след за ними барон и, наконец,  запыхавшаяся
и перепуганная маменька.
   Жанну уложили, и она сразу же умышленно закрыла глаза, чтобы не гово-
рить и подумать на свободе.
   Мать и тетка ухаживали за ней, хлопотали вокруг нее, спрашивали напе-
ребой:
   - Ты меня слышишь, Жанна, крошка моя Жанна?
   Она притворилась, что не слышит, и не отвечала; но она отлично  заме-
тила, что день подходит к концу. Настала ночь. У ее  постели  расположи-
лась сиделка и время от времени подносила ей питье.
   Она пила покорно, но не спала ни минуты; она мучительно думала,  при-
поминала то, что от нее ускользало, как будто в памяти у  нее  образова-
лись провалы, большие пустоты, где события не отпечатались совсем.
   Мало-помалу, после долгих  стараний,  она  восстановила  все  обстоя-
тельства.
   И она стала обдумывать их с неотступным упорством.
   Раз маменька, тетя Лизон и барон приехали,  значит,  она  была  очень
больна. Но как же Жюльен? Что он сказал? Что знали родители?  А  Розали?
Где была она? А главное, что делать? Что делать? Ее осенила мысль -  уе-
хать с отцом и маменькой в Руан и жить там по-прежнему. Она будет вдовой
- вот и все.
   После этого она стала прислушиваться к тому, что говорили вокруг, по-
нимала все отлично, радовалась, что снова вполне владеет  рассудком,  но
хитрила, терпеливо выжидая.
   Наконец вечером, оставшись наедине с баронессой, она тихонько  оклик-
нула ее:
   - Маменька!
   Собственный голос удивил ее, показался ей чужим.  Баронесса  схватила
ее руки:
   - Жанна, девочка моя дорогая, дочка моя, ты меня узнаешь?
   - Да, да, маменька, только не плачь. Нам предстоит длинный  разговор.
Жюльен сказал тебе, почему я убежала тогда по снегу?
   - Да, голубка моя, у тебя была жестокая и очень опасная горячка.
   - Это неверно, мама, горячка была потом, а сказал он тебе, что вызва-
ло эту горячку и почему я убежала?
   - Нет, родная моя.
   - Потому что я застала Розали у него в постели.
   Баронесса решила, что она снова бредит, и нежно погладила ее.
   - Спи, моя милочка, успокойся, постарайся заснуть.
   Но Жанна не сдавалась:
   - Я сейчас в полном сознании, мамочка, не думай, что я заговариваюсь,
как все эти дни. Как-то ночью мне сделалось нехорошо, и я пошла  позвать
Жюльена. Он лежал в постели с Розали. Я от горя потеряла голову и  побе-
жала по снегу, чтобы броситься с обрыва.
   Но баронесса все твердила:
   - Да, голубка моя, ты была очень больна, очень, очень больна.
   - Да нет же, мама, я застала Розали в постели Жюльена, и  я  не  хочу
больше жить с ним. Ты увезешь меня обратно в Руан.
   Помня наставления доктора не перечить Жанне ни в чем, баронесса отве-
тила:
   - Хорошо, родная.
   Но больная начала раздражаться:
   - Я вижу, ты мне не веришь. Пойди позови папу, он скорей поймет меня.
   Маменька поднялась с трудом, взяла обе свои палки, вышла, волоча  но-
ги, и вернулась спустя несколько минут вместе с бароном, который поддер-
живал ее.
   Они сели около кровати, и Жанна сразу же заговорила. Потихоньку, сла-
бым голосом, она  с  полной  ясностью  описала  все:  странный  характер
Жюльена, его грубость, скаредность и, наконец, его измену.
   Когда она кончила, барону было ясно, что она не бредит, но он сам  не
знал, что думать, что решить, что отвечать.
   Он нежно взял ее за руку, как в детстве, когда убаюкивал ее сказками.
   - Послушай, дорогая, надо действовать осторожно. Не будем торопиться,
постарайся терпеть мужа до тех пор, пока мы примем решение... Обещаешь?
   - Постараюсь, но только я здесь не останусь жить, когда буду здоровая
- прошептала она.
   И еще тише спросила:
   - А где теперь Розали?
   - Ты ее больше не увидишь, - ответил барон.
   Но она настаивала:
   - Я хочу знать, где она?
   Он принужден был сознаться, что она еще здесь, в доме, но уверил, что
скоро ее не будет.
