пали  в  платьях  и  костюмчиках,  которые  им
примеряли. Отдел выставил все свои бельевые товары, и тут,  как  и  всюду,
развернулась подлинная оргия белой материи,  -  белья  хватило  бы,  чтобы
одеть целую стаю озябших амуров; а рядом возвышались горы  белых  суконных
пальто, пикейных, нансуковых и кашемировых платьиц, матросок и даже  белых
зуавских костюмов. Посредине, как декорация, - хотя сезон еще не наступил,
- была устроена выставка платьев для первого причастия: платье и вуаль  из
белой кисеи, туфельки из белого атласа; это был какой-то  воздушный  пышно
расцветший цветник, огромный  букет,  символ  целомудрия  и  простодушного
восторга. Г-жа Бурделе усадила  по  росту  в  ряд  трех  своих  малышей  -
Мадлену, Эдмона и Люсьена - и сейчас строго бранила младшего, который  изо
всех сил отбивался, мешая Денизе  надеть  на  него  куртку  из  шерстяного
муслина.
   - Да посиди ты хоть минутку спокойно!.. Не находите ли вы, мадемуазель,
что она ему узковата?
   И  опытным  взглядом  женщины,  которую  не  проведешь,  г-жа   Бурделе
оценивала материю, выворачивала швы и рассматривала фасон.
   - Нет, в самый раз, - решила она. - Нелегкая задача  -  одеть  всю  эту
мелюзгу... А теперь мне нужно пальто для этой вот девицы.
   Ввиду огромного наплыва  покупателей  Денизе  пришлось  самой  заняться
продажей.  Она  разыскивала  требуемое   пальто,   как   вдруг   удивленно
воскликнула:
   - Как! Это ты?! Что случилось?
   Перед нею стоял Жан со свертком в руках.
   Неделю тому назад  он  женился,  и  в  субботу  его  жена,  миниатюрная
брюнетка с прелестным, но болезненным личиком, провела несколько  часов  в
"Дамском счастье", покупая всевозможные вещи. Молодожены собирались  ехать
вместе с Денизой: в Валонь. Это  будет  настоящее  свадебное  путешествие,
целый  месяц  отдыха  в  родных  местах,  с   которыми   связано   столько
воспоминаний!
   - Представь себе, - сказал он, - Тереза забыла купить целую кучу вещей.
Кое-что надо переменить и еще купить  кое-чего...  А  так  как  она  очень
занята, то послала меня с этим свертком... Я тебе сейчас объясню...
   Но сестра прервала его, заметив Пепе:
   - Как! И Пеле здесь! А школа?
   - По правде говоря, - ответил Жан, - вчера, в воскресенье, после обеда,
у меня не хватило духу  отвести  его  в  школу.  Он  пойдет  туда  сегодня
вечером... Бедняга очень огорчен, что будет сидеть взаперти в Париже, пока
мы будем там гулять.
   Несмотря на свои страдания, Дениза  улыбалась  им.  Она  поручила  г-жу
Бурделе одной из продавщиц, а сама отошла с братьями в уголок, который как
раз освободился. Малыши, как она их еще до сих пор называла, стали  теперь
уже здоровыми молодцами. Двенадцатилетний Пепе перерос ее  и  был  гораздо
шире в плечах; на нем  был  школьный  мундирчик;  по-прежнему  молчаливый,
падкий на ласки, он казался тихоней; широкоплечий Жан был на  голову  выше
сестры; он еще не утратил женственной красоты юности, его белокурые волосы
живописно развевались и придавали ему вид художника.  А  Дениза  была  все
такая же тоненькая, - не толще жаворонка, как она выражалась; она  опекала
братьев, пользуясь у них авторитетом матери, и обращалась с  ними,  как  с
детьми, которые требуют постоянной заботы:  то  застегивала  Жану  сюртук,
чтобы он не производил впечатления неряхи, то проверяла, есть  ли  у  Пепе
чистый носовой платок. Заметив у него на глазах слезы,  она  стала  кротко
журить его:
   - Будь умником, деточка! Нельзя же прерывать учение! Я возьму тебя туда
на каникулы... Ну, чего бы тебе  хотелось?  Или,  может  быть,  дать  тебе
несколько су?
   Затем она обратилась к старшему:
   - А ты, дружок, кружишь ему голову, и он вообразил, будто мы едем  туда
гулять!.. Будь же благоразумнее.
   Она  подарила  старшему  половину  своих  сбережений  -  четыре  тысячи
франков, чтобы он обзавелся хозяйством. Содержание младшего в  школе  тоже
обходилось дорого, и весь ее заработок,  как  и  прежде,  уходил  на  них.
