от так,  она у нас будет забористая,  она у нас будет
въедливая. Ты понимаешь, что они делают? Они не делают угла. Поэтому,  когда
пробиваешь  лунку  в  толстом льду,  пешня  стремится  на  конус,  лунка все
сужается,  острие  все  время  соскальзывает с  ледяной  стенки к  середине.
Теперь,  после  нашей,  казалось  бы,  незначительной  операции,  она  будет
забирать вширь,  назад,  срезать ледяную стенку, потому что мы  ей  сообщили
угол. Теперь  нужна  для  пешни  бечевка.  У меня есть кусок  электрического
шнура, сейчас мы его используем.
     Герман положил пешню  на пол, заставил меня встать рядом  с  ней прямо,
чуть ли не по стойке "смирно", и привязал шнур так, чтобы я мог держаться за
него, ничуть не  нагибаясь, ничуть не приседая, тогда как пешня лежала бы на
полу.
     -- За этот шнур будешь волочить пешню по льду, меняя место лова. Иногда
приходится идти километры. Она  очень легко скользит  по льду и снегу. А так
ведь  таскать  ее  тяжело  и неудобно.  Теперь. Прежде чем  начать пробивать
лунку, ты должен три  раза  обвернуть шнур вокруг  кисти своей  правой руки.
Обязательно.  И обязательно не  меньше трех  раз. Дело в том,  что, когда ты
ударяешь  пешней в  лед, она  испытывает  большое сопротивление, и твои руки
постепенно привыкают к нему.  Но однажды пешня не встретит сопротивления, то
есть лед кончится, проломится последняя его тонкая пленочка. В этот момент в
девяносто девяти случаях из ста пешня выскальзывает из рук и летит на дно.
     -- Неужели так много случаев?
     -- На  моих  глазах,  правда за всю практику, ушло под  лед  не  меньше
двадцати пешней. Некоторые удавалось забагрить  за шнурок  и вытащить. Две я
утопил собственноручно. Так что я знаю, о чем говорю: три раза вокруг правой
руки, каждый раз,  перед тем как  начать пробивать лунку.  Но  пошли вперед.
Шумовка -- один из самых  неприятных инструментов. Она  у тебя, конечно, уже
есть.
     -- Нет... Шумовка?  Впрочем, кажется, у  нас  на  кухне...  Если это та
самая шумовка, которой женщины снимают накипь с супа, то я попрошу у жены...
     -- Так. Понятно. -- Впервые в голосе  Германа  послышалось что-то вроде
жалости.  --  И  все-таки пошли  вперед.  Так  и  быть,  дарю  тебе  шумовку
собственного изготовления.
     Пошарив  под  тем  самым  комодообразным   сооружением,  где  хранились
мормышки,  Герман  достал шумовку.  На гладко обструганную  палку  длиной  в
полметра  насажена  очень  отлогая,  почти  совсем  плоская,  медная  ложка,
поменьше чайного блюдца. В ложке -- отверстия, каждое величиной с копейку.
     -- Это моя любимая шумовка.
     -- Нет, зачем же ты ее мне, если она любимая?
     -- Бери, бери,  я от души. Надеюсь, ты уже догадался,  что  этой штукой
вычищают ледяную  крошку  из  только что проделанной лунки. Ну и если  лунку
обильно  засыпает  снегом.  А  бывает,  что ее то  и дело затягивает  свежим
ледком.  Сначала  опустишь  шумовку  до  конца  лунки  и  всю  лунку  хорошо
прошуруешь, тогда весь лед всплывет. Тут  его  будешь собирать и отбрасывать
от лунки подальше, чтобы не мешался.
     -- Какая в нем помеха?
     -- О, милый, все узнаешь.  За ледяные  кусочки, неряшливо  разбросанные
около лунки, постоянно будет  цепляться леска. А так как леска очень тонкая,
а ледяные кусочки очень острогранны... В общем, отбрасывай подальше.
     Когда лунка совсем очистится, когда ты вычерпнешь из темной хрустальной
воды  последний  кристалл  зеленоватого льда,  сердце твое возрадуется,  ибо
настал вожделенный миг  и ничто уж не может тебе помешать опустить  мормышку
-- секунда,  о которой ты мечтал почти целый  год. А если это не перволедок,
то  пусть хоть и одну  неделю  ты мечтал об этой  секунде... Иной раз неделя
стоит года.
