тысячи. Учитывая  габариты  Штырька,  у  того
просто не могло быть с собой такой суммы. Или ее свинцового эквивалента.
Закончив партию. Штырек  спокойно  положил  на  стол  карты,  подрисовал
"колеса" на доске с записью, зевнул и сказал:
   - Ты шулер, вор и  дерьмо.  Я  тебя  арестовываю.  Хочешь  что-нибудь
возразить?
   Все притихли. Валет тасовал колоду одной левой рукой.
   Спустя  несколько  секунд  в  верхней  части  колоды  сосредоточилась
пиковая масть от восьмерки до туза... В общем, Валет не возражал. У него
были всего лишь две маленькие поправки.
   - На тебе сидит муха, которая не ошибается, - сказал  он.  -  Сначала
рассчитайся.
   И замер. Дурачок исчез, будто сквозь землю провалился.
   Возможно, залез под стол. В  таком  случае  не  повезло  ни  ему,  ни
Валету.
   - Все слышали? - спросил Штырек  у  стоявших  рядом.  -  Неподчинение
городским властям, оскорбление представителя управы,  сопротивление  при
аресте. До свидания, идиот!
   Он гордился собой по праву. Он был  быстр  и  великолепен.  Он  успел
донести руку до кобуры и даже обхватить рукоятку пистолета пальцами.
   Прогремел выстрел.  Поначалу  никто,  кроме  Валета,  не  понял,  что
произошло.
   Самым удивленным выглядел Штырек, но это потому, что пуля попала  ему
в живот и он перестал дышать. Стул был сколочен основательно и  даже  не
покачнулся, когда тщедушного "представителя управы" отбросило на спинку.
   Валет стрелял под столом, не шевельнув  ни  единой  частью  тела,  за
исключением указательного пальца  правой  руки.  Когда  он  извлек  руку
из-под столешницы (медленно, чтобы успокоить самых нервных), в  ней  уже
была дымящаяся папироса. Левой он продолжал тасовать  колоду.  Его  лицо
осталось совершенно спокойным.  Сердцебиение  не  участилось.  И  он  не
вспотел - в отличие от стоявших перед ним губошлепов.
   Штырек  выронил  пушку,  которую  не  донес  до  воображаемой  линии,
упиравшейся в фигуру Валета. Так он и сидел - почти живой, с приоткрытым
ртом, словно собирался что-то сказать, - только  взгляд  становился  все
более отсутствующим...
   - Продолжим, если не возражаете, - предложил Валет.
   Желающих продолжить не обнаружилось. Дурачок пропал бесследно.  Валет
сложил выигрыш в карман и вышел. Никто не  посмел  остановить  человека,
который только что отправил Штырька в самое дальнее  из  всех  возможных
путешествий.

17. "СКАЖИ, ЭТО ТО, ЧТО Я ДУМАЮ?"

   Ведьма Полина Активная была так стара,  что  помнила  времена,  когда
имела лицензию Министерства здравоохранения  и  готовила  таблетки  типа
"любовный  пыл"  для  первого  демократически  избранного   Председателя
городской управы, а также приторговывала "экстази" на рэйвовых  тусовках
в местном клубе. С тех пор прошла целая вечность. Ведьма  также  помнила
(страшно подумать!) полное название города Ина, однако никому  этого  не
сообщала - ей было не в кайф чувствовать себя живым ископаемым. Конечно,
при случае она могла  казаться  и  девушкой,  но  когда  душа  устала  и
одряхлела, таскать  юное  тело  совсем  не  так  приятно,  как  полагают
некоторые.  Не  говоря  уже  о  менструациях  -  какая  гадость,   какое
неудобство!..
   Полина выглянула в окно и  увидела  священника,  плетущегося  в  свою
конуру.
   Откуда? О  черт,  сегодня  же  похороны!  Ведьма  застыла.  Маленький
ледяной кулачок сжал сердце. Подержал так несколько секунд.  Отпустил...
Оказывается, склероз  существенно  облегчает  жизнь.  Живи  она  с  этим
страхом  постоянно,  могла  бы  и  не  выдержать.  Но  забывчивость   не
освобождает от ответственности. Полина знала, что зло  уже  близко.  Оно
подкрадывалось к ней неотступно, как новое оледенение, и гудело в  ночи,
будто далекий поезд. Ведьма была чуть ли  не  единственным  существом  в
Ине,  которое  чуяло  его  нечеловеческую  природу.  Убийцы,   душители,
потрошители - все они были лишь слепыми инструментами  силы,  блуждавшей
от одного населенного острова к другому и вселявшейся в тех, кто  мог  и
хотел впустить в себя ЭТО. Желающих было ужасающе много. А  таинственная
сила притворялась инстинктом... и собирала кровавый урожай.
