ой  лысиной  и  солидными  манерами,
вышел, облокотился о барьер. Теща размотала шпагат, открыла коробку.
   - Вот... нет второй ямочки. Обменять принесли.
   - Не у нас брали, - сказал заведующий твердо.  Он  покачал  головой,  и
темное небо с колючими звездами,  отражаясь  в  его  полированной  лысине,
заколебалось туда-сюда, как колеблется вода у быков моста. -  Не  получаем
товар такого низкого качества. Не у нас, нет, не у нас.
   - Как же не у вас? Позвольте...
   - Где чек? Копия чека?
   Я стал ворошить бумаги. Знаменитая "Инструкция к пользованию".  Паспорт
ребенка. Вкладыш упаковщицы.  Список  гарантийных  мастерских.  Талоны  на
гарантийный ремонт. Листок для отзыва...
   Копии чека не было.
   - Без чека магазины  Культторга  не  обменивают.  -  Заведующий  развел
руками. - Ничем  не  могу  помочь.  Попробуйте  обратиться  в  гарантийную
мастерскую.
   Гарантийная мастерская помещалась на Садовом кольце. Она была разделена
на две части - в  одном  окошке  принимали  неисправные  электробритвы,  в
другом неисправных детей.
   Висел плакат:

   "НАША МАСТЕРСКАЯ НЕ НЕСЕТ ОТВЕТСТВЕННОСТИ,
   ЕСЛИ БЫЛО ДОПУЩЕНО:
   1. Обращение с ребенком вопреки правилам, указанным в инструкции;
   2. Небрежное хранение и неудачная транспортировка  ребенка  в  торговой
сети или самим потребителем".

   Электробритвы, включенные сразу в несколько  розеток,  гудели  густо  и
сипло, натужно, как коровы, которых забыли подоить.
   Мы с тещей стали к  соответствующему  окошечку.  Теща  опять  размотала
бечевку.
   Мальчик лежал на специально сделанном желобе, окрашенном в белый  цвет,
и улыбался. В самом деле, в его лице было что-то  хитроватое,  плутовское.
Или это только так казалось? Толстые ножки, точно перевязанные  невидимыми
ниточками,  закручивались,  поджимались.  Теща  заботливо  прикрывала   их
краешком голубого одеяла - боялась, видно, как бы мальчика не продуло.
   Старичок в окошке надел очки, покхекал.
   - Что ж, нормальный ребенок. Низкосортный, конечно. Поверните на живот,
пожалуйста. Ах, конструкцию с ключиком. Так, так. Что же  вы,  собственно,
хотите? Ямочка? Одна ямочка? Это, по-моему, некондиционный  дефект.  -  Он
полистал толстую растрепанную  книгу,  подвешенную  на  шнуре.  -  Язык...
Ягодицы... Да, так и есть. Ямочки не входят. Отсутствие ямочки на виске не
дает основания для обмена. - Старичок еще раз  заглянул  в  книгу,  поднял
очки на лоб, сказал почти с удовольствием: - Не дает.  Вот  так!  -  Опять
осмотрел мальчика. - К тому же  ребенок  уже  пользованный.  Поцарапанный,
смотрите, тут и тут. Кто  знает,  может  быть,  вторая  ямочка  имелась  в
наличии,  но  исчезла  по  вине  потребителя,  а?  В   силу   неправильной
эксплуатации.
   - Но позвольте...
   Теща отодвинула  меня  плечом  и  сказала  каким-то  особенным  медовым
голосом, поправляя платок:
   - Вы ж понимаете... молодые... моя дочь и этот... Ну какой с них спрос?
А вот мы с вами, люди солидные... понимающие...
   Старичок приосанился, стал заметно любезнее.
