абоченность за легким облачком дыма.
     - Вы, главное, не волнуйтесь, - мягко сказал Фрэнч.  -  Уже  то,  что
пришли вы, а не родители Тодда, наводит меня, знаете, на кое-какие мысли.
     - Да, наверное. Тогда к делу.
     Он  скрестил  на  груди  руки.  Сигарета  торчала  между  средним   и
указательным пальцами. Прямая спина, чуть приподнятый подбородок.  В  том,
как он собрался одним волевым  усилием,  подумал  Фрэнч,  есть  что-то  от
прусской решительности. Это напомнило ему  трофейные  фильмы,  которые  он
видел в детстве.
     - Между моим сыном и его женой возникли трения.  -  Боуден  отчеканил
каждое слово. - Я бы сказал, серьезные трения. - Глаза старика, ничуть  не
выцветшие, проследили за тем, как Калоша Эда раскрыл  лежавшую  перед  ним
папку. Внутри - листки. Не так уж много листков.
     - Вы считаете, эти трения могут влиять на успеваемость Тодда?
     Боуден приблизил лицо к Фрэнчу. Он смотрел ему прямо в  глаза.  После
довольно значительной паузы он произнес:
     - Его мать пьет.
     И снова выпрямился.
     - Да что вы?
     - Представьте себе. - Боуден удрученно покивал головой. - Мальчик мне
сам говорил, как он два раза застал ее на кухне, лежащей лицом  на  столе.
Зная, как отец к этому  отнесется,  он  сам  разогрел  в  духовке  обед  и
заставил ее выпить не одну  чашку  крепкого  кофе,  чтобы  до  возвращения
Ричарда она хоть немного пришла в себя.
     - Грустная история, - заметил Фрэнч, хотя ему доводилось  выслушивать
истории и погрустнее:  про  матерей,  пристрастившихся  к  героину...  про
отцов, избивающих своих детей смертным боем. - А  что,  миссис  Боуден  не
подумывала обратиться к врачу?
     - Мальчик ее уговаривал, но... Мне кажется, она стыдится. Ей бы  дать
немного  времени  на  разбег...  -  Он  обозначил  в  воздухе  необходимый
временной отрезок, прочертив его курящейся сигаретой. - Вы, надеюсь,  меня
понимаете.
     - Да-да, - кивнул  Эдвард  Фрэнч,  втайне  восхитившись  замысловатым
росчерком дыма. - А ваш сын... отец Тодда...
     - Тоже хорош, - резко сказал Боуден. - Домой приходит поздно, обедают
без него, даже  вечером  вдруг  может  куда-то  сорваться...  На  все  это
посмотреть, так он женат не на Монике, а на своей работе.  Я  же  вырос  в
твердом убеждении, что на первом месте для мужчины должна  быть  семья.  А
вы, мистер Фрэнч, что думаете?
     - Совершенно с вами согласен, - с горячностью  поддержал  его  Калоша
Эд. Своего отца, ночного сторожа в лосанджелесском универмаге, он видел  в
детстве лишь по праздникам и воскресеньям.
     - Вот вам другая сторона проблемы, - сказал Боуден.
     Фрэнч глубокомысленно покивал.
     - Ну а второй ваш сын? Э-э... - Он заглянул в папку. -  Хэролд.  Дядя
Тодда.
     - Хэрри и Дебору совсем недавно перебрались  в  Миннесоту,  -  сказал
Боуден  и  не  соврал.  -  Он  получил  место  в  медицинской  школе   при
университете. Не так-то просто вдруг все бросить. Да и,  признаться,  было
бы несправедливо просить вернуться. - На лице старика появилось  выражение
праведной убежденности. - У Хэрри замечательная семья.
     - Понимаю. - Эдвард Фрэнч еще раз заглянул в свою папку, потом закрыл
ее. - Мистер Боуден, спасибо вам за откровенность.  Я  тоже  буду  с  вами
откровенен.