   Выйдя от больной, барон, возмущенный, уязвленный  в  своих  отцовских
чувствах, отправился к Жюльену и начал напрямик:
   - Сударь, я пришел спросить у вас отчета о вашем поведении в  отноше-
нии моей дочери. Вы изменили ей с ее горничной, что недостойно вдвойне.
   Но Жюльен разыграл невинность, с жаром отрицал все, клялся,  божился.
Да и какие они могли предъявить доказательства? Ведь Жанна  была  невме-
няема, недаром она только что перенесла воспаление мозга  и  в  приступе
беспамятства, в самом начале болезни, среди  ночи  бросилась  бежать  по
снегу. И как раз во время этого приступа, когда она бегала полуголой  по
дому, она якобы видела в постели мужа свою горничную!
   Он возвышал голос, он грозил судом, страстно возмущался. И барон сме-
шался, стал оправдываться, попросил прощения и протянул свою благородную
руку, которую Жюльен отказался пожать.
   Когда Жанна узнала ответ "мужа, она не рассердилась и только сказала:
   - Он лжет, папа, но мы в конце концов заставим его сознаться.
   В течение двух дней она была молчалива и сосредоточенно размышляла.
   На третье утро она пожелала видеть Розали.  Барон  отказался  позвать
горничную наверх, заявив, что ее тут больше нет. Жанна ничего не  хотела
слышать, она твердила:
   - Тогда пусть пойдут к ней на дом и приведут ее.
   Она уже начала раздражаться, когда появился  доктор.  Ему  рассказали
все, чтобы он рассудил, как быть. Но Жанна вдруг  расплакалась,  страшно
разволновалась и почти кричала:
   - Я хочу видеть Розали! Слышите, хочу!
   Тут доктор взял ее за руку и сказал ей вполголоса:
   - Сударыня, успокойтесь, всякое волнение для вас опасно: ведь вы  бе-
ременны.
   Она оцепенела, точно громом пораженная; и  сразу  же  ей  почудилось,
будто что-то шевелится в ней. Она не проронила больше ни слова, не  слу-
шала даже, что говорят вокруг, и думала о своем. Всю ночь она не сомкну-
ла глаз, ей не давала спать странная и новая мысль, что вот тут, внутри,
у нее под сердцем живет ребенок; ей было грустно и жалко, что он  -  сын
Жюльена; ее тревожило, пугало, что он может быть похож на отца.
   Рано утром она позвала барона.
   - Папенька, я приняла твердое решение; мне нужно  все  знать,  теперь
особенно; понимаешь - нужно, а ты знаешь, мне нельзя перечить в моем те-
перешнем положении. Так вот слушай. Ты пойдешь за  господином  кюре.  Он
мне необходим, чтобы Розали говорила правду. Как только  он  придет,  ты
велишь ей подняться сюда и сам будешь тут вместе с маменькой. Но,  глав-
ное, постарайся, чтобы Жюльен ни о чем не догадался.
   Час спустя явился священник, он еще разжирел и пыхтел не  меньше  ма-
меньки. Когда он уселся возле кровати в кресло, живот отвис у него между
раздвинутых ног; начал он с шуток,  по  привычке  утирая  лоб  клетчатым
платком:
   - Ну-с, баронесса, сдается мне, мы с вами не худеем. На  мой  взгляд,
мы друг друга стоим.
   Затем он повернулся к постели больной:
   - Хе-хе! Что я слышал, молодая дамочка? Скоро у нас будут новые крес-
тины? Хо-хо-хо! И уж теперь крестить придется не лодку, а  будущего  за-
щитника родины, - окончил он серьезным тоном, но  после  минутного  раз-
думья добавил, поклонившись в сторону баронессы: - А то, может быть, хо-
рошую мать семейства, вроде вас, сударыня.
   Но тут открылась дверь в дальнем конце комнаты. Розали, перепуганная,
вся в слезах, упиралась и цеплялась за косяк, а  барон  подталкивал  ее.
Наконец он рассердился и резким движением втолкнул ее в  комнату.  Тогда
она закрыла лицо руками и стояла, всхлипывая.
   Жанна, едва увидев ее, стремительно выпрямилась и села, белая как по-
лотно, а сердце у нее колотилось так бешено, что от ударов его приподни-
малась тонкая рубашка, прилипшая к влажной коже. Она не могла  говорить,
задыхалась, с трудом ловила воздух. Наконец она выдавила из себя  преры-
вающимся от волнения голосом:
   - Мне... мне... незачем... тебя спрашивать... Достаточно  видеть  те-
бя... видеть... как... тебе стыдно передо мной.
   Она остановилась, потом, отдышавшись, продолжала:
   - Но я хочу знать все... все. Я позвала господина кюре, чтобы это бы-
ло, как на исповеди. Понимаешь?
