышли два больших змея, готовые драться друг с другом;
   и велик был вой их, и по вою их все народы приготовились к войне."
   Есфирь.
   "...ажно царевич лежит во Спасе зарезан и царица сказала:
   зарезали-де царевича Микита Качалов да Михайлов
   сын Битяговского Данило да Осип Волохов."
   свидетельство игумена Савватия.
 
   С самого утра началось. Прохожий у метро остановился,  пытался  заку-
рить, был неосторожен. Ветер все время срывал огонек со спички, а  -  то
ли с перепою, то ли от нервов - прикрыть  не  догадывался  долго.  Потом
весь сжался, догадался наконец-то, и все так  быстро  произошло.  Сгорел
он, только одежда осталась коробом стоять, а потом с  грохотом  рухнула.
"Был бы в сапогах - так бы и остался стоя, а  тут  ботинки  -  у  брючин
сцепления никакого, вот и упал, как дерево," - подумал Петр, а из брючин
- пепел ручейками рассосался по  снегу,  по  снегу  и  исчез;  только  и
пользы, что ходить по скользоте легче стало - зола все-таки. Стали  про-
хожие собираться, смотрят - сгорел весь, даже пепла уже толком  не  соб-
рать, кто-то в милицию побежал звонить. Слева  в  толпе  -  про  скрытую
энергетику, справа - про запой и водку, а Петя потрогал затвердевший ма-
терчатый кожух, сказал, что, мол, орехи, они завсегда так - скорлупа ес-
ли твердая, то внутри - почти точно -  пусто,  и  думать  начал,  почему
одежда задубела. "Наверное, у них сначала кровь вся  вытекает,  засыхает
тут же, а что высохнуть не успело - морозом прихватило - и ага."
   В ботинках, верно, осталось, что родственникам снести, их сразу  нак-
рыли газеткой, кирпичом от ветра придавили, но Петр видел, что зола  со-
чится еще, через шнурочные дырочки, что ли, а говорить - лень. Потом ми-
лиция приехала, взяли одежду, заломали рукава, чтобы влезло  в  воронок,
ботинки тоже взяли и уехали. Бабка охнула сбоку, заковыляла дальше; Петр
подумал, подумал, не понял, чего расстраиваться-то - так  все  хорошо  и
чисто произошло; оглянулся вокруг - смотрит - пачка сигарет лежит в сто-
роне, синяя, раскрытая, как с желтыми зубами. "Точно, - подумал Петя,  -
он ее как-то в руках ухитрялся держать, вот она и выпала,  сам  он,  как
труха, рассыпался, пальцы тоже, и все." Подобрал пачку, пошел в метро  -
вроде на работу опаздывает, первый день после отпуска.  В  переходе  все
размышлял, зачем взял, не курит ведь, но не класть же обратно, не  поме-
шает. Достал из кармана "единый", еще удивился, что по размеру на  пачку
похож, показал мужику на входе, только потом опомнился, вернулся,  спро-
сил про бабушку, бабушка все время тут стояла. Выяснилось, что  ушла  на
пенсию, Петр расстроился страшно, залез в поезд и стал вспоминать ее,  и
как она ему головой кивала, и какая аккуратная была. "Вот надо же,  при-
вык я к бабушке, она вроде мне как родная стала, может, я ее  и  полюбил
даже".
   Классический дебют должен переходить в ничейную  раскладку.  Семен  с
Кириллычем для начала схлестнулись на вечном вопросе о невинно  убиенном
царевиче Дмитрии Углицком. Семен, ненавидящий царизм, раз за разом  бро-
сал восьмилетнего отрока в приступ эпилепсии, да  на  ножичек,  Кириллыч
противостоял, выстраивая милые его сердцу интриги до  самой  златоглавой
столицы, и при помощи Битяговских кромсал мальчишеское горло от  уха  до
уха.
   Пили сидя на ящиках из-под яблок, молча, как всегда.Семен, более сво-
бодный, иногда ходил проверить давление в котлах, Кириллыч в  это  время
вплетал в затейливую аферу Марию Нагую, Бориса Годунова и строгого  сле-
дователя Шуйского. Шуйcкий, правда, был ненадежен - сам  не  знал,  чего
ему надо и в любой момент был готов поверить Семену  с  дурацким  самоу-
бийством.
   "Ну пойми же, - внушал Кириллыч через века, - Я сам  видел,  как  они
его резали."
   Возвращался Семен, и продолжали пить. Историю оставили нераспутанной,
уже совместно, как в особо сложных делах, напустив туману.
   - Пар нормальный? - спрашивал Кириллыч, хотя мог просто повелеть  ему
быть нормальным или, на худой конец, узнать, не спрашивая и не вставая с
места, но считал это делом презренным и мелким для себя.
   - Нормальный, - отвечал Семен, соблюдая  этикет  и  храня  профессио-
нальное достоинство.
   Заново прикладывались. В углу было еще много, потом можно отнести по-
суду.
   Завязав на истории окончательно, даже чокнулись, звон стекла  породил
в Семене очередную идею, и он сотворил из  кучи  песка  клона,  которого
отправил по городу с неясной еще целью, теплилось  слабенькое  ожидание,
что сюжет выйдет позже, но Кириллыч испепелил творение  Семена,  за  что
пришлось немедленно принять. Потом украли у американцев  (еще  тогда,  в