Братья были единственной целью ее  жизни  и  трудов,  ибо  она  дала  себе
клятву, что никогда не выйдет замуж.
   - Дело вот в чем, - заговорил Жан. - В этом  свертке  пальто  табачного
цвета, которое Тереза...
   Тут он  осекся,  и  Дениза,  обернувшись,  чтобы  посмотреть,  что  его
испугало, увидела стоявшего позади них Муре. С минуту  он  наблюдал  ее  в
роли молодой матери, занятой этими двумя молодцами: как она то бранит  их,
то целует, поворачивая их, как грудных младенцев, которым меняют  пеленки.
Бурдонкль стоял в стороне, делая вид, будто поглощен торговлей, а на самом
деле не спускал глаз с этой сцены.
   - Так это ваши братья? - спросил Муре после краткого молчания.
   Он говорил все тем же ледяным тоном,  сохраняя  суровый  вид,  с  каким
держался последнее время. Дениза старалась казаться  невозмутимой.  Улыбка
сбежала с ее губ, она отвечала:
   - Да, сударь... Я женила старшего, и вот жена прислала его  ко  мне  за
покупками.
   Муре продолжал смотреть на братьев и сестру и наконец сказал:
   - Младший очень вырос. Помнится, я видел его однажды вечером с  вами  в
Тюильри.
   Тут голос его слегка дрогнул, а она, задыхаясь от  волнения,  нагнулась
под предлогом  поправить  пояс  у  Пепе.  Юноши  порозовели  и  приветливо
улыбались хозяину своей сестры.
   - Они на вас похожи, - прибавил он.
   - О! Они куда красивее меня! - воскликнула она.
   С минуту Муре, казалось, сравнивал их внешность. Он уже начинал  терять
самообладание. Как она их любит! Он сделал  было  несколько  шагов,  потом
вернулся и шепнул ей на ухо:
   - Зайдите ко мне в кабинет, когда закроют  магазин.  Мне  надо  с  вами
поговорить до вашего ухода.
   Муре удалился, продолжая обход. Борьба разгорелась в нем с новой силой;
он уже досадовал  на  себя,  что  назначил  это  свидание.  Какое  чувство
всколыхнулось в нем, когда он увидел ее с братьями! Это чистое безумие,  -
ведь он больше не владеет собой. Ну, ничего, он отделается от нее,  сказав
на прощание несколько слов.  Присоединившийся  к  нему  Бурдонкль  казался
теперь куда спокойнее, однако он  по-прежнему  украдкой  присматривался  к
выражению лица Муре.
   Тем временем Дениза вернулась к г-же Бурделе.
   - Подходит вам это пальто?
   -  Да,  да,  очень  хорошо...  На  сегодня  с  меня  довольно.   Просто
разоряешься на этих малышей!
   Освободившись, Дениза выслушала  объяснения  Жана  и  пошла  с  ним  по
отделам, где он один наверняка бы заблудился. Начали  с  пальто  табачного
цвета, которое Тереза, поразмыслив, решила  обменять  на  белое,  того  же
размера и фасона. И Дениза, взяв у Жана сверток, отправилась с братьями  в
отдел готового платья.
   Отдел выставил одежду самых нежных тонов, летние жакеты и  мантильи  из
легкого шелка и из шерсти фантази. Но основная торговля шла  не  здесь,  и
покупательниц в отделе было сравнительно немного. Почти все приказчики тут
были новые. Клара исчезла еще с месяц назад: по словам одних,  ее  похитил
муж какой-то покупательницы, другие же  уверяли,  что  она  опустилась  до
уличного разврата. Что касается Маргариты, то она собиралась  вернуться  в
Гренобль, где ее ожидал двоюродный брат, и стать там во  главе  маленького
магазина. Из прежних оставалась только г-жа Орели, как всегда затянутая  в
шелковое  платье,  словно  в  кирасу,  с  неподвижным  лицом  императрицы,
отмеченным желтизной античного мрамора. Она жестоко страдала от беспутного
поведения сына и охотно бы удалилась в деревню, если бы  этот  негодяй  не
нанес крупного урона сбережениям  семьи:  хищная  пасть  его  готова  была
проглотить кусок за куском все имение под Риголем, - это было своего  рода
возмездие за попранный семейный очаг. Тем временем мать  возобновила  свои
пикники в  обществе  продавщиц,  а  отец  продолжал  играть  на  валторне.
Бурдонкль поглядывал на г-жу Орели с неудовольствием, удивляясь, как это у
нее не хватает такта подать  в  отставку:  слишком  стара  стала  она  для
торговли! Недалек был тот день, когда прозвучит звон похоронного  колокола
и унесет с собою всю династию Ломмов.
