голубые
петлицы,  не пили по утрам спирт,  не скаредничали, не допекали рядовых мелкими
придирками и  вообще были людьми легкими,  дружелюбными и  симпатичными.  Скоро
Костя многих из них знал в лицо.  Все они без исключения очень ему нравились и,
вполне естественно,  в  космос так  и  не  вырвались.  Но  не  это  было  самым
печальным.  Самым печальным было то, что Костя фактически угробил отечественную
программу высадки человека на  Луне,  куда более грандиозную и  помпезную,  чем
проект "Аполлон".
     О  существовании такой  программы Костя впервые узнал от  одного из  своих
приятелей,   состоявшего  экспедитором  при  штабе.   В  стальном  чемоданчике,
опечатанном  и  обвешанном  замочками,   он  носил  секретную  документацию  из
командного пункта в  отдел спецсвязи и обратно.  Заглядывать в этот чемоданчик,
кроме него, имели право только четыре человека в части, каждый из которых был в
звании  не   ниже  полковника.   Пользуясь  этим  обстоятельством,   экспедитор
беспрепятственно доставлял во  всех направлениях спиртное,  анашу,  гражданские
шмотки и прочие возбраненные солдатам вещи. Печати и замочки проблемой для него
не  являлись.  Их он снимал с  такой же легкостью,  как и  портянки.  Разговор,
естественно,   происходил  под  рюмку.  Источник  своей  информации  экспедитор
раскрывать не  стал,  но картина,  соткавшаяся из его довольно бессвязных слов,
ошеломила впечатлительного Костю.  Выходило,  что  исследование Луны с  помощью
автоматических  станций   заканчивается.   Уже   готовы   космические   корабли
принципиально новой конструкции, способные доставить советского человека на наш
естественный  спутник.   Высадка,  само  собой,  будет  приурочена  к  открытию
очередного  съезда  КПСС.   В  честь  этого  события  на  Луне  будет  исполнен
"Интернационал" и  водружено двадцать четыре или в крайнем случае двадцать пять
государственных стягов.  ("Почему именно столько?" - удивился Костя. "Дурак ты,
- объяснил ему экспедитор. - Забыл, что ли, какой съезд последним был? Двадцать
третий".)   Впоследствии   планируется   возведение   научно-исследовательского
института, города союзного подчинения со снабжением по первой категории, обкома
партии на  правах республиканского ЦК,  космодрома "Плисецк-2" и  базы ракетных
войск стратегического назначения.  Народу для  всего этого потребуется столько,
что уже сейчас по всем частям и подразделениям идет вербовка морально стойких и
физически крепких кандидатов.
     Врал пьяный экспедитор,  говорил правду или  просто преувеличивал,  так  и
осталось загадкой,  но душа Кости,  насквозь отравленная фантастикой, воспылала
фанатичной верой в  торжество социализма на  Луне.  В  тот же  день он  написал
рапорт о зачислении его в отряд космонавтов-лунатиков.
     Ночью  Косте приснился волшебный сон.  Легкий,  как  птица,  он  длинными,
плавными прыжками несся  через  пепельно-серую  риголитовую пустыню,  известную
среди селенологов и читателей НФ-литературы как Залив Зноя. Уже наступало время
заката,  и  под  косыми солнечными лучами окружающий пейзаж приобрел зловещий и
мрачный облик. Каждая скала, каждый булыжник, каждый камешек отбрасывал длинные
тени,  путавшие перспективу и скрадывавшие расстояние. Целью Кости были сияющие
вершины лунных  Апеннин,  среди  которых не  то  скрывались сокровища внеземной
цивилизации,  не  то дожидались его помощи попавшие в  беду товарищи.  Внезапно
невдалеке что-то  сверкнуло,  словно  наискось  чиркнули  спичкой,  и  раздался
короткий чмокающий звук.  Спустя некоторое время он повторился, но уже в другой
стороне  и  с  другой  тональностью.   "Прекратить  метеоризм!  Прекратить!"  -
прозвучал в  наушниках странно знакомый голос.  "Ах  вот оно что!  -  догадался
Костя.  - Метеоритный дождь. Я в смертельной опасности". Тут в его нос проникло
зловоние сероводорода.  "Все!  Скафандр поврежден! Это верная смерть! Но откуда
на Луне атмосфера, даже такая смрадная?"
