Остин притянул ее к себе, ее грудь прижалась к его груди, и он приник
к ее губам.
   С того момента  как  их  губы  соприкоснулись,  он  забыл  обо  всем.
Полностью забыл. Не осталось ничего, кроме ее шелковистой кожи,  теплого
ощущения ее близости, нежного цветочного аромата. Всякая разумная  мысль
исчезла из его головы, когда, скользнув руками по ее телу, он прижал  их
к ее нежной груди. Он дразнил соски, касаясь их  кончиков,  и  Элизабет,
задыхаясь,  безвольно  откинула  назад  голову.   Он   немедленно   этим
воспользовался и принялся целовать ее длинную изящную шею. Каждое  новое
прикосновение все глубже и глубже погружало его в жаркий туман,  где  не
существовало ничего - кроме этой женщины в его объятиях.
   - Остин, - выдохнула она. - Пожалуйста. Мы должны остановиться.
   Сделав усилие,  которое  чуть  не  убило  его,  он  поднял  голову  и
посмотрел в ее затуманившиеся,  полные  страсти  глаза.  Охватившее  его
желание было настолько сильным, что у него почти подогнулись колени. Ему
хотелось только одного: сорвать с нее платье и овладеть ею. И если бы он
не отстранился от нее в этот момент, он так бы и поступил.
   Остин отступил, и  тотчас  же  чувство  потери  -  большой  потери  -
овладело им. Не в силах сопротивляться желанию прижать  ее  к  себе,  он
взял ее руки, и их пальцы переплелись.
   Элизабет старалась прогнать туман, путавший ее мысли. Второй раз этот
человек целовал ее так, что у нее перехватывало  дыхание.  Он  лишал  ее
способности думать. Все, кроме него, переставало иметь значение.
   Она  должна  остановиться.  Она  позволила  ему  больше,  чем   может
позволить порядочная женщина. Но ей трудно было отступить. Ей  хотелось,
чтобы он продолжал целовать ее, касаться ее, обжигая ей кожу, опьяняя ее
своей божественно сладкой близостью и запахом,  напоминающим  ей  аромат
леса.
   В эту минуту Остин сжал  ее  ладони,  и  его  мысли  с  поразительной
ясностью передались ей.
   Он хотел ее близости.
   Хотел сорвать с нее платье и прижаться к ней. Всем телом.
   Близость. Любовь. Жар охватил ее,  и  сердце  чуть  не  выскочило  из
груди. Было ли это чувство любовью?  Чувство,  когда  словно  таешь,  не
можешь дышать, не перестаешь думать о нем, желаешь, чтобы  его  поцелуям
не было  конца?  Когда  ощущаешь  непреодолимое  желание  помочь  ему  и
защитить его?
   Боже милостивый, неужели она влюбляется в Остина?

