ова  успела наделать столько дел,  куда  может  завести свобода
печати?
     - А  ты почему гуляешь?  -  поинтересовался Рабинович.  -  В отпуске?  Или
выходной?
     - Поперли меня из крутой конторы,  -  признался Костя.  - Под зад коленом.
Без пенсии и выходного пособия.
     - Беспредельщики,  -  посочувствовал ему Рабинович.  -  Отморозки... Но ты
сильно-то не убивайся. Это, может, не беда твоя, а удача. Жизнь покажет... Надо
бы  нам в  честь встречи чего-нибудь крепкого выпить.  А  от  этого пива только
изжога бывает.
     - Имеется у  меня  один талон на  водку,  -  неуверенно произнес Костя.  -
Только его еще надо суметь отоварить. Да и с деньгами туго...
     - Деньги есть,  не переживай, - Рабинович похлопал себя по карману, причем
звук получился такой смачный, словно это была голая женская задница.
     Они покинули очередь,  предупредив на всякий случай, что скоро вернутся, и
начали обход окрестных гастрономов.  Во  всех отделах,  где  раньше красовались
батареи бутылок разной цены и разного содержимого, полки были теперь заставлены
банками с горчицей. Своими зловеще поблескивающими черными касками-крышками они
напоминали солдат,  только что  изгнавших с  городских улиц  пестрый и  веселый
цивильный люд.
     Так они дошли до самой окраины.  Солнечный осенний мир был чист, прозрачен
и  тих.  Далеко-далеко,  у  самого горизонта,  светились красно-желтые леса,  в
другую пору  года  отсюда обычно неразличимые.  Во  всей этой картине ощущалась
скромная элегантность, свойственная только приближающейся старости.
     - Ну ничего буквально нет!  - сказал в сердцах Рабинович. - От жажды можно
подохнуть!  Помнишь -  у Булгакова?  Закат на Патриарших прудах?  "Нарзана нет,
пиво привезут к вечеру, есть абрикосовая, но только теплая".
     - Так то было весной,  -  вздохнул Костя.  -  а сейчас осень.  Весной хоть
какая-то надежда есть. Тем более что пиво все-таки обещали привезти.
     - Не хочу я такого пива!  Это не пиво,  а скотское пойло!  Я чешского пива
хочу.  В  крайнем случае -  рижского.  Вот  ты  фантаст.  Стало быть,  способен
заглядывать в будущее. Скажи, что там в будущем ожидается насчет пива и водки?
     - Все будет, - немного подумав, твердо ответил Костя. - И водка, и пиво, и
вино,  и коньяк.  Даже этот...  как его...  кальвадос.  Но вот только купить их
сможет не каждый. Далеко не каждый.
     - Я себя каждым и не считаю. - Рабинович, похоже, даже слегка повеселел. -
Да и ты зря на себя рукой махнул... Кстати, ты пишешь сейчас что-нибудь?
     - Какой смысл?  -  пожал плечами Костя.  -  Кому  моя  писанина нужна?  Не
попадаю  в  русло...   Читал  я  тут  недавно  кое-что.  Фантастический  роман.
Называется "Горшок стихий".  Автор не то Чирьяков, не то Савлов. Я такой шедевр
под угрозой виселицы не накатаю.
     - Не пойму, тебе роман понравился или нет?
     - По мне, так лучше учебник математики читать. И доходчивее, и веселее.
     - Целиком  и  полностью согласен с  тобой,  -  Рабинович хлопнул Костю  по
спине.  - Но ты, гражданин Кронштейн, отстал от жизни. Всякие там Чирьяковы уже
не являются монополистами в области фантастики. Хотя тон все еще задают, это ты
верно  подметил.  Однако  за  те  годы,  что  мы  не  виделись,  выросло  новое
литературное поколение. Ребята талантливые, смелые, подающие большие надежды.
     - И печатают их? - с сомнением поинтересовался Костя.
     - Бывает...  Но ведь это только начало.  Уверен, что будущее за ними. Сами
себя, между прочим, они называют "Девятым валом".
     - Почему?
     - Ну  если Гомера,  Апулея и  Вергилия считать первым валом фантастики,  а
"Беовульфа", "Персеваля" и "Эдду" - вторым, то они как раз получаются девятым.
     - Ого!  -  присвистнул Костя.  -  А кто же тогда Чирьяков,  Савлов и иже с
ними? Болото?
     - Еще хуже.  Что-то  в  масштабах грязной лужи.  Но  это,  заметь,  не моя
оценка.
