жешь ему: или Омар - или никто.., никто
не будет моим мужем.
   - Омар бен Сайд? -  Синие  и  карие  глаза  с  пониманием  и  сочувствием
смотрели друг на друга, а на ресницах Тюркейи вдруг повисли слезинки.
   - Ты видела его? - с нетерпением спросила она.
   - Он тебе понравился?
   - Да, очень. - Лорна отерла слезы со щек девушки. -  Ведь  он  прекрасный
человек, так зачем же Касиму возражать против вашего брака?
   - Омар живет только на свое жалование и боится получить отказ от брата на
том основании, что я - единственная дочь эмира Сиди-Кебира.
   - Хорошо. - Улыбка у Лорны вышла смущенной.
   - Но Касим ведь тоже единственный сын эмира, однако же  это  не  помешало
ему жениться на мне.
   - Тут совсем другое дело. - Тюркейя  уныло  потупила  глаза.  -  Касим  -
мужчина, и ваши с ним дети унаследуют от него  все.  Если  же  мне  разрешат
выйти замуж за Омара, то у наших детей не будет ни титулов, ни почестей.
   - Зато у них будет  любовь,  -  ласково  сказала  Лорна.  -  Тюркейя,  не
сомневаюсь, что вы оба ошибаетесь насчет Касима, ведь  он  -  друг  Омара  и
наверняка не откажется видеть в нем брата. Я более чем уверена, что  ему  не
захочется принуждать тебя к браку с нелюбимым.
   - Но тебя же он принудил стать его женой! Ты сама  говорила,  Лорна,  что
его сердце тебе не принадлежит.
   То была  невыносимо  горькая  правда,  которую  душа  Лорны  отказывалась
признавать.
   - Нет, Тюркейя, но пусть хотя бы ты будешь счастлива,  -  твердо  заявила
она. - Я поговорю с Касимом и обещаю...
   Закончить ей не удалось, ибо  Тюркейя,  радостно  всплеснув  руками,  так
сжала ее в объятиях, что Лорна чуть не задохнулась.
   - Я поняла, с самой первой  минуты  поняла,  какое  у  тебя  великодушное
сердечко! И что мы подружимся - знала, а теперь  мы  -  сестры,  это  совсем
здорово!
   Лорна поцеловала  девушку  в  нежную,  юную  щечку,  чистую,  без  следов
косметики. Запах восточных благовоний, окутывавший Тюркейю, напомнил  Лорне,
что она вышла замуж в  арабскую  семью  и  теперь  должна  подчиняться  всем
здешним законам, распространявшимся и на нее как на жену принца.
   Она заставила себя улыбнуться.
   - Пойдем же к гостям. Неудобно заставлять их ждать.
   Женщинам новобрачная понравилась. С трогательным,  занятным  любопытством
они прикасались к ее волосам, лицу, не переставая сравнивать с цветочком.
   Заиграла цитра и барабаны; вся компания, рассевшись по диванам, принялась
пить кофе и лакомиться разнообразнейшими пирожными, печеньями и конфетами.
   Лорна - объект обсуждения и острот - сидела между ними, не  очень  хорошо
понимая, что они говорят. Потом внесли  огромное  блюдо  плова  с  кусочками
жареной ягнятины, цыплячьими грудками и абрикосами.
   Как новобрачной ей нельзя было ни к чему прикасаться руками, и  хохочущие
женщины наперебой совали ей в  рот  лучшие  кусочки,  словно  откармливаемой
индюшке. В другое время она тоже позабавилась бы с ними,  но  сейчас  думала
только о Касиме, принимавшем своих гостей-мужчин во дворе.
   Только около полуночи женщины, высоко поднимая зажженные свечи, проводили
ее в спальню. Там уже были разбросаны амулеты от  сглаза  и  злых  духов,  а
около брачной постели на столике были приготовлены финики и  молоко.  Старая
Кейша помогла Лорне раздеться, ибо жениха  следовало  встречать  без  всяких
украшений.
   - Лелла немножко бледна, - шептала Кейша. - Конечно, день свадьбы -  день
испытаний. Помню, и госпожа моя Елена  тоже  волновалась  в  первую  брачную
ночь.
   Лорна вздрогнула; взгляд ее упал на шелковую сорочку,  туманным  облачком
лежавшую на вышитом покрывале.
   - Была ли счастлива госпожа Елена в браке? - наконец задала она  мучивший
ее вопрос. Кейша долго не отвечала, а потом тихо произнесла:
   - Госпожа привыкла к здешней жизни. Потом явились утешения...
