тали подруги, оделись, самовар раздули, 
      Напоили чаем товарища Ахмата, 
      Брынзой накормили товарища Ахмата, 
      В путь снарядили товарища Ахмата, 
      На коня посадили товарища Ахмата. 
      Поехал по степи товарищ Ахмат, 
      По широкой степи товарищ Ахмат, 
      В город Туймазы товарищ Ахмат, 
      На большие дела товарищ Ахмат. 
      Ай-бай! 
      Как минуло девять лун, 
      Родили Гаптиева, Газманова и Хабибулина 
      Трех сыновей: 
      Ахмата Гаптиева, 
      Ахмата Газманова, 
      Ахмата Хабибулина. 
      Сильными, смелыми, ловкими стали они, 
      Умными, хитрыми, мудрыми стали они, 
      Бескорыстными и беспощадными стали они 
      И не было равных им 
      Ни в Урозлы, ни в Туймазы, 
      Ни в Ишимбае, ни в Уфе, 
      Ни в Казани большой. 
      Ай-бай! 
      Узнал великий Ленин-Сталин 
      Про трех Ахматов, 
      Призвал к себе трех Ахматов, 
      На службу призвал трех Ахматов, 
      В Небесную Москву трех Ахматов, 
      В Невидимый Кремль трех Ахматов. 
      Ай-бай! 
      С тех пор три Ахмата 
      В Небесной Москве живут, 
      В Невидимом Кремле живут, 
      На Ленине-Сталине живут: 
      Ахмат Гаптиев 
      На рогах Ленина-Сталина живет, 
      На шести рогах Ленина-Сталина живет - 
      На могучих рогах, 
      На тягучих рогах, 
      На ветвистых рогах, 
      На бугристых рогах, 
      На завитых тройной спиралью рогах: 
      Первый рог в Грядущее целит, 
      Второй рог в Минувшее целит, 
      Третий рог в Небесное целит. 
      Четвертый рог в Земное целит, 
      Пятый рог в Правое целит, 
      Шестой рог в Неправое целит. 
      Ай-бай! 
      Ахмат Газманов 
      На груди Ленина-Сталина живет - 
      На широкой груди, 
      На глубокой груди, 
      На могучей груди, 
      На текучей груди, 
      На груди с тремя сосцами: 
      В первом сосце - Белое молоко, 
      Во втором сосце - Черное молоко, 
      В третьем сосце - Невидимое молоко. 
      Ай-бай! 
      Ахмат Хабибулин 
      На мудях Ленина-Сталина живет, 
      На пяти мудях его живет - 
      На тяжелых мудях, 
      На багровых мудях, 
      На мохнатых мудях, 
      На горбатых мудях, 
      На мудях под ледяной коркой: 
      В первом муде - семя Начал, 
      Во втором муде - семя Пределов, 
      В третьем муде - семя Пути, 
      В четвертом муде - семя Борьбы, 
      В пятом муде - семя Конца. 
        
      Так и живут они вечно. 
      Ай-бай! 


  
  
Обрати внимание на почерк; это к нашему зеленому разговору, рипс нимада! Если ты 
упрямо, как пеньтань, пишешь вертикально, твоя L-гармония рано или поздно будет 
нуждаться в трех Ахматах! 
SHUTKA. 
Сегодня вечером буду нюхать. И читать "Троецарствие". Завидуй, рипс лаовай. 
  
Не твой Boris. 

  
  
15 января. 
Встал с трудом. Тотальное маннованно. 
И все потому, рипс, что в веке прагматического позитивизма я остаюсь безнадежным 
radis-романтиком. 
Мы директно нюхнули вчера с Агвидором. 
Запили березовым соком. 
Он двинул играть в pix-dix с Карпенкофф, Бочваром и сержантом Беловым 
(трогательный лао бай син, но не шагуа). 
А меня, вместо благопристойного чтения "Троецарствия", вдруг потянуло на? 
Не угадаешь, рипс сяочжу. 
Да я и сам не скажу. Пошлю тебе лучше текст Платонова-3. Эта самая экзотическая 
особь произвела самый М-предсказуемый текст. Я оказался прав на 67%. Внешне 
Платонов-3 ничуть не изменился: как был журнальным столом, так им и остался. 
  
