Андрей Платонов.
Рассказы

Луговые мастера
Усомнившийся Макар
Государственный житель
Семен


     Андрей Платонов.
     Луговые мастера

    Небольшая  у  нас  река, а для лугов ядовитая. И название у
нее малое -- Лесная Скважинка. Скважинкой она прозвана  за  то,
что  омута  в ней большие: старики сказывали, что мерили рыбаки
глубину деревом, так дерево  ушло  под  воду,  а  дна  даже  не
коснулось, а в дереве том высота большая была -- саженей пять.
    Народ  у  нас  до  сей  поры рослый. Лугов -- обилие, скота
бывало много и харчи мясные каждое воскресенье.
    Только теперь пошло иное. На лугах сладкие травы  пропадать
начали,  а  полезла разная непитательная кислина, которая впору
одним волам.
    Лесная Скважинка каждую весну долго воду на пойме держит --
в иной год только к июню обсыхают луга, да и в себя речка  наша
воду  начала  плохо  принимать:  хода  в  ней засорены. Пройдет
ливень -- и долго мокреют луга, а бывало, враз обсохнут. А  где
впадины на лугах, там теперь вечные болота стоят. От них зараза
и растет по всей долине, и вся трава перерождается.
    Село  наше  по-нонешнему  называется  Красногвардейское,  а
по-старинному Гожево.
    Жил у нас один мужик  в  прозвище  Жмых,  а  по  документам
Отжошкин.
    В старые годы он сильно запивал.
    Бывало  --  купит  четверть  казенной,  наденет  полушубок,
тулуп, шапку, валенки и идет в сарай. А время стоит летнее.
    -- Куда ты, Жмых?-- спросит сосед.
    -- На Москву подаюсь,-- скажет Жмых в полном разуме.
    В сарае он залезал в телегу, выпивал стакан водки  и  тогда
думал,  что поехал в Москву. Что он едет, а не сидит в сарае на
телеге. Жмых думал твердо и  даже  разговаривал  со  встречными
мужиками:
    -- Ну, што, Степан? Живешь еще? Жена, сваха моя, цела?
    А тот, встречный Степан, будто бы отвечает Жмыху:
    -- Цела, Жмых, двойню родила. Отбою нету от ребят.
    --  Ну  ничего,  Степан, рожай, старайся,-- воздуху на всех
хватит,-- отвечал Жмых и как бы ехал дальше.
    Повстречав еще кой-кого, Жмых выпивал снова стакан, а потом
засыпал. Просыпался он недалеко от Москвы.
    Тут он встречал, будто бы,  старинного  друга,  к  тому  же
еврея.
    --  Ну  как,  Яков  Якович.  Все  тряпки  скупаешь, дерьмом
кормишься?
    -- По малости, господин Жмых. (Тогда еще господа были: дело
довоенное),  по   малости.   Что-то   давно   не   видно   вас,
соскучились...
    -- Ага, ты соскучился. Ну, давай выпьем!
    И  так  Жмых  --  встречая, беседуя и выпивая -- доезжал до
Москвы, не выходя из сарая. Из Москвы он сейчас же  возвращался
обратно  --  дела  ему  там  не  было,--  и  снова  дорогу  ему
переступали всякие знакомые, которых он угощал.
    Когда в четверти оставалось на донышке, Жмых допивал  молча
один и говорил:
    --  Приехали,  слава тебе, господи, уцелел, Мавра,-- кричал
он жене,-- встречай гостя!-- и вылезал  из  телеги,  в  которой
стоял  уже  четвертый  день.  После того Жмых не пил с полгода,
потом снова "ехал в Москву". Вот какой у нас Жмых.