   - Ах, это вы! - обратилась она к Денизе с подобострастной  любезностью.
- Вы желаете переменить пальто? Сию минуту... А это ваши  братья?  Да  они
уже совсем взрослые юноши!
   Несмотря на всю свою надменность, она охотно стала бы на колени,  чтобы
услужить Денизе. В отделе готового платья, как и  в  остальных,  только  и
разговора было что об уходе Денизы. Заведующая была крайне огорчена  этим,
так как рассчитывала на покровительство своей бывшей подчиненной.
   - Говорят, вы нас покидаете... - сказала она, понизив голос.  -  Полно,
возможно ли это?
   - Однако это так, - ответила девушка.
   Маргарита прислушивалась. С тех пор как был назначен день  ее  свадьбы,
ее лицо  цвета  простокваши  приобрело  еще  более  брезгливое  выражение.
Подойдя к ним, она сказала:
   - Вы совершенно правы. Прежде всего - нужно уважать себя, не так  ли?..
Позвольте же, дорогая, попрощаться с вами.
   Покупательницы все прибывали, и г-жа  Орели  сухо  попросила  Маргариту
наблюдать за продажей. Когда Дениза взяла пальто, собираясь лично обменять
его,  заведующая   запротестовала   и   позвала   рассыльную.   Это   было
нововведение, которое подсказала Муре Дениза;  оно  состояло  в  том,  что
теперь покупки разносились  специальными  служительницами,  что  облегчало
работу продавщиц.
   - Пойдите с барышней, -  сказала  г-жа  Орели,  вручая  ей  пальто.  И,
обращаясь к Денизе, прибавила: - Прошу вас, подумайте еще...  Мы  все  так
огорчены вашим уходом.
   Жан и Пепе, с улыбкой ожидавшие сестру среди этой толпы  женщин,  снова
последовали за нею. Теперь надо  было  пройти  в  отдел  приданого,  чтобы
прикупить полдюжины сорочек под стать  тем,  которые  Тереза  приобрела  в
субботу. Но в бельевых отделах, где выставка белья  завалила  белоснежными
сугробами все полки, люди задыхались, и продвигаться  вперед  было  крайне
трудно.
   В отделе корсетов небольшое  происшествие  собрало  целую  толпу.  Г-жа
Бутарель, на этот раз приехавшая с юга в сопровождении мужа  и  дочери,  с
самого утра рыскала по галереям в поисках  приданого:  она  выдавала  дочь
замуж. Она обо всем советовалась с мужем, и их совещаниям  не  видно  было
конца,  но  вот  семейство  собралось  в  бельевом  отделе;   когда   дочь
погрузилась в легальное изучение  панталон,  мать  незаметно  ускользнула,
намереваясь  купить  для  себя  корсет.  Обнаружив  ее  исчезновение,  г-н
Бутарель, тучный сангвиник, оставил дочь  и  ошалело  бросился  на  поиски
жены; он нашел ее наконец в комнате для примерок,  у  дверей  которой  ему
вежливо  предложили  посидеть.  Здесь  были   устроены   тесные   кабинки,
отделенные  одна  от  другой  матовыми   стеклами.   Правление   магазина,
составившее  себе  преувеличенное  представление  о  приличиях,  запрещало
входить сюда мужчинам,  даже  мужьям.  Продавщицы  то  и  дело  вбегали  и
выбегали из кабинок, быстро захлопывая дверцу, и  всякий  раз  можно  было
уловить облик дамы в рубашке и  нижней  юбке,  с  голыми  руками  и  шеей,
отливавшими белизной у полных или напоминавшими цвет слоновой кости,  если
дама была худенькой.
   Несколько мужчин ожидали со скучающим видом, сидя на стульях. Когда г-н
Бутарель узнал, в чем дело, он не на шутку рассердился, начал кричать, что
желает видеть свою жену и знать, что с ней там делают, - он ни за  что  не
позволит  ей  раздеваться  при  посторонних.  Приказчицы  тщетно  пытались
угомонить его: ему казалось, что за дверьми творится что-то  непристойное.
Г-же Бутарель поневоле пришлось выйти, а публика обсуждала происшествие  и
хихикала.