  
  
Платонов-3 

Предписание

  
  
Степан Бубнов шуровал топку помалу и не услышал как в кабину ломтевоза влез 
человек. 
- Ты Бубнов? - закричал посторонний высоким непролетарским голосом. Степан 
обернулся, чтобы предъявить свое классовое превосходство и увидел коренастого 
парня с лицом, перемолотым напряженным непостоянством текущей жизни. Голова 
парня была плоской и не по летам лишенной растительности, вследствие тугого 
прохождения сквозь воздушный чернозем революционного времени. 
- Я кромсальщик из депо! Зажогин Федор, - закричал парень, стараясь своим 
буржуазным голосом перекрыть классовый рев топки. 
- Ты случаем не у Врангеля глотку напрокат взял? - спросил Бубнов, закрывая 
топку. 
- У меня к тебе мандат от товарища Чуба! - серьезно полез в карман гимнастерки 
Зажогин. - В Болохово пойдем! Там белый гад жмет сильно 
Бубнов соскреб в жестянку лишний мазут с ладони и взял у Зажогина чистый клочок 
бумаги: 

  
      Машинисту Бубнову С. И. предписывается срочно доставить пролетарский 
      ломтевоз N316 на разъезд Болохово для солидарного сцепления с бронепоездом 
      "Роза Люксембург". 
        
      Нач. депо товарищ Иван Чуб. 