     x x x

    Позже, в революцию, он совсем остепенился:
    -- Сурьезное,-- говорит,-- время настало.
    Ходил на  фронте  красноармейцем,  Ленина  видел  и  всякие
чудеса, только не все подробно рассказывал.
    Воротился Жмых чинным мужиком.
    -- Будя,-- говорит,-- пора нонешнюю деревню истребить.
    --  Как  так,  за  што  такое? Аль новое распоряжение такое
вышло?
    -- Оно самотеком понятно,-- говорил Жмых.-- Нагота чертова.
Беднота ползучая. Што у нас есть? Солома, плетень да  навоз.  А
сказано, что бедность -- болезнь и непорядок, а не норма.
    --  Ну и што ж?-- спрашивали мужики.-- А как же иначе? Дюже
ты умен стал...
    Но Жмых имел голову и  стал  делать  в  своей  избе  особую
машину,  мешая  бабьему  хозяйству.  Машина  та должна работать
песком -- кружиться без останову и без добавки песка,  которого
требовалось одно ведро.
    Делал он ее с полгода, а может, и больше.
    --  Ну как, Жмых?-- спрашивали мужики в окно.-- Закружилась
машина? Покажь тогда.
    -- Уйди, бродяга!-- отвечал истомленный Жмых.-- Это тебе не
пахота -- тут техническое дело.
    Наконец Жмых сдался.
    -- Што ж, аль песок слаб?-- спрашивали соседи.
    -- Нет, в песке большая сила,-- говорил Жмых,-- только  ума
во мне не хватает: учен дешево и рожден не по медицине.
    --  Вот оно што.. .-- говорили соседи и уважительно глядели
на Жмыха.
    -- А вы думали -- что!-- уставился на них  Жмых.--  Эх  вы,
мелкие собственники!

     x x x

    Тогда  Жмых  взялся  на  сочливые  луга. И действительно --
пора. Избыток народа из нашего села каждый год уходил на шахты,
а скот уменьшался, потому что кормов не было. Где было  сладкое
разнотравье  --  одна жесткая осока пошла. Болото загоняло наше
Гожево в гроб.
    То и взяло Жмыха за сердце.
    Поехал он  в  город,  привез  оттуда  устав  мелиоративного
товарищества  и  сказал  обществу,  что  нужно  канавы  по лугу
копать, а самую Лесную Скважинку чистить сквозь.
    Мужики поломались, но  потом  учредили  из  самих  себя  то
мелиоративное   товарищество.  Назвали  товарищество  "Альфа  и
Омега", как было указано в примере при уставе.
    Но никто не знал, что такое -- "Альфа и Омега".
    --  И  так  тяжко  придется  --  дернину  рыть  и  по  пузо
копаться,-- говорили мужики,-- а тут Альфия. А может, она слово
какое законное, мы вникнуть не можем, и зря отвечать придется.
    Поехал  опять  Жмых  слова  те  узнавать.  Узнал: "Начало и
Конец"-- оказались.
    -- А чему начало и  чему  конец  --  неизвестно,--  сказали
гожевцы, но устав подписали и начали рыть землю, как раз работа
в поле переменилась.
    Тяжела  оказалась  земля  на лугах: как земля та сделалась,
так и стояла непаханая.
    Жмых командовал, но и сам копался в реке,  таскал  карчу  и
разное ветхое дерево.
    Приезжал  раз  техник,  мерил  болото и дал Жмыху план. Два
лета бились гожевцы  над  болотами  и  над  Лесной  Скважинкой.
Пятьсот десятин покрыли канавками да речку прочистили на десять
верст.
    И правда, что техник говорил, луга осохли.
    Там,  где  вплавь  на лодке едва перебирались,-- на телегах
поехали -- и грунт ничего себе, держал.
    На  третий  год  луга  вспахали.  Лошадей  измаяли  вконец:
дернина  тугая,  вся корневищами трав оплелась, в четыре лошади
однолемешный плужок едва волокли.
    На четвертый год весь укос с болота собрали, и кислых  трав
стало меньше.
    Жмых  торопил  всю  деревню  --  и ни капли не старел ни от
труда, ни от времени. Что значит польза и интерес для человека.
    На пятый год травой тимофеевкой засеяли всю  долину,  чтобы
кислоту всю в почве истребить.
    -- Мудер мужик,--- говорили гожевцы на Жмыха.-- Всю Гожевку
на корм теперь поставил.
    -- Знамо, не холуй!-- благородно отзывался Жмых.
    Продали гожевцы тимофеевку -- двести рублей десятина дала.
    --  Вот  это  да!--  говорили мужики.-- Вот это не кроха, а
пища!
    -- Холуи вы,-- говорил  Жмых.--  То  ли  нам  надо?  То  ли
советская власть желает? Надобно, чтобы роскошная пища в каждой
кишке прела.
    -- А как же то станется, Жмых? И так добро из земли прет,--
говорили посытевшие от болотного добра гожевцы.
    --  В недра надобно углубиться,-- отвечал Жмых.-- Там добро
погуще. Может, под нами железо есть аль еще какой минерал. Буди
землю корябать -- века зря проходят.  Пора  промысел  попрочней
затевать.