     Костя  закашлялся  и  проснулся.  Метеоритный  дождь  продолжался,  о  чем
свидетельствовало гулкое буханье,  доносившееся из разных углов темной казармы.
Концентрация сероводорода нарастала.  В  проходе  возвышалась костлявая  фигура
командира  роты  майора  Щербенко,  проводившего  свой  обычный  ночной  обход.
Обращаясь то  к  одному,  то  к  другому из  спящих или притворяющихся таковыми
бойцов, он истерически выкрикивал: "Прекратить метеоризм! Немедленно!" (Ротный,
мозги  которого за  двадцать пять  лет  беспорочной службы  сильно сдвинулись в
сторону дремучего маразма,  каждое самое  мелкое происшествие во  вверенном ему
подразделении считал злонамеренной акцией, направленной лично против него.)
     Однако солдатики,  которых за  ужином накормили гороховой кашей  с  черным
хлебом,  приказы отца-командира нагло игнорировали. Деятельность их кишечников,
поначалу спонтанная,  постепенно обретала стройность и полифонию,  свойственную
разве что симфоническому оркестру.  Никто в казарме уже не спал. Каждый честный
военнослужащий изо  всех  сил  старался  добавить свою  скромную лепту  в  этот
поистине необыкновенный концерт.
     - На месяц лишаю всю роту увольнений за пределы части! - гнусаво выкрикнул
Щербенко (видно, все же нос зажал). - Всех! - И чеканным шагом покинул казарму.
     Звуки,  раздававшиеся ему вслед,  напоминали артиллерийский салют в  честь
государственного праздника.
     Спустя  трое  суток  Костю  вызвал к  себе  особист.  Обмахиваясь Костиным
рапортом, он вкрадчиво поинтересовался, что тому конкретно известно о программе
советских пилотируемых полетов на  Луну  и  откуда столь засекреченные сведения
могли к нему поступить. Костя, которому опасность всегда добавляла если не ума,
то  находчивости,  изворачивался долго и  упорно.  При этом он ссылался главным
образом  на  свою  любовь  к  космосу,  привитую чтением  произведений Немцова,
Беляева и  Мартынова (от упоминаний Кларка,  Шекли и Брэдбери,  которых особист
вполне  мог  квалифицировать  как  апологетов  и  трубадуров  империализма,  он
воздержался).  Неизвестно, поверил ли контрразведчик подобным байкам, - на роже
его было написано,  что он  даже самому себе редко верит -  но  обещал Костиным
мечтам  при  возможности  посодействовать.   Если,   конечно,  такая  программа
действительно имеется.
     На   прощание  особист  вручил   Косте   неофициальный  список  имущества,
необходимого его службе для борьбы с ротозеями,  шпионами и вредителями. Одного
спирта,  предназначенного,  очевидно,  для спаивания вражеских диверсантов, там
значилось три метра.
     Предсказания  всезнающего  экспедитора  вскоре  стали  сбываться.   Старты
космических кораблей к Луне следовали один за другим. Заранее выведав о запуске
очередного из  них (а  было это не  трудно,  даже официантки в  офицерском кафе
знали точный график работы всех станций, от которого зависело, когда и с кем им
спать).  Костя с  душевным трепетом ждал известий.  Измученные,  не выспавшиеся
расчеты под утро являлись в  казарму и  валились на койки.  "Ну как там?"  -  с
надеждой спрашивал Костя.  "Гроб с музыкой", - был ему ответ. (Вариант: "Фига с
маслом".)
     - А сколько такая ракета может стоить?  - спросил однажды Костя у офицера,
понимавшего толк в таких делах.
     - Ну,  примерно как город на  сто тысяч человек со  всеми причиндалами,  -
беззаботно ответил тот.
     - А почему ничего у нас не получается?
     - Один бог знает.  То мимо пролетит,  то так грохнется,  что только брызги
летят.  Загадка.  Не такие умы,  как мы с тобой,  над этой проблемой бьются.  Я
считаю, просто не везет нам.
     Он,  бедняга,  и  не знал,  насколько близок был к истине.  Ведь подлинная
причина этого невезения,  одетая в застиранное хэбэ и обутое в кирзачи,  стояла
совсем рядом.
     Время от времени запуски приостанавливались и после очередной модернизации
кораблей возобновлялись,  но  точно  с  таким  же  эффектом.  Если  на  Луне  и
существовала какая-нибудь жизнь,  ее  давно бы  уже уничтожило падающее с  неба
железо.
