Или перхоть была?
     Они же понимали, что пол там как раз, даже другое  больше,
и не знал, почему я верил.
     А я что - не брал половины?
     Я же райком в утро тревожил и знал все телефонограммы.
     Они  проверяли.  Это шло через Сифроню прямиком, даже если
там указывалось через десятку, двойку, шестерку.
     И смотрели.
     Но верить, что разведение точно, и понимать, когда листы в
руках были - отношение не книги. Не по  книге.  И  не  братство
тесное,  не точное. Мы понимали, почему тогда на каждом тяжелом
углу говорили: "Запахундрия".  Это  было  там  первое
действие   по   проверки.   Точная   дата  и  сразу  -  сигнал,
сигнализированные, нелишенные,  а  после  только  -  правильная
почта,   правильное  золото.  Жизнь  была  правильная.  И  жили
правильно, потому что я видел, как намечалось, как выровняли по
чистой сердцевине, избавили от этого вот лишнего веса.
     Я понимаю, что ты говорила мне, когда так вот наклонишься,
наклонишься и голенькая  показываешь  мне  молочное  видо,  где
гнилое  бридо.  Я знал, что именно спереди есть молоное видо, а
сзади между белыми - гнилое бридо, а чуть повыше, есть так  вот
верить  и  видеть  -  будет  и мокрое бридо, то есть мокренькое
бридо, очень я понимал.
     Я уверен, что простые человеческие  условия  будут  хорошо
понимать и главное
- обнимать.  А обниматься - мы не понимали, почему я думал, что
обниматься можно только за молочное видо.
     Обниматься, я ведь очаровательно  помнил,  что  обниматься
против   потока,   против   уяснения  необходимо  правильно.  И
обнимались очень правильно.
     Простое расписывание всего  необходимого  мы  извлечем.  Я
уверен, что я буду делать самое твердое, неподвластное.
     Молочное видо мы уневолим шелком.
     Гнилое бридо необходимо понимать как коричневый творог.
     мокрое бридо - это память всего человечества.
     А кисет?
     С кисетом было трудно, мил человек.
     Я помню, ночью, бывало встанешь - полшестого тьма за окном
фрамуга  насквозь  промерзла  позавтракаешь  чаем  пустым  и на
вокзал а там мешки с углем  разгружать  в  двенадцать  обед  на
кухню зайдешь а там пар как в бане повара стоят возле чанов там
булькает  клокочет  варят головы у пленных отрубленные в муке в
муке там в клейстере и  запах  богатый  идет  так  слюною  весь
изойдешься повар там был знакомый
     Эраст  ты  мигнешь он отворотится этот Эраст а ты рукавами
ватника голову из чана хвать да за  полу  да  на  двор  в  снег
бросишь  шабер  из  валенка  дерг да по темени тюк расколупаешь
черепок на мозги и ешь ешь не ох наешься так что  вспотеешь  аж
вот  как  жили  а  теперь  вон в магазинах и не бывает совсем я
ходил я Кланялся просил что ж они уважить фронтовика не могут и
почему нет в магазинах это не дело я ведь мил человек  прекрано
разбирался  во  всем  точно  сделано  что  я понимаю когда надо
делать праильно  когда  промерять  обниматься  надо  только  за
молочное видо в этом простое равновесие.
     Так   что,   в   соответствии  с  упомянутым,  мы  положим
правильное:
     Молочное видо будем понимаь как нетто.
     Гнилое бридо - очищенный коричневый или корневой творог.
     мокрое бридо - простейший реактор.
     а кисет?
     С кисетом было трудненько, мил человек.