  
- Какой же это мандат? - сложил Бубнов бумагу уже без всякого уважения к ней. - 
Это предписание, неглубокий ты человек! Мог бы и на словах передать, чего зря 
буржуазное приданое транжирить! Давно ты в депо? 
- Вторые сутки! - уважительно заглянул в кромсальную Зажогин. - Я теперь с 
Вологды! Мы там состав собрали, да не доставили - контрреволюция на щепу 
разнесла! 
- Это под Хлюпиным что ли? 
- Под ним самим! 
- А мой старый кромсальщик где? Петров? 
- Его с армянами за сахаром услали! В Раздольную! 
- Нашли за чем посылать! - зло неодобрил Бубнов. - Рабочий желудок и без сахара 
проживет - была бы жидкость! Ну, полезай к ножам! 
Зажогин исчез в кромсальной. Бубнов снял ломтевоз с тормоза, дернул балансир. 
Шатуны тронулись и пошли со свистом месить степной воздух. Кругом до самого 
горизонта разворачивалась бесчеловечная равнина, поросшая тоскливыми травами, 
угнетенными солнцем и ветром. Когда прошли Сиротино, Бубнов установил реверс на 
средней тяге и заглянул в кромсальную. 
Зажогин сурово орудовал барбидным ножом, кромсая провяленные трупы врагов 
революции и закидывая бескостные ломти в запасник. 
"Ухватистый! - положительно подумал Бубнов. - Только бы метал нормально!" 
В Осташкове попросились до Конепада четверо безногих доноров и беременная баба с 
куском рельса. 
- Прыгать сами будете! У нас на простой пару нет! - предупредил их Бубнов. 
- Прыгнем, товарищ, а как же! - обрадовались теплу и движению доноры. - Нам 
теперь ломать нечего! 
- Зачем тебе народное железо понадобилось? - спросил Бубнов бабу. - Твое дело - 
из некультурной земли пользу тянуть! 
- Муж в Конепаде срубы на вес продает, а безмена до сих пор не наделал! Все 
мешками с песком перевешивает! - подробно ответила баба, бережно прислонив рельс 
к животу, чтобы усыпить растревоженного ребенка холодным и спокойным веществом. 
- Ишь, чего удумали, вошебойщики! - усмехнулся Бубнов. - А когда землю по 
кулацкому завету продавать вознамеритесь - тоже безмен понадобится? 
- Землю, браток, токмо правильным умом перевесить можно! - ответил вместо 
уснувшей бабы самый умный инвалид. 
- Правильным умом не землю, а земных дураков перевешивать надо! - отрезал 
Бубнов. - Столько накопил их трухлявый режим, что и в земле сразу не все 
помещаются! Сильно ждать приходится, пока старые сгниют да новым места 
поуступают! 
Ломтевоз с ревом прошел ложбину и запыхтел в гору 
- Даешь тягу! - крикнул Бубнов в патрубок и открыл топку. 
Зажогин высунул из кромсальной задумчивое лицо и стал метать в топку ломти, 
нещадно макая их в корыто с мазутом, Раскаленное нутро топки жадно глотало куски 
человеческого материала. 
- На чьих ломтях идем? - поинтересовался другой безногий. - Чай на каппелевцах? 
- На офицерье нынче далеко не угонишь! - урезонил его Бубнов. - Они свой белый 
жир на лютом страхе сожгли! С их костей срезать нечего! 
- Стало быть на буржуях прем? - оживился инвалид. 
- На них! - крикнул Бубнов. 
- А я однова из Костромы в Ярославль на тамошних кулацких ломтях ехал! - 
продолжал инвалид, с сочувствием подползая к ревущей топке. - Еще когда при 
ногах был! Так мы сто верст за полчаса сделали! Пар на версту свистел! Вот что 
значит - отъевшийся класс! 
Вдруг несколько кусков быстрого свинца ударили по кабине и по тендеру, пробив их 
насквозь вместе с телами двух инвалидов и бабы. Простреленные инвалиды 
повалились 
на жирный пол и долго дергались, неохотно расставаясь с нескучной жизнью. Баба 