     - Благодарю, - сказал Боуден, весь сразу подбираясь.
     -  К  сожалению,  от  нас  не  все  зависит.  В  школе  всего   шесть
наставников, и на каждого приходится по сто  и  более  учеников.  У  моего
нового коллеги Хэпберна  -  сто  пятнадцать.  А  ведь  они  сейчас  в  том
возрасте, когда так важно протянуть вовремя руку помощи.
     - Золотые слова. - Боуден буквально расплющил в пепельнице сигарету.
     - Проблем у нас хватает. Самые распространенные - наркотики и  нелады
в семье. По крайней мере, Тодд не балуется "травкой" или мескалином.
     - Избави бог.
     - Бывают  случаи,  -  продолжал  Эдвард  Фрэнч,  -  когда  мы  просто
бессильны. Ужасно, но факт.  Как  правило,  из  работы  тяжелых  жерновов,
которые мы крутим, выгоду для себя извлекают как раз худшие  из  худших  -
хулиганы, лодыри, отсидчики. Увы, система дает сбой.
     - Я ценю вашу откровенность.
     - Но больно смотреть, когда жернова начинают перемалывать такого, как
Тодд. Еще недавно он был в числе  первых.  Прекрасные  отметки  по  языку.
Явные литературные задатки, особенно удивительные в этом  возрасте,  когда
для его сверстников культура начинается с  "ящика"  и  кончается  соседней
киношкой. Я разговаривал с учительницей, у которой он в прошлом году писал
сочинения. За двадцать лет, сказала она, ей не приходилось  читать  ничего
подобного. Речь шла о контрольном сочинении за  четверть  -  про  немецкие
концлагеря во время второй мировой  войны.  Она  впервые  тогда  поставила
пятерку с плюсом.
     - Да, - сказал Боуден. - Очень хорошее сочинение.
     - Ему, безусловно, даются  природоведение,  общественные  дисциплины.
Скорее всего, Тодд не поразит мир математическим открытием, но и тут  дела
у него обстояли вполне прилично... до  этого  года.  До  этого  года.  Вот
так... в двух словах.
     - Да.
     - Мне КРАЙНЕ неприятно, мистер Боуден, что  Тодд  так  резко  покатил
вниз. Что касается летней школы... что ж,  я  обещал  говорить  начистоту.
Таким, как Тодд, она может принести  больше  вреда,  чем  пользы.  Младшие
классы в летней школе - это зверинец. Все виды обезьян, гиены, хохочущие с
утра до вечера, ну и, для полного комплекта, несколько дятлов. Я думаю, не
самая подходящая компания для вашего внука.
     - Еще бы.
     - Вот мы и вернулись к тому, с  чего  начали.  Почему  бы  мистеру  и
миссис Боуден не обратиться в службу доверия? Разумеется, никто ничего  не
узнает. Там директором Гарри Акерман, мой старый  друг.  Только  не  надо,
чтобы эту идею им подал Тодд. Я думаю, предложение должно исходить от вас.
- Эдвард Фрэнч широко улыбнулся. - Кто  знает,  может  быть,  к  июню  все
постепенно войдет в колею. Всякое бывает.
     Мистера Боудена явно встревожил такой поворот.
     - Предложить я, конечно, могу, но,  боюсь,  они  мальчику  это  потом
припомнят.  Положение  сейчас  весьма  шаткое.  Возможен  любой  исход.  А
мальчик... он мне обещал всерьез налечь на  предметы.  Он  сильно  напуган
плохим табелем. - Боуден как-то  криво  усмехнулся,  и  эта  усмешка  была
Эдварду Фрэнчу непонятна. - Сильнее, чем вы думаете.
     - Но...
     - И мне они  потом  припомнят,  -  продолжал  Боуден,  не  давая  ему
опомниться. - Еще как припомнят. Моника давно считает, что я сую свой  нос
куда не следует. Неужели бы я совал, посудите  сами,  когда  бы  не  такая
ситуация. Лучше всего, я думаю,  оставить  все  как  есть...  до  поры  до
времени.