   - Обменять не имеем возможности. Могу предложить ремонт: сделаем вторую
ямочку, под  пару  первой.  Работа  будет  грубоватая,  предупреждаю.  Нет
хороших мастеров. Что ж вы хотите - а расценки у  меня  какие?  Мастерская
третьей категории. Вот и уходят люди на завод.  Ремонт  -  это  же  у  нас
считается просто тьфу, от телеги пятое колесо,  к  высоковольтному  столбу
бантик. Нет правильного отношения. Бледный, вы говорите? Щеки  подкрасить?
Ну, предположим, я это сделаю. Для вас, гражданочка. -  Старичок  галантно
наклонил голову. - Но  красители  никудышные  -  предупреждаю.  Плывут  от
горячей воды. Поскольку у нас мастерская третьей  категории...  а  базовая
контора нерасторопная, берет, что ей суют...
   - Мы подумаем, - сказала несколько оробевшая теща. - Посоветуемся дома.
   - И что обидно, - с жаром продолжал старичок, - обращаются к  частнику,
вон он сидит в том  угловом  парадном,  видите,  через  дорогу,  склеивает
стекло и фарфор, чинит что хотите - от радиоприемников до молний на ботах.
На все руки. А между прочим, никакого у него  нет  мастерства  -  исключая
нахальства. Господи, мне бы условия - я бы показал,  что  такое  настоящее
обслуживание, тонкая, красивая работа...
   Теща произвела  на  старичка  сильное  впечатление.  Он  закрыл  окошко
фанерным щитком и запросто вышел к нам поговорить. Под тоскливый протяжный
вой электробритв  долго  еще  жаловался  на  работников  базовой  конторы,
которые совершенно не разбираются в ремонтном деле.
   - Я ему: "Сделаем тут заподлицо, и будет ребеночек как  новый".  А  он:
"Как вам не стыдно, пожилой человек и очень спокойно ругаетесь  подлецом".
Эх! -  Старичок  даже  сплюнул  от  досады.  И  сказал  тоном  величайшего
презрения: - Ну с кем там разговаривать, они же все либо из юристов,  либо
снятые с профсоюзной работы.
   Мальчик, пока мы  его  закутывали,  лежал  с  полузакрытыми  глазами  и
улыбался - как будто понимал  смешную  сторону  происходившего.  Углы  губ
вздрагивали и загибались кверху,  а  под  спущенными  голубоватыми  веками
нет-нет да  пробегал  живой  огонек  насмешки.  Над  кем  он,  собственно,
смеялся, этот опасный маленький человечек?
   Домой мы пришли довольно сконфуженные.
   - М-да, - сказал тесть, выслушав отчет о  нашей  неудаче.  -  Придется,
видно, мне самому... Да ты живей, живей ребенка  рассупонивай,  Математик.
Не возись, небось у него ручки-ножки-то затекли. Тебя бы так  потаскать  в
коробке.
   На семейном совете было  решено:  никакого  ремонта.  Просто  обменять.
Добиться обязательно обмена.
   Тесть пошел сам в гарантийную мастерскую. Вернулся сердитый.
   - Не обменивают. Рекомендуют обратиться в  базовую  контору.  Там  этот
седой болтун... попугайчик в окошечке...
   Теща вступилась за своего поклонника. В ремонтной системе очень  трудно
работать. Нет правильного отношения.
   - Оставь, пожалуйста. Все у него виноваты. И расценки не те, и  базовая
контора не такая. А сам? На четырех  рабочих  держит  трех  учетчиц.  Так,
ясное дело, прогоришь. К  ним  бы  одного  человека  с  хорошей  заводской
выучкой...
   Пришла телеграмма от Кирюхи, брата Майки, - он  хочет  взять  отпуск  и
приехать поглядеть на малыша.
   - Какой смысл, - сказала Майка. - Вот обменяем, и уж тогда...
   Не стоило, конечно, давать имя временному ребенку.  Поэтому  мальчик  у
нас никак не назывался. Просто - Мальчик. А так как время шло, то теща так
и вышила на маленьких наволочках и пододеяльниках: "МАЛЬЧИК".
