ний туман над водой,
   Лист дерева, пронизанный солнцем,
   Спокойный приют для Христа.
   Скука, мистика, тени...
   Время новых стеклянных дней.
   Все непрочное, как мир, рухнет,
   А бездомная душа найдет новую планету..."

   - Что бы это значило? - спросила она, прервавшись.
   Максим машинально пожал плечами и  застонал  от  боли,  пронзившей  левую
руку. Клейн поставил на стол чашечку из тончайшего китайского фарфора.
   - Я думаю, важным является не то, что написал Строков, а то, когда он это
написал. Обратите внимание на даты и время. Время всегда указано с точностью
до минуты, хотя Строков  наверняка  не  был  педантичным  человеком.  А  вот
наивным он был. Он пытался установить временные координаты снов.  Составить,
так сказать, личный  календарь.  Дурацкая  попытка.  Ничего  сугубо  личного
вообще не может существовать...
   - Вы судите  слишком  строго,  -  заметила  Ира  с  легкой  укоризной.  -
Наверное, мы тоже кажемся вам идиотами?
   - Нет, - благодушно сказал Клейн, глядя на нее с  улыбкой.  -  Просто  вы
блуждаете в темноте.
   - Так покажите нам дорогу.
   - Я и сам пытаюсь ее  найти.  Однако  для  этого  надо  не  только  иметь
настоящий "Путеводитель", но и суметь им  воспользоваться.  Признаю,  что  в
этом деле Чинский пошел гораздо дальше других Магистров. Надеюсь, он  уже  в
аду, хоть и добирался туда окольным путем.
   Макс внимательно смотрел на него и думал о том, что еще ни разу не  видел
Клейна спящим или отправляющим естественные потребности. В  чем-то  тот  был
сверхчеловеком, а в  чем-то  довольно  ограниченной  личностью,  склонной  к
дешевой мелодраме.
   Голиков вдруг вспомнил свой сегодняшний тревожный сон.  Как  ни  странно,
ему снился какой-то рекламный ролик.  Компьютеры,  длинные  ряды  мониторов,
которые в конце сна взрывались один за другим. Но  то,  к  чему  подбиралась
полоса взрывов, так и осталось за пределами сновидения. Максу казалось.  что
там  было  что-то  живое,  и  это  живое   внушало   ему   какое-то   тяжкое
предчувствие...
   -  А  вам  не  приходило  в  голову,  что  дискеты  могут  содержать   не
единственную копию книги?
   - Что это значит? - резко спросил масон.
   - Насколько я понимаю, Строков редактировал  оригинальный  текст.  Что-то
изменял, сокращал... Должен существовать компьютер, на котором  он  работал.
Он мог записать любое количество копий. Возможно, все они находятся в разных
местах.  И  потом:  две  дискеты  -  это  многовато  для  книги  объемом   в
триста-четыреста страниц. Если только там не было графических файлов.
   - Уверяю вас, настоящая книга Чинского намного  больше.  Но  вы,  Максим,
озадачили меня. Я упустил очевидную вещь, благодарю...
   - Я спрашивала у Строковой, - вмешалась Ирина - В квартире  ее  брата  не
было компьютера.
   - Что ж, это добавляет нам работы, - сказал Клейн так, словно речь шла  о
сортировке почты. - А кому-то, возможно, укорачивает жизнь.
   Они выпили еще по одной порции кофе.
   - Вы сможете идти? - спросил Клейн, отставляя чашку.
   - Смогу, - отозвался Макс. - Только  не  очень  быстро.  Если  вы  хотите
распечатать текст на бумаге, то  лучше  всего  сделать  это  вечером,  после
окончания рабочего дня. Во избежание лишних вопросов.
   - Хорошо, - масон проявил  неожиданную  покладистость.  -  Тогда  днем  я
прогуляюсь в парк.
   - Зачем?!
   - Хочу взглянуть на  разрушительные  последствия  вашей  доблести.  Ирина
Андреевна,  не  желаете  ли  составить  мне  компанию?  Уверен,  что  вы  не
пожалеете.
   - Почему бы нет?.. - было видно, что Ира рада выбраться из четырех  стен.
Макс посмотрел на нее с завистью. Между нею и Клейном установилась  какая-то
связь. Равенством  тут  и  не  пахло.  Голиков  попытался  представить  себе
отношения этих двоих. Хозяин и служанка? Учитель и ученица? Врач-психиатр  и
пациентка? Будущие любовники?.. Он отогнал бесплодные  мысли  и  вспомнил  о
том, что надо бы навести порядок в своем арсенале.
   Последний раз он разбирал и чистил пистолет в армии, но, конечно, никогда
не имел дела с "береттой" или "скорпионом". Пока Ирина и Клейн одевались, он
извлек  обоймы.  Результаты  осмотра  оказались  неутешительными.  В  обойме
"беретты" осталось всего три патрона, обойма "скорпиона" была пуста. Видимо,
стреляя в парке, Макс разрядил его полностью. Над ним нависла фигура Клейна.
   - Я хотел  бы  поспать,  -  сказал  Максим,  чувствуя  дикую  слабость  и
головокружение.
   - Вы не боитесь? - спросил  масон.  Его  глаза  загадочно  мерцали.  Ирка
вообще отводила взгляд в сторону. - Лучше дождитесь нашего возвращения.
   - Какая трогательная забота, - проворчал Голиков и поплелся  запереть  за
ними дверь.

