вицы, холодный неуют комнаты, где он снимал угол и где  не-
отступно мечтал о мужских достоинствах: о бицепсах, налитых, как толстая
колбасина, о кулаках огромных, словно пудовая гиря.
   - В конце концов мужчина теряет веру в себя, - заключил он. - Я, нап-
ример, просто не верю, что какая-нибудь женщина  может  заинтересоваться
мной.
   - Кто это вам сказал? - неожиданно  проговорила  Катарина.  Голос  ее
звучал как-то глухо. В нем слышалось сочувствие к нему и себе. Она вста-
ла, вытянув вперед руку, будто для того, чтобы убрать со стола чашку, но
вместо этого обхватила молодого человека за голову, беспомощно и  безна-
дежно замотавшуюся на высоте ее груди, которая для кого-то  должна  была
стать чем-то, и начала распахивать халат его головой с влажным  носом  и
дрожащими губами.
   - Кто это вам сказал, кто вам сказал, кто  сказал,  -  повторяла  она
сквозь стиснутые зубы и, жмурясь от слепящих  лучей  солнца,  водила  по
своему телу его холодным лицом.
   Таким образом, опрос был продолжен в чистой белой постели, в одноком-
натной квартирке, маленькой, словно клетка, в одном из новых,  малонасе-
ленных городских районов, в теплую и свободную  от  работы  предвечернюю
пору, о чем мог бы только мечтать любой мужчина, бродящий вот так по хо-
лоду с глупым опросом. В ту предвечернюю пору, когда женщина охотно при-
нимает мужчину, в час, подобный теплому острову в холодном море времени.
   При углубленном опросе ими были исследованы многие физические особен-
ности. И все, конечно, окончилось как положено, как подобные дела, в об-
щем, и заканчиваются, что опросом и было предусмотрено. Студент  изголо-
дался по женщине, может быть даже чересчур, а Катарину процесс его насы-
щения удовлетворил не настолько, насколько она ожидала. В результате оп-
роса и женщина, и современный мир остались прежними. И ничто не изменило
прежнего равновесия симпатий. Предвечерние  часы  неумолимо  бежали,  от
острова уже был перекинут мост на материк.
   Разгоряченный и взбудораженный, словно он вытянул счастливый билет  в
лотерее, освободив Катарину от астенического груза своего  тела,  Младен
продолжал возбужденно двигаться, сначала по постели, потом по  квартире,
и даже не пытался остановить непрекращающийся поток слов,  которые  неу-
держимо извергались у него изо рта.
   - Это просто фантастика, - лихорадочно произносил  он  свой  монолог,
будто опасаясь, что не успеет договорить до конца. - Такого у  меня  еще
никогда не было. А у тебя? А у тебя? Ты понимаешь, это просто  фантасти-
ка. Хотя, конечно, я не обладаю ни одной из тех особенностей, разве  что
не склонен к стеатопигии. Стеатопигия - это, говорят, отвратительно.  Но
черт с ней. Значит, все же можно вот так, с первого взгляда.  Боже  мой,
это феноменально. А тебе со мной было хорошо? Правда ведь  хорошо?  Было
хорошо, правда? Катарина, скажи: правда ведь хорошо?
   - Да, - ответила Катарина.
   Она смотрела на его тощее обнаженное тело, передвигавшееся по ее ком-
нате в каком-то восторженном круженье. Потом перестала его  слушать;  ей
вдруг страшно захотелось побыть одной. Но он уж совсем распоясался  и  с
удобством расположился в ее крохотном королевстве.  Походя  перелистывал
альбом с фотографиями (А этот кем тебе приходится, дорогая?), без спросу
открыл стоящую на шкафчике бутылку коньяка и, причмокивая, отпил из  нее
несколько глотков, помочился в уборной, не удосужась даже плотно закрыть
дверь, и, не прекращая говорить, шумно почесывался. Теперь,  прерываемый
чавканьем, его голос доносился уже из кухни.
   Катарина неторопливо встала, надела халат  и  остановилась  в  дверях
кухни. Голый, с прыщавой спиной, он сидел  на  корточках  возле  ее  ма-
ленького холодильника и, не прожевывая как следует, глотал тонкие кусоч-
ки приготовленной ею на завтрак копченой колбасы, которые прямо пальцами
извлекал из промасленной бумаги.