без сопротивления умерла во сне, а ребенок из-за близости рельса продолжал 
глубоко спать в животе, не чувствуя потери матери. 
Бубнов высунулся из кабины и увидел впереди дрезину с людьми и пулеметом. Он 
потянул балансир и закрыл сифон. Ломтевоз стал яростно тормозить и тихо подполз 
к смертельной дрезине. Перегретый пар с бесполезным остервенением бил из 
дырявого котла во внешнее пространство- 
- Эй, братва, кто махоркой богат? - спросил с дрезины непонятный народ. 
- Вы чьих кровей, душегубы? - спросил Бубнов. 
- Красные мы, с разъезду! - определенно отвечал командир дрезины. - А вы сами 
какие? 
- Деповские, мать твою в богородицу! Что ж ты гад свинцом по своим харкаешь? 
- Да мы тут, такое дело, третьи сутки по махре обижаемся! - кривоного подошел 
командир. - Ни одна сволочь не остановится! А без дыму - воевать тошно! Вошь со 
скуки заест! 
Бубнов осмотрелся. У него самого махорки осталось на два закрута; Зажогин, судя 
по его мутным глазам, куревом не баловался. Выковыривать же золотую махорку у 
инвалидов было противно ширококостному естеству Бубнова. 
- Нет у нас махры, фулюган! - крикнул он кривоногому. - При за ней к белым! 
Командир безмолвно сел на дрезину и скомандовал красноармейцам: те навалились 
готовыми ко всему грудями на коромысло и дрезина легко покатила прочь. Живые 
слезли с ломтевоза и проводили дрезину долгими взглядами, в которых было больше 
зависти к беспрепятственному преодолению пространства, чем укора за убитых. 
- Надо б залудить, мастер! - простодушно посоветовал инвалид, глядя на дырявый 
тендер как на чудотворную икону с сочащейся водой. 
- Хреном твоим разве что залудим! - не обратил сурового внимания Бубнов, скучая 
из-за угрюмой неподвижности ломтевоза. Два выживших инвалида возбужденно ползали 
вокруг вставшей машины: внезапная гибель товарищей подействовала на них как 
самогон. Зажогин хозяйственно ковырялся в кромсальной, будто ничего важного не 
произошло. Наконец Бубнов придумал. 
- Вот что, огрызки мировой революции! - обратился он к инвалидам. - Надо 
ломтевоз с места сдвинуть, чтоб до Житной доползти. Там нам бак залудят и дальше 
пойдем! 
- Как же мы эдакую тяготу сдвинем? - радостно усомнился инвалид. 
- Я вас к шатунам привяжу с обеих сторон, будете колесам помогать! Без этого 
машине не справиться, пар тухлый, бак пробит! 
- Давай сперва убиенных товарищей земле предадим! - предложил инвалид. 
- Это можно! - согласился Бубнов. - Чего-чего, а лопат у нас много! 
В степи вырыли братскую могилу, в нее положили двух безногих и беременную. 
Что-то подсказало хоронившим, что беременную надо положить вместе с рельсом, 
который она продолжала прижимать к животу, даже мертвой заботясь о покое 
ребенка. Когда стали засыпать тела равнодушной землей, словоохотливый инвалид 
расчувствовался: 
- Мы же с ними вместе ноги ломтевозной флотилии "Коминтерн" пожертвовали! Тогда, 
слышь, под Бобруйском на пятьдесят верст ни одним ломтем не пахло! Все на фронт 
кинули! Ломтевозы стоят! Как раненых вывозить? Ну и три роты отдали нижние 
конечности в пользу выздоровления врагов капитала! На своих ногах мы мигом до 
Юхнова доехали! 
Его товарищ тоже собрался сказать что-то сердечное, но только зарычал из-за 
бедности человеческого языка, сильно усохшего на революционном ветру. Насыпав 
невысокий холм над могилой, в него воткнули совковую лопату, на которой Бубнов 
нацарапал куском щебня: 
  
