оятно, что в  его  возможностях  легко  успокоить  мои
тревоги, пастор добавил:
   - Ваш дядя говорил мне, что он может  добиться  определенных  частных
соглашений, касающихся кредитов, которые обеспечат хороший подъем в  его
делах.
   - Что?! - воскликнул  я.  -  Уже?!  Взгляд  на  открытое  лицо  этого
пожилого человека показал мне, что  он  уловил  внутренний  смысл  моего
горького вскрика. Он выждал несколько секунд, прежде чем я  услышал  его
ответ.
   - Мосье де Сен-Лауп представляется мне превосходным  джентльменом,  -
сказал он наконец. - Просто после всего происшедшего за последнее  время
ни вы, ни я не можем относиться к нему с симпатией.
   - Я уверен, что мой дядя мог бы подождать немного  и  навести  о  нем
справки. Отправить письмо нашему посланнику в Париже - или, может  быть,
он написал французскому консулу в Нью-Йорке?
   - Я пришел к выводу, что ваш дядя не рискнул ждать,  -  рассудительно
ответил м-р  Сэквил.  Произнося  эти  слова,  он  поднялся  со  стула  и
торопливо покинул мой дом. Лежа в кровати, я видел, как он шел по пустой
серой улице. Голова его была наклонена вперед, руки соединены за спиной,
и весь его необычный облик резко  отличался  от  внешнего  вида  бодрых,
идущих широким размеренным шагом мужчин с высоко  поднятыми  головами  -
обычных прихожан его церкви.
   Между тем я не видел никого из тех людей, что были  близки  и  дороги
мне. Когда я лежал в коматозном состоянии или метался  в  горячке,  дядя
дважды навещал меня в воскресные дни  и  каждый  день  утром  и  вечером
посылал Барри справляться о моем состоянии. То, что он  не  приходил  ко
мне с тех пор, как я начал поправляться, меня не удивляло. Я  знал,  что
он действительно меня любит, и любит так же, как и прежде:  просто  ради
больного племянника нарушать заведенный порядок  каждого  дня  и  вечера
было для него немыслимым делом, и в первое же воскресенье, когда я был в
сознании, он уже обедал с мосье де Сен-Лаупом.  Но  мне  было  обидно  и
тревожно от того, что проходили дни за днями, а Фелиция так ни разу и не
навестила меня. Конечно, наша родственная связь, даже если  бы  рядом  с
ней и не было такой надежной горничной, как Уэшти, даже если  бы  я  был
только вполовину таким больным и беспомощным,  как  это  было  на  самом
деле, вполне могла избавить девушку от боязни  связанного  с  посещением
моего дома скандала, думал я. И, вспоминая мучительную сладость тех слез
и поцелуев, которыми она осыпала мое лицо там, в лесу около дома старого
Пита, я понимал, что это должно иметь для Фелиции куда большее значение,
чем тот страх, который удерживал ее от встречи со мной. Означало ли это,
что ей было что сказать мне, а я был еще  недостаточно  окрепшим,  чтобы
выдержать откровенность ее слов?
   Фелиция  пришла  вместе  с  дядей  в  следующее  воскресенье.   Снег,
принесенный тем первым ураганом, весь  растаял  под  теплыми  солнечными
лучами, и это был один из тех ярких, сухих,  неистовствующих  ноябрьских
дней, которые воспламеняли даже вялую кровь человека, как  и  я,  долгое
время лежащего в постели, и заставляли стремительно,  как  доброго  коня
под наездником, скачущего по окрестным холмам, нестись мои мысли. Сквозь
небольшие прямоугольники стекол  моего  окна  я  видел  множество  белых
облаков, летящих  по  яркому  голубому  полотну  неба,  печные  трубы  с
метелочками дыма над ними и  качающиеся  верхушки  обнаженных  деревьев.
Лучи заходящего солнца превращали мою тусклую комнату в яркое и  светлое
пятно. Полинявший ситец моих прикроватных занавесей,  штор  на  окнах  и
чехлов на стульях заиграл в их свете Яркими и пестрыми красками.  Сердце
мое учащенно забилось, едва я услышал пыхтенье  старой  Джуди,  спешащей
вверх по ступенькам впереди моих гостей, чтобы оповестить  меня  о  том,
кто посетил меня в этот час, и хоть немного,  прежде  чем  впустить  их,
привести меня в порядок., Позади нее  раздавался  глухой  стук  тяжелых,
царапающих когтями по дереву  ступеней,  лап,  и  Де  Рец,  помахивающий
большим хвостом, с высоко поднятой головой проследовал за ней в комнату.