   ...Неожиданно священник свернул к дому Активной. Полина  ухмыльнулась
зубастым ртом. Ее смешил этот человечек, не очень  уверенно  цеплявшийся
за своего бога и все же бегавший к ней, как только заболит живот. Помимо
всего прочего, ведьма хорошо разбиралась и в болезнях насоса,  качающего
кровь.
   Безошибочно ставила диагноз. С терапией было посложнее.
   Она хлебнула  жидкости,  настоянной  на  мухах,  -  для  профилактики
простуды.
   Гнилой климат, гниющая плоть... Полина подумала, а не поизмываться ли
всласть над священником, но когда тот появился на  пороге,  она  поняла,
что кто-то уже довел попа до ручки.
   Священник мелко трясся - и не только от холода. С подола его рясы еще
не осыпалась влажная могильная земля. В руке он держал истертую  до  дыр
книгу, которую знал почти наизусть и брал с собой  лишь  для  соблюдения
ритуала. Таким образом, люди всегда могли убедиться в  том,  что  он  не
начал нести отсебятину.
   Священник подслеповато щурился, пытаясь разглядеть в полутьме Полину.
Та напоминала ему жутковатого усохшего ангелочка  с  бледным  личиком  в
ореоле парящих седых волос. Кроме того, он не мог быть уверенным в  том,
что этот образ сохранится надолго.
   - Кто на этот раз? - спросила старушенция с  лучезарной  улыбкой.  Ей
доставляло некоторое смутное удовольствие регистрировать  чужие  смерти.
Это превратилось в своего рода спорт.  Исход  игры  предрешен,  но  весь
интерес заключается в том, кто наберет больше  очков.  По  очкам  Полина
Активная намного опережала всех остальных обитателей Ина. Строго говоря,
она была недосягаема.
   - Мария, - выдавил из себя священник.
   - Какая?
   - "Млын".
   - А-а! Так ты молился за нее? Напрасно. На прием  к  Твоему  она  все
равно не попадет.
   Священнику явно было не до шуток и теологических споров. Он  выглядел
слегка  пришибленным.  И  чем-то  напоминал  ребенка,  которого  привели
лечиться от заикания.
   - Страшно, - честно признался священник.
   Ведьма расхохоталась. Ох священник, уморил! Ей было страшно последние
лет пятьдесят...
   - Ну, что там еще?
   Священник протянул руку - не ту, в которой держал Библию, а другую, -
и разжал кулак.
   - Я сова, что ли? - проворчала Полина. - Ни черта не  видно.  Подойди
ближе!
   Не бойся, ты не в моем вкусе.
   Он сунул ей  ладонь  под  самый  нос.  Ведьма  лукавила.  Видела  она
великолепно.
   И сразу поняла, что лежало на ладони у священника.  Это  был  кусочек
человеческой  кожи,  с  которого  были  сбриты  волосы.  На  нем  синела
татуировка размером с монету, выполненная с удивительным тщанием.
   Жук-скарабей. Ведьма видела такое изображение много раз, но всегда  в
одном и том же месте. И не думала, что когда-нибудь увидит  его  в  руке
священника.
   Впрочем, горелым мясом пока не пахло. И священник страдал явно не  от
физической боли.
   Ведьма еще больше сморщила свой и без того сморщенный носик.
   - Где ты это взял?
   - В гробу, - сказал священник и поперхнулся. - Это было  приклеено...
к ее черепу. Перед тем как закрыли крышку, я...
   - А ко мне зачем пришел? - перебила ведьма.
   - Я думал... Что это означает?
   - Ты думал! Чистоплюй проклятый!  Что  ж  ты  не  побежал  в  церковь
спросить совета у Твоего? Побейся лбом об пол - авось поможет!..
   - Да замолчишь ты, карга старая?! - взвизгнул  священник.  И  тут  же
притих, опомнился. - Скажи, что мне с этим делать?
   - Ничего. Забудь. Живи как жил. А не можешь - сходи в лабораторию.
   Непростое слово "лаборатория" доконало священника, известного  отнюдь
не крепкими нервами. Он заметался, будто крыса, угодившая в  крысоловку.
В отличие от крысы у него пока еще был выход. Клочок чужой кожи жег  ему
руку, оставаясь холодным. Искушение было велико - почти столь же велико,
как его страх.
   - Скажи, - просипел он. - Это то, что я думаю? Значит, началось?
   - Да, - сказала Ведьма. - С тобой или без тебя, но началось.