  
Здесь лежат случайно убитые люди. 
В инструментальном ящике нашли моток проволоки, прикрутили инвалидов к шатунам 
ведущих колес. Инвалиды важно молчали, внутренне готовясь к необычному труду 
- Швыряй помалу! - предупредил Зажогина Бубнов. - А то до места не доползем - 
распаяемся! 
Зажогин стал кидать намасленные ломти в остывающую топку. Ломти затрещали, 
удивляя нутро раненого ломтевоза неожиданным теплом. Прошло немного медленного 
времени, ломтевоз тронулся и тихо покатил. Освоившиеся инвалиды перекрикивались 
друг с другом через бессловесно работающий металл 
- Товарищ Бубнов, а зачем они по нам с пулемета лупанули? - вспомнил Зажогин, 
распрямляясь. 
- Курить хотели! - Бубнов больно вглядывался в желтый степной горизонт. 
- Вот башибузуки! - удивился Зажогин. - Из-за вредного пережитка людей гробят! 
- Курево - не пережиток, а горчица к пресной говядине жизни! - урезонил Бубнов, 
сворачивая в доказательство козью ногу. 
Зажогин непонимающе скрылся в кромсальной, так как никогда не мог смириться с 
необходимостью втягивать в себя непитательный дым. Это не помещалось в его 
плоской, но интересующейся голове. 
Не успел ломтевоз с инвалидами устать, как по обеим сторонам полотна показались 
торопливые всадники на блестящих от пота лошадях. Хриплыми, уставшими от войны 
голосами они приказали ломтевозу остановиться. 
- Кто такие? - спросил их Бубнов, глотая ветер. Не отвечая, всадники достали 
заскорузлое в боях оружие. 
- Белые, товарищ Бубнов! - разглядел Зажогин. -" Неужели фронт прорван? 
- Да куда им! - успокоил его машинист. - Это огарки несущественные! От своего 
времени отстали, а новое им не по зубам! А ну-ка, Федя, копни в инструменте - 
там орудия уничтожения должны быть! 
Зажогин открыл инструментальный ящик и вытянул два обреза с неумеюшими 
удивляться дулами. Бубнов передернул затвор обреза, посылая в ствол сонный 
патрон и, высунувшись из кабины, стал крупно садить по белым. Зажогин, часто за 
последнее время имеющий дело с уничтожением чужой жизни, спокойно ждал пока враг 
приблизится на убойное расстояние. Пользуясь тихим ходом ломтевоза, белые 
вцепились в клепаное железо и полезли по нему, оттолкнувшись от измученных 
лошадей. Качающиеся на шатунах инвалиды приветствовали защитников угасающего 
класса отборным матом. 
- Федя, нас белая вша на абордаж берет! - констатировал Бубнов, переводя оружие 
на рукопашный бой. - Навертим им дырок в гнилых телах! 
- Ты кто таков, что приказу не подчиняешься? - спросил машиниста одноглазый 
кавалерист, первым проникнув в нутро ломтевоза- 
- Раб мирового коммунизма! - сознательно ответил Бубнов и снес ему из обреза 
пол-лица. 
Одноглазый исчез в быстром пространстве. Двое других навалились на Зажогина, 
уставшего ждать врага с честной стороны Один воткнул ему в спину 
аристократический кортик, другой вцепился кромсальщику в горло, не давая 
возможности искренне крикнуть от боли. Зажогин закричал в свое нутро и крик его, 
как перегретый пар в закрытом котле, утроил силы разрушаемого организма: Федор 
ударил одного из нападавших коленом в худой живот, а другому выстрелил в шею из 
обреза. 
- Во что палишь, дура? - гневно спросил беляк, садясь на пол и деловито затыкая 
кулаком рану. Зажогин передернул затвор и развалил череп второму, впавшему в 
сонную задумчивость. Взобравшиеся на крышу беляки, почуяв неладное, разом 
выстрелили вниз. Одна из пуль незаметно впилась Бубнову в плечо, остальные вошли 
в неодушевленные предметы 
- Федя, стереги дверь, я сейчас! - предупредил Бубнов и рванул балансир. 
Ломтевоз стал тормозить, так что искры из-под колес осветили вечернюю степь и 
тела белых, полетевших с крыши на рельсы. 
- Эго вам не за кобылу зацепиться - техника! - одобрительно заключил Бубнов, 
тоже валясь на пол по объективному закону Ньютона. 
Зажогина кинуло спиной на рычаги, отчего кортик еще сильнее вошел в плоть спины. 
Раненого беляка шваркнуло головой о балансир, и он быстро умер. 
Ломтевоз остановился. 
- Товарищ Бубнов, погляди, что там мне враг в спину сунул! - попросил Зажогин. 
Машинист вытащил из его спины белогвардейский трофей и показал ему. 