     я помню он тогда меня разбудил открыл дверь  приглашает  в
дом  а там Ксения обугленная лежит Господи я та и присел черная
как  головешка  а  рядом  червь  то  самый  на  белой  простыне
толстенький не приведи Господь как поросенок и весь белый-белый
в  кольах  таких и блестят от жиру-то еле шевелится наелся чего
уж там ну а я стою а Егор Иваныч и  слезы  тут  старухи  пришли
покровские  простынь за четыре угла да червя с молитвою вынесли
во двор а там уж Миша с Петром в сетвах с дымарями  стоят  улей
наготове  держат  открыли  крышку  рогожку  оторвали  и прочь а
старухи червя в улей вывалили пчелы его и стали поедом  есть  а
Петр  крышкой  привалил  так  ведь  до  вечера скрипел окаянный
из-под крышки.
     Так  что,  в  соответсвии   с   упомянутым,   мы   положим
правильное:
     млочное видо будем расценивать мокрою манною.
     Гнилое бридо - свежий коричневый творог.
     Мокрое бридо - шахта второго периода.
     А кисет?
     С кисетом было трудненько, мил человек.
     Я  помню  растолкал  он нас с Аней тогда с утречка показал
коробки вороха и говорит  надо  быстрей  сортировать  а  мы  уж
готовы  мы  тут  же  полезли  по полкам и за работу и вот сидим
сортируем а я у Ани и спрашиваю про тот случай ну как все  было
а   она  и  стала  рассказывать  она  говорит  что  Маша  когда
беременная ходила то еще тогда все увидели что живот  маленький
хотя  уж  седьмой  месяц и восьмой и девятый а когда родила так
освсем было удивительно маленький мальчик то  есть  не  то  что
маленький а зародыш он на ладони умещался и сначала отдали их в
больницу на сохранение но он е нормальный доношенный и живой но
после их выписали и они дома были и он стал расти но не так как
надо  то  есть не весь у него стала как бы вытягиваться грудная
клетка то есть низ и верх не рос а промежуток вытягивался и  он
так  вот  вытягивался  она говорит он лежал как колбаса а после
еще больше вытянулся и стал ползать как гесеница  и  совсем  не
плакал  ничего  а  она  ему  давала из пипетки молоко и детское
питание а после взяла его и поехала  к  своим  потому  что  все
стали об этом говорить и вот два года ее не было и со свекровью
они поругались она не писала а после свекровь решила сама к ним
поехать  и  поехала  а  ернулась вся седая и ничего не говорила
тольео деньги Маше посылала и плакала по ночам и  тогда  Аня  с
андреем  поехали  но  их  в  дом не пустили и Маша с Аней грубо
говорила через дверь и Аня видела что у них окна все  зашторены
глухо, а больше ничего не знает.
     Так   что,   в  соответсвтвии  с  упомянутым,  мы  положим
правильное:
     Молочное видо - это сисоло потненько.
     Гнилое бридо - это просто пирог.
     Мокрое бридо - это ведро живых вшей.


     Владимир Сорокин.
     Заседание завкома

     К  заводскому клубу Витька Пискунов пришел в девятом часу,
-- два фонаря уже  горели,  возле  облупившихся  десятиметровых
колонн    толпились   парни.   Заметив   его,   они   перестали
разговаривать, повернули к Витьке свои хмельные лица:
-- Привет, Пискун. -- Здорово... -- Ну что -- готов?
     -- Готов. Морально и физически, -- Витька достал папиросу,
приблизился к широколицому парню. -- Дай-ка...
     Парень  вынул  изо  рта  сигарету,  протянул  Витьке:   --
Собрались  уж.  Тебя  дожидаются.  --  Черт  с  ними. -- Витька
прикурил. -- С ними-то с ними, а попотеть  тебе  придется,  это
точно.
     -- А  что  ты  волнуешься?  Мне  ж  потеть,  не  тебе.  --
Запрокинув голову, Витька  выпустил  вверх  дым,  посмотрел  на
звезды.
     -- Да я  не  волнуюсь,  я  так. -- Парень затушил окурок о
колонну. Другой парень, высокий и горбоносый, оскалясь, хлопнул
Витьку по плечу:
     -- Ничего, робя, Витьку с кашей  не  съешь!  Он  сам  кого
хочешь   слопает!   Правда,   Витьк?   Пискунов   молча  курил,
привалившись к колонне.