18. ГОСТИ

   Гнус отправился на кладбище днем позже. Жирняга знал  это  совершенно
точно, потому что  организовывал  похороны  за  счет  городской  управы.
Желающих проводить бывшего помощника Начальника в последний путь нашлось
немного. За дрогами, переделанными из фургона с непонятной,  но  имевшей
апокалиптический оттенок надписью по борту "Всегда кока-кола!", шли люди
Заблуды и несколько мелких чинуш  из  управы  и  суда,  которых  отрядил
Жирняга. Потом к процессии пристроился юродивый. Послали за священником.
На кладбище тот проскулил  заупокойную  молитву.  Жирняга  стоял  совсем
близко от ямы и видел все.
   В гробу Гнус выглядел на удивление неплохо -  особенно  если  учесть,
ЧТО с ним сделали. Некровизажист Зайцев  поработал  и  за  страх,  и  за
совесть: Гнус казался просто прилегшим отдохнуть, причем  ненадолго.  Ни
тени предсмертного ужаса не осталось на  подкрашенном  лице.  Но  взгляд
Жирняги невольно цеплялся за впадину на левой стороне груди покойного  -
впадину, над которой провисала ткань рубашки.
   Жирнягу вдруг заинтересовал вопрос: а  куда,  собственно,  подевалось
сердце, если его не вложили обратно? Кто его взял? Что  с  ним  сталось?
Может быть, его зарыли в землю? Бросили на съедение собакам? Высушили  и
растолкли в порошок?
   Вполне вероятно. Значит,  ведьма?..  Обратившись  мыслями  к  ведьме,
Жирняга успокоился.  Полина  целиком  попадала  в  категорию  "привычное
необъяснимое",  что  было  гораздо  лучше,  чем   явления   из   разряда
"объяснимое непривычное".
   А потом священнику вдруг стало плохо. До этого он был бледен,  а  тут
прямо-таки позеленел, покачнулся и  чуть  было  не  повалился  на  гроб.
Жирняга улыбнулся. Гнусу определенно не  везло.  Мало  того  что  вынули
насос, так еще и  облюют  напоследок...  Председателю  городской  управы
показалось, что за спиной священника мелькнул юродивый:  то  ли  дурачок
схватил его за рясу, то ли, наоборот, подтолкнул к могиле.
   Руки священника невольно шарили в гробу.  Покойник  зашевелился.  Его
голова сдвинулась набок, а рот слегка приоткрылся. Блеснул остекленевший
глаз. Гнус подмигнул Жирняге. Толстяк чуть  не  хлопнулся  в  обморок...
Смеялись  все,  включая  Начальника.   Потом   люди   Заблуды   оттащили
незадачливого священника в сторону.
   Было ясно, что тот долго не протянет. С другой стороны, а на кой черт
он вообще нужен?!
   Гроб закрыли, опустили в яму, нагромоздили сверху кучу тяжелой  сырой
земли и воткнули в нее крест - по традиции, а не  потому  что  Гнус  был
религиозен (по правде говоря, при жизни  тот  не  имел  даже  понятия  о
всякой заоблачной хрени). В общем, зарыли основательно. Все это не  было
сном. Значит,  сон,  вероятно,  снился  Жирняге  сейчас?  И  время  было
подходящее - около часу ночи...
   Началось с того, что кто-то поскребся в окно его спальни. В последнее
время Жирняга спал чутко. Он  вскинулся  на  кровати  и  часто  задышал.
Позвать телохранителей не решился - те  и  так  давно  сделали  из  него
посмешище...
   Луна прыгала в тучах, как рыба в волнах, и  от  того  уродливые  тени
скользили за окном. Затемнение... Снова этот  звук...  Да,  вот  именно:
вжик-вжик по стеклу. Что-то твердое... Ветка? На пятьдесят шагов  вокруг
дома Председателя были вырублены даже кусты... Собака, лиса? Жирняга был
не силен в зоологии.
   Мясо он предпочитал в виде котлеток... "Уволю дармоедов!"  -  подумал
он о телохранителях.
   Звук стал громче и настойчивее. Ничего не знавший о страусах  Жирняга
инстинктивно избрал страусиную тактику, спрятался под одеяло с головой и
стал потеть. Пот был нехороший - холодный и липкий, как никогда...  Звук
проникал сквозь ватную преграду и вливался Жирняге в уши.  Через  минуту
он чувствовал себя так, словно кто-то ковырял его  барабанные  перепонки
ледяным инструментом.