   - Вы имеете в виду рождение сына, Касима?
   - Да, лелла, конечно, я имею в виду рождение сиди Касима.
   - Наверное, он был прелестным ребенком. - Пальцы  Лорны  мяли  прозрачную
сорочку. - И мать, должно быть, баловала его?
   - Сынок был радостью госпожи Елены, а еще больше  -  гордостью  господина
эмира.
   - Касим - единственный сын?
   - Да, лелла, только одного сына  послал  эмиру  Аллах,  чтобы  было  кому
передать алый плащ.
   Оставшись наконец-то одна, Лорна безостановочно расхаживала по освещенной
спальне. За закрытыми дверями еще слышались звуки  продолжающегося  веселья,
потом вдруг все стихло, и с громко бьющимся сердцем Лорна поняла, что ее муж
вот-вот появиться здесь.
   Запахнув поплотнее легкий халатик, она забилась в  угол,  чувствуя  себя,
как и тогда , в шатре, пойманной птичкой. Только бы он пришел  с  любовью  в
сердце, пусть даже и яростной!..
   Дверь распахнулась, и появился Касим, замерев на секунду в  рамке  двери,
прежде чем  закрыть  ее  за  собой.  Он  переоделся  в  роскошный  халат  из
шафранового  шелка,  из-под  которого  виднелась  кремового  цвета  шелковая
рубашка. Рукава халата украшала золотая  кайма,  а  белоснежный  тюрбан  был
обвязан золотым шнуром. На ногах были красивые желтые туфли.  Касим  походил
на прекрасного принца из "Тысячи и одной ночи".
   Лорна напряженно смотрела на него огромными  синими  глазами.  Сердце  ее
горело в пламени любви и страха. Теперь он  -  муж,  и  ей  никогда  еще  не
приходилось быть настолько в его власти.
   Его взгляд блуждал по ней .. И тут, измотанную событиями  минувшего  дня,
силы окончательно оставили ее; перед глазами все поплыло... Лорна  упала  бы
там, где стояла, если бы  Касим  в  один  прыжок  не  оказался  рядом  и  не
подхватил ее на руки. Положив на постель, сам сел около,  поглаживая  нежные
побледневшие щеки.
   - Бедная малышка, - шептал он, - трудновато тебе пришлось, да?
   Широкие плени нависли над нею, пойманной в ловушку и этой любовью, и этим
браком, который не сегодня-завтра может прекратиться.
   - Так вот, значит, что ты имел в виду прошлой ночью,  -  хриплым  шепотом
сказала она. - Публичное покаяние. Женитьба по желанию эмира.
   - Отчасти да, Лорна, - признался Касим, и на секунду печаль разделила их,
словно  темным  крылом.  -  Вчера  ночью  эта  идея  могла  показаться  тебе
неприемлемой, если бы я не удержался и рассказал. К тому же по моей вине  на
твою репутацию пала тень... Зато теперь ты носишь одно из самых  почетных  и
известных имен в этой части света.
   Лорна во все глаза смотрела на него, как бы вбирая в себя каждую черточку
смуглого красивого лица, освещенного янтарным светом. Это любимое до дрожи в
сердце лицо, это сильное гибкое тело.., так близко.., и так безмерно далеко;
перекинуть мост между их сердцами под силу лишь одной взаимной любви.
   - Говорят, арабу, чтобы развестись с нелюбимой женой,  достаточно  одного
слова <Это слово - талак Произнесенное мужем трижды  в  присутствии  жены  и
кади (судьи), оно освобождает мужа о г уз брака Согласия жены  при  этом  не
требуется.>.
   - Ты хочешь, чтобы я сказал его, Лорна, и отпустил тебя  обратно  в  твой
мир?
   - Мой мир? - Она горько улыбнулась. - Ты подарил мне  пустыню  и  показал
дорогу к звездам. Открыл для меня свет, а теперь хочешь снова  ввергнуть  во
тьму?
   - Ты так сильно полюбила пустыню? - С затаенным блеском  в  глазах  Касим
укачивал ее на руке.
   - Что же произошло с твоим мятежным сердечком? Ведь всего несколько  дней
назад ты пыталась сбежать и от меня, и от того самого света и тех  пустынных
звезд, что открылись тебе. Если бы не буря, твой побег удался бы... А теперь
ты уверяешь меня, что хочешь остаться. Лорна, девочка моя, ты  действительно
хочешь остаться моей женой?