     - У меня в этих вопросах большой опыт, - сказал Фрэнч, кладя руки  на
папку с личным делом Тодда и  глядя  на  Боудена  более  чем  серьезно.  -
По-моему, им не обойтись без квалифицированного совета. Как вы  понимаете,
их семейные проблемы интересуют меня постольку, поскольку  это  влияет  на
успеваемость Тодда. А сейчас влияние налицо.
     - А что если я выдвину контрпредложение? - сказал Боуден. -  Если  не
ошибаюсь, у вас существует система оповещения родителей о  плохих  оценках
их ребенка?
     - Да, - осторожно подтвердил Калоша Эд.  -  Карточки,  подытоживающие
прогресс неуспевающих. Сами  ребята  их  называют  завальными  карточками.
Такая карточка дается в том случае, когда по какому-то  предмету  итоговая
оценка - два Либо единица.
     - Прекрасно, - сказал  Боуден.  -  А  теперь  мое  предложение:  если
мальчик получит одну такую карточку... хотя бы одну,  -  он  поднял  вверх
скрюченный палец, - я выйду с вашим предложением. Более того. Если мальчик
получит такую завальную карточку в апреле...
     - Вообще-то, мы их даем в мае.
     - ... в этом случае я гарантирую, что они  примут  ваше  предложение.
Их, право же, волнует судьба сына, мистер Фрэнч. Но в настоящий момент они
так увязли в собственных делах, что... - Он только рукой махнул.
     - Понимаю.
     - Давайте же дадим им срок во всем разобраться.  Пусть  сами  вытащат
себя из болота... это будет по-нашему, по-американски, не правда ли?
     - Пожалуй, -  после  секундного  раздумья  сказал  Эдвард  Фрэнч.  И,
посмотрев на стенные часы, которые напомнили ему о предстоящем через  пять
минут свидании с очередным родителем,  он  поспешил  добавить:  -  Что  ж,
договорились.
     Он и Боуден встали почти одновременно. Пожимая старику руку, Фрэнч не
забыл про его артрит.
     - Но должен вас предупредить,  мистер  Боуден,  шансы  наверстать  за
какой-нибудь месяц то, что было упущено почти за  полгода,  прямо  скажем,
невелики. Тут нужно горы своротить. Так что от  данного  сегодня  обещания
вам все равно не уйти.
     - Да?  -  только  и  сказал  Боуден,  сопровождая  вопрос  загадочной
усмешкой.
     В продолжение  всего  разговора  что-то  все  время  смущало  Эдварда
Фрэнча, но что именно, он понял только за завтраком,  в  школьном  буфете,
через час с лишним после того,  как  "лорд  Питер"  покинул  его  кабинет,
элегантно зажав под мышкой свой черный зонт.
     Калоша Эд беседовал  с  дедушкой  Тодда  минут  пятнадцать,  а  то  и
двадцать, и, кажется, ни разу за все это время  старик  не  назвал  своего
внука по имени.

     Через пятнадцать минут после конца занятий Тодд, бросив  велосипед  у
дома, одним махом взбежал по ступенькам знакомого крыльца. Он отпер  дверь
своим ключом и сразу направился в залитую солнцем кухню.  Лицо  Тодда  как
будто тоже озарял свет  надежды,  но  свет  этот  пробивался  сквозь  мрак
отчаяния. Он остановился на пороге, с трудом  переводя  дыхание,  в  горле
ком, живот свело... а Дюссандер - этот как ни в чем не бывало раскачивался
в  своем  кресле,  потягивая  доброе  старое  виски.  Он  был  все  еще  в
костюме-тройке, разве только чуть расслабил галстук и  расстегнул  верхнюю
пуговицу сорочки. Его глаза, глаза ящерицы, смотрели на  мальчика,  ничего
не выражая.
     - Ну? - наконец выдавил из себя Тодд.