Глава 7

   Всю дорогу к дому они молчали. Элизабет сидела на  Мисте  впереди,  а
Остин, сидя сзади, обхватил ее руками и согревал своим телом.
   "Неужели я влюбляюсь в него?"
   Элизабет немедленно отвергла эту вероятность. Нет.  Любовь  к  такому
человеку не принесет ей ничего, кроме страданий.  Находя  ее  достаточно
привлекательной для того, чтобы целовать, Остин не доверял ей и не верил
в ее видения.
   И даже если бы он верил, это было бы невозможно.  Он  был  не  просто
молодым мужчиной: он  был  герцогом,  и  с  ее  стороны  было  бы  глупо
надеяться,  что  он  когда-либо  испытает  глубокое  чувство   к   такой
неискушенной женщине, как она. Без сомнения,  ему  стоит  лишь  поманить
пальцем, и десятки красивых богатых женщин  бросятся  на  его  зов.  Его
положение обязывает его жениться на женщине высокого происхождения,  она
же такой женщиной не была.
   В горле застрял ком, и сердце болело. Элизабет  в  отчаянии  пыталась
убедить себя, что он просто чем-то привлекает  ее,  слегка  вскружил  ей
голову... но сердце упрямо не желало соглашаться с  этими  доводами.  Не
имело значения, что он не отвечает и не ответит на ее  чувство.  Как  не
имело значения и то, что она лишь совсем  недавно  знает  его.  В  конце
концов, сколько времени надо, чтобы  влюбиться?  День?  Месяц?  Год?  Ее
родители полюбили друг друга с первого взгляда, и через две недели  папа
сделал маме предложение. Ее мать всегда говорила: "Сердце  само  знает".
Теперь Элизабет поняла, что она хотела этим сказать.
   Но поняла это с горечью.
   Тяжело вздохнув, она прислонилась к Остину,  и  ей  снова  передались
одиночество  и  душевная   пустота,   преследовавшие   его.   Она   ясно
чувствовала, что его тревожат тайны, но что это были за  тайны,  она  не
могла понять. Ей было жаль его до боли в сердце. Она должна ему  помочь.
Помочь снова найти себя.
   И даже если ей придется заплатить своим разбитым  сердцем,  то  пусть
так и будет.
   Через несколько минут они подъехали к конюшне. Остин сошел с лошади и
помог спуститься Элизабет. Им навстречу выбежал Мортлин:
   - Надо же! Вы не пострадали,  мисс  Элизабет?  Розамунда  только  что
вернулась в конюшню без вас. Испугала меня до смерти, ей-богу!
   - Со мной все в порядке, Мортлин. Только немного испачкалась.
   Мортлин оглядел ее:
   - Немного? Да вы похожи...
   Голос у него прервался, когда он взглянул на Остина. У конюха отвисла
челюсть.
   - Спаси нас Господи! Что случилось, ваша светлость? Ну и видок у вас!
   - Мы оба себя прекрасно чувствуем. Мы свалились в озеро, вот и все.
   - Вы свалились с Миста? - Мортлин такого себе не мог и представить.
   - Нет.
   Властным взглядом Остин заставил изумленного конюха замолчать  и,  не
говоря больше ни слова, передал ему  поводья  Миста.  Мортлин  прекрасно
знал этот взгляд: "Больше никаких вопросов!" - и поспешно захлопнул рот.
Подсунув грязную руку Элизабет под свой не менее грязный  локоть,  Остин
повел ее к дому. Она казалась непривычно тихой, и ему хотелось узнать, о
чем она думает. Он же из осторожности старался не думать ни о чем  -  на
всякий случай. Конечно же, ее разговоры о видениях были  просто  смешны,
но она отличалась необыкновенной проницательностью.
   Она повернула голову в сторону террасы:
   - Господи, там Каролина! Она заметила  нас  и  смотрит  так  же,  как
смотрел Мортлин. Скорее! Посмотрите на нее таким  же  ледяным  взглядом,
каким вы заставили замолчать Мортлина, - почти не шевеля губами, шутливо
предложила Элизабет.
   - К сожалению, Каролина  не  реагирует  на  мой  даже  самый  ледяной
взгляд, - прошептал Остин ей на ухо.
   - Как жаль, - также шепотом ответила она.
   - Да. Кажется, я  вдруг  оказался  в  окружении  женщин,  которые  не
считают меня столь уж  грозным.  Должно  быть,  моя  персона  больше  не
производит на них впечатления.
   - Вовсе нет. Ваша персона... - Элизабет замолчала, и он  остановился,
заставив ее остановиться вместе  с  ним.  Румянец,  так  украшавший  ее,
вспыхнул на ее щеках.
   - Моя персона - что?
   Она приподняла бровь:
   -  Вы  всегда  так  бесстыдно  напрашиваетесь  на  комплименты,  ваша
светлость?
   - Только в те дни, когда уподобляюсь существу, вытащенному из озера.
   На  террасе  Каролина  не  могла  решить,  что  удивляет  ее  больше:
невиданно грязный вид брата или то, что он, улыбаясь, шепчет  что-то  на
ухо Элизабет. Элизабет, как с интересом заметила Каролина, шла под  руку
с Остином, и ее сияющее лицо раскраснелось,  когда  она  засмеялась  над
тем, что он ей сказал.
   Они остановились. А у Каролины потеплело  на  душе,  когда  эти  двое
обменялись долгим взглядом.  Она  никогда  не  видела,  чтобы  Остин  на
кого-нибудь так смотрел.
   Ее сердце радостно забилось. Как чудесно  видеть  брата  довольным  и
улыбающимся! Слишком долго она его таким не видела.
   - Случилась неприятность? - спросила Каролина, когда они поднялись на
террасу.
   - Нет, спасибо. Все уже в порядке, - небрежно  ответил  Остин  и,  не
останавливаясь, повел Элизабет к дверям, словно и вправду  не  произошло
ничего необычного. Каролина смотрела им вслед,  и  на  ее  губах  играла
улыбка.
   Вечер обещал быть очень интересным.