   Ее глаза смотрели робко, а щеки покрыл румянец смущения.
   - Мсье, вы лишаете меня преимущества.
   -  Ты  хочешь  сказать,  что  стесняешься  спросить  прямо,  желаю  ли  я
оставаться твоим мужем?
   - Было бы замечательно,  если  б  ты  пожелал  этого.  -  Лорна  все-таки
набралась храбрости; глядя прямо в желтые глаза и ощущая восхитительную силу
его рук, она подавила остатки совершенно не нужной теперь гордости.  -  Я  -
твоя теперь, Касим. Хочешь - бери меня, хочешь - бросай.
   - Моя? - Он  с  силой  прижал  ее  к  себе,  причинив  боль,  сладостную,
счастливую боль. - Mon amour adoree <Обожаемая  любовь  моя!  (фр.)>!  Ангел
мой! Прекрасная, нежная возлюбленная моя! Твоя доброта  победила  дьявола  в
моем сердце. Любовь моя, жизнь моя, свет очей моих! Я с самой первой  минуты
понял это, вот и пришлось похитить тебя, чтобы не потерять навсегда. И потом
-  приручать  и  покорять  той,  своей,  пустыней,   утренними   прогулками,
страстными рассветами и серебристыми ночами...
   А теперь ты, мой  золотисто-синий  цветок,  и  сама  стала  частью  всего
этого...
   Касим замолчал и зарылся лицом в ее волосы.
   - Я так страстно жаждал твоей любви, так стыдился  за  свое  высокомерие!
Любишь ли? Простишь ли, что похитил тебя? Ты тогда показалась мне прекрасным
сновидением, и я просто не мог позволить себе проснуться, а тебе -  растаять
легким облачком, как всем снам... Понимаешь?
   - Ах, Касим! - Лорна что было сил прижала к себе  эту  гордую  голову  на
крепкой шее, голову, никогда ни перед кем  не  склонявшуюся,  и  вот  теперь
склоненную ей на грудь. - Я поняла, что люблю тебя, во время песчаной  бури.
Ты говорил тогда, что мы можем умереть, погребенные навечно, в объятиях друг
друга. И я вдруг поняла, что лучше смерть, чем разлука с тобой, Касим.
   Она выдохнула его имя, а он губами словил и выдох, и свое имя, и ее губы;
поцелуй был так пронзительно сладостен, что у нее зашлось сердце.
   - Наш брак станет настоящим, Лорна, честным,  без  всяких  тайн  друг  от
друга, и будет длиться до самой нашей смерти.
   - А у тебя есть  тайны,  Касим?  -  Она  тихо  рассмеялась,  ибо  в  этот
восторженный момент понимала  лишь,  что  он  любит  ее  и  держит  в  своих
объятиях, и только  это  имело  сейчас  значение.  Лорна  уже  не  была  той
льдинкой, что в саду в  Рас-Юсуфе  насмехалась  над  любовью.  Она  таяла  в
сильных руках Касима. Он все-таки растопил ее, этот пустынный житель...
   - Да, дорогая. Я должен кое-что рассказать тебе.  -  Он  поцеловал  ее  в
глаза и достал сигарету из коробочки, лежавшей на столике у  постели.  Лорна
молча, с бьющимся сердцем наблюдала, как Касим прикуривает. Что же он  хочет
рассказать? Что до  встречи  с  нею  кого-то  любил?  Конечно,  она  проявит
снисходительность, но как же хочется надеяться, что это не так.
   Несколько минут он молча курил, словно стараясь привести мысли в порядок,
а Лорна впервые обратила внимание на огромный букет синего жасмина  в  вазе,
благоухание которого смешивалось с дымом сигареты. На глаза попался  портрет
мальчика в серебряной рамке, стоявший на низком бюро. Волосы у мальчика были
черные и кудрявые, а глаза веселые, лукавые; он напомнил ей детей,  игравших
на парижских бульварах.
   Касим заметил, что она рассматривает портрет, и улыбнулся.
   - Мне было около десяти, когда маман велела сделать эту фотографию.
   - Как бы мне хотелось узнать тебя мальчиком, - смущенно произнесла Лорна.
   - Гораздо интереснее узнать меня мужчиной, дорогая. - Он улыбнулся так же
многозначительно, как и во дни их пребывания в  пустыне.  -  Надеюсь,  маман
оттуда, с небес, видит, какую прекрасную и добрую жену я нашел.
   - А есть  другое,  арабское,  слово,  обозначающее  мать?  -  Лорна  была
заинтригованна.