     Андрей Платонов.
     Усомнившийся Макар

    Среди  прочих  трудящихся  масс жили два члена государства:
нормальный мужик Макар Ганушкин и более выдающийся  --  товарищ
Лев Чумовой, который был наиболее умнейшим на селе и, благодаря
уму,  руководил  движением  народа  вперед,  по  прямой линии к
общему благу. Зато все  население  деревни  говорило  про  Льва
Чумового, когда он шел где-либо мимо:
    --   Вон   наш   вождь  шагом  куда-то  пошел,  завтра  жди
какого-нибудь принятия мер... Умная голова, только руки пустые.
Голым умом живет...
    Макар же, как  любой  мужик,  больше  любил  промыслы,  чем
пахоту, и заботился не о хлебе, а о зрелищах, потому что у него
была, по заключению товарища Чумового, порожняя голова.
    Не  взяв  разрешения у товарища Чумового, Макар организовал
однажды зрелище  --  народную  карусель,  гонимую  кругом  себя
мощностью  ветра.  Народ  собрался  вокруг  Макаровой  карусели
сплошной  тучей  и  ожидал  бури,  которая  могла  бы  стронуть
карусель  с  места.  Но буря что-то опаздывала, народ стоял без
делов, а тем временем жеребенок Чумового сбежал в  луга  и  там
заблудился  в  мокрых  местах. Если б народ был на покое, то он
сразу поймал бы жеребенка Чумового и не  позволил  бы  Чумовому
терпеть  убыток,  но  Макар  отвлек  народ от покоя и тем помог
Чумовому потерпеть ущерб.
    Чумовой сам не погнался за жеребенком, а подошел к  Макару,
молча тосковавшему по буре, и сказал:
    --  Ты  народ  здесь  отвлекаешь,  а  у  меня за жеребенком
погнаться некому...
    Макар очнулся от задумчивости, потому что догадался. Думать
он не мог, имея порожнюю голову над умными руками, но  зато  он
мог сразу догадываться.
    --  Не  горюй,--  сказал  Макар товарищу Чумовому,-- я тебе
сделаю самоход.
    -- Как?-- спросил Чумовой, потому что не знал,  как  своими
пустыми руками сделать самоход.
    --  Из  обручей  и  веревок,--  ответил  Макар, не думая, а
ощущая тяговую  силу  и  вращение  в  тех  будущих  веревках  и
обручах.
    --  Тогда  делай  скорее,--  сказал  Чумовой,-- а то я тебя
привлеку к законной ответственности за незаконные зрелища.
    Но Макар думал не  о  штрафе  --  думать  он  не  мог,--  а
вспоминал,  где  он видел железо, и не вспомнил, потому что вся
деревня  была  сделана  из  поверхностных  материалов:   глины,
соломы, дерева и пеньки.