   Дядя, с порога сердечно поздоровавшийся со мной,  шагнул  в  сторону,
чтобы дать  войти  Фелиции  -  и  неожиданно  все  померкло  в  холодном
великолепии этой девушки, излучающей прежде щедрое благородное сияние на
все, что окружало ее. Сейчас она была похожа на бриллиант, притягивающий
к себе весь свет. Вы почувствуете тот же самый  эффект,  столкнувшись  с
любой молодой девушкой, готовой на блестящее замужество  без  любви.  Ее
глаза блестели, щеки пылали, а улыбка сверкала:  но  это  было  холодное
великолепие солнечного дня посреди зимы.
   - Ну, кузен, как хорошо вы выглядите! -  воскликнула  она  и,  быстро
подойдя к моей кровати, уронила на мой лоб поцелуй, легкий  и  холодный,
как  снежинка.  -  Я  и  не  надеялась,  что  увижу  вас  столь  успешно
выздоравливающим. Если бы мы только знали об этом, дядя Баркли, мы могли
бы привести с собой и мосье де Сен-Лаупа, ведь он просил нас об этом.
   - Верно, - согласился дядя, опускаясь на стул, поставленный для  него
Джуди Хоскинс. - Мосье просил меня передать вам привет от него, Роберт.
   После этого последовала небольшая пауза,  затруднительная  для  моего
дяди, но  не  для  меня,  слышавшего,  казалось,  удары  своего  сердца,
бьющегося в груди: Фелиция сидела напротив меня спокойная, прекрасная  и
безмятежная ко всему окружающему. Чтобы удержаться от взгляда на нее,  я
рассматривал Де Реца. Он уселся в ближайшем к девушке углу  и,  опершись
на передние лапы, держал свое большое  тело  почти  вертикально,  словно
демонстрируя, как высоко подняли его над своей животной сутью его  ум  и
смышленность. Его высунутый язык покачивался между рядами больших  белых
клыков, а глаза перемещались с девушки на меня с  выражением  обжигающей
силы.
   - Вы будете рады узнать, Роберт, что мои финансовые затруднения стали
менее острыми, - прервал наконец дядя свое молчание.
   - Пастор сказал мне,  что  вы  обнаружили  конфиденциальный  источник
кредита, сэр, - ответил я.
   Волнуясь, мой дядя становился привлекательным.
   - Да, да, конфиденциальный источник, - запнулся он.  -  И  я  доволен
этой своевременной возможностью сообщить вам об этом, так как после моей
смерти - а в моем возрасте, мой мальчик, смерть ходит рядом с  человеком
- фирма "Баркли и Баркли" станет  твоей  и  твоей  присутствующей  здесь
кузины.
   - И, я полагаю, мосье  де  Сен-Лаупа,  -  взорвался  я  с  чрезмерным
негодованием,  не  позволившем  мне  изобразить  некоторое  почтение   к
выставленным напоказ дешевым чувствам, ради которых он сделал  небольшую
паузу.
   - Ax! - взглянув на Фелицию,  воскликнул  он,  превращаясь  в  скучно
играющего актера. - Что касается  этого,  то  вы,  видимо,  располагаете
иной, нежели я, информацией. Но мосье де Сен-Лауп сам на прошлой  неделе
предложил мне оплатить в срок мои подлежащие погашению векселя на  сумму
в тридцать тысяч долларов, и по моей просьбе немедленно  сделал  это  на
десять тысяч.
   - И после этого вы уже не можете продолжать оставаться такой упрямой,
не так ли, кузина? -  внезапно  повернувшись  к  Фелиции,  спросил  я  с
презрительной усмешкой, за которой - да простит меня Бог  -  я  старался
спрятать свое унижение.
   - Смогла ли бы какая-нибудь девушка устоять против такого  очевидного
богатства и благородства поклонника,  кузен?  -  вздернув  свой  изящный
подбородок, возразила она. - Я  услышала  о  его  предложении  только  в
среду, и не смогла сделать больше, чем пообещать мосье де Сен-Лаупу дать
ему ответ сегодня вечером.
   - Я желаю вам всего того счастья, которое, несомненно, будет у вас, -
сказал я.
   - Ну, вот и прекрасно, - воскликнул дядя с добрым радостным  смешком.
-  Должен  сказать,  что  вы  галантны,  Роберт.  Ваши  слова   достойны
джентльмена! Мысль о том, как вы воспримите эти новости, признаюсь, была
причиной некоторой моей неловкости. Неосведомленный  о  состоянии  ваших
чувств, я боялся, однако...