     Многие любят ловить из чистой  лунки,  оно и правда приятно. Во-первых,
приятна  для  глаз  аккуратная,  чистая лунка, во-вторых,  видать, как тонет
мормышка, в-третьих,  видать,  когда рыбу подтаскиваешь к лунке.  Но я делаю
иначе и тебе  советую: наплюй на приятность. Как только  очистишь  лунку ото
льда,  сразу  запороши  ее легким  снежком,  затемни, занавесь занавесочкой.
Может  быть, рыба, кто ее знает, боится яркого света. Запорошив,  в середине
лунки в снегу проткни дырочку рукояткой  шумовки, в эту-то дырочку и опускай
мормышку.
     -- А как же, если рыба?
     --  Рыба  проскочит сквозь снежок, не беспокойся. Я  даже,  вот видишь,
вожу  специальную  палочку для  проделывания  этих дырочек, а  то неприятно,
когда у  шумовки  мокрая  рукоятка.  -- И Герман показал мне изящную, слегка
коническую палочку, окрашенную в яркий красный цвет.
     -- Почему красная?
     -- Чтобы  не забыть на снегу,  не потерять. Ну  что же, вот  мы и перед
чистой лункой. Можно, как я уже сказал, и опускать мормышку. Почти все так и
делают. Но я тебя ведь учу настоящей рыбалке, рыбалке, так сказать, высшего,
профессорского класса. Итак, заведи  себе глубомер.  Важно сразу  найти дно,
чтобы  положить на  него  мормышку, и  от него  уж  танцевать, как от печки.
Искать дно легонькой мормышкой  очень  неудобно,  будешь неуверен: то ли она
лежит на дне,  то  ли легла  на какую травинку,  то ли ее  относит течением.
Поэтому в  самом начале лова к мормышке хитроумным способом пристегивают вот
эту  гирьку. Она сразу  покажет,  где дно,  а  где  трава.  Итак,  купи себе
глубомер, он стоит несколько копеек. А теперь самое главное -- удочки...
     Одну удочку  Герман подарил мне из своих, причем опять из самых любимых
и ловких. Она была оснащена сторожком системы "Германа Абрамова", то есть из
часовой пружинки. Другую он соорудил на моих глазах от начала до конца.
     Как  бы попроще рассказать, что такое зимняя  удочка?  Впрочем, вот вам
устройство  зимней  удочки.  (Особых  случаев,  вроде  уникальной и  сложной
системы сторожка, мы не берем, а берем то, что у каждого  рыбака на водоеме,
тем  более  что система сторожка из  часовой пружинки себя в конце концов не
оправдала.  Герман  сам первый  от  нее отказался,  успев,  правда, снабдить
пружинными удочками всех своих друзей-рыболовов.)
     Итак,  берется  ровный  прямоугольный   кусок   пенопласта,   материала
настолько легкого,  что кажется как бы  невесомым.  Кто  не видел его,  могу
сказать,  что он  похож  на губку, но  только твердый -- режется  ножом  или
пилой,  как  дерево.  Для удочки нужен такой брусочек, чтобы его удобно было
держать  в руке, то есть  длиной  примерно  в ладонь,  ну  и каждая сторонка
что-нибудь сантиметра в четыре.
     На этом бруске, вдоль его, прорезывается ножом не очень глубокая ровная
канавка, именно в эту канавку будет  наматываться леска длиной пять, десять,
двадцать метров, у  кого  сколько  есть  и кто на какой глубине рассчитывает
ловить. Но, как бы там ни было, меньше десяти метров наматывать не следует.
     В  торец бруска вклеивается  гибкий прутик длиной с карандаш  или с два
карандаша, но не более.  Прутик можно поставить и  деревянный, но он  быстро
сломается, поэтому  сейчас  все рыбаки ставят пластмассовые, а еще точнее --
хлорвиниловые  прутики, а где их  берут -- неизвестно. Хлорвиниловый  прутик
очень  прочен и очень  гибок,  так  что  его можно считать вполне  идеальным
материалом для зимней удочки.
     Когда хлорвиниловый  поводок  прочно  и глубоко вклеен в  пенопластовую
рукоятку, а на нее намотаны уже десять метров тонкой и крепкой лески, удочка
в основном готова.
     При  помощи  резинового  колечка   на  кончике  хлорвинилового  поводка
укрепляется грубая щетинка с петелькой на конце. Длина  щетинки  в среднем с
обыкновенную  спичку. В  петельку-то как  раз  и  продевается  конец  лески,
намотанный на брусок-рукоятку. Значит, прежде  чем попасть в воду и уйти  на
дно,  леска  обязательно  должна  быть  пропущена  через  петельку  сторожка
(щетинка  с петелькой на конце называется  сторожком). Обыкновенно укрепляют
еще на конце  сторожка,  там, где петелька, что-нибудь яркое -- красненькое,
синенькое, желтенькое, чаще всего кусочек цветной изоляции электропровода.