     - Круто!
     - Такие вот  ребята.  Почти все,  кстати,  твои ровесники.  Раз в  год они
собираются все  вместе в  каком-нибудь дачном месте  и  читают друг  другу свои
произведения.  Если хочешь,  я тебя им порекомендую.  Уверен, тебе эта компания
понравится.
     - То-то и оно,  - печально вздохнул Костя. - Боюсь, как бы моя симпатия им
боком  не  вылезла.  Ни  слова  не  напечатают.  Или  вообще потеряют интерес к
литературе.
     - А в чем дело? Загадками говоришь, гражданин Кронштейн.
     - Ох,  не лезьте в душу...  Так уж я устроен, что порядочным людям от меня
одни только неприятности. Разве забыли печальную судьбу своего журнала?
     - Насчет журнала это разговор особый...  Тут мы сами виноваты.  Зарвались.
Ну а  насчет всего остального...  -  Рабинович на мгновение задумался.  -  Если
опасаешься с порядочными людьми дружбу водить, присоединяйся, так сказать, к их
антиподам.  Идейным  противникам.  Чирьяков,  Савлов  и  Топтыгин создали  свое
литературное объединение. Кстати, под официальным патронажем. Не то комсомол им
покровительствует,  не то Союз писателей.  А это,  между прочим,  живые деньги.
Скоро, говорят, первый сборник выйдет. С предисловием самого Самозванцева.
     - Разве он еще жив? - скорее ужаснулся, чем удивился Костя.
     - Мало того -  процветает. Переделал все старые романы на новый лад и даже
опубликовал новинку под названием "Полная пустота".  Надо думать,  книга сугубо
автобиографическая. Ну как, подходит тебе такая компания?
     - Вполне! Да только кто меня туда возьмет?
     - Ничего  себе!   Туда  и  не  таких  берут.  Уже  больше  сотни  желающих
записалось.  По одной только рукописи принимают.  А у тебя как-никак публикации
имеются.
     - Про допризывника на Марсе?
     - Какая разница!  Сам  Топтыгин пишет про то,  как Илья Муромец и  Добрыня
Никитич помогали комсомольцам-добровольцам достраивать БАМ.
     - Не знаю даже...  - задумался Костя. - Заманчиво. Да только как бы на всю
жизнь не замараться...
     - Э-э-э,   да  ты,   дорогой,   из  себя,  похоже,  чистоплюя  корчишь.  В
литературной среде это как-то не принято.  Даже Пушкин при случае не гнушался с
Булгариным или Кукольником шампанского выпить,  хотя и знал,  с кем имеет дело.
Сам  стихи  верноподданнические  кропал,   чтобы  к  императору  подольститься.
Клеветников России журил...  А  уж  про современных писак я  и  не говорю.  Все
замараны.  Даже великие.  Ты же у нас,  гражданин Кронштейн,  пока еще ноль без
палочки. Тем более на мели сидишь. А там гонорары очень даже неплохие обещают.
     - Например? - сразу навострил уши Костя.
     - До тысячи рублей за лист.
     - За лист?  -  ужаснулся Костя,  никогда не державший в  руках больше пары
сотен.
     - Ты не понял.  Имеется в виду так называемый печатный лист.  Это двадцать
два - двадцать четыре листа машинописного текста...
     -А-а-а... Но все равно много.
     - Немало.  Некоторые члены  Союза писателей столько не  получают.  Так  ты
согласен?
     - Согласен... Если вы, конечно, не шутите.
     - С чего бы мне вдруг шутить? Надеюсь, с первого гонорара нальешь?
     - Обязательно! - горячо заверил его Костя.
     - Протекция моя в тех кругах веса не имеет,  но я тебя научу,  что делать.
Все остальное будет зависеть только от тебя...

        "ГЛАВА 2. БОЛЬШИЕ ОЖИДАНИЯ"
     Литературная организация,  в  которую  намеревался вступить Костя,  носила
довольно странноватое название - ТОРФ. Не нужно было долго ломать голову, чтобы
расшифровать эту аббревиатуру, Творческое объединение российских фантастов.
     Торф, конечно, не уголь, подумал Костя. Однако жар тоже дает. Под жаром он
подразумевал гонорары,  с  помощью  которых  собирался решить  свои  финансовые
проблемы.  (Их накопилось так много,  что если бы каждую сравнить с  прорехой в
платье, то в этом смысле Костю можно было считать совершенно голым.)