   У тестя опять был конец  месяца.  Опять  мы  его  не  ждали  с  обедом,
садились к столу без него. Но в первых  числах  он  успешно  справился  со
всеми заводскими бедами - и пошел в базовую контору.
   - Ну что, пап, что? - спрашивала Майка, прыгая  вокруг  отца  в  тесной
прихожей.
   - Ох, ерундовое место. Стекла три месяца не мыты. Какой тут может  быть
порядок?
   - Отказали?
   - Да как тебе сказать... Велели подать  заявление,  заполнить  какой-то
дефектный бланк. Обещали дать ответ.
   В квартире над нами смеялись. Феликс, студент МАИ, острил:
   -  А  когда  женить  будете,  в  брачном  свидетельстве  тоже  напишут:
"МАЛЬЧИК"?
   Шофер Василий Андреевич грозился - не то в шутку, не то всерьез:
   -  Смотрите,  Юра,  если  до  конца  квартала   не   назовете   ребенка
по-человечески, напишу в "Известия", в отдел семьи и быта!
   Мой старинный приятель  Денис,  оказывается,  приготовил  для  Мальчика
роскошный подарок - собрание сочинений Майн Рида. "Ну, впрок,  на  вырост,
конечно". Но  принести  отказывался.  "Вот  когда  будет  имя...  Тогда  я
надпишу: "Дорогому Ильюше" или "Дорогому Валюше, чтобы рос умным".  А  без
имени какая может быть надпись?"
   Вот так и шло дело.  Они  колыхались  на  веревке  в  кухне,  маленькие
простынки и полотенчики, вздувались над теплой  газовой  струей,  и  перед
глазами мелькало: "МАЛЬЧИК", "МАЛЬЧИК"...
   Время от времени кто-нибудь из нас  отправлялся  в  базовую  контору  -
узнать, как идут дела, поторопить.
   Теща вернулась, отдуваясь:
   - Поругалась я с ними!
   Майка призналась, скромно опустив ресницы:
   - Меня там один тип пригласил в молодежное кафе.
   Гоша отказался идти.
   - Выдумки  ваши  дурацкие.  Отличный  парень.  Почему  бы  не  сменить,
например. Майку? Вертится перед зеркальным шкафом, обезьянничает. Или Юру?
У него один глаз астигматический. Тоже  недостаток,  и  посерьезнее  вашей
ямочки.
   Он с самого начала был против обмена.


   - Мама, зачем ты его так кутаешь? Ведь на дворе совсем тепло.
   Теща, не обращая  на  Майку  никакого  внимания,  обкручивала  Мальчика
каким-то пятым пледом, прежде чем уложить его в  коляску  и  выставить  на
балкон.
   - Мама, он же весь красный, выпученный.
   Теща наконец удостоила ее ответом:
   - Все-таки ветер. И потом, Мальчик вчера купался.
   - Позавчера.
   - Не учи меня. Тирань своего Юрку. А я уж как-нибудь без тебя...
   Тещу не переспоришь.
   Она настоящая мать-командирша.
   Все дело в том, что она растила целое подразделение сыновей и завела  в
доме суровую военную дисциплину. Приказано Алехе вынести мусорное ведро, а
на самом деле не его очередь, - все равно, будь добр,  сначала  вынеси,  а
потом при случае, если уж тебе так хочется, можешь пожаловаться: "Мама,  а
ведро-то должен был выносить Кирюха". А лучше  не  жалуйся  -  а  то  мать
скажет ехидно: "Ах, бедный... лишнее ведро вынес. Как бы не надорвался"  -
и даст вне очереди наряд чистить кастрюли.