сорок пятом) атомную бомбу, подумали, что делать с ней опреде-ленно  не-
чего, и вернули на место - случайно получилось единство по- мыслов,  так
изредка происходило, но говорило о полном истощении.
   Профессор Батогов сидел в архиве третий день и пытался понять.
   С детства у Ивана Филипповича было отвращение к мудростям типа  "рано
вставать - рано в кровать". Полная бессмыслица скрипящей доской распира-
ла его осушенные долгой работой мозги и мешала соображать. Сейчас в  го-
лове сидело что-то хрестоматийное, вроде  "Каждому  воздашеся  по  делам
его", хоть и не совсем понятное, но столь же омерзительное по скрипу.
   С самого утра профессору казалось, что он набрел на какое-то  доказа-
тельство давно мучившей его проблемы, но поленился записать, теперь  же,
перечитывая хронику на месте "...И в этой короткой жизни он устроил себе
потеху, а для своей будущей жизни знамение вечного своего жилища...", он
думал, что же могло ему придти в голову при чтении этой фразы. Но  прош-
лое вновь закрылось туманом. "Ах, как бессмысленно все, как все бессмыс-
ленно и пошло!" - профессор ходил по комнате широкими шагами от полки  к
полке. "Нет ничего хуже!" Отбросив какую-то рукопись шестнадцатого века,
Иван Филиппович пошел обедать.
   Петр пришел, когда уже были хорошие. По крайней мере, две уже выжрали
и сидели на ящиках, пялясь друг другу в бессмысленные глаза.
   Петр прогулялся по подвалу, проверил пар,  как  всегда  нормальный  -
привыкал к рабочему месту после  долгой  отлучки.  Артерии  центрального
отопления пронзали пространство подвала с  тихим  дрожанием  и  утробным
теплом, в дальнем углу асбестовым куском бился котел, как сердце велика-
на. Только сзади, у Семена и Кириллыча, было  достаточнo  светло,  будто
они сидели в гигантском глазу, окошко под самым потолком и лампа дневно-
го света обливали их лучистыми потоками.
   Семен без особого труда вскрыл черепную коробку Петра и отпил оттуда,
уступил Кириллычу. Острое наслаждение свежим током  ударило  в  виски  и
сняло усталость. Кириллыч пил долго, не отрываясь - уже старел, ему нуж-
но было все больше и больше. Семен даже отстранил его - иначе ничего  не
осталось бы. Кириллыч утер губы, стряхнул с тыльной стороны ладони тепло
чужого мозга и успокоился, закрыв глаза.
   Петр почесал в затылке, алкоголики не пошевельнулись, только Кириллыч
сидел теперь с закрытыми глазами. "Ну, друзья, меня-то возьмете?" Третий
ящик приполз из угла как-то сам собой. Петр сел, взял стакан и выпил.
   Можно было играть дальше, без пробуксовок.  Неназойливые  рассуждения
Петра растворялись, распадаясь на разноименно заряженные ионы, и  теряли
окраску, выделяя тепло и свет. Примитивная пища всегда усваивается  лег-
че.
   Для разминки Семен оживил одежду клона, которую ошалевшие милиционеры
свалили на пол посреди камеры в районном отделении милиции. Панцирь,  до
сих пор лежавший на спине и смотревший пустым капюшоном в  потолок,  те-
перь бунтовал, бил рукавами и босыми брючинами в дверь, это  было  видно
через глазок. Майор, прибывший на место происшествия, не  испугался  (ну
просто не понял, что произошло) и, как настоящий рубака, принял  решение
с ходу, по-суворовски внезапно. По его приказу дверь  отперли,  и  майор
сам три раза стрельнул в спину уходящему призраку, одежда  продырявилась
с грохотом кровельной  жести,  но  даже  не  оглянулась  посмотреть,  не
вскрикнула, засияв тремя дырочками, удалилась навсегда.
   Майор, ведомый неизвестной силой, сдвинул пистолетом фуражку на заты-
лок, задул дымок, слабо тянущийся из ствола, и незнакомым  голосом  ска-
зал: "Ушел, сволочь!"
   "Красиво получилось!" - Семен расслабился, перемешивая в голове цвет-
ные пространства.
   Стрелки курантов ножницами смыкались к полудню.
   Царевич Дмитрий вышел на крыльцо.
   Невдалеке шумела Волга.
 
   * * *
 
   "Как устал я от этой архивной каторги! - профессор Батогов вспомнил о
студенческих годах, когда элементарные средства (вроде  выпитого  сырого
яйца) возвращали его к жизни. - Но и годы уже не те, и силы уже на исхо-
де."
   Подобрав случайно упавший следственный  том,  профессор  углубился  в
чтение.
   В котельной выпили за нормальный пар, Кириллыч по-доброму взглянул на
Семена и подумал с ласковой издевкой: "Так как же насчет царевича?"  Се-
мен улыбнулся и ответил: "Разберемся."
   Дмитрий спустился с парадного крыльца, прикрикнул на  мамку,  непово-
ротливую дуру, и прошествовал по двору в  надежде  чем-нибудь  заняться.
Позади дома четверо мальчишек играли в ножички.
   Профессор оторвался от рукописи,  почувст