     Дюссандер не спешил удовлетворить  его  любопытство,  и  эти  секунды
казались Тодду вечностью. Но вот старик поставил кружку и сказал:
     - Этот болван всему поверил.
     У Тодда вырвался вздох облегчения. А Дюссандер уже продолжал:
     - Он предложил, чтобы твои родители походили на консультации в службу
доверия. Он, собственно, настаивал на этом.
     - Ну, знаете!.. А вы... вы что... что вы ему?
     - Все решали секунды, - сказал Дюссандер. - Но я вроде той девочки из
сказки, которая, чем серьезней момент, тем смелее на выдумки.  Я  пообещал
вашему Фрэнчу, что, если в мае ты получишь хоть одну  завальную  карточку,
твои родители непременно воспользуются его предложением.
     Кровь отхлынула от лица Тодда.
     - Да вы что! - вырвалось у него. - Да  я  УЖЕ  схватил  две  пары  по
алгебре и одну по истории! - У него выступил пот на лбу. - Сегодня  писали
контрольную по французскому... тоже будет пара, и думать нечего. Весь урок
думал, как вы там с Калошей Эдом...  обработаете  его,  не  обработаете...
Обработали, называется! - воскликнул  он  горько.  -  Ни  одной  завальной
карточки! Да я нахватаю их штук пять или шесть!
     - Это максимум, что я мог сделать, не вызвав  подозрений,  -  заметил
Дюссандер. - Ваш Фрэнч хоть и болван, но свое возьмет. Если ты не возьмешь
свое.
     - Чего-чего? -  Тодд,  с  перекошенным  от  злобы  лицом,  готов  был
наброситься на старика.
     - Будешь работать. Эти четыре недели ты будешь работать как зверь.  В
понедельник ты пойдешь ко всем учителям и  извинишься  за  наплевательское
отношение к их предметам. А еще...
     - Это не  поможет,  -  перебил  его  Тодд.  -  Вы  не  врубились.  По
природоведению и истории они ушли, считай, недель на пять.  По  алгебре  -
вообще на десять.
     - И тем не менее. - Дюссандер подлил себе виски.
     - Смотрите, какой умник выискался! - заорал на  него  Тодд.  -  Нашли
кому приказывать.  Не  то  времечко,  понятно?!  -  Он  вдруг  перешел  на
издевательский шепот. - Самое страшное оружие теперь у вас -  морилка  для
крыс... вы, дерьмо засохшее, сморчок вонючий!
     - Вот что я тебе скажу, сопляк, - тихо произнес Дюссандер.
     Тодд дернулся ему навстречу.
     - До сегодняшнего дня, - продолжал тот, отчеканивая каждое слово, - у
тебя еще была возможность, весьма призрачная возможность  выдать  меня,  а
самому остаться чистым. Хотя при таких нервишках вряд ли бы ты справился с
этой задачей, но допустим. Теоретически это было возможно. Но  сейчас  все
изменилось. Сегодня я выступил в  роли  твоего  дедушки,  некоего  Виктора
Боудена. Любому человеку понятно, что это было сделано -  как  в  подобных
случаях выражаются? - с твоего попущения. Если сейчас все выплывет наружу,
тебе не отмыться. Крыть будет нечем. Сегодня я  постарался  отрезать  тебе
пути к отступлению.
     - Моя бы воля...
     - ТВОЯ ВОЛЯ?! - загремел Дюссандер. - Кому есть дело до  твоей  воли!
Плюнуть и растереть! От тебя требуется одно: осознать, в  каком  положении
мы оказались!
     - Я осознаю, - пробормотал Тодд, до боли сжимая кулаки; он не привык,
чтобы на него кричали. Когда он их разожмет, на ладонях останутся кровавые
лунки. Могло быть и хуже, если бы в последние месяцы он постоянно не  грыз
ногти.
     - Вот и отлично. Тогда ты перед всеми извинишься и будешь заниматься.