   Тихо повизгивая от страха, Жирняга вскочил и начал  подкрадываться  к
окну  сбоку.  Скрип  доски  под  ногой  показался   ему   пронзительным.
Председателю  очень  хотелось  вопить  благим  матом,  но  под  толстыми
наслоениями  жира  пряталась  страшно  ранимая  душонка,  страдавшая  от
уязвленного самолюбия.
   Жирняга на цыпочках добрался до того места,  с  которого  была  видна
часть пустыря за окном. Луна утонула в тучах в очередной  раз.  Во  тьме
кто-то поскреб по стеклу, а Жирняге показалось - по его позвоночнику. Он
икнул, булькнул и прилепился носом к холодному стеклу. Пятно  конденсата
быстро разрасталось, отделяя беднягу от кошмара,  который  еще  даже  не
принял зримую форму.
   Луна вынырнула из тучи, словно голова тонущего человека из воды. В ее
сиянии  Жирняга  был  бледнее  своего  застиранного  белья.   Он   снова
почувствовал, что в паху у него стало  мокро.  Две  струйки  потекли  по
бедрам. Только на сей раз это был не пот.
   По ту сторону стекла стоял Гнус и скреб ножиком по стеклу.  Небольшим
таким ножиком - сантиметров двадцать длиной  и  с  кишкодером.  Помощник
Начальника был раздет до пояса. В дыру на груди луна не заглядывала. Там
все еще чернели комья сырой земли.
   Гнус прошептал что-то своим перекошенным ртом.  Жирняга  не  мог  его
слышать - но он прочел по губам.
   - Хочешь похудеть? - спросил Гнус.
   И ударил ножиком по стеклу.

***

   Примерно в это же  время  на  другом  конце  города  в  гостинице  со
странным названием "Олхозник" происходило  вот  что:  изрядно  поддавший
Валет стоял посреди своего номера в легком недоумении и держал  в  руках
женский парик. И хорошо, если парик,  -  с  каждой  секундой  огорченный
любовничек все больше убеждался в том, что предмет называется  несколько
иначе...
   После небольшой заварушки в "Хате карася" Валет отправился на  поиски
банка. Назрела необходимость облегчить свои карманы. Он решил арендовать
сейф на тот случай, если дела пойдут не хуже, чем минувшим вечером.
   Первый Городской размещался в двухэтажном каменном здании с решетками
на окнах. Перед фасадом торчала безголовая каменная баба -  почему-то  в
шортах и почему-то с веслом. Во всем, что касалось подлинного искусства,
Валет был парень темный.
   Банк оказался закрыт по причине  безвременной  смерти  владельца,  но
обменный пункт в пристройке работал. В амбразуре  игрок  увидел  толстую
невестку покойного Тряхлиса,  одетую  в  тулуп,  одуревшую  от  скуки  и
апатично возившую по ногтям ржавой пилочкой. Ее лицо и  шея  были  густо
усеяны  бородавками.  Она  уставилась  на   нового   клиента   с   тупой
провинциальной подозрительностью.
   Он обменял свинец на патроны и  местные  бумажные  деньги,  "похудев"
сразу на несколько килограммов. Это было  весьма  кстати,  учитывая  его
планы на сегодняшнюю ночь... Пока толстушка взвешивала металл на  весах,
не внушавших доверие, Валет с равнодушным видом изучал запоры  на  двери
служебного помещения.
   Должно быть, результаты осмотра его удовлетворили.  Он  даже  угостил
самокрутками двух  охранников,  заступивших  на  ночное  дежурство,  что
случалось с ним  крайне  редко.  Обычно  он  не  делился  с  теми,  кого
собирался убить.
   В приподнятом настроении Валет завалился в "Млын", хватанул  самогона
и стал  ждать  Марию.  Поскольку  та  не  появлялась,  игрок  откровенно
заскучал и велел хозяину послать за нею мальчишку. Хозяин уже делал  это
неоднократно (подавать-то было некому), но  всякий  раз  мальчишка  лишь
целовал запертую дверь.
   Самое странное, что злобный  кобель,  стороживший  хату  Марии,  тоже
исчез.
   В конце  концов  игрок  вернулся  в  гостиницу  в  обществе  какой-то
худосочной Лизы, которую подобрал  в  подворотне.  Любить  эту  жилистую
кобылу было все равно что взбираться по стволу корявого дерева в поисках
засохших плодов, и  разочарованный  Валет  вытолкал  ее  взашей  еще  до
полуночи. После этого он заснул сном человека с не правдоподобно  чистой
совестью.
