ся затмить предыдущую в стремлении к какой-то невыразимой вершине, и когда разговор коснулся съемки, на которую Энджи предстояло явиться в даунтаун на следующий день, даже в полумраке бара показалось, что Максси слегка побледнела. Женщины повздорили.
     - Если это те ребята, о которых я думаю, - сказала Максси, - тебе лучше с ними не связываться.
     - О каких таких ребятах ты подумала? - спросила Энджи.
     - Есть один тип по имени Митч Кристиан. Я его знаю очень хорошо. Я знаю его очень хорошо. Однажды я снималась у него и его жены, которая была почти такая же чокнутая, как он сам, пока не бросила это дело. Тебе лучше держаться от него подальше.
     Это вызвало у Энджи раздражение. Она уже набралась достаточно цинизма, чтобы подозревать в дружеских предостережениях Максси какой-то скрытый мотив - поскольку ее карьера панк-певицы катится по пути прочих участников Тусовки, а карьера танцовщицы разваливается вместе с ее телом, возможно, Максси сама не прочь получить эту работенку. Возможно, она знает этого Митча даже лучше, чем говорит, и ее одолела паранойя, как бы Энджи не перехватила у нее хороший заработок.
     - Ты хочешь сняться сама, да? - спросила Энджи.
     - Да не в этом дело, - настаивала Максси.
     - Ты думаешь, я хочу перехватить твою работу у этого парня.
     - Господи, Энджи, не в этом дело.
     Кончилось тем, что Энджи ушла, но хотя и твердила себе, что раскусила Максси, разговор не давал ей покоя всю ночь и все следующее утро и, вместо того чтоб затихнуть, все громче и настойчивее звучал у нее в голове по пути на метро в центр на следующий день, 3 октября 1981 года. Не в силах полностью отмести предостережения Максси, она начала нервничать еще до того, как столкнулась с незнакомой женщиной у складского помещения, где должна была состояться съемка. Притаившись в тени здания напротив, женщина пересекла улицу как раз вовремя, чтобы отрезать Энджи от двери.
     Энджи посмотрела на номер над дверью, чтобы убедиться, что нашла нужный дом. ?Не заходи туда?, - сказала женщина; в старой черной кожаной куртке, с сигаретой, свисавшей изо рта, она казалась очень жесткой. У нее были рот прорезью и упорные глаза, черные волосы обрезаны над плечами, и она смутно кого-то напоминала - кого-то, с кем Энджи уже встречалась в этом бизнесе, хотя вовсе не актриса, нет, совсем не тот тип (?А ты-то сама того типа?? - шепнул Энджи тот внутренний голос, с которым она не разговаривала, но о местонахождении которого все время знала) - грубая, лет за тридцать пять, не меньше, что в этом деле считается старостью.
     - Кто вы? - спросила Энджи и машинально начала кусать ноготь на большом пальце, но тут же перестала, вернувшись к своей невозмутимости. Она уже преодолела слишком многие препятствия в собственном сознании, чтобы теперь ее отговорили.
     Выбросив сигарету, женщина как будто занервничала; может быть, она была под кайфом. Да, актриса, решила Энджи, еще одна бывшая, как Максси, устраняет конкурентку, пока не пришел режиссер.
     - Извините, - сказала Энджи, - я бы не пришла сюда, поверьте, если бы мне не была нужна эта работа.
     - Послушай, - начала незнакомка, но Энджи уже протиснулась мимо нее, толкнула дверь и стала подниматься по длинной узкой лестнице. Клонящееся к вечеру солнце палило в стену через невидимое окно на самом верху. Забравшись наверх, Энджи обернулась посмотреть, идет ли следом женщина в черной кожаной куртке, но лестница была пуста. Свернув за угол с лестничной площадки, девушка оказалась на втором этаже склада, и солнце ударило ей в глаза, прежде чем она успела их прикрыть. Окно обрамляло Всемирный торговый центр в нескольких кварталах поодаль, и солнце на мгновение проскользнуло в щель между двумя небоскребами. Склад казался безлюдным, потом дверь в дальней стене открылась, и оттуда на Энджи уставился мужчина с восьмимиллиметровой камерой. Он снова исчез в задней комнате, и через открытую дверь Энджи послышалось, как он сказал кому-то: ?Здесь?.