     --  Да,  Пискун,  дозашибался ты, -- качнул головой другой
парень. -- Не завидую. -- Ладно, Жень, не расстраивай его... --
А   чего   это  они  в  клубе  надумали?  --  Зал  на  ремонте.
--А-а-а-а-а... Понятно.
     Пискунов  докурил,  щелчком  послал  окурок  в  клумбу  и,
отстранив широколицого, двинулся к двери. -- На танцы  придешь?
-- Не знаю...
     -- В  общем, Витек, бутыль с тебя по случаю такого случая,
-- хмыкнул горбоносый в спину Пискунова.
     -- Бутыль? -- оттянув дверь, Витька обернулся.  --  Хуиль!
Бутыль  сам  поставишь,  за футбол еще задолжал... А за мной не
заржавеет, не боись... Хлопнув дверью, он  вошел  в  вестибюль.
Внутри  было пусто. Окошечко кассы не горело. На вешалках висел
халат уборщицы, три чьих-то пальто и серый плащ Клокова.
     "Приперся, -- подумал Пискунов, проходя по  вестибюлю.  --
Этого хлебом не корми, дай позаседать".
     Дверь  в  зал  была  открыта.  Пискунов  вошел.  На  слабо
освещенной сцене, прямо под громадным портретом Ленина,  сидели
люди.  Они  занимали середину длинного стола, покрытого красным
сукном.
     -- Можно войти? -- негромко спросил  Пискунов.  Его  голос
гулко разнесся по пустому залу.
     -- Входи,  входи,  --  откликнулась Симакова. Она сидела в
центре стола и перебирала какие-то бумаги.
     -- Он и здесь без опоздания не может, -- сидящий  рядом  с
ней Хохлов посмотрел на часы. -- Пятнадцать минут девятого.
     -- Привычка,  --  рассмеялся  Клоков. -- В кровь вошло уж.
Как ни день -- так  Пискунов.  Кто  опоздал  --  Пискунов.  Кто
напился -- Пискунов. Кто мастеру нагру...
     -- Сергей  Васильевич,  --  перебила  его  Симакова,  -- о
Пискунове после. Давайте с путевками закончим. А ты,  Пискунов,
сядь, посиди пока.
     Витька не торопясь прошел меж кресел и сел с краю, поближе
к двери.
     -- Если  дать  сто  кузнечному и сто десять литейному, как
Старухин предлагает,  тогда  механосборочному  останется  всего
восемьдесят  четыре  путевки.  А гаражу вообще двенадцать... то
есть четырнадцать, -- зашелестел бумагами Хохлов.
     -- Ну и правильно,  --  спокойно  проговорила  Звягинцева,
постукивая карандашом по столу, -- механосборочный никогда план
не  выполняет,  всегда  завод  подводит.  Кузнечный  с литейным
поднажмут, а сборщики все на тормозах спустят: то станки у  них
ломаются, то текучесть кадров... Поэтому и завод-то не балуют
-- ни квартир, ни заказов, ни путевок.
     -- Ну,   положим,   квартир  нет  не  только  поэтому,  --
нахмурился Клоков.  -У  строителей  не  все  ладится.  Квартиры
будут.  В  Ясеневе  три  дома  заложили,  в  Медведкове  два. А
сборщиков тоже понять  нужно.  У  нас  ведь  и  ответственность
больше, и условия потяжелее. И платят нашим рабочим негусто...
     -- Да  ну  вас!  --  Звягинцева  распрямилась,  отчего два
ордена, прикрепленные к ее серому жакету,  слабо  звякнули.  --
Платят  негусто!  Платят  всем  одинаково. Работать нужно. План
выполнять. Тогда и платить хорошо будут, и заказы  появятся,  и
путевки. Весь завод горит из-за сборщиков. Весь!