     Иногда  Костя  выходил в  ночь  и  -  если  тучи  не  мешали -  пялился на
серебристый диск,  столь притягательный для  волков и  сумасшедших.  Он  словно
старался углядеть момент посадки,  моля  распределяющие удачу неведомые силы об
исполнении своей мечты. С таким же успехом он мог выпрашивать добавочную порцию
гуляша  у  заведующего столовой  старшины  Перепадова,  прославившегося умением
заварить чай с помощью одной только луковой шелухи.
     Если и  случалось,  что какой-нибудь корабль садился на лунную поверхность
более или менее удачно,  то следующий обязательно превращался в лепешку.  Так и
заглох  этот  грандиозный прожект,  оставив в  народной памяти  только кликуху,
закрепившуюся почему-то  за  автомобилями медвытрезвителя,  -  "луноход".  Да и
американцы к  тому  времени уже  сумели  нам  основательно подгадить.  Особенно
Олдрин с  Армстронгом.  На  пыльных тропинках далеких планет остались совсем не
наши следы.

        "ГЛАВА 14. ПИЩА БОГОВ"
     Любовь и ненависть,  как принято считать, ходят рука об руку. По истечении
года  службы для  Кости,  продолжавшего любить фантастическую литературу,  свою
родину  и  отечественную космическую  программу,  определились  и  два  главных
объекта ненависти -  рыжие тараканы и командир роты инженер-майор Щербенко, тот
самый,  который  в  приказном порядке  пытался  бороться  с  бурным  солдатским
метеоризмом. Но о ротном потом. Сначала о тараканах.
     К  ним Костя испытывал антипатию с детства,  и,  возможно,  поэтому наглое
усатое племя  плодилось на  просторах нашего отечества столь  же  успешно,  как
рептилии  в  триасовых болотах.  Дело  покорения космоса  тараканы восприняли с
энтузиазмом.  Внутри  начиненных электроникой блоков  они  чувствовали себя  не
менее  комфортно,  чем  в  кухонных  закоулках.  Сверхвысокие  частоты,  мощные
электромагнитные излучения  и  блуждающие  токи  влияли  на  них  исключительно
благотворно.  Нигде более Костя не  встречал таких крупных экземпляров,  как  в
аппаратуре станции "Коралл".  Жаль,  что  устроители тараканьих бегов не  имели
доступа на этот сверхсекретный объект.
     Особенно  обнаглели  рыжие  выродки  после  того,   как  в   здании,   где
располагался центральный радиотехнический склад,  являвшийся  как  бы  Костиной
резиденцией, решено было разместить дежурную чайную. Отныне каждый работающий в
ночную  смену  оператор  мог  по   записке  своего  командира  получить  кружку
подслащенной воды  и  ломоть ситника.  Как  ни  голодны были посетители чайной,
после них все же оставались крошки.  Тараканы прознали об этом без промедления.
Их  орды заселили не  только чайную,  но и  все прилегающие помещения.  Теперь,
когда Костя,  открыв поутру склад,  шел  к  электровыключателю,  под его ногами
хрустело так,  словно  пол  сплошь  был  посыпан  семечками.  Пиретрум,  борная
кислота,  дуст  и  хлорофос оказывали действия сугубо паллиативного характера -
через    пару    недель    численность    незваных    квартирантов    неизменно
восстанавливалась. Дело доходило даже до конфликтов личностного характера.
     Однажды, проснувшись среди ночи на столе в своей конторе (из-за постоянных
стычек с  ротным он  старался бывать в  казарме как  можно реже),  Костя ощутил
жажду.  Стукнув ногой в  стенку,  за  которой располагалась чайная,  и  получив
ответный сигнал, он отправился к соседу в гости.
     Всем несложным хозяйством дежурной чайной заправлял тщедушный,  но шустрый
и жуликоватый ефрейтор Тяпкин по прозвищу Тяпа. Ничего не умея толком, он смело
брался за любое дело:  выступал в наилегчайшем весе за сборную части по штанге,
по  клеточкам перерисовывал портреты солдатских подруг с  фотографий на холсты,
зауживал форменные брюки,  играл в  оркестре на  саксофоне,  лечил от  грибка и
трихомонад,  заменял  в  столовой хлебореза и  стряпал  липовые  увольнительные
записки.  Все его начинания терпели крах,  что постоянно навлекало на Тяпу хулу
от командиров и рукоприкладство от сослуживцев.