   Розали не шевелилась, только из-под ее стиснутых рук вырывались приг-
лушенные вопли.
   Барон, потеряв терпение, схватил ее руки, гневно отвел их  и  швырнул
ее на колени перед кроватью:
   - Говори же... Отвечай!
   Она лежала на полу в той позе, в какой  принято  изображать  кающихся
грешниц: чепец съехал набок, фартук распластался по паркету, а лицо  она
снова закрыла руками, как только высвободила их.
   Тут к ней обратился кюре:
   - Слушай, дочь моя, что у тебя спрашивают, и отвечай. Зла тебе  никто
не желает; от тебя только требуют правды.
   Жанна перегнулась через край кровати и смотрела на нее. Потом  сказа-
ла:
   - Верно это, что ты была в постели Жюльена, когда я вошла?
   Розали простонала сквозь прижатые к лицу руки:
   - Да, сударыня.
   Тут расплакалась баронесса, громко всхлипывая и вторя судорожным  ры-
даниям Розали.
   Жанна, не спуская глаз с горничной, спросила:
   - Когда это началось?
   - С первого дня, - пролепетала Розали.
   Жанна не поняла.
   - С первого дня... Значит... значит... с весны?
   - Да, сударыня.
   - С первого дня, как он вошел в этот дом?
   - Да, сударыня.
   Жанна торопливо сыпала вопросами, как будто они душили ее:
   - Но как же это случилось? Как он заговорил об этом? Как он взял  те-
бя? Что он тебе сказал? Когда же, как ты уступила? Как ты могла уступить
ему?
   И Розали на этот раз отвела руки, в  лихорадочной  потребности  гово-
рить, высказаться.
   - Почем я знаю! Как он в первый раз здесь обедал, так и пришел ко мне
в комнату. А до того спрятался на чердаке. Кричать я не  посмела,  чтобы
огласки не вышло. Он лег ко мне в кровать; я себя не помнила; он и  сде-
лал со мной, что хотел. Я смолчала, потому что очень он мне приглянулся!
   Жанна прервала ее криком:
   - А ребенок... ребенок, значит, у тебя... от него?
   - Да, сударыня, - сквозь рыдания ответила Розали.
   После этого обе замолчали.
   Слышны были только всхлипывания Розали и баронессы.
   Потрясенная Жанна почувствовала, что и у нее глаза наполнились слеза-
ми; капли беззвучно потекли по щекам. У ее ребенка и ребенка горничной -
один отец! Гнев ее утих. Она была  охвачена  мрачным,  тупым,  глубоким,
безмерным отчаянием.
   Наконец она заговорила совсем другим голосом, хриплым от слез,  голо-
сом плачущей женщины:
   - А после того как мы вернулись... оттуда...  из...  из...  путешест-
вия... когда он пришел к тебе снова?
   Горничная, совсем припав к полу, пролепетала:
   - В первый... в первый же вечер пришел.
   Каждое слово клещами сжимало сердце Жанны. Значит, в первый же  вечер
после возвращения в Тополя он бросил ее для этой девки.  Вот  почему  он
оставлял ее по ночам одну!
   Теперь она знала достаточно и больше ничего не  желала  слышать.  Она
крикнула:
   - Ступай, ступай прочь!
   Розали, подавленная вконец, не шевелилась, и Жанна позвала на  помощь
отца:
   - Уведи, убери ее.
   Но тут кюре, не сказавший еще ни слова, счел  своевременным  вставить
небольшое нравоученье:
   - То, что ты сделала, дочь моя, весьма и весьма дурно; господь бог не
скоро простит тебя. Вспомни, что тебе уготован ад,  если  ты  не  будешь
впредь вести себя благонравно. Теперь у тебя есть ребенок,  значит,  на-
добно остепениться. Хозяйка твоя, баронесса, поможет тебе, и  мы  найдем
тебе мужа...
   Он говорил бы еще долго, но барон снова схватил Розали за плечи, под-
нял ее, доволок до двери и вышвырнул в коридор, как мешок.
   Когда он вернулся, он был бледнее  своей  дочери,  а  кюре  продолжал
разглагольствовать:
   - Что поделаешь? Все они такие в здешних местах Просто горе одно,  но
сладить с ними никак невозможно, и опять-таки надо иметь снисхождение  к
слабостям человеческой природы. Поверите ли,  сударыня,  каждая  сначала
забеременеет, а потом уж замуж выходит. - Он добавил с  улыбкой:  -  Это
вроде как бы местный обычай. - И переходя на возмущенный тон: - Даже де-
ти берут пример со старших. Ведь сам я в прошлом году застал на кладбище
двух конфирмантов, мальчика и девочку! Я говорю родителям, а они  мне  в
ответ: "Что поделаешь, господин кюре, не мы их этим пакостям  учили,  не
нам их и отучать!" Вот так-то, сударь! И горничная ваша  не  отстала  от
других...