   Наконец Дениза  с  братьями  смогла  пройти.  Все  женское  белье,  все
предметы, которые обыкновенно скрывают от взоров, были здесь выставлены  в
длинной анфиладе залов и распределены  по  различным  отделам.  Корсеты  и
турнюры занимали целый зал: тут были простые корсеты,  корсеты  с  длинной
талией, корсеты в виде панциря и особенно много корсетов из белого  шелка,
подобранных по тонам и  разложенных  наподобие  веера.  В  тот  день  была
устроена специальная выставка корсетов; целый ряд  безголовых  и  безногих
манекенов выстроился  для  обозрения;  под  шелком  обрисовывался  торс  и
плоский кукольный бюст, возбуждающий какую-то нездоровую чувственность,  а
невдалеке  на  перекладинах  висели   турнюры   из   конского   волоса   и
"бриллианта", а на концах этих поперечин торчали огромные,  упругие  крупы
непристойных, карикатурных очертаний. Далее  начиналась  выставка  изящных
принадлежностей интимного дамского туалета, занимавших  обширные  залы,  -
казалось, толпа хорошеньких девушек постепенно раздевалась здесь, переходя
из отдела в отдел, пока на них не оставался лишь нежный  атлас  кожи.  Тут
лежало  тонкое  белье,  белые  нарукавники  и  галстучки,  белые  жабо   и
воротнички, всякие бесконечно разнообразные безделицы; они  вырывались  из
картонок белоснежной пеною и возносились вверх, образуя  снежные  вершины.
Тут были  кофточки,  лифчики,  утренние  капоты,  пеньюары  -  полотняные,
нансуковые, кружевные, длинные, свободные и легкие одежды, внушавшие мысль
о  томных  потягиваниях  поутру  после  ночи,  посвященной  ласкам.  Затем
появлялось нижнее белье, лавиной обрушивались предметы за предметами: юбки
всех размеров, юбки, обтягивающие бедра, юбки  с  волочащимся  шлейфом,  -
волнующееся море юбок, в котором можно было утонуть; панталоны из перкаля,
полотна и пике,  просторные  белые  панталоны,  которые  болтались  бы  на
мужских  бедрах,  как  на  чучеле;  наконец,   ночные   сорочки,   которые
застегиваются до самого ворота, дневные, обнажающие шею и грудь,  сорочки,
держащиеся на узеньких плечиках, сорочки из простого шертинга, ирландского
полотна, батиста, - последний прозрачный покров, который скользит по телу,
спускаясь вдоль бедер. Выставка в отделе приданого  далеко  не  отличалась
скромностью. Здесь женщину поворачивали во все стороны и рассматривали без
платья - и не только мещаночку в полотняном  белье,  но  и  богатую  даму,
утопающую в кружевах. Этот открытый для  публичного  обозрения  альков  со
всей его сокровенной роскошью, с плиссе,  отделкой,  кружевами  становился
олицетворением утонченного разврата, когда эти дорогие прихоти  переходили
всякую меру. Женщины начинали опять одеваться, и белый водопад белья снова
нес мириады юбок, трепетных и таинственных; шуршащая, только что  вышедшая
из-под пальцев белошвейки  сорочка,  панталоны,  такие  прохладные  и  еще
сохраняющие складки, образовавшиеся от  лежания  в  картонках;  всем  этим
предметам  из  перкаля  и  батиста,  мертвым,  разметанным  по  прилавкам,
разбросанным или сложенным в кипы, предстояло приобщиться  к  жизни  тела,
стать  благоухающими  и  теплыми,  напоенными  ароматом  любви;  то   была
сокровенно-белая дымка, осеняющая землю по  ночам;  она  уносилась  вверх,
обнажала розоватый блеск колена, ослепительного на фоне матовой белизны  и
сводящего мужчин с ума. Затем  был  еще  один  зал:  отдел  предметов  для
новорожденных, где женская соблазнительная белизна переходила  в  невинную
белизну ребенка; здесь сияла чистая радость  любящей  женщины,  в  которой
пробуждается мать; помочи из мохнатого пике, фланелевые чепчики, одеяльца,
колпачки, крестильные рубашечки, кашемировые шубки -  белый  пушок  только
что вылупившегося цыпленка, нежный дождик из белых перышек.
   - Смотри, какие сорочки  со  сборками,  -  сказал  Жан,  с  восхищением
созерцавший все эти тайны женского туалета, это нескромное зрелище тряпок.
   Увидев Денизу в отделе приданого, Полина тотчас же подбежала к  ней  и,
даже не осведомившись, что ей нужно, заговорила с ней  шепотом:  она  была
крайне взволнована  слухами,  ходившими  по  магазину.  В  ее  отделе  две
продавщицы даже перессорились: одна утверждала, что Дениза уходит,  другая
говорила, что нет.
   - Вы ведь остаетесь, голову даю на отсечение!  Иначе  что  же  со  мной
будет?