     Из двери вышел еще один мужчина и, куря сигарету, какое-то время рассматривал Энджи.
     - Мы ждем Митча, - наконец сказал он, - никуда не уходи.
     Потом и он исчез. Из задней комнаты слышался какой-то спор между двумя мужчинами, а потом чей-то отрывистый монолог в телефонную трубку. Энджи покружила по открытому пространству склада, время от времени останавливаясь перед окном и глядя на заходящее солнце за Всемирным торговым центром и реку за небоскребами. То и дело человек с камерой выглядывал из двери, проверяя, здесь ли она, и за этим следовал новый разговор со вторым мужчиной, причем их голоса становились все тише и напряженнее. Энджи поняла, что они опасаются, как бы она не ушла. Еще через пару минут ожидания, прислушиваясь к звуку двери на лестнице, не идет ли режиссер, Энджи направилась к задней комнате, где, по ее предположению, должен был сниматься фильм.
     Через открытую дверь она увидела один прожектор. Мужчин не было видно, хотя по-прежнему слышалось, как они иногда переговариваются, но в основном просто ходят туда-сюда. Больше никого в комнате не было, лишь стояло большое черное кресло с высокой спинкой и черными кожаными ремнями, привинченными к подлокотникам, ножкам и спинке на уровне шеи. Увидев это кресло, Энджи почувствовала что-то, чего еще никогда не чувствовала, даже в самые страшные моменты своей жизни. Она почувствовала, что жизнь ее лопается по швам и все содержимое высыпается и летит в темноту.
     Это было зло. И оно выходило далеко за пределы любых, самых замысловатых представлений об обычном пороке, далеко за пределы понимания даже апокалиптической эры, за пределы терактов, неистовств геноцида или ядерного уничтожения, так как это было явно кресло для казни, казни, выполняемой не для чего иного, как ради чьего-то удовольствия, чтобы кто-то где-то полюбовался на это. Это была дыра в столетии на том месте, где раньше находилась душа. В ушах Энджи завопило совершенно новое предчувствие, и в озарении она вспомнила обо всех других, более знакомых предчувствиях, которые раньше отмела, о предостережениях Максси и той женщины в кожаном пиджаке у входа. Увидев кресло, Энджи тут же поняла, что если в ближайшую минуту не уберется отсюда, то уже не увидит, как солнце коснется подножия Всемирного торгового центра, никогда не увидит наступления ночи - разве что наступление самой длинной из ночей. Как только она увидела кресло, тот внутренний голос, от которого, как ей казалось, она столь успешно держалась подальше, выполз и шепнул ей в ухо: Саки, иди сядь в кресло. Иди и сядь, потому что прошло уже столько времени с тех пор, как ты была яркой звездочкой, и теперь уже ничто не имеет значения, а в уничтожении есть честь, но в отрицании Бога лишь одна пустота.
     Услышав шаги одного из них, Энджи повернулась на каблуках и, глядя на заходящее солнце, медленно пошла обратно к окну. Она чувствовала, что за спиной стоит человек с камерой и снова глядит на нее из дверного проема, и ее новое предчувствие говорило ей, что он стоит там, пытаясь выяснить, что она могла увидеть в задней комнате и что могла понять. Энджи решила, что если услышит, как он делает хотя бы шаг в ее направлении, то тут же бросится бежать, но пока замерла в надежде, что он снова скроется в задней комнате и даст ей фору при бегстве. Когда она взглянула через плечо, мужчина уже ушел, и она быстро направилась к лестнице. Когда она добралась до лестничной площадки, оба мужчины снова появились.
     Они не потрудились окликнуть ее. Они сообразили, что она поняла, что происходит, и что все понимают, что все понимают, что происходит. Бросившись вниз по лестнице в своих туфлях на нелепых шпильках и слыша шаги мужчин прямо у себя за спиной, Энджи не знала, хватит ли у нее времени остановиться и снять туфлю, чтобы воспользоваться ей как оружием, и решила, что на сопротивление у нее все равно не хватит сил. Все то время, что она бежала вниз по узкой лестнице, ее не покидала мысль, что дверь внизу сейчас откроется и появится режиссер, которого они дожидались; тогда она окажется в ловушке.