   Находясь в таком волнении, дядя мог сказать и больше, но даже если бы
я  и  слушал  его,  то  в  этот  момент  я  забыл  бы  все  его   слова.
Неприступность его своенравного  недомыслия  заставили  Фелицию  и  меня
бросить друг на друга быстрые, полные изумления взгляды,  и  тотчас  все
мое существо запылало от восторга. Ибо в ее глазах, которые с момента ее
гордого возражения на мою насмешку были опущены, я вдруг увидел слезы, и
я понял, что радостный внешний вид  и  светящийся  взгляд  девушки  были
всего лишь игрой, исполненной ради дядиного спокойствия - факт,  который
только такой великий глупец, как я, мог не заметить с самого начала.
   - Вы, я думаю, позабыли другие наши новости, дорогой дядя, -  сказала
она, когда он в конце концов перестал выражать свое удовлетворение  моим
достойным поведением.
   - Ах, будь уверена,  -  воскликнул  дядя.  -  Все  наши  неприятности
близятся к концу. Волк, Роберт, ваш старый  враг,  выслеженный  в  своем
логове, мертв, мой мальчик - он застрелен фермером примерно в пятнадцати
милях отсюда.
   - Но не без последнего гротескного штриха, который характеризует  эту
тварь. Не забывайте об этом, дядя Баркли.
   - Гротескный штрих? Характеризует? Я не знаю, о чем  идет  речь,  моя
дорогая...
   - Я имею в виду черного козла, - прервала дядю Фелиция. - Около  двух
или трех недель назад, кузен Роберт, на берегу реки  было  найдено  тело
мертвого черного козла. Козел был обезглавлен, но его  голову  найти  не
смогли. И сейчас я назвала этот штрих гротескным, не так ли?  Я  имею  в
виду, что козел был не тронут, что  ни  одна  часть  его  туши  не  была
съедена.
   - Волк, - сказал  дядя,  -  ни  в  один  из  своих  набегов  на  наши
окрестности не занимался добычей съестного для себя.  Это  очевидно.  Он
был  убийцей,  убивающим  ради  простого  вожделения  к  крови.   Старые
переселенцы знакомы с таким типом волков.
   - Но не странно ли, сэр, - спросила Фелиция, - что не было известий о
набегах волка на овечьи стада или  о  его  проникновении  в  загоны  для
крупного скота у наших соседей? Очевидно, совершая  свои  набеги,  зверь
соблюдал строгий пост.
   - Во всяком случае, он нарушил свой пост, и очень действенно, на  той
ферме, владелец которой застрелил его, - ответил дядя. Но  я  признаюсь,
что не обратил особого внимания на этот обмен репликами. В моем сознании
всплыла та ночь, когда я находился в бреду.
   "Черный козел, Козел отпущения, черный Козел отпущения с  гор,  Спаси
это дитя..."
   Я слышал это не в бреду. Уэшти, с ее бедным невежественным сознанием,
действительно  совершила  надо  мной  обряд  заклинания.  Но  почему  ей
показалось, что мне необходимы ее заклинания?
   - Вы убеждены, что застреленное животное -  действительно  тот  самый
волк-убийца? - спросил я, обнаружив,  что  дядя  с  Фелицией  прекратили
разговор и смотрят на меня.
   - Мосье де Сен-Лауп не верит в это, - ответила Фелиция.
   - Но во Франции в королевских лесах  охота  на  дичь  была  для  него
забавой или чем-то вроде этого, - сказал дядя. - Мосье просто  не  может
представить себе, насколько невероятно, чтобы две таких твари  могли  бы
бегать где-то рядом друг с другом.
   Но после того, как мои визитеры ушли, после того, как  я  поужинал  и
Джуди оставила меня с зажженными свечами наедине с книгой, голова  козла
и причины, из-за которых Уэшти  решилась  использовать  ее,  заняли  мои
мысли. Нет, эти размышления не  казались  мне  бесцельными;  но  если  я
настойчиво удерживал на этом свое сознание, то,  по  крайней  мере,  тем
самым я отгонял от себя видения великолепия холодной красоты Фелиции или
- что еще хуже - ее наполненных слезами глаз. И вдруг, призвав на помощь
свою зрительную память, я увидел тот странный набор  предметов,  которые
были разложены в ту ночь на моем стеганом  покрывале:  небольшой  череп,
перекрещенные прутья, ярко горящие свечи; я увидел  и  другие  абсурдные
картины: небольшую кучку на полу дядиной конюшни перед денником Де Реца,
состоящую из костей, кусочков стали, цветных стекол,  клочьев  шерсти  и
венчающего весь этот холмик кровоточащей головы петуха. Я вспомнил вялые
извинения Томаса за этот неубранный мусор...  В  моей  памяти  всплыл  и
рассказ Фелиции об Уэшти, о которой среди ее родного племени  шла  слава
заклинательницы  духов:  и  мой  разум  нашел  ту  связь   между   двумя
феноменами,  которая  в  рассудке   более   праздном   могла   бы   быть
проигнорирована  как  чересчур   фантастическая   даже   для   случайной
мимолетной мысли.