***

   Оставив Элизабет у дверей ее спальни, Остин прошел в свою  комнату  и
едва удержался от смеха, когда его обычно невозмутимый слуга с  отвисшей
челюстью уставился на его грязную одежду.
   - Я уже начинаю привыкать к такому виду, Кингсбери, - заметил  Остин,
стаскивая с себя мокрую рубашку.
   - Я сейчас же приготовлю ванну, ваша светлость, -  сказал  Кингсбери.
Осторожно беря грязную одежду Остина, он старался держать ее подальше от
себя.
   Через несколько минут Остин погрузился в огромную ванну, над  которой
поднимался пар, и, блаженно вздохнув, закрыл глаза. Неожиданно перед ним
возник образ Элизабет, которая сейчас, без сомнения, тоже погружалась  в
свою ароматную ванну, и великолепные волосы падали ей на спину  каскадом
сияющих локонов.
   Остин представил себя вместе с ней в  ее  ванне:  он  мокрыми  руками
гладит ее нежные груди, касается сосков, становящихся  твердыми  от  его
прикосновений. "Остин..." - возбужденно шепчет она. Вот он, наклонившись
к ней, охватывает губами ее розовый сосок и не отпускает его,  пока  она
не начинает стонать от наслаждения.
   - С вами все в порядке, ваша светлость? - раздался  за  дверью  голос
Кингсбери.
   Пробужденный  от  своих  эротических  фантазий,   Остин   с   досадой
догадался, что стонал он сам. Похоже, за последнее  время  это  вошло  у
него в дурную привычку.
   - Да, Кингсбери, все хорошо, - отозвался он.
   Вечер обещал быть очень неприятным.

***

   Вечером за обедом Остин сидел во главе стола и незаметно наблюдал  за
Элизабет. Она сидела на противоположном  конце  стола  рядом  с  молодым
виконтом, чей взгляд в  течение  обеда  становился  все  более  и  более
восхищенным. Остин уже не знал, благодарить или ругать  Каролину  за  ее
усилия по приобщению Элизабет к моде. К пятому блюду  проклятый  виконт,
казалось, уже не мог не таращиться на нее.
   И кто бы мог его обвинить? В платье медного цвета с  низким  вырезом,
который выставлял напоказ ее нежные  груди  и  молочно-белую  кожу,  она
выглядела потрясающе. Со всевозрастающим  недовольством  Остин  заметил,
что восхищенный взгляд виконта  чаще  и  чаще  останавливается  на  этом
вырезе...
   А ее волосы... Боже! Единственный гребень  удерживал  массу  небрежно
собранных на затылке волос. Легкие пряди обрамляли ее лицо  и  плечи,  а
остальные  локоны  блестящей  волной  падали  на  спину.  Наверняка  эта
соблазнительная прическа была делом рук горничной Каролины. Остин не мог
решить, уволить эту горничную или утроить ей жалованье.
   В гостиной перед обедом он  старался  избегать  Элизабет,  но  каждую
минуту остро ощущал ее присутствие, что бесконечно  его  раздражало.  Он
должен прекратить это... то, что он делал с ней. Поцелуи,  прикосновения
- все это  было  явной  ошибкой,  исходя  из  его  обычно  безошибочного
здравого смысла. Такие ошибки он не может позволить себе повторить.
   Проведя почти весь вечер в размышлениях, Остин пришел к  выводу,  что
единственное, что он должен делать - это ждать. Ждать возвращения Майлса
из  Лондона.  Ждать  сведений  от  своего  сыщика  с  Боу-стрит.   Ждать
дальнейших указаний от шантажиста. Необходимость ожидания раздражала, но
выбора не было.
   После их встречи на озере стало почти невозможно  верить  в  то,  что
Элизабет состоит в сговоре с шантажистом или действительно что-то  знает
о полученном им письме. И чем дольше он думал об  этом,  тем  яснее  ему
становилось, что она просто обладает необыкновенной интуицией, в которую
сама слишком сильно верит. Она верит, что ее видения абсолютно правдивы,
и рассказала о них, желая ему помочь. У нее нет дурных намерений, и  она
не желает причинить ему зло. Она просто... заблуждается.
   Заблуждается... и невыносимо соблазнительна. Она заставляет  вскипать
его кровь, и он, кажется,  не  может  изгнать  ее  из  своих  мыслей.  А
проклятый виконт, сидящий рядом с ней, уже не таясь, смотрит  на  нее  с
вожделением!
   С каждым подаваемым на стол блюдом Остин становился все мрачнее,  ему
было все труднее вникать в глупые разговоры сидевших рядом людей.
   - Кажется, вы задумались, ваша светлость, -  заметил  низкий  грудной
женский голос.
   Затянутая в перчатку рука дотронулась до его руки,  и  он  с  усилием
вернулся в окружавшую  его  обстановку.  Графиня  Миллхэм,  его  соседка
слева, одарила его жеманной улыбкой. После весьма своевременной  кончины
ее  престарелого  мужа,  случившейся  два  года  назад,  графиня   имела
множество романов, но до сих пор еще не успела заманить в  свою  постель
Остина.  У  него  создалось  впечатление,  что  она  надеется  исправить
положение сегодня же ночью.
   Она наклонилась, позволяя ему беспрепятственно рассмотреть в глубоком
вырезе платья ее груди и ложбинку между ними, вид которых, как он  знал,
действовал на большинство мужчин опьяняюще. Взгляд ее изумрудных глаз не
отрывался от его лица,  обещая  сексуальное  наслаждение,  -  именно  на
женщину с таким взглядом ему следовало бы обратить свое внимание.
   Не спуская с него глаз, графиня незаметно опустила руку  под  стол  и
бесстыдно погладила его бедро.
   - В женщине должно быть нечто особенное, чтобы она могла рассчитывать
на ваше внимание, ваша светлость, - произнесла она хрипловатым  шепотом,
предназначавшимся только ему.
   Остин не сделал ничего, чтобы остановить или поощрить ее,  он  только
наблюдал за ней и ждал, когда его тело откликнется  на  ее  призыв.  Она
высунула кончик языка и медленно облизнула верхнюю губу. Ее  глаза  ясно
говорили ему, что она будет делать своим языком. Ее пальцы ощупывали его
ногу, поднимаясь все выше.
   Но он не почувствовал вожделения, не почувствовал ничего.  Совершенно
ничего. Эта красивая женщина, с пышным  телом  и  обещанием  чувственных
восторгов, не зажгла в нем даже искорки желания. Он протянул под  столом
руку, чтобы заставить  графиню  остановиться.  В  эту  минуту  его  мать
встала, давая понять, что обед окончен.
   Явно неверно истолковав причину, побудившую  его  опустить  руку  под
стол, графиня Миллхэм, вставая вместе с другими, кокетливо улыбнулась.
   - До встречи, - шепнула она в тот момент, когда женщины  удалялись  в
гостиную, предоставляя мужчинам возможность насладиться своими сигарами.
   Откинувшись на спинку стула, Остин закурил сигару и выпустил  длинное
облачко ароматного дыма. Графиня Миллхэм предоставляла ему прекрасную  и
столь необходимую возможность избавиться от  неотступной  боли  в  паху,
мучившей  его.  Так  почему,  черт  побери,  он  не   обрадовался   этой
возможности?
   Потому что не эту женщину он желал. Недовольный  собой,  он  подозвал
лакея, разносившего бренди, и, взяв бокал, одним глотком осушил его.
   У  него  возникло  подозрение,  что  вечер  обещает  быть  невыносимо
длинным.