     И когда Энджи спустилась, дверь действительно открылась. Девушка отшатнулась, но это оказался не еще один мужчина, а женщина в черной кожаной куртке, которая на сей раз схватила ее за руку и рывком вытянула на улицу, а сама шагнула внутрь и захлопнула за собой дверь. Оставшись на улице одна, Энджи какое-то мгновение стояла, ошеломленно уставившись на дверь, пригвожденная к месту извращенным желанием посмотреть, чем все это закончится, и она прислушивалась к гвалту и громким голосам внутри.
     А потом сбросила туфли и побежала. Через двадцать четыре часа Энджи уже летела в Лондон, а еще через девять месяцев, сидя в кафе на бульваре Сен-Жермен в Париже, познакомилась с Жильцом.

***

     Женщина в черной кожаной куртке ждала уже довольно долго. Для Митча опоздания были обычным явлением, но когда прошел час, она немного расслабилась, думая, что, может быть, ничего и не случится.
     Стоял теплый осенний день, и небо полнилось вертолетами, которые скорее успокаивали, чем тревожили, напоминая обдувающие город от жары вентиляторы. Закоулок был, конечно, пустынным - потому-то Митч и выбрал его. Здесь не было машин, не считая одного заблудшего грузовика, проезжавшего мимо. ?Я упал в объятья Венеры Милосской? - доносилась из его радио популярная несколько лет назад песня. Потом Луиза увидела Энджи - миловидную девушку азиатского типа, держащуюся с той напускной жесткостью, которую они так быстро приобретают, - и перешла улицу, чтобы ее перехватить. Луиза не представляла, что ей сказать; она не ожидала, что ей придется разговаривать с девушкой, - она ждала, что придет Митч.
     И все равно ее было не остановить. Все эти девушки думают, что сами умеют о себе позаботиться. Все считают себя такими жесткими, такими бывалыми. И вот Энджи протиснулась мимо нее и исчезла внутри склада, а Луиза стала дальше ждать человека, который не так давно был ее партнером, сообщником и мужем. Минут через десять, когда внутри послышался панический стук каблуков по лестнице, она сразу поняла, что девушка разобралась в ситуации и бросилась бежать. Луиза открыла дверь, и уже спустившаяся с лестницы Энджи отпрянула. Но Луиза дернула ее за руку на улицу, а сама шагнула внутрь, чтобы встретить преследователей.
     Они попытались протиснуться мимо нее, как протиснулась Энджи десятью минутами раньше. Луиза не знала ни одного из этих двоих, они не работали с Митчем постоянно - впрочем, такими вещами никто не занимается постоянно. Однако эти двое знали, кто она такая, - в этом бизнесе все ее знали, - и все знали, что она когда-то была замужем за Митчем. Поэтому временно, по крайней мере пока не появится Митч, ей нечего было бояться схватки с ними. Оказавшись в тупике, отрезанные Луизой от улицы, они просто остановились на лестнице, глядя на нее. Потом один сказал другому:
     - Нам лучше свалить. - А потом Луизе: - И тебе тоже.
     - Я уже свалила, - ответила та. - Не так давно. К тому же девицы вроде этой не обращаются в полицию.
     - Очень рад это слышать, - проговорил все тот же парень.
     - Она сейчас так напугана, что через двадцать четыре часа ее, наверно, уже в Штатах не будет.
     - Это было бы для всех неплохо.
     Двое мужчин повернулись и побежали обратно, вверх по лестнице. Свет на верхней площадке начал меркнуть.
     - Митч будет недоволен, - крикнул ей один через плечо.
     Луиза кивнула, приняв это к сведению, но не особенно впечатлившись.
     - Митч - очень опасный человек, - ответила она, - для молоденьких девушек, у которых надежно связаны руки и заклеен изолентой рот.
     Открыв дверь, она снова вышла на темнеющую улицу. Девушки, конечно, не осталось и следа. Митча тоже не было. Луиза еще немного подождала, наблюдая со своего прежнего места в тени, на другой стороне улицы. Через три минуты из склада поспешно вышли двое мужчин, неся с собой лишь камеру. Потом Луиза направилась к Всемирному торговому центру, где поймала такси и доехала до своей квартиры в Виллидже.