    Бури  не  случилось,  карусель  не шла, и Макар вернулся ко
двору.
    Дома Макар выпил от тоски воды и почувствовал вяжущий  вкус
той воды.
    "Должно  быть,  оттого  и железа нету,-- догадался Макар,--
что мы его с водой выпиваем."
    Ночью Макар полез в сухой, заглохший колодезь  и  прожил  в
нем  сутки, ища железа под сырым песком. На вторые сутки Макара
вытащили мужики под  командой  Чумового,  который  боялся,  что
погибнет     гражданин    помимо    фронта    социалистического
строительства. Макар был неподъемен -- у него в руках оказались
коричневые глыбы железной руды. Мужики его вытащили и  прокляли
за   тяжесть,   а   товарищ   Чумовой   пообещал  дополнительно
оштрафовать Макара за общественное беспокойство.
    Однако Макар ему не внял и  через  неделю  сделал  из  руды
железо  в печке, после того как его баба испекла там хлебы. Как
он отжигал руду в печке,-- никому не известно, потому что Макар
действовал своими умными руками и безмолвной головой. Еще через
день Макар сделал железное колесо, а затем еще одно колесо,  но
ни одно колесо само не поехало: их нужно было катить руками.
    Пришел к Макару Чумовой и спрашивает:
    -- Сделал самоход вместо жеребенка?
    -- Нет,-- говорит Макар,-- я догадывался, что они бы должны
сами покатиться, а они -- нет.
    --  Чего  же  ты  обманул  меня,  стихийная  твоя голова!--
служебно воскликнул Чумовой.-- Делай тогда жеребенка!
    -- Мяса нет, а то бы я сделал,-- отказался Макар.
    -- А как же ты железо из глины сделал?-- вспомнил Чумовой.
    -- Не знаю,-- ответил Макар,-- у меня памяти нет.
    Чумовой тут обиделся.
    --  Ты  что  же,  открытие  народнохозяйственного  значения
скрываешь,  индивид-дьявол!  Ты  не  человек, ты единоличник! Я
тебя сейчас кругом оштрафую, чтобы ты знал, как думать!
    Макар покорился:
    -- А я ж не думаю, товарищ Чумовой. Я человек пустой.
    -- Тогда  руки  укороти,  не  делай,  чего  не  сознаешь,--
упрекнул Макара товарищ Чумовой.
    --  Ежели  бы мне, товарищ Чумовой, твою голову, тогда бы я
тоже думал,-- сознался Макар.
    -- Вот именно,-- подтвердил Чумовой.-- Но такая голова одна
на все село, и ты должен мне подчиниться.
    И здесь Чумовой кругом оштрафовал Макара,  так  что  Макару
пришлось  отправиться  на промысел в Москву, чтобы оплатить тот
штраф, оставив карусель и хозяйство под рачительным  попечением
товарища Чумового.