     Остается  теперь на  конец  лески привесить все-таки  и, как бы там  ни
было, главное в удочке -- мормышку.
     Случилось, что одну из моих книг перевели на немецкий язык.  Перед  тем
как книге  выйти  в  свет,  издатель  прислал  мне  письмо  с  вопросами.  В
частности, ему неясно  было,  что такое мормышка. Так что, может быть, стоит
рассказать в двух  словах о  ней, хотя в начале этих записок о  мормышке уже
шла речь.
     В воде живет  небольшое округлое насекомое -- мормыш. Это лакомая  пища
всех  рыб,  а  особенно окуней. Так как добывать  мормыша трудно, то  рыбаки
придумали делать подобие  этого насекомого из  свинца  и  в него же впаивать
маленький, но прочный крючок. Тут и крючок, тут и приманка, тут и грузило --
все собрано в одном месте, на конце тонюсенькой лесочки.
     Дальнейшая эволюция пошла по двум направлениям. Во-первых, рыбаки давно
отступили от формы мормыша, естественного насекомого, живущего в водоеме. От
него осталось только одно общее название -- мормышка. Сами же мормышки пошли
все новых форм, новых  размеров, новых названий.  "Клопик средний",  "клопик
мелкий",  "клопик тяжелый"  (для  большой  глубины),  "клопик  красненький",
"клопик  светленький"  --  это  мормышки плоские,  действительно похожие  на
клопа.  Мормышка  кругленькая  так и  называется  --  "дробинка".  Некоторые
окрашивают ее в черный  цвет, некоторые  -- в красный,  некоторые  оставляют
свинцового цвета. Мормышка "капелька", пожалуй, самая распространенная форма
мормышки.  Она имеет точную  форму капли.  Крючок  впаивается  с остренького
конца. Остренький кончик около крючка обыкновенно окрашивают в красный цвет.
Иногда  делают ее наполовину свинцовой, а наполовину одевают  либо в медную,
либо  в серебряную оболочку, тогда  она  играет на разные цвета  и тем самым
будто бы привлекает рыб.
     Ну  а  дальше  уж  от  лукавого:  "гробики", "рыбий  глаз",  "пшеничное
зернышко",  "овсинка", "шестигранные", "восьмиугольные"... Я  даже  встречал
кривые, изогнутые наподобие дуги. Короче говоря, тут уж кто во что горазд.
     Во-вторых,  отступление от живого мормыша кончилось тем, что на крючок,
впаянный в мормышку, стали насаживать дополнительную наживку, а именно: чаще
всего и повсеместно  -- мотыля, очень красивого (чистого  рубинового  цвета)
червячка, размером (если он крупный) как раз в полспички.
     --  Кстати,  а  мотыльница у  тебя  есть?  -- спросил  Герман, когда  с
устройством удочки было покончено.
     -- Да ладно уж, я в бумажку или спичечный коробок.
     -- Так. Понятно, -- в который раз за  этот день произнес Герман и полез
под комод за мотыльницей. -- Мотыля береги пуще своего глаза. Если нет нигде
в  магазинах (а так бывает перед  воскресеньем!) -- научу, где взять. Садись
на первый трамвай  и  поезжай на Тимирязевские пруды. Там на льду  постоянно
сидят старики-мотыльщики. Ведром они зачерпывают донный ил и промывают его в
решете. Ил уходит с водой, а в решете остается чистый, свежий, живой, только
что  из воды  (э,  да ты  еще ничего  не  понимаешь!) мотыль! Он ведь  стоит
дорого, дороже любой свинины.
     Если  едешь на рыбалку на один день, нужно купить  мотыля на рубль,  не
больше. Если же купишь на два рубля, то хватит  и соседу, и на подкормку,  и
еще останется. (Может быть, именно здесь стоит заметить, что, когда мы потом
стали приобщать к рыбалке Ивана Стаднюка и возложили на него покупку мотыля,
он для первого  раза и в этаком первоначальном рвении произвел  мотыля ровно
на сорок пять рублей.)
     -- Значит, купил ты мотыля,  -- учил Герман.  -- Заверни  его в  чистую
белую тряпочку и положи в холодильник.  Еще  лучше,  если  смешаешь  его  со
спитым чаем, с этими размокшими чаинками, тогда он делается живее, дольше не
гибнет. Вообще же лучший способ хранения мотыля такой:  кладут его в женский
чулок  и опускают в  уборную, в верхний бачок, где собирается вода.  Так как
воду часто спускают, то она всегда проточная, свежая,  холодная.  Там мотыля
можно держать неделями.  Но это в редких случаях. Обычно покупаешь в пятницу
для воскресенья. Достаточно в чай и в холодильник.