     -- Но ведь надо понять, что работать на конвейере тяжелее,
а за сто сорок рублей никто особенно не горит жела...
     -- Понять!  Вон сидит, поймите его! -- Звягинцева показала
карандашом в полутемный зал, где  меж  круглых  кресел  маячила
голова  Пискунова.  --  Ваш  ведь  фрукт,  из механосборочного.
Поймите его! Он зашибает, прогуливает, а мы его понять должны.
     -- Татьяна  Юрьевна,  хватит  об  этом,   --   проговорила
Симакова. -- авайте путевки распределять. У меня завтра отчет в
ВЦСПС,  ночь  еше сидеть... В общем, или дать всем поровну, или
как Старухин предложил.
     -- Поровну нельзя, -- вставил Урган.  --  Татьяна  Юрьевна
права.  Лучше  всех  работают  литейщики. Им и дать надо больше
всех. А сборщики пусть на турбазу едут. Вон,  под  Саратовом  я
был прошлый год -- любо-дорого посмотреть. И питание хорошее, и
Волга рядом. Не хуже юга.
     -- Точно,  -- Звягинцева повернулась к нему, -- пусть туда
и едут. А то всем на юга захотелось. Пискунов вон тоже, небось,
заявление писал.  Писал,  Пискунов?  --  Я?  --  Витька  поднял
голову.  --  Ты, ты. Я тебя спрашиваю. -- Эт что -- в Ялту, что
ль? --Да.
     -- Чего я там не  видел.  Я  лучше  у  тетки  в  Обнинске,
тихо-мирно...
     -- Сознательный, -- усмехнулась Звягинцева, -- тихо-мирно.
Все бы так -тихо-мирно! А то вон, -- она толкнула пальцем пачку
листов, -- четыреста заявлений!
     -- Значит,   распределим,   как   Старухин  предложил?  --
спросила Симакова.
-- Конечно. --Давайте так... -- Удобно и правильно.
     -- А главное -- стимул. Хорошо поработал -- путевка будет.
     -- Правильно. -- Голосовать будем? -- Да не  надо.  И  так
все  ясно. Симакова записала что-то в своем блокноте. -- Оксана
Павловна, -- наклонился вперед Хохлов, -- у нас в цехе работает
одна женщина, мать троих детей, активистка,  общественница.  Из
старой рабочей семьи. Очень хотелось, чтоб ей дали путевку.
     -- И  у  меня  тоже  двое  есть. Молодые, но общественники
хорошие, -- добавил Клоков.
     -- Всех общественников, ветеранов  войны  и  инвалидов  мы
обеспечим,  как  всегда,  --  ответила  Симакова, -- но это все
потом, товарищи. Главное -- распределили по  цехам.  А  там  уж
сами  решайте.  Давайте перейдем к вопросу о Пискунове. Встань,
Пискунов! Иди сюда.
     Витька  неторопливо  приподнялся,  подошел  к  сцене.   --
Поднимайся,   поднимайся  к  нам.  По  деревянным  ступеням  он
поднялся на сцену и стал возле трибуны.  С  минуту  сидящие  за
столом разглядывали его.
     -- А  поновей  брюк  ты  что  -- найти не смог? -- спросил
Клоков.
     -- Не  смог,  --  Витька  рассматривал  метровый  узел  на
галстуке Ильича.
     -- Хоть бы почистил их. Вон грязные какие. Не на танцульки
ведь пришел, не в винный магазин.