   - Конечно есть, но я никогда его не произносил. Едва я научился говорить,
как мама попросила меня называть ее маман.
   - А почему, Касим? - Лорна смотрела на  него  любящими  глазами  женщины,
знающей, что и сама любима. - Она никогда не говорила, почему?
   - Думаю, хотела сказать. - Сквозь дым, окутывающий  худое,  бронзовое  от
загара лицо, матово мерцали задумчивые желтые глаза. Они с нежность и  жадно
рассматривали Лорну, такую юную,  маленькую,  хрупкую  на  широкой  арабской
постели, с глазами такими же  синими,  как  благоухавший  вокруг  жасмин,  и
припухшими губами, полураскрытыми для его жарких, всепоглощающих поцелуев.
   Вдруг Касим схватил ее руку, поднес к губам и, словно настоящий  француз,
принялся целовать каждый пальчик.
   - Именно по настоянию матери я выучил и испанский и французский. Она вела
дневник, и после ее смерти прочесть его смог только  я.  Некоторые  страницы
пришлось вырвать и сжечь... В них  раскрывалась  тайна,  которой  она  могла
поделиться только со мной. А теперь я хочу поделиться ею и с  тобой,  Лорна,
потому что ты любишь меня и хочешь  остаться  моей  женой.  Лорна  удивленно
смотрела на него.
   - Я думала,  ты  хочешь  рассказать  мне,  что  любил  кого-то  до  нашей
встречи...
   - Девушек? - Он вздернул бровь. - Да, в студенческие годы в Париже у меня
были девушки. С  ними  было  весело  и  приятно,  но  сердца  моего  они  не
затронули. Я любил пустыню... И она была для  меня  главной  и  единственной
женщиной, пока в мою жизнь  не  вошла  ты,  синеглазая,  солнечноволосая,  с
характером, как у самой пустыни.
   - Неужели ни одна прелестная арабская девушка ни разу не привлекла твоего
царственного взгляда?
   - поддразнила Лорна. Ответная улыбка была чуть странной.
   - Что ж, некоторые из них очень милы,  например,  Тюркейя,  но  по  своим
внутренним побуждениям я, кажется, всегда был французом, а это...
   - Французом? - воскликнула Лорна.
   - Да, - Касим сжал ее пальцы. -  Моим  отцом  был  не  эмир,  а  француз,
приехавший в Сиди-Кебир через год после того, как мать  вышла  замуж.  Слова
прозвучали, словно удар грома, и в  воцарившейся  потом  тишине  Лорна  даже
слышала биение своего сердца. Она  уставилась  на  Касима  синими,  безмерно
удивленными глазами... А за окнами,  в  дворцовом  саду,  пел  соловей;  его
чарующий голос лился прямо в душу...
   - Пожалуйста, - прошептала она, - расскажи мне все.
   Касим опустил голову, словно даже Лорне ему нелегко было  рассказывать  о
тайне, которую он прочел в дневнике матери.
   - Этот человек приехал  сюда  из  La  belle  France  <Прекрасной  Франции
(фр.).>. Мать, вынужденная вести жизнь замкнутую, чуждую для  нее,  была  не
слишком-то счастлива, и приезжий француз немного развлек ее. Он  был  молод,
образован,  а  здесь  собирался  изучать  старинные   пергаментные   свитки,
найденные в одном из дворцовых подвалов. Обаятельный юноша, он напоминал  ей
о том мире, который она оставила, выйдя замуж за эмира.  Вскоре  в  дневнике
появилась виноватая запись о счастье, испытываемом ею в обществе Жюстена.
   Касим поднял голову  и  многозначительно  взглянул  в  широко  раскрытые,
внимательные синие глаза Лорны.
   - Эмир  почти  все  время  занимался  государственными  делами,  а  когда
все-таки уделял минутку своей молодой  жене,  то  обращался  с  нею,  как  с
котенком, которого можно ласкать, но делится своей внутренней жизнью даже не
приходит в голову.
   Жюстен был совершенно другим. Он обсуждал с нею свою работу,  рассказывал
о странах,  где  побывал.  Немудрено,  что  их  дружба  вскоре  переросла  в
преступную страсть.
   Касим вздохнул и погладил кольцо с сапфиром на руке Лорны.