   Узнав, что Дениза уезжает завтра, она продолжала:
   - Нет, нет, вы так полагаете, но я знаю, что этому не  бывать...  Право
же, теперь, когда у меня ребенок, вы непременно должны взять меня  себе  в
помощницы! Божэ очень на это рассчитывает, дорогая.
   Полина улыбалась, и лицо ее выражало  твердую  уверенность.  Затем  она
передала Жану шесть сорочек, а так как он заявил, что ему нужно еще купить
носовых платков, она позвала рассыльную, чтобы та взяла сорочки и  пальто,
принесенные сюда рассыльной из отдела готового платья. Девушка,  явившаяся
на ее зов, оказалась мадемуазель де Фонтенай. Недавно она вышла  замуж  за
Жозефа, и ей из милости дали место рассыльной; теперь она ходила в длинной
черной блузе, с номером, вышитым на плече желтой шерстью.
   - Проводите барышню, -  сказала  Полина.  Затем,  обернувшись  и  снова
понизив голос, добавила: - Итак, я - ваша помощница! Решено!
   Дениза пообещала, отзываясь  на  шутку  шуткой,  и  вместе  с  братьями
отправилась дальше в сопровождении рассыльной. Они спустились по  лестнице
и прошли в нижний этаж, в отдел шерстяных товаров,  помещавшийся  в  конце
галереи, сплошь обтянутой белым мольтоном и белой фланелью.  В  это  время
Льенар,  которого  отец  тщетно  звал  обратно  в  Анжер,  разговаривал  с
красавцем Миньо; последний стал теперь маклером и имел дерзость появляться
в "Дамском счастье". Они, по-видимому, говорили о Денизе, так как  при  ее
появлении сразу замолчали и весьма вежливо поздоровались с нею. Когда  она
проходила по отделам, служащие с волнением смотрели на  нее  и  кланялись;
каждый задавал себе вопрос: что ожидает ее на следующий день.  Вокруг  нее
шептались;  некоторым  казалось,  что  у  нее  торжествующий   вид;   пари
возобновились с новым азартом, и за Денизу уже начали ставить аржантейское
вино и жаркое. Она вошла в галерею, где торговали бельем, и направилась  в
отдел носовых платков, помещавшийся в  самом  конце.  Перед  нею  мелькала
белая материя:  бумажные  ткани  -  мадеполам,  бумазея,  пике,  коленкор;
льняные ткани - нансук, кисея, тарлатаи; дальше - полотна, возвышавшиеся в
виде огромных столбов, сложенных  из  штук,  которые  походили  на  гладко
отесанные каменные кубы: плотные полотна и тонкие, полотна разной  ширины,
белые, суровые, из чистого льна, выбеленного на  лугу,  далее  по-прежнему
шли отделы различных видов белья: белье для  домашнего  обихода,  столовое
белье,  кухонное,  непрерывный   водопад   белья,   простыни,   наволочки,
бесчисленные образцы салфеток, скатертей, фартуков и посудных полотенец.
   Всюду приказчики  раскланивались  и  сторонились,  почтительно  уступая
Денизе  дорогу.  В  отделе  полотен  к  ней  подбежал  Божэ  и  с  улыбкой
приветствовал ее, точно добрую фею всего предприятия. Наконец, пройдя мимо
прилавков с одеялами, - через зал, разукрашенный  белыми  стягами,  -  она
вошла в отдел носовых платков, замысловатое убранство  которого  приводило
публику в восторг: тут  высились  белые  колонны,  белые  пирамиды,  белые
замки, сложные сооружения, воздвигнутые при помощи одних  носовых  платков
из лино-батиста, из камбрейского батиста, ирландского полотна,  китайского
шелка,  -  платков,  украшенных  вензелями,  вышитых  гладью,   отделанных
кружевами, с ажурными рубчиками и вытканными  виньетками.  Это  был  целый
город, построенный  из  разнообразных  белых  кирпичей,  вырисовывавшийся,
словно некий мираж, на фоне раскаленного добела восточного неба.
   - Ты говоришь, вам нужна еще дюжина? - спросила Дениза. - Платки  шоле,
не так ли?
   - Да, кажется. Нужны такие же, как вот этот, - отвечая Жан, вынимая  из
свертка платок.
   Братья не отходили от нее ни на шаг, жались к  ней,  как  в  тот  день,
когда впервые очутились в Париже, измученные путешествием. Этот  громадный
магазин, где она чувствовала себя как дома, в конце концов нагонял на  них
страх, и они, вспоминая детство, инстинктивно стремились укрыться  под  ее
защитой, ища покровите