     Возможно,  поэтому он встретил Костю настороженно, но, убедившись, что тот
не собирается сыскивать сданные месяц назад в ремонт наручные часы, а тем более
мстить за безнадежно загубленные парадные галифе, поспешил угостить гостя своим
фирменным напитком, даже не требуя на то письменного предписания.
     Все  освещение чайной  на  данный  момент  состояло  из  тусклого ночника,
прикрытого газетой.  Тяпе  уже  давно пора было прикрыть свое заведение,  и  он
опасался визита дежурного по части.
     - Что-то твоя бурда и чаем даже не пахнет, - констатировал Костя.
     - Весь чай  я  вчера с  корешами счифирил,  -  сознался Тяпа.  -  Так  что
извиняй.  -  Внезапно он оживился,  словно припомнив что-то.  -  Хочешь, я тебя
кофейком угощу? Консервированное, на сгущенном молоке.
     - Ну  давай,  -  милостиво  согласился  Костя,  выливая  фальшивый  чай  в
раковину.
     Тяпа достал из какого-то тайника консервную банку с пробитой в двух местах
крышкой,  освободил ее  от  многих слоев целлофана и  долго возился за стойкой,
звякая  ложечкой и  подливая кипяток  в  толстый  граненый стакан,  именуемый в
просторечье "маленковским" (неясно было,  изобрел ли его товарищ Маленков лично
или просто любил к нему прикладываться).
     Наконец напиток был приготовлен, и Костя, с удовольствием потягивая густую
ароматную жидкость,  рассеянно слушал очередную байку Тяпы о том,  как, работая
на  строительстве Останкинской телебашни,  он  однажды сорвался со  стометровой
высоты и  спасся только потому,  что  в  последний момент зацепился ширинкой за
кусок арматуры, которую накануне по собственной халатности не срезал.
     Кофе  постепенно убывал,  и  на  язык Косте все  чаще попадались аппетитно
хрустящие просахаренные комочки.  Его стало разбирать любопытство,  и он поднес
один из этих комочков поближе к ночнику.  При внимательном изучении он оказался
раскушенным пополам тараканом.
     Костя еще не сумел осознать этого,  а Тяпа,  проявив завидную реакцию, уже
оказался за  порогом  чайной,  вне  пределов досягаемости кулаков  разъяренного
приятеля.  Оставшись в  одиночестве,  Костя разгромил в  чайной все,  что  мог,
прополоскал рот и  принялся ждать.  Обутый в  клеенчатые тапочки и  не успевший
прихватить с  собой даже шапку,  Тяпа не  мог долго продержаться на  ноябрьской
стуже.
     Спустя  примерно  полчаса  за  окном  послышалось  царапанье  и  к  стеклу
прижалась обезьянья мордочка ефрейтора,  у  которого разве что сосульки на ушах
не выросли.
     - Костя,  прости, - заканючил он голосом профессионального попрошайки. - Я
тебе бутылку коньяка выставлю. Мне завтра обещали принести.
     - Заходи,  чувырло,  -  милостиво разрешил уже успевший успокоиться Костя,
однако, когда Тяпа, как пугливое привидение, возник в дверях, все же заехал ему
сапогом по копчику.
     Проклиная  всепроникающих  насекомых,   они   обоюдными  усилиями  вскрыли
консервную банку до конца. Вся она была заполнена шевелящейся массой, состоящей
из кофе и тараканов по принципу "фифти-фифти".
     Над  дальнейшей  судьбой  этого  сомнительного лакомства  они  раздумывали
недолго.  Наиболее реальным претендентом на  него  был  сержант  комендантского
взвода Самцов,  давно опостылевший Тяпе еженощными визитами. Налившись дармовым
чаем,  он  добра не  помнил и  при каждом удобном случае пытался уличить своего
кормильца в хищении сахара и заварки.
     (Следует отметить,  что характер Самцова изменился в худшую сторону не без
влияния заведующего столовой старшины Перепадова, у которого тот начинал службу
в должности повара.  Однажды вечером Самцов решил искупаться в котле-автоклаве,
предназначенном для приготовления супов,  каш и других жидких блюд.  Разомлев в
теплой водичке,  он не заметил,  что в  столовую с инспекционным визитом явился
Перепадов,  внешним  видом  весьма  напоминавший знаменитого  комдива  Чапаева.