***

   Войдя в спальню, Элизабет закрыла за собой  дверь  и  прислонилась  к
ней, радуясь, что сбежала из гостиной от женской болтовни. Тетя  Джоанна
и Каролина проявили беспокойство, когда  она  пожаловалась  на  головную
боль и рано пошла к себе,  но  она  больше  не  могла  оставаться  среди
гостей. Слишком много неотвязных мыслей и  образов  теснилось  у  нее  в
голове.  Ей  казалось,  что  несчетное  количество  барабанщиков  стучат
палочками у нее в мозгу.
   И к тому же - он. Мучительно было видеть, как он ее  избегает.  Остин
едва заметил ее присутствие перед обедом, а  за  столом  -  каждый  раз,
когда она смотрела на него, - его внимание  было  обращено  на  красивую
женщину с большой грудью, сидевшую рядом с ним.
   Элизабет  разговорилась  с  виконтом   Фаррингтоном,   который,   как
выяснилось, разделял ее интерес к живописи. К ее удивлению, он сделал ей
несколько комплиментов  и  выразил  желание  написать  ее  портрет.  Она
пыталась сосредоточить свое внимание на нем,  но  ей  все  время  мешали
мелькавшие в голове тревожные образы и присутствие  человека,  сидевшего
во главе стола.
   Переодевшись ко сну, Элизабет приготовила лекарство от головной  боли
и легла в постель. Неясные  образы  мучили  ее,  оставаясь  неуловимыми.
Закрыв глаза, она пыталась прогнать их, но образы не исчезали. Перед ней
возникло  лицо  Остина:  уголки   его   губ   медленно   приподнимались,
превращаясь в ослепительную улыбку. Она хотела  прогнать  его  из  своих
мыслей, но это ей не удавалось.
   Что он делает сейчас, в эту самую минуту? Может  ли  он  быть  с  той
женщиной, которая весь вечер требовала его внимания? Обнимает ли он  ее?
Целует?
   Стон сорвался с ее губ. Мысль, что  Остин  обнимает  другую  женщину,
больно пронзила ее сердце, у нее перехватило дыхание.  Боль  становилась
еще мучительнее оттого, что Элизабет была бессильна что-либо сделать. Ее
чувство к нему было безнадежным.
   Совершенно безнадежным.