     О моральной стороне проблемы он старался не думать.  Вполне возможно,  что
Чирьяков,  Савлов, Топтыгин и вся их бражка процветали не без влияния Костиного
презрения (говорить о ненависти не приходилось,  не те это были объекты).  Ну а
если  ближайшее знакомство с  этими акулами пера вызовет вдруг у  Кости светлое
чувство  любви  и  уважения,  то  расстановка  сил  в  отечественной фантастике
изменится самым коренным образом.
     Согласно советам  всезнающего Рабиновича,  Костя  должен  был  направить в
адрес ТОРФа заявление произвольной формы,  где, кроме всего прочего, имелись бы
уверения в том,  что автор обязуется писать на "должном идейном, художественном
и эстетическом уровне",  а также несколько своих лучших произведений объемом не
больше сорока машинописных листов.
     С  заявлением проблем не  было.  В  бытность свою работником милиции Костя
составил столько идиотских писулек, что давно утратил пиетет к печатному слову.
В формуле "бумага все стерпит" для него не было ничего спорного.
     Проблемы возникли с произведениями,  вернее -  с критериями их отбора. Те,
за которые он был спокоен в  плане художественном,  страдали полным отсутствием
идейности.  В  свою очередь,  произведения идейные (написанные в  свое время по
заказу журнала "Вымпел") не имели ни художественной,  ни тем более эстетической
ценности.
     Еще  раз  перечитав все  свои  опусы  и  попутно  исправив  многочисленные
орфографические ошибки,  Костя  остановил выбор  на  том  из  них,  безусловным
достоинством которого являлась краткость. Назвать его с ходу антихудожественным
или безыдейным тоже было нельзя.  Кроме того, литературный уровень произведения
не  мог уколоть самолюбие ни Чирьякова,  ни Топтыгина,  мнивших себя классиками
жанра.
     Назывался  рассказ   несколько  длинновато:   "Из   записок   космического
разведчика". Написан он был как бы от первого лица.
     "Работа у меня самая простая.  Я - космический разведчик. А чем занимаются
космические  разведчики,   известно  даже  младенцам.   Первая  наша  задача  -
произвести скрытную высадку.  Вторая  -  собрать как  можно  больше информации.
Третья -  вовремя убраться, не оставив после себя никаких следов. Впрочем, если
следы и  останутся,  тоже не  страшно.  Аборигены отнесут их  на счет природных
стихий.
     Взять, к примеру, мою последнюю экспедицию.
     Прикинувшись метеоритом,  приближаюсь к поверхности планеты. При первой же
возможности прячусь в  подходящее на  вид  облако.  Из  него вываливаюсь сотней
тысяч белых ледяных кристалликов - так здесь выглядят атмосферные осадки.
     Еще в полете замечаю низкое продолговатое строение,  явно не относящееся к
шедеврам галактической архитектуры.  Возле него бродят рогатые,  четвероногие и
хвостатые существа,  общим числом сто  сорок пять штук.  Там же  присутствует и
несколько двуногих,  безрогих  и  бесхвостых особей,  возможно,  находящихся на
несколько более высоком уровне эволюции.  Не исключено,  что они могут обладать
зачатками разума.
     Быстренько прикидываю,  в  кого бы мне лучше всего превратиться.  Строение
исключается сразу.
     Двуногих слишком мало,  поэтому внезапное появление еще  одного  наверняка
вызовет нежелательное любопытство остальных. Остаются четвероногие...
     Спустя мгновение их уже не сто сорок пять, а сто сорок шесть.
     Вскоре двуногие начинают загонять нас внутрь строения. При этом они что-то
кричат.  Включаю дешифратор.  Оказывается,  наступило время приема пищи. Первая
фраза местного языка, помещенная в мою оперативную память, звучит примерно так:
     "Н-н-но! Пошла, проклятая!"
     Ко  мне приближается один из двуногих.  От остальных он отличается гораздо
более   внушительными   габаритами   и   металлическим   ромбовидным   значком,
прикрепленным к верхней части туловища.
     - Чья корова? - спрашивает он. - Почему не в стойле?
     - Это Зорька, - отвечает кто-то. - Катьки Передковой.
     - Не,  - говорит существо, ростом и размерами уступающее первому почти что
вдвое. - Моя Зорька на месте. Вон, четвертая с краю стоит.
     Оба начинают изучать жестянку, прикрепленную к моему уху. Естественно, что
она  представляет собой среднестатистический образец остальных ста  сорока пяти
аналогичных жестянок.