Глава двадцать седьмая

   Макс честно пытался следовать совету Клейна. Он слушал "The Doors"   и не смыкал глаз вплоть до того момента, когда  Рэй  Манзарек  начал
длинный проигрыш в "Riders On The Storm" . Дальше в его сознании был туманный  промежуток,
в котором возникали и исчезали  молочно-белые  призраки  бесшумных  поездов,
скользивших по невидимым рельсам...
   Потом он все же очнулся и услышал треск иглы  проигрывателя  на  выходной
дорожке виниловой пластинки. Во рту появился  кислый  привкус.  Макс  встал,
чувствуя ноющую боль во всем теле. За окнами был холодный пасмурный день.
   Казалось, эта проклятая зима никогда не закончится.
   В эту секунду Голиков понял, что он в квартире не один,  -  пример  того,
как иррациональность иногда побеждает логику.  Ощущение  чужого  присутствия
было сильным и острым - будто что-то скребло по затылку  ледяным  лезвием...
Макс пытался не поддаваться панике, зная,  что  в  противном  случае  кошмар
будет развиваться по нарастающей. Он даже громко засмеялся и прижался лбом к
холодному и мокрому оконному стеклу.
   По  улице  двигались  черные,  сгорбленные  человеческие  фигурки.  Ветер
немилосердно хлестал их.  Макс  понял,  что  снаружи  не  доносится  никаких
звуков. На улице было непривычно тихо... чего не скажешь о квартире.
   Кто-то шумно (испуганно?) дышал сзади. В спальне или в  туалете?  Голиков
медленно обернулся. Пусто. Он сделал несколько  шагов  по  комнате,  обзывая
самого себя истеричной бабой,  кретином  и  придурком.  И  все  же  ощущение
постороннего присутствия не покидало его...
   Еле слышно зазвенело стекло. Как будто кто-то стукнул по зеркалу... Тихое
журчание донеслось из ванной...
   Максу показалось, что его желудок приклеился к позвоночнику, а подошвы  -
к  полу.  Спазм,  вызванный  страхом,  был  таким  сильным,  что  в  течение
нескольких секунд Голиков не мог  пошевелиться.  Липкая  жидкость  незаметно
скапливалась в бровях.
   "Теперь уже все равно", - подумал он и заставил себя сделать первый  шаг.
Потом еще один. Двигаясь так, словно только что научился ходить, он медленно
дошел до спальни и заглянул в нее.
   "Не  здесь,  не  здесь..."  -  нашептывал  ему  издевательский   голосок,
поселившийся где-то совсем рядом с его мерцающим рассудком.
   Макс  развернулся  всем  телом,  как  человек  с  гипсом  на  шее,  -  не
поворачивая головы. Что-то ужасное приклеилось к спине; что-то,  чего  лучше
было не видеть. Он покорно согласился с его наличием и направился в  ванную.
Включил свет.
   Голубой  кафель  впервые  в  жизни  показался  ему  идеальным  отделочным
материалом для мертвецкой. Вода... Из крана капала вода.  Он  даже  облизнул
пересохшие губы, так ему хотелось воды. Но, чтобы добраться  до  воды,  надо
было преодолеть расстояние в три метра и свой нестерпимый страх.
   Дело в том, что  ванна  была  задернута  непромокаемой  шторой.  Макс  не
помнил, чтобы когда-нибудь закрывал ее. Правда, это могла сделать Ирина. Или
так мог пошутить масон, преподнося  ему  еще  одну  поучительную  загадку...
Что-то было за этой шторой... Там угадывалась тень.
   Или намек на тень, которая вполне могла оказаться плодом воображения...
   Штора слабо шевелилась, будто от сквозняка. Какого,  к  чертям  собачьим,
сквозняка?!
   Сейчас Макс ненавидел Клейна, но еще сильнее он ненавидел  себя.  За  то,
что поддался страхам, место которым было в фильмах для пятнадцатилетних.  Он
протянул руку и отдернул штору.