- Ишь, золотопогонники! Нет чтоб штык - по-простому! - затосковал Зажогин, и 
кровь, запертая ранее лезвием кортика, хлынула ему в легкие. 
- Жидкость поперек горла прет! - доложил он Бубнову, кашляя. - Попрощаться не 
даст! 
- А ты глазами попрощайся, браток! - обнял его Бубнов. 
Зажогин собрался, чтобы изо всех сил посмотреть в глаза машинисту, но неожиданно 
посмотрел сквозь них - в неземное пространство - и умер. Бубнов поднял 
белогвардейскую фуражку и положил на лицо кромсальщика. 
"И голос у него непролетарский, и голова ковригой, а умер, как Марат!" - сурово 
подумал Бубнов и спрыгнул с ломтевоза. 
Вокруг в сумерках умирали покалеченные белые. Бубнов не стал их добивать, а 
пошел отвязывать инвалидов. Но резкое торможение погубило их тоже: проволока 
слишком глубоко вошла в тела привязанных, перерезав важные вены. Инвалиды 
умирали в полусне, поливая дымящейся кровью молчаливое железо, не 
поблагодарившее их за помощь. 
- С кем же я победу разделю!? - осерчал Бубнов на безногих - Вы же не белой 
кости, чтобы так сломаться легко! 
Сзади из темноты высунулась рука и приложила серп к горлу машиниста, собираясь 
срезать его как переросший колос. 
- Отойди от ломтевоза! - приказал голос. Бубнов попятился назад - туда, где 
нагретая земля отдыхала от слепого солнца. 
- Теперь стой! - скомандовал голос. 
Бубнов остановился. Какие-то угрюмые люди подбежали к ломтевозу, покопошились и 
кинулись прочь. Послышалось змеиное шипение бикфордова шнура. 
- Что ж вы делаете, гады? Это же народное добро! - закричал машинист голосом 
матери, безвозвратно теряющей ребенка. 
В ответ полыхнуло напряженное пламя и куски ломтевоза полетели в степь. Бубнова 
и полуночников уложило волной на землю. 
- Белуга недобитая! - выплюнул песок изо рта Бубнов. - От горя совсем с ума 
спятили, холуи врангелевские! 
- Мы не белые, не кипятись! - ответили ему 
- Бандиты, значит? 
- И не бандиты! 
- Тогда - из партии исключенные? 
- Мы не красные! - настаивал голос. 
- Стало быть - махновцы? 
- Мы не анархисты! Анархия - новый опиум для народа: Иисус Христос с маузером! 
- Да кто ж вы такие? - вконец осерчал Бубнов. 
- Мы дети природы! - объяснил притемненный человек. - Против машин воюем! За 
полное и безоговорочное освобождение от механического труда! Ты читать умеешь? 
- До революции не умел! - гордо ответил Бубнов. 
- Как рассветет, я тебе свою книгу дам - "Власть машин", Там все написано. Моя 
фамилия Покревский. Сейчас испечем картошки, и я тебе все про машины словами 
расскажу 
- Чего мне про машины слушать! Я с четырнадцати лет в депо обживаюсь! Все 
двигатели знаю! 
- А сути - не ведаешь! С машинами человек к мировому счастью никогда не придет! 
Они его обуржуазят и рабом самого себя сделают! Какой уж тут святой коммунизм, 
когда за тебя железо землю роет! Это подлость мировая! С ней воевать надо до 
костей! Порушим машины и ихними обломками себе в красный рай дорогу вымостим! 
- А пахать - опять на кобыле? 
- Не на кобыле, темный человек! На себе самих и пахать, и сеять, и скородить 
будем! 
-Это не по мне! - зевнул уставший ехать, убивать и разговаривать Бубнов. - Я в 
хомут сроду не полезу! А без ломтевозов - жить не могу! 
По колебанию ночного воздуха он понял, что люди переглянулись. 
- Убивать будете? Тогда уж быстро валяйте - я болеть не люблю! 
- Мы людей не трогаем! - ответили невидимые и скрылись. 
Бубнов лег на теплую землю и заснул, Ему приснилось что-то мучительно родное и 
огромное, от чего нечем заслониться, что нельзя убить, забыть или похоронить и с 
чем невозможно навсегда слиться, а можно только любить безответной любовью 
сироты. Потом это огромное и родное сжалось до сияющей водяной капли и капнуло 
ему на плечо. Бубнов проснулся. Солнце стояло в зените и глупо грело землю и 
лежащего на ней Бубнова. Кругом лежали куски взорванного ломтевоза. Рядом с 
ногами машиниста валялся несожженный ломоть буржуазной плоти, так и не 
превратившийся в пролетарский пар. Бубнов посмотрел на свое плечо и увидел в нем 
торец белогвардейской пули. 
"Зацепило, все-таки! А я боялся богородицей небеременной остаться!" - весело 
подумал Бубнов и вытащил пулю из плеча. Черная кро