     - И  номер какой-то  чудной,  -  говорит маленькое существо.  -  Ничего не
понимаю!
     - Чего тут понимать! Кто это - слон или корова?
     - Корова.
     - А  если корова,  так гони ее в  стойло.  Твою Зорьку давно выбраковывать
пора. А эта вишь какая гладкая! То на то и выйдет.
     - Да откуда она здесь взяться могла?
     - Откуда надо!  Тебя не касается.  Твое дело вымя вовремя подмывать,  а не
рассуждать.
     - Ох, товарищ заведующий, наживем мы неприятностей.
     - Не твоего ума дело. Знаешь последнюю резолюцию сверху?
     - Не-а...
     - В  свете  последних внешнеполитических событий  не  допустить сокращения
поголовья скота.  Имеются  в  виду  происки империалистов на  Ближнем Востоке и
новый подъем антиколониальной борьбы народов Африки. Уяснила?
     - Уяснила, - кивает маленькое существо.
     Меня впихивают между другими четвероногими,  головой к кормушке.  Пища мне
не нужна, но чтобы не вызвать подозрения, переправляю некоторое ее количество в
контейнер для хранения образцов. Сгодится на что-нибудь.
     Затем  к  моему  телу  цепляют какой-то  довольно громоздкий электрический
аппарат. Все от меня явно чего-то ждут.
     Озираюсь  по  сторонам  и  выясняю,  что  четвероногие  существа  способны
выделять из своих организмов целый ряд продуктов жизнедеятельности. Основных из
них  два.  Во-первых,  зеленые полужидкие лепешки сложного химического состава.
Во-вторых,  белый эмульсионный раствор жиров, белков и некоторых других веществ
в воде.
     С  помощью  портативного синтезатора произвожу изрядное количество зеленых
лепешек,  однако  у  двуногих,  собравшихся  вокруг,  это  вызывает  негативную
реакцию.  Очевидно,  второй продукт интересует их больше.  Перерабатываю в него
все  содержимое контейнера.  Воду  ради  экономии  извлекаю  непосредственно из
атмосферы.  Через некоторое время замечаю среди двуногих легкое возбуждение. Не
перестарался ли я?
     - Товарищ заведующий, она уже двадцать литров дала!
     - Рекордистка,  видать,  -  говорит гигант.  -  Должно быть,  с  областной
сельхозвыставки сбежала. Ценный экземпляр.
     Пока эти двое беседуют между собой, я внимательно исследую сознание обоих.
У маленького существа в голове множество забот.  О еде и жилище, о муже и детях
(двуногие здесь живут семейными ячейками),  обо  мне  самом и  обо  всех других
рядом стоящих рогатых тварях. Мысленно нарекаю ее именем Забота.
     Гигант  (в  дальнейшем буду  называть  его  Значком)  имеет  наивысшее для
данного  региона  планеты  образование.  Об  этом  как  раз  и  свидетельствует
металлический ромб у него на груди.  Это именно то,  что мне нужно!  Проникаю в
его сознание как можно глубже.  Однако меня ждет разочарование.  Весь имеющийся
там  запас  знаний  состоит  из  четырех  простейших  арифметических  действий,
нескольких ничего для  меня  не  значащих исторических фактов да  кучи нетвердо
вызубренных и  превратно понятых цитат.  Основное его  желание в  данный момент
каким-то образом связано с прозрачным сосудом обтекаемой формы,  вернее,  с его
содержимым.  По-моему,  это обыкновенный этиловый спирт.  Ну что же,  для моего
синтезатора нет ничего невозможного.
     - Гляньте!  - вскрикивает Забота. - Вы только гляньте, люди добрые, что из
нее поперло!
     Значок нюхает произведенный мною продукт,  пробует его на вкус,  а  затем,
пробормотав что-то невнятное, уносит его с собой.
     - Это все от нашего силоса, - говорит Забота. - Прокис совсем. Не силос, а
брага.
     Спустя  некоторое  время  вновь  появляется  Значок.   В   голове  у  него
совершенный сумбур,  речь бессвязна,  а ноги подкашиваются.  Возможно, причиной
тому этиловый спирт, который он по неосторожности принял вовнутрь.
     - М-м-молодец!  - он целует меня между рогов. - Хвалю... Уважила... Только
этого больше не надо...  Ни-ни...  Ты молоко давай... Сто литров в день... И не
иначе...