***

   Войдя  в  гостиную,  Остин  сразу  же  невольно  отметил   отсутствие
Элизабет. Несмотря на то что в гостиной толпилось  около  двух  десятков
людей, ее было бы легко заметить  благодаря  высокому  росту.  Еще  один
взгляд, брошенный им на присутствующих, только подтвердил, что ее  здесь
нет. Вероятно, она вышла  под  предлогом  каких-нибудь  личных  дел.  Он
направился к напиткам, стараясь убедить себя, что рад ее отсутствию.
   Однако когда минут через двадцать она все  еще  не  появилась,  Остин
забеспокоился. Он подошел к Каролине и как бы между прочим спросил,  где
Элизабет.
   - Она почувствовала себя нездоровой и сразу же  после  обеда  ушла  к
себе, - ответила Каролина, с интересом глядя на  него.  -  А  почему  ты
спрашиваешь?
   - Просто любопытно. Она заболела?
   - У нее разболелась  голова.  Уверена,  утром  она  будет  совершенно
здорова, хотя виконт Фаррингтон очень расстроен тем, что она ушла.
   Пальцы Остина с силой сжали бокал.
   - В самом деле?
   - Да. Он просто сражен. Насколько я поняла, он просил у леди Пенброук
разрешения нанести визит Элизабет.
   У  Остина  заходили  желваки  на  скулах,  и  ему  пришлось  подавить
внезапное, но настойчивое  желание  физически  расправиться  с  виконтом
Фаррингтоном.
   Острое любопытство блеснуло в синих глазах Каролины.
   - Надеюсь, головная боль Элизабет возникла не из-за того  приключения
сегодня утром, в котором вы оба участвовали. Ты так и не сказал, что  же
с вами случилось.
   - Мне и в голову не пришло надоедать тебе подробностями.
   - Глупости. Я люблю подробности.
   "Она заставила меня смеяться. Я обнимал ее. Я касался ее.  Я  целовал
ее. Я снова хочу этого. Сейчас. Прямо сейчас".
   - Нечего и рассказывать, Каролина.
   - Хотела бы я, чтобы  здесь  был  Роберт  и  увидел  тебя,  покрытого
грязью.
   Остин был весьма благодарен судьбе, что  младший  брат  отсутствовал.
Без сомнения, Роберт лопнул бы от смеха и задал бы тысячу издевательских
вопросов.
   - Когда он должен вернуться из своего путешествия?
   - В ближайшие дни, - ответила Каролина. Подошел  лакей  с  серебряным
подносом, на котором лежало запечатанное восковой печатью письмо.
   - Вам письмо, ваша светлость.
   Обрадованный тем, что их прервали, Остин  взял  конверт.  Но,  увидев
четкий оттиск на воске, замер.
   - Что-то случилось, Остин? -  спросила  Каролина.  Он  заставил  себя
улыбнуться:
   - Все в порядке. Небольшое дело,  требующее  моего  внимания.  Извини
меня, пожалуйста.
   Покинув гостиную, он прошел в свой кабинет и плотно закрыл  за  собой
дверь. Его руки дрожали, когда он ломал  безошибочно  узнаваемую  печать
сыщика с Боу-стрит. Нашел ли тот Гаспара?
   Откинув назад голову, Остин на мгновение закрыл  глаза.  То,  что  он
сейчас прочитает, может дать ему так давно  ожидаемые  ответы.  До  боли
сжав челюсти, он развернул записку и  с  волнением  быстро  пробежал  ее
глазами:

   "Ваша светлость!
   У меня есть  нужные  вам  сведения.  Согласно  нашей  предварительной
договоренности, буду ждать вас у  развалин  на  северной  границе  ваших
владений.
   Джеймс Кинни".

   Остин еще раз перечитал короткое  послание,  сжимая  бумагу  с  такой
силой, что сам удивился, как она не разорвалась у него  в  руках.  Кинни
был наилучшим сыщиком, какого только могли предложить на  Боу-стрит.  Он
не поехал бы ночью в Брэдфорд-Холл, если бы ему не нужно  было  сообщить
нечто очень важное.
   Заперев записку в ящике стола, Остин вышел  из  кабинета  и  поспешно
спустился по  задней  л