     Она ожидала, что ночью Митч или позвонит, или придет сам - если не поныть, как она изгадила ему все планы, то хотя бы забрать оставленные накануне вещи. Луиза пожалела, что он так и не пришел: ей хотелось, чтобы здесь не осталось никаких его следов. Она сама не понимала, зачем пустила его на ночь; они не виделись почти три года, и его появление оказалось сюрпризом, а уж что Луиза ненавидела, так это сюрпризы. Точнее, она не понимала, зачем переспала с ним, но это была особенно гнетущая тема, так как потом ей пришлось бы спросить себя, зачем вообще когда-то вышла за него замуж, и проблема заключалась не в том, что она не задавалась этими вопросами, а в том, что уже три года пыталась забыть ответы на них. И потому прошлая ночь явилась лишь кратковременной слабостью, которой Луиза поддалась в винных парах, а потом не прошло и десяти минут, как зазвонил телефон, и это звонил нынешний предмет издевательств Митча - панк-певица и стриптизерша, называвшая себя Максси Мараскино. Луиза слышала, как она плачет, когда Митч со смехом повесил трубку и фыркнул:
     - Стерва чокнутая.
     - Не верится, что я была за тобой замужем, - сказала Луиза. - Не верится, что только что я опять с тобой переспала.
     - Ага, - проговорил Митч, натягивая одежду, - только ведь и ты, и я знаем, что тут намного больше замешано, не правда ли?
     - В следующий раз я лучше просто спущусь на улицу и отсосу у первого же встречного. Это будет более возвышенно.
     Он закончил одеваться.
     - Я собираюсь завтра это сделать, - объявил Митч уходя.
     - Что сделать?
     - Ты знаешь что.
     - О чем ты?
     - Ты знаешь, о чем я.
     Прошло минут пять после его ухода, когда телефон снова зазвонил. Было полчетвертого утра. Звонила Максси. Несколько лет назад, до ее более-менее успешной, но очень уж короткой карьеры певицы, голую Максси, привязанную к столу, анально изнасиловали несколько ряженых байкеров в одном из ранних фильмов Луизы и Митча.
     - Митча здесь больше нет, - сказала ей Луиза.
     Максси снова начала рыдать, пока Луиза наконец не сказала:
     - Ой, прекрати. Он не стоит того.
     Он свинья, сказала Максси.
     Он хуже, чем свинья, сказала Луиза. Он чудовище.
     - Я слышала о нем такие вещи, - сказала Максси.
     - Все мы слышали о нем такие вещи.
     - Я и о тебе то же слышала. - Возникла пауза, и Максси добавила: - У меня есть подруга, которая завтра собирается сняться у него. Я беспокоюсь.
     - Ты должна предупредить ее.
     - Я пыталась, но она не слушает.
     - Ну, в следующий раз послушает.
     - В какой следующий раз? - спросила Максси.
     Ладно, вздохнула Луиза и спросила, где состоится съемка. Теперь, менее чем через сутки, снова у себя дома, не дождавшись звонка от Митча, она ожидала, что хоть Максси-то позвонит, и, глядя на его барахло в углу, решила, что если он не появится к утру, она все вышвырнет. Наконец, в два часа, она уснула и проснулась в восемь; ночь прошла спокойно. Запихав вещи Митча в мешок для мусора, Луиза вынесла его вниз на помойку, а по пути назад стащила из почтового ящика соседскую газету. Она сварила себе чашку кофе, засунула в тостер бублик, приняла душ, и газета пролежала у нее на кровати не меньше двух часов, прежде чем Луиза добралась до нее, и даже тогда она чуть не пропустила заметку на первой странице с городскими новостями. Большинство тошнотворных подробностей было опущено - ?Нью-Йорк Тайме? всегда отличалась вкусом, - но в последующие дни Луиза собрала остальное по кускам, если можно так выразиться, не впадая в бестактность, так как Митчу начисто срезало всю верхнюю часть туловища вместе с головой, когда он стоя ехал в автомобиле с открытым верхом, пытаясь снять бог знает что, - Митч считал, что все, что он запечатлевал на пленке, было по определению гениально. Вероятно, он так и не увидел низкого навеса туннеля, пока его голова не влетела в витрину билетной кассы ?Пан-Америкэн?. В последующие дни многие размышляли о том, почему женщина за рулем не предупредила Митча о приближении туннеля, - возможно, она и пыталась, но он не услышал из-за транспортного шума. От удара, когда Митч налетел на туннель, машина врезалась в бетонную стену, а потом в грузовик, который сплющил автомобиль в гармошку. Погибшую в столкновении женщину за рулем газета называла Надин Сенкевич из Лудингтона, штат Мичиган. Какое-то время она работала ?танцовщицей? и пела в панк-группе, и несколько лет ее знали под именем Максси Мараскино, а также - по давним слухам - как призрачную изгнанницу из ?Шангри-Лас?.