Каждую свободную минуту. На переменах. В обед. После  школы.  В  выходные.
Будешь приходить сюда и заниматься.
     - Только не сюда, - живо отозвался Тодд. - Дома.
     - Нет. Дома ты витаешь в облаках. Здесь,  если  понадобится,  я  буду
стоять над тобой и  контролировать  каждый  твой  шаг.  Задавать  вопросы.
Проверять домашние задания. Тогда я смогу соблюсти собственный интерес.
     - Вы не заставите меня насильно приходить сюда.
     Дюссандер отхлебнул из кружки.
     - Тут ты прав. Тогда все пойдет по-старому. Ты завалишь  экзамены.  Я
должен буду выполнять свое обещание. Поскольку я его не выполню. Калоша Эд
позвонит твоим родителям. Выяснится,  по  чьей  просьбе  добрейший  мистер
Денкер выступил в роли самозваного дедушки. Выяснится про переправленные в
табеле оценки. Выяснится...
     - Хватит! Я буду приходить.
     - Ты уже пришел. Начни с алгебры.
     - А вот это видали! Сегодня только пятница!
     -  Отныне  ты  занимаешься  каждый  день,  -   невозмутимо   возразил
Дюссандер. - Начни с алгебры.
     Тодд встретился с ним взглядом на одну секунду - в следующую  секунду
он уже перебирал в своем ранце учебники, - но Дюссандер успел понять  этот
взгляд, в нем без труда читалось убийство. Не  в  переносном  смысле  -  в
прямом. Сколько лет прошло с тех пор,  как  он  видел  подобный  взгляд  -
тяжелый, полный ненависти, словно бы взвешивающий все "за" и  "против",  -
но такое не забывается. Вероятно, подобный взгляд был у неге самого в  тот
день, когда перед  ним  так  беззащитно  смуглела  полоска  цыплячьей  шеи
Тодда... Жаль, не было под рукой зеркала.
     ДА, Я ДОЛЖЕН БЛЮСТИ СОБСТВЕННЫЙ ИНТЕРЕС, повторил он  про  себя,  сам
удивляясь этой мысли. ЕГО НЕПРИЯТНОСТИ УДАРЯТ ПРЕЖДЕ ВСЕГО ПО МНЕ.

     Май 1975

     - Итак, - сказал Дюссандер при виде Тодда, наливая  в  пивную  кружку
любимый свой напиток, - задержанный  освобожден  из-под  стражи.  С  каким
напутствием? - Старик был  в  халате  и  шерстяных  носках.  В  них  можно
запросто поскользнуться, поду мал Тодд. Он перевел  взгляд  на  бутылку  -
Дюссандер хорошо поработал, содержимого оставалось на три пальца.
     - Ни одной пары, ни одной завальной карточки,  -  отчитался  Тодд.  -
Если продолжать в том же духе, к концу четверти будут сплошные  пятерки  и
четверки.
     - Продолжим, продолжим. За этим я как-нибудь  прослежу.  -  Он  выпил
залпом и снова налил. - Надо бы это дело отметить. - Язык  у  него  слегка
заплетался; другой бы не заметил, но Тодду сразу было понятно, что  старый
пьянчужка здорово перебрал. Значит, сегодня. Сегодня или никогда.
     Тодд был само спокойствие.
     - Свиньи пускай отмечают, - сказал он.
     - Я жду посыльного с белугой и трюфелями, - Дюссандер сделал вид, что
пропустил выпад мальчишки мимо ушей, - но сейчас, сам знаешь, ни  на  кого
нельзя положиться. Не изволите ли  пока  закусить  крэкерами  с  плавленым
сыром?
     - Ладно. Черт с вами.
     Дюссандер  неловко  встал,  ударившись  коленом  о  ножку  стола,  и,
поморщившись, заковылял к холодильнику.