     Ну,  конечно,  тебе  во  время первой поездки расскажут  два  анекдота,
связанные  с  мотылем.  Первый состоит в  том, что рыбаки  с  вечера выпили,
закусили (а  было уж темновато), легли спать. Утром  встали,  чтобы  идти на
лед, смотрят: красная икра цела, мотыля нет. Второй  анекдот состоит  в том,
что сидит  рыбак,  и все  думают, что  у него  флюс, а  это он, оказывается,
мотыля  отогревает.  Так вот, чтобы не было такого случая, мотыльницу, выйдя
на  лед,  держи  всегда  за  пазухой.  Насадил  одного  и снова  за  пазуху.
Канительно,  зато мотыль всегда будет цел.  Впрочем, так  привыкаешь к этому
движению (после каждого мотыля -- за пазуху), что будешь делать механически.
Ну,  мотыля сейчас  у  меня нет, поэтому, как он  насаживается, показать  не
могу,  твой друг покажет тебе на льду. А вот как мормыжить...  Эх, жаль, что
нет  у нас ванны.  Все  рыбаки  тренируются, опуская мормышку  в ванну.  Ну,
хорошо, сейчас я принесу ведро с водой.
     Свободного  ведра  тоже  не  оказалось  в  хозяйстве  Германа.  Поэтому
пришлось  налить воды  в обыкновенное цинковое корыто. Мы  поставили  корыто
посреди комнаты, воду же носили трехлитровыми банками.
     --  Важна  естественность, натуральная обстановка, --  говорил  Герман,
таская воду.
     Наверно, со стороны было смешно глядеть, как двое взрослых и в общем-то
серьезных людей водружают посреди комнаты корыто с водой,  чтобы забрасывать
в него удочку. Нам было  не  до смеха, мы были исполнены сосредоточенности и
деловитости.
     --  Ну и  вот. Начинаешь  виток  за витком сматывать леску с удочки.  С
каждым  витком  мормышка  будет  уходить  в  глубину.  Теперь   наблюдай  за
сторожком. Пока  мормышка тонет, щетинка  слегка наклонена вниз, мормышка ее
оттягивает, наклоняет. А вот щетинка выпрямилась, находится в горизонтальном
покое,  это  значит, что мормышка легла  на  дно.  Приподымешь на сантиметр,
опять  наклонится сторожок. Опустишь -- выпрямится. Это будет  твое  главное
движение в течение всех десяти  часов, пока ты будешь  сидеть на льду. Самое
важное -- положить мормышку  на  дно (действительно, наша мормышка лежала на
дне  цинкового  корыта).  Теперь  не  спускай  глаз   со  сторожка,  начинай
пошевеливать  мормышку, поднимать  ее ото дна,  сообщай  ей дрожание,  игру,
вертлявое  движение (целое искусство  хорошо  мормыжить). Таким  образом  мы
дразним окуня, обманываем его,  и  в конце концов он бросается на  приманку.
Сторожок резко, молниеносно нагибается вниз. -- Герман дернул левой рукой за
леску, и  щетинка, естественно, наклонилась вниз до вертикального положения.
-- Следует короткая подсечка, то есть короткий рывок кверху, и рука услышит,
что там, в  глубине, на дальнем  и тайном конце  удочки,  висит  тяжеленькая
живая рыбка.
     Этого  ощущения  мы не могли испытать,  сидя  над  цинковым корытом, но
вообразить было можно.
     Теперь  осторожно,  аккуратно,  без  рывков,  ровными  потяжками  нужно
поднять  рыбу к лунке,  провести  ее сквозь лунку, и она окажется  на  белом
морозном снегу  темно-зеленая, с ярко-красными плавниками и яркими полосками
поперек.
     В  одном и  том же  мире существует множество своеобразных  микромиров.
Нет,  я сейчас говорю не о том,  что каждая семья как бы своеобразный  мир и
(что семья)  каждый человек  --  это  целая  Вселенная со  своими  законами,
интересами, открытиями, монументами славы и могильниками.
     Нет,  я  говорю сейчас не  об этой относительности.  Но  вот, например,
существует так называемый  Птичий рынок.  Многие ли москвичи знают,  где  он
находится.  Многим ли  известно,  что  он  действует один раз  в  неделю,  в
воскресенье,  и, наконец,  многие  ли бывают на  нем  или побывали  хотя  бы
однажды в жизни. А ведь между тем есть люди, множество людей,  которые ездят
на Птичий рынок  каждое  воскресенье.  Из этих-то людей  и  составляется там
толпа,  сквозь которую  почти  невозможно пробиться. Это самый  многолюдный,
самый тесный, самый оживленный рынок в Москве.