     x x x

    Макар   ездил   в   поездах   десять   лет  тому  назад,  в
девятнадцатом году. Тогда его везли задаром, потому  что  Макар
был  сразу  похож  на  батрака,  и  у  него  даже документов не
спрашивали. "Езжай далее,-- говорила ему, бывало,  пролетарская
стража,-- ты нам мил, раз ты гол".
    Нынче  Макар,  так  же  как  и девять лет тому назад, сел в
поезд не спросясь, удивившись малолюдью и открытым  дверям.  Но
все-таки  Макар  сел  не в середине вагона, а на сцепках, чтобы
смотреть,  как  действуют  колеса  на   ходу.   Колеса   начали
действовать, и поезд поехал в середину государства в Москву.
    Поезд ехал быстрее любой полукровки. Степи бежали навстречу
поезду и никак не кончались.
    "Замучают    они    машину,--    жалел    колеса   Макар.--
Действительно, чего только в  мире  нет,  раз  он  просторен  и
пуст".
    Руки  Макара  находились  в  покое, их свободная умная сила
пошла в его порожнюю емкую голову,  и  он  стал  думать.  Макар
сидел  на  сцепках  и  думал,  что  мог.  Однако долго Макар не
просидел. Подошел стражник без оружия и спросил у  него  билет.
Билета у Макара с собой не было, так как, по его предположению,
была  советская, твердая власть, которая теперь и вовсе задаром
возит всех нуждающихся. Стражник-контролер сказал Макару, чтобы
он слезал от греха на первом полустанке, где есть  буфет,  дабы
Макар  не умер с голоду на глухом перегоне. Макар увидел, что о
нем власть заботится, раз не просто гонит, а предлагает  буфет,
и поблагодарил начальника поездов.
    На   полустанке   Макар   все-таки   не  слез,  хотя  поезд
остановился сгружать конверты и открытки из  почтового  вагона.
Макар вспомнил одно техническое соображение и остался в поезде,
чтобы помогать ему ехать дальше.
    "Чем  вещь  тяжелее,--  сравнительно представлял себе Макар
камень и пух,-- тем оно далее летит, когда его бросишь; так и я
на поезде еду лишним кирпичом, чтобы  поезд  мог  домчаться  до
Москвы".
    Не желая обижать поездного стражника, Макар залез в глубину
механизма,  под  вагон,  и там лег на отдых, слушая волнующуюся
скорость колес. От покоя и зрелища путевого песка  Макар  глухо
заснул и увидел во сне, будто он отрывается от земли и летит по
холодному   ветру.  От  этого  роскошного  чувства  он  пожалел
оставшихся на земле людей.
    -- Сережка, что же ты шейки горячими бросаешь!
    Макар проснулся от этих слов и взял себя за  шею:  цело  ли
его тело и вся внутренняя жизнь?
    --  Ничего!-- крикнул издали Сережка.-- До Москвы недалече:
не сгорит!
    Поезд стоял на станции. Мастеровые пробовали вагонные оси и
тихо ругались.
    Макар вылез из-под вагона  и  увидел  вдалеке  центр  всего
государства -- главный город Москву.
    "Теперь  я и пешком дойду,-- сообразил Макар.-- Авось поезд
домчится и без добавочной тяжести!"
    И Макар тронулся в направлении  башен,  церквей  и  грозных
сооружений,  в город чудес науки и техники, чтобы добывать себе
жизнь под золотыми головами храмов и вождей.