     -  Прошу,  -  сказал  он,  ставя   перед   мальчиком   еду.   -   Все
свежеотравленное. - Он осклабился беззубым ртом. Тодду не понравилось, что
старик не вставил искусственную челюсть, но он всетаки улыбнулся в ответ.
     - Что это ты такой тихий? - удивился Дюссандер. - На твоем месте я бы
колесом ходил.
     - Никак в себя не приду, - ответил Тодд и надкусил крэкер.  Он  давно
перестал отказываться в этом доме от еды. Старик скорее  всего  догадался,
что никакого разоблачительного письма не существует, но не станет же он, в
самом деле, травить Тодда, не будучи в этом уверен на все сто.
     - О чем поговорим? - спросил Дюссандер. - Один  вечер,  свободный  от
занятий. Ну как? - Когда  старик  напивался,  вдруг  вылезал  его  акцент,
который обычно раздражал Тодда. Сейчас ему было  безразлично.  Сейчас  ему
все было безразлично. Кроме одного - спокойствия.  Он  посмотрел  на  свои
руки: нет, не дрожат.
     - Мне как-то без разницы, - ответил он. - О чем хотите.
     - Ну, скажем, о мыле, которое мы делали? Об экспериментах  в  области
гомосексуальных наклонностей?  Могу  рассказать,  как  я  чудом  спасся  в
Берлине, куда я имел глупость приехать.
     - О чем хотите, - повторил Тодд. - Мне правда без разницы.
     - Ты  явно  не  в  настроении.  -  Дюссандер  постоял  в  раздумье  и
направился к  двери,  что  вела  в  погреб.  Шерстяные  носки  шаркали  по
линолеуму. - Расскажу-ка я тебе, пожалуй,  историю  про  старика,  который
боялся.
     Он открыл дверь в погреб. К  Тодду  была  обращена  его  спина.  Тодд
неслышно встал.
     - Старик боялся одного мальчика, - продолжал Дюссандер, - ставшего, в
каком-то смысле, его другом. Смышленый был мальчик. Мама про него говорила
"способный ученик", и старику уже представилась  возможность  убедиться  в
том, какой он способный... хотя и в несколько ином разрезе.
     Пока Дюссандер  возился  с  выключателем  устаревшего  образца,  Тодд
приближался сзади, бесшумно скользя по линолеуму, избегая мест, где  могла
скрипнуть половица. Он знал эту  кухню,  как  свою  собственную.  Если  не
лучше.
     - Поначалу мальчик не был его другом. - Дюссандер коекак одержал верх
над выключателем и с осторожностью алкоголика со стажем спустился на  одну
ступеньку.  -  И  старик  поначалу  сильно   недолюбливал   мальчика.   Но
постепенно... постепенно он стал находить определенное удовольствие в  его
компании, хотя до любви тут еще было далеко. - Держась рукой за  поручень,
он высматривал что-то на полке. Тодд уже стоял сзади, по-прежнему сохраняя
спокойствие, - пожалуй, в эти секунды правильнее было бы сказать:  ледяное
спокойствие, - и мысленно прикидывал, как  он  его  сейчас  изо  всех  сил
толкнет в спину. Впрочем, стоило дождаться момента, когда  тот  наклонится
вперед.
     - Старик находил удовольствие в  его  компании,  и  объяснялось  это,
вероятно, чувством равенства, - вслух рассуждал Дюссандер.  -  Видишь  ли,
жизнь одного была в руках другого. Каждый мог выдать чужой секрет.  Но  со
временем... со временем старик все больше убеждался в  том,  что  ситуация
меняется. Да-да. Ситуация выходила из-под его контроля, все  уже  зависело
от мальчика - от его отчаяния... или сообразительности. И  однажды,  среди
долгой бессонной ночи, старик подумал о том, что неплохо  было  бы  чем-то
поприжать мальчика. Для собственной безопасности.
     Дюссандер отпустил  поручень  и  весь  подался  вперед,  но  Тодд  не
шелохнулся. Лед спокойствия таял в его жилах,