   Не был ли оба раза громадный пес целью заклинаний Уэшти? Не  оказался
ли я в темном рассудке этой бедной негритянки  жертвой  дьявольских  сил
зла? И был ли то Де Рец, а не волк-убийца, повергший наш городок в ужас,
напавший на меня в роще около дома старого  Пита,  чудом  промахнувшийся
той полночью, когда мы с эсквайром Киллианом оказались в саду  скряги  и
убившего маленького бесцветного клерка  адвоката  на  тех  же  ступенях,
которые он запятнал кровью старика Армиджа? Не было ли все  это  твердым
убеждением гаитянки?
   Но если это так, то почему Уэшти не учитывает факт появления в  нашем
городке Де Реца не раньше чем через много дней после кровавого  убийства
старого Пита? Легкомысленно позволив этой экстравагантной идее  овладеть
моим воображением, я разрешил моим  мыслям  порезвиться.  Допуская,  что
громадная собака не имела никакого отношения ни к смерти  старого  Пита,
ни  к  убийству  Неро,  ни  к  преследованию  пастора  Сэквила,   ни   к
таинственному появлению волка за окном дядиной гостиной, я полагал,  что
Де Рец мог быть виновен лишь во всех остальных происшествиях -  если  бы
действительно было правдой то, что  собака  покидала  и  возвращалась  в
денник по своему желанию, минуя запертые на замок ворота и  закрытую  на
засов дверь в дядиной конюшне, как это утверждал старый Томас.
   Внезапно,  вопреки  законам  логического   мышления,   меня   обожгло
сожаление, что мне не удалось изучить следы на  снегу,  выпавшем  в  тот
вечер, когда я был свален с ног напавшим на меня волком. Не показали  бы
они, что Де Рец имел двойника,  незаметно  подкравшегося  к  нам  сзади,
когда я и Фелиция были целиком поглощены пылкой и  страстной  беседой?..
Куда, собственно говоря, исчез в тот вечер огромный пес,  не  заметивший
волка и даже не почуявший запаха его следов?  Уэшти,  как  я  догадался,
задавала  себе  этот  вопрос  и,  нескованная  границами   рационального
мышления, нашла на него легкий ответ. Поведение Де Реца, который вел нас
с адвокатом по следам волка на протяжении нескольких миль, было для нее,
вероятно, не более чем примером, подтверждающим его коварство.  И  вдруг
она явилась предо мной, словно материализованная  из  покойного  воздуха
моей комнаты моей попыткой проникнуть в ее сознание  и  желанием  понять
ход ее мыслей.
   Я не могу сказать, что, подняв глаза, я обнаружил ее рядом с собой. Я
думаю, что, погруженный в свои фантастические идеи, я просто  пристально
смотрел в пространство прямо перед собой. Я не услышал  ни  звука  и  не
почувствовал  ни  малейшего  движения.  Но  в  призрачной   раме   между
инкрустированными стойками моей кровати, темным  балдахином  и  стеганым
покрывалом, лежащим в моих ногах,  вдруг  появилась  в  своем  блестящем
тюрбане  и  повязанной  крест-накрест  поверх  платья   косынке   черная
гаитянка. Ее сильные руки были сложены  на  груди,  а  сверкающие  глаза
задумчиво устремлены на мое лицо.

Глава 11

СОВЕТ УЭШТИ

   Я пристально смотрел на  Уэшти  до  тех  пор,  пока  она  наконец  не
заговорила.
   - Генри и меня собираются прогнать отсюда,  м-р  Фарриер,  сэр;  и  я
осмелилась прийти сюда, чтобы попрощаться с вами, - произнесла она своим
низким глубоким голосом. И со звуками ее речи все  фантастические  идеи,
которые  я  связывал  с  ее  образом,  вдруг  показались   мне   вдвойне
абсурдными:  настолько  ее  манера  держать   себя   была   преисполнена
сдержанного внутреннего достоинства.