     -- На   танцы  бы  у  него  нашлись  другие,  --  вставила
Звягинцева, -- и брюки, и рубашка. И  галстук  нацепил  бы,  не
забыл.  И  поллитру  с дружками разадавил бы. Симакова положила
перед собой два листка: -- На завком  поступили  две  докладные
записки.  Первая  --  от мастера механосборочного цеха товарища
Шмелева, вторая -- от профячейки цеха. В обоих товарищи  просят
завком   рассмотреть  поведение  Пискунова  Виктора  Ивановича,
фрезеровщика механосборочного цеха. Я их зачитаю... Вот  мастер
пишет:
     "Довожу  до  сведения  заводского  комитета профсоюза, что
работающий  в  моей  бригаде  Виктор  Пискунов   систематически
нарушает  производственную  дисциплину,  что пьяным является на
свое рабочее место, и что не выполняет производственной  нормы,
и  что  грубит  начальству,  рабочим и мне. Начиная с июня сего
года Пискунов опять  запил,  он  приходит  на  завод  и  сильно
шатается,  а  также  выражается грубыми нецензурными словами. Я
много раз предупреждал его, просил и даже ругал, но он все  как
с гуся вода -- пьет, ругается, грубит, хулиганит. Шестнадцатого
июля,  работая на фрезерном станке и фрезеруя торцы корпуса, он
закрепил деталь наоборот, что вызвало крупную  поломку  станка.
Когда  же  я  накричал на него, он взял другую деталь и кинул в
меня, но я увернулся и пошел к начальнику цеха. Пискунов  и  до
этого не следил за своим станком, на реле он нацарапал матерное
слово,  а  рядом  нацарапал матерную картинку. А когда я просил
его стереть, он говорил, что ему нужен стимул. А десятого  июля
в раздевалке он избил Федора Барышникова так, что того повели в
медпункт.  Из-за  Пискунова  наша  бригада никогда не выполняла
план, так как он больше двухсот корпусов никогда не фрезеровал,
а норма -- триста пятьдесят. Я много раз говорил начальству, но
оно говорит, что и так у нас текучка, так что надо воспитывать,
а не выгонять. И Пискунов, когда я его  ругаю,  ручку  вынет  и
говорит: "Давай бумагу, сейчас заявление напишу, и не нужен мне
ваш  завод".  И  плохо  говорит  о  своей  заводской  семье.  И
ругается. Я проработал на нашем заводе двадцать три года и  как
член  партии  требую,  чтобы  к Пискунову применили эффективные
меры, чтобы поговорили с ним эффективно, как следует. Его  ведь
два  раза  на  завком  посылали,  а  он  хоть  бы что. Весь наш
коллектив  присоединяется  ко  мне   и   требует   эффективного
разговора с Пискуновым. Мастер Андрей Шмелев".
     В приоткрытую дверь зала вошла уборщица с ведром и щеткой.
Поставив  ведро  на пол, она сняла со щетки тряпку и стала мыть
ее в ведре. Симакова взяла в руки другой листок. --  А  это  от
профячейки...   Члены  цехового  профсоюзного  комитета  просят
заводской комитет рассмотреть на очередном заседании  поведение
фрезеровщика  Виктора  Пискунова.  В  течение последнего месяца
Пискунов регулярно нарушал производственную дисциплину, являясь
на работу в нетрезвом виде и не выполняя производственных норм.
Шестнадцатого июня Пискунов нанес в  пьяном  состоянии  сильное
повреждение  своему  станку,  тем  самым на целый день задержал
работу всей бригады. Снятие с Пискунова прогрессивки  никак  не
повлияло   на  него,  --  он  по-прежнему  продолжает  нарушать
дисциплину, грубит цеховому начальству  и  товарищам.  Симакова
отложила  листок  в сторону: -Да, Пискунов. Год ты на заводе не
проработал, а все тебя уж знают.  И  не  как  ударника,  а  как
тунеядца и алкоголика.
     -- Я что -- алкоголик? -- Пискунов поднял голову. -- А кто
же ты? -- спросил Клоков.- Самый натуральный алкоголик.
     -- Алкоголиков  в  больнице  лечат,  а  я  работаю.  Я  не
алкоголик.
     -- Конечно!    Конечно,    он     не     алкоголик!     --
притворно-серьезно   заговорила   Звягинцева.   --   Какой   он
алкоголик?! Он утром стакан, в обед стакан и вечером  полбанки!