     Птичьим он называется условно. Правда, что там продают в клетках щеглов
и  канареек  и даже подчас  соловьев.  Правда,  что там есть ряды  только  с
птичьим  кормом: конопляное семя, овес, просо, обыкновенные семечки, сушеная
рябина  и  прочее. Правда, что  там в  воскресенье  толпятся все голубятники
Москвы со своими всевозможными голубями. Но ведь есть и другое.
     Породистого щенка, милого  ежа, белку,  кролика, кошку  наконец --  все
можно купить на Птичьем рынке. И все же не это главное, особенное лицо.
     Главное  на  Птичьем рынке составляют ряды аквариумистов.  Вот здесь  и
начинается особенное, здесь-то и  начинается тот своеобразный мир, о котором
мне  захотелось  упомянуть лишь  затем,  чтобы  потом  рассказать  о  другом
микромире,  еще  более  своеобразном. Например, мы живем и  не знаем,  что у
русских аквариумистов  произошло событие  огромной важности. Сергей Образцов
(один  из самых заядлых аквариумистов  Москвы, завсегдатай  Птичьего  рынка)
привез из Лондона парочку  рыбок, дотоле неизвестных  и  невиданных. Кто-то,
наверно, выпросил у  него парочку мальков.  И  вот  уже через год  редчайшие
экзотические  экземпляры проникли на Птичий рынок по баснословной  на первых
порах цене. А через два года почти все порядочные аквариумисты имели в своих
аквариумах этих рыбок.
     Или разве мы знаем, кто в последний раз  удостоен международного звания
короля  гуппи  за выведение самого красивого самца гуппи,  этой крохотной  и
действительно  красивой   рыбки,  происходящей  откуда-то  с   индонезийских
островов.
     А то вдруг прошел слух: все аквариумисты Германии перешли на фильтрацию
воды в аквариумах.
     -- Вы представляете себе,  да, да, все немцы фильтруют  свои аквариумы,
-- слышится в одном конце Птичьего рынка.
     В другом конце почти то же самое:
     --  Да  что  ты понимаешь,  темнота. Вон на  немцев  погляди,  давно уж
фильтруют.  Значит,  что-нибудь да  соображают.  Каждое  дело  идет  вперед,
двадцатый  век, техника. Так  что не задумывайся, бери эту помпочку, и прошу
недорого, и работает бесшумно. А если насчет току,  то счетчик при ее работе
даже и не крутится, лишнего расхода не будет.
     Каких только рыбок нет на  свете, а вместе с тем и на Птичьем рынке. То
из  черного бархата,  то  с  ярчайшими  красными  волосами,  то  с  ажурными
продольными полосками, то ярко-зеленые, то ярко-синие, то ярко-сиреневые, то
как бы  из жемчуга, то  горящие крохотными  бриллиантиками, то  с  рубиновой
полоской вдоль изящного тельца, то все пестрые, то как бы из одного большого
рубина.  Все это  сочетается с  яркой  и  разнообразной  зеленью водорослей,
которые  если начнешь  перечислять по названиям, верно,  испишешь  несколько
страниц. Тут же и  готовые  аквариумы,  и речной  песок  для  аквариумов,  и
обогреватели, и  подсветка,  и разные стеклянные  и резиновые  трубочки  для
очистки аквариумов, и чего-чего только нет. Но  самое  яркое, конечно, -- те
сотни  или даже тысячи людей, которые за день перебывают, перетолкутся возле
аквариумных рядов и для которых в этот воскресный день нет другого интереса,
как  эти  рыбки, эти водоросли, эти  стеклянные и  резиновые трубочки. Может
быть, он и не  купит  ничего,  может  быть, ему  и не нужно ничего  покупать
(давно уж все есть), но  и поглядеть на все  -- для него самая первая, самая
большая радость.
     Это  отступление  насчет  аквариумов и  особого  мира аквариумистов,  в
общем-то,  мало оправдано.  Разве  что  с  точки  зрения  противоположности.
Недаром Герман Абрамов,  когда пришел ко мне домой еще раз  взглянуть на все
мое  снаряжение,  увидев  первым делом аквариум,  грустно покачал  головой и
сказал:
     -- Да, либо аквариум  забросишь, либо зимнего рыбака из тебя не выйдет.
Нельзя  о