   - "Птичка" играла с огнем. Она отваживалась принимать этого человека даже
здесь, в этих самых покоях. Конечно, ей  ведь  было  так  одиноко,  а  он  -
обаятелен и молод... Но дни их любви оказались сочтены: в  положенное  время
Жюстен закончил свою работу и уехал. Мать старалась  забыть  его,  но  скоро
поняла, что у нее будет ребенок - от Жюстена, а не от мужа!
   Касим прервал свое повествование, а Лорна снова почти ощутила присутствие
здесь, в этой самой комнате, и его матери и  чувств,  охвативших  ее,  когда
выяснилось, что их с французом любовь оказалась не бесплодной. Красавица,  с
длинными черными волосами до талии, должно быть металась по этой комнате, не
сожалея, разумеется, о любви, подаренной  Жюстену,  но  страшась  за  судьбу
ребенка - его ребенка.
   - Какое-то время она, наверное, была в ужасе, - продолжал  Касим  низким,
проникновенным голосом. - Но  эмир  безумно  хотел  ребенка  и,  к  великому
счастью, никогда не заподозрил,  что  его  Елена  была  ему  неверна.  Он  с
восторгом узнал о рождении сына. Кейша рассказывала, что я родился  крупным,
крикливым, черноволосым младенцем. Меня положили на руки эмиру, он вышел  на
балкон и с гордостью показал своему народу наследника... Странно, Лорна,  но
арабы всегда любили меня, да и я ощущал их своим родным племенем. Как и они,
я любил палящее солнце, горячих лошадей, бешеную скачку  по  пустыне,  когда
ветер в лицо. Знаю, мать собиралась поведать мне тайну  моего  рождения,  но
скоропостижно умерла, когда мне было тринадцать лет. Я один смог прочесть ее
дневник,  найденный  среди  прочих  вещей.  Касим  смотрел  ей  в  глаза  не
отрываясь.
   - Эмир болен, возможно, при смерти, и теперь уже поздно рассказывать  ему
правду. А я все равно буду выказывать ему сыновнюю  любовь  и  выполню  свой
сыновний долг. Он нуждается во мне, надеется передать  свои  государственные
дела, и наши узы  невозможно  разорвать  тайной,  которой  столько  же  лет,
сколько и мне. Думаю, Кейша догадывалась обо всем, но она слишком любила мою
мать, чтобы хоть намеком выдать ее. Лорна?..
   Вместо ответа она наклонилась и поцеловала его в губы,  словно  запечатав
навеки тайну, теперь уже общую для них.
   - Я люблю тебя, Касим. И последую за тобой туда, куда поведет нас судьба.
   Он обхватил Лорну и с неистовой силой прижал к сердцу. Глядел, и в глазах
разгоралось пламя.
   - В Сиди-Кебире говорят, что ты похожа на жемчужину. Как  же  они  правы,
дорогая. Жемчужина пустыни... Мне всегда казалось,  что  я  звал  тебя,  что
найду здесь, и вот ты откликнулась. Как думаешь, не мой ли зов ты слышала?
   - Да, Касим, я слышала его сердцем. - Лорна опустила голову ему на плечо,
вдыхая запах табака, всегда напоминавший ей об отце. - Помнишь белый цветок,
что выпал у меня из кармана? Ты еще пришел в ярость, когда я сказал, что его
подарил мне любимый человек. То был мой отец. Он долго жил в домике в оазисе
Фадна, а после его смерти я решила поехать к этому дому. Он  оказался  почти
разрушенным, не осталось ничего, кроме  стены,  на  которой  цвели  какие-то
белые цветы. Я сорвала один, и он был моей единственной радостью в ту первую
ночь в твоем шатре. Я так боялась тебя...
   - Ангел мой. - Касим зарылся лицом в ее волосы. - Никогда больше не бойся
меня!
   - Нет, я всегда буду тебя бояться - немножко,  самую  малость.  -  И  она
серебристо рассмеялась, обдав его шею теплым дыханием. -  Иногда  ты  можешь
выглядеть таким свирепым, мой  пустынный  возлюбленный.  Касим  взглянул  ей
прямо в глаза и улыбнулся их незамутненной синеве.
   - Думаю, нам предстоит борьба, - шепнул он, склоняясь  к  ее  уху,  -  но
потом - всегда поцелуй.
   Лорна тоже улыбнулась, и черные волосы перемешались с золотыми... Соловей
пел в саду, где на стене звездами сиял в лунном свете  синий  жасмин.  Лорне
уже никуда не хотелось убегать из объятий своего  пустынного  возлюбленного.
Никогда больше не знать им одиночества. Они искали и нашли свои золотые сады
- сады любви.