   - Ты иди ложись, я - мигом, - с полным ртом произнес он небрежным, но
повелительным тоном, размахивая кусочком колбасы, - мы еще потрахаемся.
   - Ничего больше не будет, - тихо сказала Катарина.
   Младен чуть не подавился и все так же, сидя на корточках,  поднял  на
нее вопросительный взгляд.
   - Тебе пора уходить, - сказала она.
   Он встал, торопливо вытирая о голые бедра жирные пальцы.
   - Да, да, конечно, у тебя дела. Я сейчас, сейчас. Ты так сказала, что
я уж бог знает что подумал... А было феноменально, правда? Мы ведь снова
увидимся, правда?
   Катарина молчала, стоя перед ним, как сторож, и глядя  на  его  худые
ноги, которые никак не попадали в штанины, на его угреватое лицо, на ис-
пуганные глаза, старавшиеся угадать ее настроение.
   - Когда ты завтра кончаешь работу? Можно будет... в это же время? Что
скажешь? Давай завтра. Мы просто созданы друг для друга. Завтра могли бы
и подольше, а? Я бы принес сюда и книги.
   Не кончив одеваться, он попытался ее обнять.
   - Нет, нет, - отпрянула Катарина неожиданно резко, холодно и,  протя-
гивая ему куртку и шарф, стала размахивать ими, как щитом, оттесняя  его
к входной двери. - Мы вовсе не созданы друг для друга и не  увидимся  ни
завтра, ни послезавтра.
   - Да что на тебя вдруг нашло? - спросил Младен.
   - И ничего не было с первого взгляда, и ничего феноменального не  бы-
ло. Этот первый взгляд был просто ошибкой. И мужик ты не бог  весть  ка-
кой, и ничего такого не сделал, чтобы хорохориться здесь как петух.  Это
моя, только моя ошибка. Давно не видела у себя в доме  живого  человека,
вот и все. Только и знаю что на работу да с работы! А  ты  явился  отку-
да-то, из того мира, где люди, наверно, умеют друг  другу  нравиться,  и
вопрос только в том, что именно кому нравится. В каких-то деталях! В ор-
ганах! Как будто у тех людей все остальное в порядке, кроме  этих  дета-
лей. Как будто все в порядке у этой твоей женщины  в  современном  мире.
Такое выдумывают, в такое могут верить только газеты да твой журнал! Ду-
рачат людей своими идиотскими итогами опроса.
   - Но, дорогая, послушай... послушайте, Катарина...
   - Что еще за "дорогая"! Выдумал тоже! Когда ты тут появился, я  поду-
мала: раз мир предлагает мне это, как женщине, надо попробовать...  хотя
бы с тобой. К чему привередничать! Так ведь ни с чем и останешься. Поду-
мала, может, мне и не подвернется больше  случай.  Разве  можно  отказы-
ваться только потому, что тебе, видишь ли, не  понравились  бицепсы  или
член. А может, я теряю огромное, невидимое  богатство.  Богатство,  черт
возьми! На богатство я, правда, и не рассчитывала. Просто  мне  страшно,
очень страшно оттого, что у меня никого нет. И я боюсь: а вдруг любовь -
это как раз то, что придет к тебе неожиданно, в  один  прекрасный  день,
после работы, случайно, глупо, нелепо, наверно, так всегда  и  встречают
люди друг друга, но в конце концов все выходит  скверно,  бестолково,  и
одиночество от этого еще сильнее и глубже. Спасибо миру за  такие  пода-
рочки! Этому дареному коню надо сначала заглянуть в зубы! И  тогда  пой-
мешь, как вот с тобой, что прежде всего тут нужен хороший  зубодер.  Так
ты и запиши в своих данных опроса!
   Может, все это она сказала не совсем такими словами, но думала  точно
так, продолжая безжалостно выталкивать смущенного парня на лестницу, где
дверь за ним захлопнулась прежде, чем он успел застегнуть ширинку.
   Оглядевшись вокруг, одна в пустой  квартире,  Катарина  на  мгновение
ощутила какой-то страх перед будущим. Но, войдя в ванную и встав под го-
рячий душ, вдруг всем своим существом почувствовала гордость за свою ма-
ленькую суверенную территорию, за свою статистическую единицу, составля-
ющую тот маленький процент, который свидетельствует, что она  не  согла-
сится кое с чем и не примирится с ненужными подарками судьбы.