   Впрочем, когда я появился в доме, это все уже отошло в область семейных
преданий.  Парни  разъехались.   Остались   от   них   какие-то   огромные
раскоряченные лыжные ботинки, которые никому не годились, тяжеленные гири,
которые никто не мог поднять,  учебники,  где  Мичурину  были  подрисованы
рожки, а Марии Кюри усики, части не то от старого  велосипеда,  не  то  от
разобранного радиоприемника, гайки и шурупы в коробочках из-под "Казбека",
залежавшиеся  пакеты  с  фотобумагой.  Эти  окаменевшие  пласты   прошлого
загромождали  шкафы  и  полки,  всем  мешали;  но  выкидывать  ничего   не
разрешалось - как будто братья вот-вот воротятся  и  с  ходу  примутся  за
прерванные, недоделанные веселые свои труды! Кроме  вещей  оставались  еще
легенды. Богатырские легенды. "Вмятина на двери? Это Алеха  делал  тройное
сальто. Ну и вмазал головой. Дверь как затрещит..."
   Орлы  вылетели  из  гнезда.  А  тут  как  раз  подросла  Майка.  Гадкий
длинноногий  аистенок  превратился  в  хорошенькую  девушку,  на   которую
оборачивались на улице. И вот в доме после героического  периода,  периода
титанов, настала эпоха мягких  нравов,  женственности,  изящных  искусств;
камни суровой циклопической кладки сменились завитушками в  стиле  рококо.
На кресле  теперь  висели  чулки  и  валялась  книжка  стихов  Щипачева  с
загнутыми уголками; проигрыватель с подоконника  твердил  что-то  плавное,
томно-тягучее. И стали к Майке ходить мальчики, то есть мы, олухи,  идиоты
чистой воды, которых она то завлекала, щуря шоколадные  глаза  и  небрежно
ероша короткие волосы, то  прогоняла,  но  так,  чтобы  можно  было  опять
завлечь. А отец Майки, отличный человек, с которым я теперь  очень  дружу,
тогда больно ранил наши сердца, даже об этом  не  подозревая.  Представьте
себе: вечер - Майка  стоит  у  перил  лестницы  с  очередным  поклонником,
проходит отец, улыбается самым любезным манером: "Здравствуйте, Дима.  Ах,
нет, простите, Слава... Дима был вчера". А стоит-то с  Майкой  вовсе  Юра!
Эх...
   Итак,  гнездо  опустело.  В  результате  у  матери-командирши  осталось
изрядно поредевшее войско: Майка,  Гоша,  ну,  и  я.  Небогато.  Гоша  был
крепкий  веселый  парень,  но  маловат  ростом   -   как   будто   природа
перерасходовала материал на старших, а сюда пустила остатки. Я был в очках
и  тихий.  Кипучая  энергия  тещи  не   находила   применения.   На   одну
человекоединицу в семье приходилось  слишком  много  всяких  приказаний  и
указаний. Нет, внук был положительно необходим!
   Но постоянный внук. Настоящий, прочный. С именем, все честь по чести. А
не какой-то временный  Мальчик,  за  которым  вот-вот  придут  из  базовой
конторы.
   Семье требовалась прочность, определенность.


   Тем временем Мальчик рос. Два раза в неделю мы распрямляли его согнутые
ножки, придерживали их, и Майка мерила его старым, истрепанным сантиметром
от макушки до пят. В нем было уже 62 сантиметра.
   Он что-то погрустнел у нас. Стал  хуже  кушать.  Не  водил  глазами  по
сторонам, когда его выносили закутанного на балкон. Не  радовался  вечером
при виде деда.
   Как-то я увидел: одинокая слезинка медленно прокатилась у него по щеке.
   - Что это?
   -  Просится  в  жизнь,  -  сказала  многоопытная  соседка  тетя   Феня,
гардеробщица в школе. - Это уж точно, можете мне поверить. Я  их  понимаю:
когда зубки режутся, когда что... А как же вы думали? Наполовину выпустили
душу живу, наполовину придержали. Пустое дело... И  долго  вы  его  так  в
параличе собираетесь держать? Или уж сдавайте куда  следовает,  на  склад.
Обратно, значит, в никуда. Или допускайте до жизни.