   Сон  этот  был  одновременно  безмятежным  и  чутким,   спокойным   и
восприимчивым ко всему внешнему. Стоило  подуть  сквозняку  -  и  Валету
снилось, что он летит над  морем,  а  вокруг  ветер  наполняет  странные
треугольные простыни. Потом он увидел среди волн чью-то голову  -  прямо
по курсу... Баба. Голая,  красивая  и  заранее  благодарная.  Оставалось
только опустить руку и схватить тонущую за волосы. Но  когда  он  сделал
это, в руке у него оказался лишь намокший парик.
   Что-то заскрежетало  в  морской  глубине.  Движением,  доведенным  до
абсолютного автоматизма, Валет рванул пистолет из-под  подушки.  К  тому
времени, когда он разлепил глаза, ствол  уже  был  направлен  в  сторону
двери. Но  дверь  была  заслонена  семьюдесятью  килограммами  роскошной
плоти. Валет узнал грудь Марии. В комнате пахло сырой землей.
   Мария оперлась на кровать круглым коленом и присела на  пятку.  Валет
посмотрел на ее голову и засмеялся. Она была лысой -  и  это  еще  мягко
сказано.
   Он увидел рваную рану,  опоясавшую  голову,  как  экватор  опоясывает
глобус. И обнаружил, что действительно держит в руке ее волосы.
   Женщина наклонялась к нему, сложив губы  для  поцелуя.  Между  губами
судорожно извивался придавленный червяк.
   Валет с облегчением опустил пушку.
   - Иди к черту! - сказал он. - Я не сплю с лысыми бабами.

***

   Двумя часами позже ведьма проснулась в своей  постели  от  того,  что
кто-то нежно гладил ее по лицу. Ей  снилось,  что  она  -  еще  невинная
девушка - бежит по залитому солнцем лугу к лесу, и лес прозрачен, потому
что прозрачен каждый лист, полупрозрачны даже стволы с  зелеными  венами
внутри,  и  она  погружается  в  океан  животворящего  сока,  и  к   ней
возвращаются не только силы жить, но  и  исцелять  других...  Она  видит
эфирных существ, резвящихся в легких тенях и похожих на  рои  мельчайших
сверкающих золотом насекомых;  они  странствуют  вместе  с  корпускулами
света и переносят жизнь от умирающих звезд к  молодым...  Лес  принимает
девушку в свои прохладные объятия,  обволакивает  шорохами,  шепотами  и
шелестами, зыбкой музыкой воздуха... Мир... Свежесть... Чистота... Кровь
становится сладким соком...  Ведьма  ощущает  ласку  выдоха  из  зеленых
легких...
   Непобедимая  жизнь  пульсирует  в  каждой  клетке...  Она  непрерывно
ускользает от смерти...  Полина  закрывает  глаза  и  представляет  себе
семена одуванчиков, переносимые  во  мраке  холодным  мертвым  ветром...
Такой же  хаотический  злой  ветер  толкал  в  спину  людей,  только  их
странствие было ужасающе кратким...
   Воздух сгустился, превратился в плоть. Лес отодвинулся и исчез вдали,
как остров, пропавший за горизонтом темной Вселенной...  Полина  открыла
глаза.
   Дальнейшее происходило наяву.
   Чьи-то пальцы гладили ее по щекам. Грязные пальцы.  На  них  осталась
кровь невинных жертв.  Или  почти  невинных.  С  ногтей  сыпался  черный
порошок. Темный силуэт громоздился на фоне окна.
   Хобот! Что нужно этому уроду в ее спальне?! К тому же мертвому  уроду
- если верить фактам и аргументам... Потом Полина  вспомнила  свой  сон.
Подняла руку. Все стало ясно.
   Рука казалась гладкой и белой в  лунном  свете;  тонкие  пальцы  были
прозрачными и хрупкими, как сосульки  весной.  Это  была  рука  девушки.
Глупая  ирония  полусна,  от  которой  затем  хочется  рыдать.  Одно  из
преображений,  происходивших  помимо  ее  воли.  Инстинкт?  Что  это  за
создание, у которого такие инстинкты?.. Рыдание родилось где-то  глубоко
внутри, глубже самого сердца...
   Рука Хобота опустилась ниже. Она была слишком велика  для  девической
шеи.
   Полина слышала дыхание - но только свое. Зато чужой запах забивал все
остальные.  Тоже  запах  жизни,  однако  совсем  другой  -   судорожной,
истеричной, притягательно-отвратительной, маниакально-депрессивной...  В
молодости Полина так и не смогла выбрать. Ее тянуло к свету и  манило  в
темноту.
   Значит, Хобот... Воплощение  похоти.  Местный  сатир.  Идейный  борец
против   де