     Забота  стоит  рядом.   Из   ее   зрительных  органов  текут  капли  слабо
минерализованной влаги.
     На  следующий день,  как  и  договаривались,  даю  эти  самые сто  литров.
Синтезатору уже  не  хватает исходных продуктов.  Съедаю всю  подстилку,  часть
деревянной загородки,  а  также одноколесное транспортное средство,  на котором
развозят корма.  Значок глядит на меня с уважением.  Остальные двуногие,  кроме
Заботы, стараются близко не подходить.
     Под  вечер  третьего дня  в  строении проводят спешную уборку.  Появляется
толпа  двуногих,  обвешанных примитивной оптической и  электронной аппаратурой.
Забота по бумажке зачитывает какой-то текст, в котором много непонятных слов. В
конце концов выясняю,  что  она  обязуется до  конца года  (один оборот планеты
вокруг своего светила) получить от  меня  пятнадцать тысяч  литров жиробелковой
эмульсии,  или, говоря по-местному, молока. Значок стоит рядом с ней и изо всей
силы хлопает передними конечностями. Приезжие щелкают своими аппаратами, что-то
пишут,   суют  в  лицо  Заботе  звукозаписывающую  аппаратуру.  Представляю  их
удивление,  когда  назавтра обнаружится,  что  вся  собранная здесь  информация
бесследно исчезла.
     - Вот,  -  говорит Значок.  -  Новая порода.  Сами вывели.  Без всякой там
генетики...  или этой... селекции. Исключительно путем приспособления к суровым
условиям содержания.  Кирпичи может жрать.  Кучу  шлака во  дворе видели?  Пять
тонн, между прочим. Завтра начнем скармливать.
     Затем все уходят,  оживленно переговариваясь.  Остается одна Забота. По ее
лицу опять текут прозрачные капли.
     - Где же  это видано,  чтоб живую скотину шлаком кормили.  Ничего,  милая,
завтра я тебе свеколки принесу.
     - А мне все равно,  что свеколка,  что шлак, что платиновые слитки. Однако
ощущать направленное на тебя сочувствие весьма приятно.
     Время  моего  пребывания  на  планете  приближается к  концу.  Жду,  когда
стемнеет.  Однако  подводить Заботу нельзя.  Галактика мне  этого  не  простит.
Вначале  изготавливаю  необходимое  количество  алюминиевых  емкостей,  которые
называются "флягами".  Затем заполняю их молоком самого высокого качества.  Для
этого приходится пропустить через синтезатор не только весь шлак, но и изрядную
часть соседнего холма.
     Закончив все дела,  превращаюсь в  стаю черных птиц (точно такая же галдит
неподалеку) и взлетаю в небо. Внизу различаю жилища двуногих. Вот и дом Заботы.
С  помощью горячей воды и  поверхностно-активных веществ она  очищает от  грязи
целую кучу одежды. Трое ее детей заняты изучением наук. Старший разбирает схему
строения атома. Средний читает стихи

     "Горные вершины спят во тьме ночной,
     тихие долины полны свежей мглой...".

     Младший из слогов составляет коротенькие слова:  "Ма-ма", "Миша", "Шу-ра".
Зависаю над домом и жадно впитываю информацию.
     На прощание мне хочется как-то отблагодарить Заботу.  Интересно, есть ли у
нее сокровенные желания?  Оказывается - есть. Даже не одно, а сразу три. Первое
- достать для меня вдоволь свеклы.  Второе - чтобы ее дети всегда были здоровы.
Третье - чтобы на планете никогда не было войны.
     Очень жаль,  но  я  почти ничем не  могу  помочь ей.  Проблема со  свеклой
отпадает сама собой.  Все  дети здоровы.  (Хотя я  все же  избавляю младшего от
насморка,  а  среднего от синяка под глазом.) Что же касается третьего желания,
то оно, к сожалению, не в моей компетенции.
     Самый последний дом,  над которым я пролетаю, принадлежит Значку. Он сидит
в одиночестве и с горечью бормочет:
     - Подумаешь, Почетную грамоту обещали. Благодетели... Могли бы и к Золотой
Звезде представить.  Вон в "Коминтерне" зоотехник -  Герой Соцтруда,  а все его
коровы дают молока меньше,  чем одна моя Зорька... Ничего, уговорю председателя
лишний скот продать. Все равно от него толку никакого. А на вырученные деньги в
Голландии быка купим.  Принесет Зорька телят,  всю область молоком обеспечим. А
то и в