   Он маялся, Мальчик, томился  своим  молчанием,  бездействием  -  и  чем
дальше, тем больше.
   Как-то поздно ночью я оторвался от работы (Майка уже спала) и  заглянул
за книжный шкаф, в угол, где стояла маленькая кроватка. Мальчик  не  спал,
его глаза, в которых уж билась мысль, сознание, глядели на  меня  с  такой
укоризной, с таким осмысленным и  страдальческим  выражением...  губы  так
жалко сморщились, горестно поджались...
   Короче говоря, я не выдержал. Тихонько переложил его на животик, попкой
кверху, и повернул ключ. Да, сделал второй полный оборот ключа.  Будь  что
будет.
   Я, правда, очень боялся, что Мальчик тут  же  заорет  трубным  голосом,
перебудит всех домашних - и меня застигнут на месте  преступления.  Но  он
ничего такого не сделал. Честное слово, с этим хитрецом можно  было  иметь
дело. Он только вытянул ручки над головой,  сладко  и  долго  потянулся  -
первый раз за все эти месяцы. Потом посмотрел на меня самым милым образом,
как будто выражал благодарность, захлопал ресницами, полузакрыл глаза... И
через минуту уже спал, ровно дыша, привалившись щекой к подушке,  свободно
раскинув руки.
   Я на цыпочках вернулся к столу, и на  душе,  признаться,  у  меня  было
неважно. Ох, какой завтра подымется кавардак!
   Но никакого кавардака не  было.  Все  прошло  на  редкость  спокойно  и
гладко. Майка утром,  конечно,  заахала,  когда  обнаружила,  что  Мальчик
старается засунуть ногу в рот и при этом  весело  бубнит:  "А-баба-ба!"  Я
высказал предположение, что ключик мог повернуться сам, во время  сна,  от
какого-нибудь неосторожного движения - несовершенство конструкции, то, се,
пятнадцатое, ведь трудно все предусмотреть.
   Майка как-то бездумно согласилась, -  хорошо,  что  она  у  меня  такая
легковерная.
   Теща, та просто была довольна:
   - Пора ему сидеть. Залежался.
   Тесть,  придя  вечером,  неожиданно  всей  силой  своего   технического
авторитета поддержал  мою  сомнительную  концепцию  о  нечаянном  повороте
ключа.
   - Конечно! Мальчик подрос, движения стали порезче... А  ключ,  он  ведь
сидит в гнезде свободно. У нас был случай  с  Федорчуком  -  собирали  мы,
помню, каретку первого опытного 1К62. И вот ползушка...
   - Три звонка. Это к нам, - сказал Гоша.
   Появился незнакомый человек с коробкой. Начал деловитой скороговоркой:
   - Я из базовой конторы. Подавали заявление относительно обмена ребенка?
Получите нового. Где  у  вас  хранится  старый  дефектный  ребенок?  -  Он
оглянулся кругом и оторопел. Мальчик преспокойно сидел тут же  на  диване,
прислоненный к подушкам, немного  перекосившийся  набок,  и  яростно  грыз
кольцо от попугая, впившись в него побелевшими  пальчиками.  -  Вы  что...
повернули ключ второй раз? Сделали второй оборот? Но это совершенно меняет
картину. Зачем же вы ввели контору в заблуждение?
   - Да мы... сегодня только  повернули.  То  есть  ключ  сам  повернулся.
Нечаянно... - бормотал я виновато.
   Но человека из конторы трудно было разжалобить.
   - Напишите тут... и  вот  тут...  что  нечаянно.  Что  сам  повернулся.
Разборчивее! Вашу подпись. И номер паспорта.  Вы  должны  были  немедленно
известить контору по телефону. Тем более у вас четвертый этаж  без  лифта.
Подают заявление, а сами...
   Он ушел, прижимая к себе коробку, бормоча про этажи.


   На  этот  раз  необычайное  упорство  проявила  Майка.  Она  не  хотела
примириться с  тем,  что  у  Мальчика  одна  ямочка.  С  каждым  днем  это
беспокоило ее все больше и больше.