Некоторое время  он  молча  смотрел  на  обнаглевшего повара,  который тоже  не
издавал никаких звуков,  а  затем закрыл и тщательно задраил герметичную крышку
котла,  своим устройством напоминавший входной люк подводной лодки. Оказавшийся
в полном мраке. Самцов ощутил, что вода начинает медленно закипать. Конечно же,
Перепадов не  собирался сварить  его  живьем.  Действия старшины носили  сугубо
воспитательный характер.  Выждав минут  десять,  он  открыл крышку и,  подозвав
дежурного по столовой,  шутки ради сказал ему,  что картошку и  крупу можно уже
закладывать, а вот перец и лавровый лист еще рано.
     Однако Самцов повел себя после этого странно:  мало того, что стал заикой,
да  еще  и  сон совершенно утратил.  При одном виде здания столовой он  падал в
обморок,  за что был признан профнепригодным. Впрочем, подходящую должность ему
вскоре нашли - истопником при караулке. Так он и жил в ней, как цепная собака в
будке,  питаясь исключительно сухим пайком.  Не  обремененный сном  и  излишним
пищеварением,  Самцов всего себя  посвятил святому служению Уставу караульной и
гарнизонной службы.  Обмануть,  подкупить или  уговорить его  было  невозможно.
Особенно часто приходилось страдать от его притеснений нечистым на руку Тяпкину
и Жмуркину.)
     Вызванный Тяпой по внутреннему телефону, Самцов вскоре явился. Шинель его,
заменявшая одновременно и одеяло и матрас, выглядела соответствующим образом, а
на голове,  несмотря на холод,  косо сидела вылинявшая пилотка. Глаза, запавшие
глубоко,  как у  мертвеца,  лихорадочно блестели.  Он,  конечно же,  не верил в
доброту Тяпы,  но  кофе от  него тем не менее принял.  Выглядел сей напиток как
настоящий,  был подслащен,  а  не посолен,  на табуретке не лежали канцелярские
кнопки,  да  и  других явных подвохов не  наблюдалось.  Отощавший на  сухомятке
Самцов навалился на неожиданное угощение, как солдат на Дуньку. Когда в стакане
всплыл первый дохлый таракан,  он  спокойно выловил его  ложечкой и  положил на
край стола.  Так же поступал, со вторым и с третьим. После появления четвертого
Самцов немного задумался,  а затем копнул ложечкой поглубже. На поверхность она
явилась переполненная добычей,  как  рыбацкий невод на  Ньюфаундлендской банке.
Тяпа схватился за  хлебный нож,  а  Костя за ножку ближайшей табуретки.  Однако
эксцессов  не  последовало.  Пробормотав "С-с-спас-сибо,  с-с-сволочи",  Самцов
жестом римского патриция запахнул свою жуткую шинель и гордо удалился. В чайной
он действительно больше никогда не появлялся.
     Среди солдат в ту пору ходила хохма, обещавшая досрочный дембель тому, кто
уничтожит не менее миллиона тараканов.  Костя,  действуя как химическими, так и
механическими средствами,  лишил жизни куда большее количество ночных мародеров
(это даже не  считая съеденных им),  однако свой срок отбарабанил от  звонка до
звонка.

        "ГЛАВА 15. ИДИОТ"
     Тараканы были  неистребимы в  силу своей многочисленности,  бешеных темпов
размножения и  способности скрываться от  преследователей в  любой щели.  Майор
Щербенко существовал в  единственном и  уже сильно подпорченном экземпляре,  по
причине возраста к  размножению был вряд ли пригоден,  радикулит не позволил бы
ему залезть даже в окоп полного профиля,  но вреда людям, а в особенности Косте
Жмуркину,  он  причинил значительно больше,  чем все на свете тараканы,  вместе
взятые.
     Поговаривали,  что до того,  как стать строевым командиром,  Щербенко слыл
авторитетом в  области радиолокации и  даже совместно с весьма обширной группой
соавторов написал один из первых учебников на эту тему.  Но потом с  ним что-то
случилось.  Не то вертушка радарной антенны задела его по голове,  не то он сам
сунул  эту  голову  в  активную  зону  излучателя высокочастотных импульсов.  В
госпитале,  однако, выяснилось, что, кроме головы, у Щербенко ничего другого не
пострадало,  а эта часть тела,  как известно, для офицера не самая главная, тем
более  если  глотка продолжает успешно функционировать.  (Всем еще  памятен