     x x x

    Сгрузив себя с  поезда,  Макар  пошел  на  видимую  Москву,
интересуясь  этим  центральным городом. Чтобы не сбиться, Макар
шагал около рельсов и удивлялся частым станционным  платформам.
Близ  платформы  росли сосновые и еловые леса, а в лесах стояли
деревянные домики. Деревья  росли  жидкие,  под  ними  валялись
конфетные  бумажки,  винные  бутылки, колбасные шкурки и прочее
испорченное добро. Трава под гнетом человека здесь не росла,  а
деревья  тоже больше мучались и мало росли. Макар понимал такую
природу неотчетливо:
    "Не то тут особые негодяи живут, что даже растения  от  них
дохнут!  Ведь  это весьма печально: человек живет и рожает близ
себя пустыню! Где ж тут наука и техника?"
    Погладив  грудь  от  сожаления,  Макар  пошел  дальше.   На
станционной  платформе  выгружали  из  вагона  пустые  молочные
бидоны, а с молоком ставили в вагон. Макар остановился от своей
мысли:
    --  Опять  техники  нет!--  вслух  определил  Макар   такое
положение.--  С молоком посуду везут -- это правильно: в городе
тоже живут дети и молоко ожидают. Но пустые бидоны зачем возить
на машине? Ведь только технику зря тратят, а посуда объемистая!
    Макар подошел к  молочному  начальнику,  который  заведовал
бидонами, и посоветовал ему построить отсюда и вплоть до Москвы
молочную  трубу,  чтобы  не  гонять  вагонов  с пустой молочной
посудой.
    Молочный начальник Макара выслушал -- он  уважал  людей  из
масс,--  однако  посоветовал  Макару  обратиться  в Москву: там
сидят умнейшие люди, и они заведуют всеми починками.
    Макар осерчал:
    -- Так ведь ты же возишь молоко, а не они! Они  его  только
пьют, им лишних расходов техники не видно!
    Начальник объяснил:
    -- Мое дело наряжать грузы: я -- исполнитель, а не выдумщик
труб.
    Тогда  Макар  от  него отстал и пошел усомнившись вплоть до
Москвы.
    В Москве было позднее утро. Десятки тысяч людей неслись  по
улицам, словно крестьяне на уборку урожая.
    "Чего  же  они  делать  будут?-- стоял и думал Макар в гуще
сплошных людей.-- Наверно, здесь  могучие  фабрики  стоят,  что
одевают и обувают весь далекий деревенский народ!"
    Макар  посмотрел  на  свои  сапоги  и  сказал бегущим людям
"спасибо!"-- без них он жил бы разутым и раздетым. Почти у всех
людей имелись под мышками кожаные мешки, где, вероятно,  лежали
сапожные гвозди и дратва.
    "Только   чего  ж  они  бегут;  силы  тратят"--  озадачился
Макар.-- Пускай бы лучше дома работали, а харчи можно по дворам
гужом развозить!"
    Но люди бежали, лезли в трамваи до полного сжатия рессор  и
не  жалели  своего  тела  ради  пользы труда. Этим Макар вполне
удовлетворился. "Хорошие люди,-- думал он,-- трудно им до своих
мастерских дорваться, а охота!"
    Трамваи Макару понравились, потому  что  они  сами  едут  и
машинист  сидит  в переднем вагоне очень легко, будто он ничего
не везет. Макар тоже влез в вагон без всякого усилия,  так  как
его туда втолкнули задние спешные люди: Вагон пошел плавно, под
полом  рычала  невидимая  сила  машины,  и  Макар  слушал  ее и
сочувствовал ей.
    "Бедная  работница!--  думал  Макар  о  машине.--  Везет  и
тужится. Зато полезных людей к одному месту несет,-- живые ноги
бережет!"
    Женщина -- трамвайная хозяйка -- давала людям квитанции, но
Макар, чтобы не затруднять хозяйку, отказался от квитанции:
    -- Я так!-- сказал Макар и прошел мимо.
    Хозяйке  кричали,  чтоб  она  чего-то дала по требованию, и
хозяйка соглашалась. Макар, чтобы проверить, чего  здесь  дают,
тоже сказал:
    -- Хозяйка, дай и мне чего-нибудь по требованию!
    Хозяйка  дернула  веревку,  и  трамвай  скоро окоротился на
месте.
    -- Вылазь,-- тебе по требованию,-- сказали граждане  Макару
и вытолкнули его своим напором.
    Макар вышел на воздух.
    Воздух  был  столичный:  пахло  возбужденным  газом машин и
чугунной пылью трамвайных тормозов.
    -- А где же тут самый центр  государства?--  спросил  Макар
нечаянного человека.
    Человек  показал рукой и бросил папиросу в уличное помойное
ведро. Макар подошел к ведру и тоже плюнул  туда,  чтобы  иметь
право всем в городе пользоваться.
    Дома  стояли настолько грузные и высокие, что Макар пожалел
советскую власть: трудно ей держать в  целости  такую  жилищную
снасть.
    На  перекрестке  милиционер  поднял  торцом  вверх  красную
палку, а из левой руки сделал  кулак  для  подводчика,  везшего
ржаную муку.
    "Ржаную  муку  здесь  не уважают,-- заключил в уме Макар,--
здесь белыми жамками кормятся".
    -- Где здесь есть центр?-- спросил Макар у милиционера.
    Милиционер показал Макару под ногу и сообщил:
    -- У Большого театра, в логу.
    Макар сошел