   - И потом нос, - говорила она растерянно. - Такой  нос...  Надо  что-то
делать. Принимать меры.
   Нос у Мальчика  действительно  получился  диковинный.  Сначала  он  был
просто курносый - этакая маленькая круглая пуговка.  Но  теперь...  Теперь
переносица очень сильно удлинилась - шла себе и шла, не  обращая  внимания
на разные правила анатомии, чуть ли не до середины лица. А в  самом  конце
неожиданно был насажен  -  как  бы  это  сказать?  -  такой  шлепок  глины
неопределенной формы, кое-как обмятый, обжатый пальцами. Он  торчал  почти
под прямым углом к переносице, образуя отличную посадочную площадку.
   - Утиный носок, - говорила теща.
   - Ноздри у него торчат наперед, как у  вашего  деревянного  коня,  дядя
Юра, - делилась своими наблюдениями Любаша (имея в виду шахматы).
   - Это же не нос, - фантазировал Гоша. - Отросток хобота. Он же  мягкий,
смотрите, и весь шевелится. У нас исключительный, атавистический  ребенок.
Его нос будут показывать на лекциях. И за этот  нос  нам  дадут  отдельную
квартиру на Ленинском проспекте.
   Майка решила действовать, принимать меры. Но какие?
   - Вызовите вы районного механика по детям, - посоветовал сосед  Василий
Андреевич. - Помню, прошлый год, когда Любаша ручку себе сломала...
   - Ни в коем случае, Маечка!  -  Адель  Марковна  всплеснула  руками.  -
Заклинаю вас. Только к частнику.  За  свои  деньги  вы  получите  то,  что
надо... Есть тут один, сидит в угловом парадном,  склеивает  самый  тонкий
фарфор, чинит музыкальные шкатулки, замочки от колье. На все руки!  Я  вам
от души советую.
   - Конечно, у кого деньги лишние... - ни к кому  не  обращаясь,  сказала
тетя Феня. - Отчего не бросить на ветер?
   Теще мы не сообщили, куда идем, - побоялись. Я  нес  Мальчика,  который
стал, надо сказать, тяжелым, точно гирька. А Майка висела у меня на другой
руке и шептала:
   - Не забудь - вторая ямочка. И потом носик расправить...  Говорят,  они
как-то разогревают и в разогретом виде утюжат.  Как  ты  думаешь,  это  не
очень больно? И ножки... пусть посмотрит ножки. Мы обязаны  думать  о  его
будущем. А вдруг он захочет пойти в гимнасты? Или в балет?
   У самого подъезда она вдруг заробела и сказала, что дальше  не  пойдет,
будет ждать нас на улице. Мы отправились с Мальчиком вдвоем. За нами гулко
и как-то зловеще захлопнулась дверь.
   Частник жил в клетушке под вторым маршем лестницы. Это был  здоровенный
дядя с черной повязкой на глазу,  с  угрюмым  небритым  лицом  и  клейкими
руками. За его спиной стояла узкая железная койка, неубранная, помятая, со
свисающими простынями. Под низкими круглящимися  сводами  на  полках  были
натыканы  кое-как  радиоприемники,   будильники,   надтреснутые   вазы   с
амурчиками. Амурчики имели несчастный вид - возможно, от спертого  воздуха
и запаха ацетона.
   - Как вас зовут? - осведомился я.
   - Чего?.. А! На все руки.
   С полок свисали завитки магнитофонных лент, почти касаясь  его  жестких
волос, небритых щек. Веселой музыке  тоже  было  душно  и  трудно  в  этой
каморке с толстыми стенами - без людей, без воздуха, без уличного шума.
   - Вот ребенок... дефекты... Посмотрите, пожалуйста.
   Мальчик вдруг заплакал, что с ним бывало очень редко.  Прилип  ко  мне,
как пластырь, и ни за что не хоте