***

     В семидесятых, когда Митчелл и Луиза Блюменталь снимали порнофильмы, ему показалось, что если он возьмет пот de cinema Митч Кристиан , это будет очень остроумно и эпатажно. В конце концов, он опережал свое время, когда дешевая ирония будет считаться артистическим видением. Митч ?режиссировал? фильмы, а Луиза под псевдонимом Лулу Блю ?писала сценарии?.
     Самым отвратительным результатом их сотрудничества были три картины, известные как ?Трилогия о девственнице?: ?Белая девственница?, ?Розовая девственница? и ?Черная девственница?. Если трилогия и была в чем-то замечательна, то только по двум причинам. Первая заключалась в том, что даже в анналах порнографии трилогия отличалась чуть ли не самой поразительной по нелепости киносъемкой. Вторая - что в последней части трилогии Митч и Луиза изобразили убийство молодой актрисы, и таким образом, хотя убийство было лишь инсценировано, ?Черная девственница? была признана первой ?снафф-картиной?. Идея принадлежала Луизе. Все идеи принадлежали Луизе, она в те дни считала себя эротической террористкой, сексуальным эквивалентом Баадер-Майнхофской банды и делала все возможное, чтобы устроить массовый плотский беспредел просто ради пущего хаоса. Как прилежная студентка, в шестидесятых изучавшая философию в одном из нью-йоркских вузов, она так и не могла понять, и вправду ли она верила, что протесты того времени промахивались мимо некоего высшего смысла, или ей просто обрыдло все это ханжество. Понятие утопии не содержало никакого обаяния. По той или иной причине она до двадцати двух лет ждала Одной Большой Определяющей Идеи в своей жизни, и ровно в десять часов две минуты вечером 6 мая 1968 года, вот-вот ожидая наступления своего первого оргазма, что-то услышала.
     Звук пришел извне, через открытое окно ее квартиры в Вест-Виллидже, откуда-то издалека, из такой дали, что было невозможно сказать откуда, и был он таким зловещим, что ее готовый вот-вот наступить оргазм оказался мертворожденным.
     - Ты слышал? - спросила Луиза.
     Митч продолжал трахать ее, отказываясь задумываться о происходящем и не обращая на вопрос ни малейшего внимания.
     - Ты слышал? - снова спросила она, приподнявшись на локтях и вслушиваясь.
     - Ну елки-палки, - не веря, простонал Митч, когда Луиза оттолкнула его.
     Она встала, подошла к окну и, голая, выглянула в ночь. Митч сидел на кровати, обхватив голову руками.
     - Было похоже на выстрел, - сказала Луиза.
     Чего она не любила в жизни, так это неожиданностей, а звук выстрела в ночи был неожиданностью, и более того, поскольку она была двадцатидвухлетней студенткой, изучавшей философию, то склонялась к мысли, что ночной выстрел в момент ее первого оргазма явился своего рода озарением. Это был сезон выстрелов: за месяц до того раздался роковой выстрел в Мемфисе, а через месяц прозвучит выстрел в Лос-Анджелесе.  Луиза отошла от окна и стала мерить шагами комнату, обдумывая происходящее со всех сторон. Обеспокоенная, она закурила сигарету, поняв, что ничего не проясняется.
     - Может быть, мы закончим? - сказал сидевший на кровати Митч.
     - Кончай сам, - ответила Луиза.
     - Господи, зачем мне это все. Мне могло бы гораздо больше повезти где-нибудь еще.
     - Так иди куда-нибудь еще.
     Конечно же, в тот период своей жизни где-нибудь еще ему повезло бы еще меньше. Он был некрасивым и неприятным, и они с Луизой не провели и четырех месяцев вместе, когда она начала задумываться, как это вообще спуталась с ним. Тогда,