   Но барон, весь дрожавший от раздражения, прервал его:
   - Она? Мне до нее дела нет! Меня Жюльен возмущает. Он поступил подло,
и я увезу от него свою дочь.
   Он шагал по комнате,  кипя  от  негодования  и  взвинчивая  себя  все
сильнее:
   - Он подло обманул мою дочь! Слышите, подло! Негодяй, мерзавец, разв-
ратник! Я все ему в лицо выскажу,  я  ему  пощечин  надаю,  я  его  убью
собственными руками.
   Священник, медленно заправляя себе в нос  понюшку  табаку,  обдумывал
подле плачущей баронессы, как ему выполнить свою миссию миротворца;  те-
перь он вмешался.
   - Постойте, сударь, между нами будь сказано,  он  поступил,  как  все
поступают. Много вы видели верных мужей? - И он добавил  с  простодушным
лукавством: - Сами вы тоже, я поручусь, пошалили в свое время. Ну,  соз-
навайтесь положа руку на сердце, правду я говорю?
   Барон, пораженный, остановился перед священником, а тот продолжал:
   - Ну да, и вы поступали, как другие. Может статься, и  вам  случалось
поблудить с такой вот служаночкой. Говорю я вам, все  так  поступают.  А
жену свою вы от этого не меньше холили и любили, так ведь?
   Барон застыл на месте, он был потрясен.
   Ведь это правда, черт побери, что и он  поступал  так,  и  даже  час-
тенько, всякий раз, когда мог; и супружеского очага он  тоже  не  щадил;
перед смазливыми горничными жены не мог устоять! И что же, он из-за это-
го - подлец? Почему же он так строго судит поведение Жюльена, когда свое
собственное ни на миг не считал преступным?
   А у баронессы хотя еще не просохли слезы, но при воспоминании о  муж-
ниных проказах на губах мелькнула тень улыбки, ибо она была из тех  сен-
тиментальных, чувствительных и благодушных натур, для  которых  любовные
дела - неотъемлемая часть существования.
   Жанна без сил лежала на спине, вытянув руки, и, глядя в пространство,
мучительно думала. Ей вспоминались слова Розали, которые ранили ей  душу
и, точно бурав, впивались в сердце: "Я смолчала, потому что очень он мне
приглянулся".
   Ей он тоже приглянулся; и только из-за этого она отдалась ему, связа-
ла себя на всю жизнь, отрезала пути всем другим надеждам,  всем  возмож-
ностям, всему тому неизвестному, чем богат завтрашний день. Она ринулась
в этот брак, в эту бездонную пропасть, и вот очнулась в  таком  горе,  в
такой тоске, в таком отчаянии, и все потому, что он  приглянулся  и  ей,
как Розали!
   Дверь распахнулась от яростного толчка. Появился взбешенный Жюльен Он
встретил на лестнице всхлипывающую Розали, понял, что  тут  против  него
строят козни, что горничная, вероятно, проболталась, и пришел узнать. Но
при виде священника он остановился как вкопанный
   Дрожащим голосом, но с виду спокойно, он спросил:
   - Что это? Что тут такое?
   Барон, только что пылавший гневом, не смел ничего сказать из  страха,
что зять приведет доводы кюре и тоже сошлется на его собственный пример.
У маменьки слезы потекли сильнее. Но Жанна приподнялась на локтях и, за-
дыхаясь, смотрела на того, кто причинил ей столько страданий.
   Она заговорила прерывистым голосом:
   - А то, что мы теперь все знаем, нам известны все ваши гнусности... с
тех пор, с того дня... как вы вошли в этот дом... и что у горничной  ре-
бенок от вас, как... как у меня, они будут братья...
   При этой мысли горе захлестнуло ее, и она упала на  подушки,  исступ-
ленно рыдая.
   Он стоял огорошенный и не знал, что делать,  что  сказать  Тут  опять
вмешался кюре:
   - Ну, ну, не надо так убиваться, милая дамочка, будьте умницей.