   - Да, сэр, - ответила она, увидев выражение удивления на моем лице, -
мосье де Сен-Лауп настаивает, что мы должны уйти, он  говорит,  что  нас
надо продать на Юг. Но мисс Фелицья не позволяет этого,  ни  за  что  не
позволяет. Она отправляет нас к своей кузине в Вирджинию,  отправляет  в
подарок. И я осмелюсь попросить  вас,  чтобы  вы  всегда  были  для  нее
хорошим другом, м-р Фарриер,  сэр,  что  бы  ни  произошло.  Что  бы  ни
произошло, - повторила она торжественно, как только я  собрался  сказать
ей несколько успокаивающих слов. - Никогда не делайте ничего, что  могло
бы помешать вам находиться рядом с мисс Фелицией, чтобы помочь  девушке,
когда ей понадобится рука, на которую можно опереться.
   - Но, Уэшти,  что  может  случиться  с  твоей  госпожой  такого,  что
заставило бы меня встать  на  ее  защиту?  -  сбитый,  с  толку  словами
гаитянки, смущенно спросил я.
   - Ваш гнев, сэр, ее и ваша гордость и ваше разбитое сердце.
   - Из-за ее замужества с мосье де Сен-Лаупом, ты это хотела сказать? -
вкладывая отвращение в свои слова, спросил я  ее  с  каким-то  свирепым,
ранящем сердце болезненным удовольствием.
   - Да, сэр. Это именно то, что я имею в виду. Только  всегда  помните,
что она делает не то, что хочет, а то, что должна совершить ради  своего
дяди, подобно тому, как отправляет к своей кузине нас с Генри.
   - Тогда, - сказал я,  -  я  буду  вынужден  подружиться  с  мосье  де
Сен-Лаупом, если я только хочу быть достаточно близко  к  ней,  чтобы  в
нужный момент оказать девушке помощь. Ты это имеешь в виду?
   - Да, сэр, подружитесь с ним. Как раз именно это я и хотела  сказать.
По крайней мере, будьте с ним дружны настолько, насколько  это  будет  в
ваших силах.
   - Я сомневаюсь, Уэшти, позволит ли мне француз быть его другом.
   - Он обязательно позволит вам это, м-р Фарриер, сэр, - ответила она с
горячей уверенностью. - Ему будет приятно дружить с вами, потому  что  в
этом случае вы часто будете видеть его рядом с мисс  Фелицией  и  до  их
свадьбы, и после того, как девушка выйдет за него замуж. Он  знает,  что
вы любите мисс Фелицию, он догадывается и о том, что она  любит  вас;  а
таким людям, как он, доставит большое удовольствие постоянно видеть ваше
несчастье и знать, что он может делать с девушкой все, что он захочет.
   - Но он должен знать, что и ты будешь несчастна, если будет несчастна
твоя госпожа, - возразил я. - И несмотря на это он изгоняет тебя.
   При этих словах облик ее резко изменился. Из глаз  исчезло  выражение
почти детской тоски, в то время как брови сошлись на переносице, а  губы
скривились в зловещей и беспощадной гримасе.
   - Он испугался меня. Мосье де Сен-Лауп боится меня. Я наслала на него
колдовские чары, м-р Фарриер, сэр, чары, которые не могут нанести  вреда
хорошему человеку, но поражают страхом душу злого существа.  И  он  этот
страх почувствовал. В молодости он  жил  на  Гаити,  поэтому,  когда  он
почувствовал страх, он понял, что на него насланы колдовские чары. И  он
стал искать вокруг себя и нашел то, что я  положила  под  его  порог.  И
очень сердитый и очень испуганный он пришел с этим к м-ру Баркли и  мисс
Фелиции и сказал, что  нас  следует  выгнать  из  дома,  потому  что  мы
оскорбили его тем, что лежало под его порогом.  И  если  м-р  Баркли  не
продаст нас на Юг, он должен будет  вернуть  деньги,  которые  мосье  де
Сен-Лауп дал м-ру Баркли.
   - И вы на самом деле наслали на него колдовские чары, Уэшти? Зачем?
   -  Чтобы  прогнать  его,  м-р  Фарриер,  сэр,  чтобы  он  не  мог   и
приблизиться к мисс Фелицья.
   - Ты также напустила колдовство и на его собаку, не так ли? - спросил
я, и был удивлен,  насколько  значительным  оказался  для  гаитянки  мой
простой вопрос. Она заметно вздрогнула, ее руки  пришли  в  лихорадочное
движение, глаза полыхнули горячим блеском, губы  раскрылись  -  но  лишь
затем,  чтобы  замкнуться  еще