Какой же он алкоголик? -- Сидящие за столом засмеялись.
     Уборшица  отжала  тряпку,  намотала  ее  на  щетку и стала
протирать проход между креслами. Симакова вздохнула:
     -- Ты понимаешь, Пискунов, что работать в пьяном  виде  не
только опасно для тебя, для твоего станка, но и для окружающих?
Понимаешь? -- Понимаю.
     -- Ну  так  что ж? Понимаешь, а пить продолжаешь? -- Да не
пью я... Было один раз, так раздули, --  он  качнулся,  тряхнул
головой,  --  раздули,  будто  я каждый день, а я на самом деле
один раз у шурина, на дне рождения...
     -- Да что ж ты врешь, бесстыжие твои глаза?!  --  крикнула
Звягинцева,  -Как  не  стыдно  врать  тебе!  Ты  каждый день на
бровях, ка-а-аждый! Вот, -она кивнула на  Клокова,  --  профорг
твой сидит, его бы постыдился!
     Витька  посмотрел  на  Клокова  и  только  сейчас  заметил
сидящего возле него Сережу Черногаева, расточника  из  соседней
бригады. Серега смотрел на Витьку пугливо и настороженно.
     --  Один  раз,  -- подхватил Клоков, -- он, может, трезвым
один раз за это время был! Я с ним  каждое  утро  в  раздевалке
встречаюсь,  в  глаза  погляжу  -- снова пьяный. А глаза, как у
кролика, красные.  --  Чего  это  красные?  Какие  это  у  меня
красные?  --  Такие  и  красные.  А  морда белая, как молоко. И
шатает из стороны в сторону. -- Да когда меня  шатало-то?  Чего
вы  врете-то?  --  Ты,  друг  дорогой,  не дерзи мне! -- Клоков
шлепнул рукой по столу. --  Я  тебе  не  собутыльник  твой.  Не
Васька Сенин! Не Петка Круглов! Это с ними ты так разговаривай!
И встань-ка как следует! Чего привалился к трибуне! Это тебе не
стойка пивная!
     -- Встань   нормально,  Пискунов,  --  строго  проговорила
Симакова.
     Витька  нехотя  оттолкнулся  от  трибуны   и   выпрямился,
пришурясь. Уборщица кончила протирать пол и, опершись на щетку,
с интересом уставилась на сцену.
     Звягинцева  брезгливо  посмотрела  на  Пискунова, покачала
головой:
     --  Да-а-а...  Противно смотреть на тебя, Пискунов. Жалкий
ты человек. -- Эт почему ж я жалкий? -- Любой алкоголик  жалок,
--  вставил  Старухин. --А ты не исключение. Ты бы посмотрел на
себя в зеркало. Ты же опух весь. Лицо  лиловое  какое-то,  черт
знает что... Смотреть неприятно.
     Дверь   скрипнула,   в  зал  вошел  высокий  милиционер  с
виолончельным футляром в  руке.  Сидящие  посмотрели  на  него.
Потоптавшись  на месте, милиционер медленно прошел по проходу и
сел с краю  четвертого  ряда.  Черный  футляр  он  прислонил  к
соседнему  креслу, снял фуражку с лысоватой головы и повесил на
футляр.
     -- Сейчас  он  присмирел  еще,  --   пробормотал   Клоков,
покосившись на милиционера.
-- А что он в цехе творит, в раздевалке. -- Вы что, видели?
     -- Тебе   сказали,  не  пререкайся!  --  качнулась  вперед
Симакова. -- Ты лучше расскажи, как ты Барышникова избил.  Или,
может, это опять Клоков придумал?
     Пискунов   тоскливо   вздохнул,  заложил  руки  за  спину.
Милиционер, прищурившись, смотрел на него.
     Уборщица  оставила  ведро  со  щеткой  в  проходе  и  села
недалеко  от  милиционера.  -- Чего молчишь? Рассказывай. -- Да
чег