   Он поднялся, подошел к кровати и положил свою теплую руку на лоб  от-
чаявшейся женщины. И эта простая ласка удивительным образом смягчила ее:
она сразу ощутила какую-то истому, словно эта сильная крестьянская рука,
привыкшая отпускать грехи, вселять бодрость своим касанием, принесла  ей
таинственное умиротворение.
   Толстяк, все так же стоя возле нее, произнес?
   - Сударыня, надо всегда прощать. Большое горе постигло вас,  но  гос-
подь, в милосердии своем, вознаградил вас за него великим счастьем мате-
ринства Ребенок будет вам утешением. И во имя его я умоляю,  я  заклинаю
вас простить господину Жюльену его проступок. Ведь это новые узы, связу-
ющие вас, это залог его верности в дальнейшем.  Как  можете  вы  сердцем
жить розно с тем, чье дитя носите во чреве?
   Она не отвечала, она была сломлена, истерзана,  измучена  вконец,  не
находила сил даже для гнева и обиды. Нервы ее совсем сдали, как будто их
незаметно подсекли, и жизнь еле теплилась в ней.
   Баронесса, решительно не умевшая помнить зло и не способная  на  дли-
тельное душевное напряжение, шепнула ей:
   - Полно, Жанна.
   Тогда кюре подвел молодого человека к постели и вложил его руку в ру-
ку жены.
   При этом он прикрыл обе их руки своею, как бы соединяя их навеки,  и,
отбросив официальный нравоучительный тон, заметил с довольным видом:
   - Ну, дело сделано; поверьте мне, так будет лучше.


   VIII

   Розали покинула дом, а Жанна дотягивала срок своей мучительной  бере-
менности. В душе она не ощущала радости материнства, слишком много  горя
обрушилось на нее. Она ожидала ребенка без  нетерпения,  угнетенная  бо-
язнью непредвиденных несчастий.
   Незаметно подошла весна. Оголенные деревья раскачивались под порывами
все еще холодного ветра, но во рвах, где догнивали  осенние  листья,  из
влажной травы пробивались первые желтые баранчики. От всей  равнины,  от
дворов ферм, от размытых полей тянуло сыростью, пахло бродящими  соками.
И множество зелененьких трубочек выглядывало из бурой земли и блестело в
лучах солнца.
   Толстая женщина могучего телосложения заменяла Розали и  поддерживала
баронессу во время ее неизменных прогулок по аллее, где  след  ее  ноги,
ставшей еще тяжелее, не просыхал от слякоти.
   Папенька водил под руку Жанну, отяжелевшую теперь и постоянно недомо-
гавшую; тетя Лизон,  обеспокоенная,  озабоченная  предстоящим  событием,
держала другую ее руку, в полном смятении перед тайной, которую ей самой
не суждено было познать.
   Так они бродили часами, почти не разговаривая между собой, а  Жюльен,
внезапно увлекшись верховой ездой, рыскал тем временем по окрестностям.
   Ничто не нарушало их унылой жизни. Барон с женой и виконт нанесли ви-
зит Фурвилям, причем оказалось, что Жюльен успел, неизвестно каким обра-
зом, близко познакомиться с ними Произошел также обмен официальными  ви-
зитами с Бризвилями, по-прежнему жившими взаперти в своем сонном замке.
   Как-то после обеда, часов около четырех, во двор дома  рысью  въехали
два всадника - мужчина и женщина, и Жюльен в сильном возбуждении  прибе-
жал к Жанне.
   - Спустись скорей, скорей,  Фурвили  здесь!  Они  приехали  запросто,
по-соседски, ввиду твоего положения. Скажи, что меня  нет,  но  я  скоро
вернусь. А я пойду переоденусь.
   Жанна удивилась, однако сошла вниз Молодая женщина, бледная, миловид-
ная, с болезненным лицом, лихорадочно блестящими глазами и такими  блек-
лыми белокурыми волосами, как будто их никогда не касался солнечный луч,
непринужденно представила ей своего мужа, настоящего великана,  какое-то
пугало с рыжими усищами. Затем она пояснила:
   - Нам случалось несколько раз встречаться с господином де  Ламар.  Мы
знаем от него, что вы хвораете, и решили, не мешкая, навестить  вас  без
всяких церемоний, по-соседски. Впрочем, вы сами  видите  -  мы  приехали
верхом. Кроме того, на днях я имела удовольствие принимать у  себя  вашу
матушку и барона.
   Она говорила с неподражаемой, изысканной простотой,  Жанна  сразу  же
была очарована и покорена ею. "Вот кто будет  мне  другом",  -  подумала
она.
   Зато граф де Фурвиль казался медведем, попавшим в гостиную. Усевшись,
он положил шляпу