***

   Его стошнило. От запаха и оттого, что ванна не была белой.
   Она оказалась доверху заполненной кровью, что делало ее  почти  черной  в
середине  и  густо-коричневой  по  краям.  В  ней  плавал  ребенок,  целиком
погруженный в жидкость. Сквозь поверхность крови  слабо  проступали  контуры
его тела и головы. Искаженное лицо было  розовым,  открытые  глаза  смотрели
прямо на Макса.
   Труп находился во взвешенном положении; казалось, равновесие установилось
много часов назад. Да, теперь  Голиков  видел,  что  это  действительно  был
мальчик, остриженный очень коротко,  и  слишком  тощий,  слабый,  иссушенный
тоской... Жалкий отросток под животом еще не был окружен  волосами.  Ребенку
можно было дать лет шесть, если бы не лицо. Лицо выглядело намного старше.
   Черт возьми. Макс думал о нем, как о живом человеке!
   Но худшее было впереди. Труп открыл рот  и  выпустил  из  себя  несколько
пузырей. Они всплывали медленно, как будто были немногим легче  крови.  Шары
тяжелого посмертного дыхания... Что это было? Остатки  воздуха  выходили  из
заполненных жидкостью легких?.. Макс задрожал. Дрожь сотрясала его, несмотря
на громадные усилия воли.
   Утопленник разговаривал с ним. Вернее, пытался что-то сказать. Он не  мог
произнести ни звука; только еле слышно всплывали и лопались пузыри...
   Максим увидел, как двигаются ручки, загребая кровь.  Странные,  отчаянные
жесты. Ни один кусочек плоти так и не показался над  поверхностью  жидкости,
будто все тело находилось под прозрачным багровым льдом.
   Однако этот лед  был  теплым  и  излучал  морок,  словно  был  визуальным
символом  смерти.  Макс   сложился   над   раковиной,   извергая   из   себя
непереваренный завтрак. С закрытыми глазами он потянулся  к  крану  холодной
воды.
   Струя, хлынувшая на его руки, была отвратительно теплой  и...  липкой;  И
еще она пахла точно так же, как жидкость в ванне.
   Макс сдавленно захрипел, опираясь руками на залитую кровью  и  блевотиной
раковину. Перед глазами плавали багровые круги. Между ними мелькал мертвецки
бледный мальчик, открывавший рот в отчаянном  беззвучном  крике.  Голиков  с
неотвратимой ясностью понял, что от него  никуда  не  деться.  Это  был  тот
случай,  когда  единственным  выходом  оставалось  саморазрушение.  Почти  с
наслаждением он представил себе,  как  стальной  прут  рассекает  его  мозг,
избавляя от назойливого и неизгладимого кошмара. Он вывалился  из  ванной  и
пополз куда-то на четвереньках, словно слепой котенок,  ударяясь  головой  о
стены. Каждый удар доставлял  мучительное  удовольствие,  потому  что  тогда
видение скрывалось за  ослепительными  вспышками  боли.  Сквозь  собственное
хриплое дыхание он услышал тихие звуки, и  ему  показалось,  что  корни  его
волос вылазят из кожи на черепе.
   Это было шлепанье маленьких босых ног по кафелю. Кто-то сделал  несколько
шагов в ванной и вышел в коридор.
   Макс знал, кто это. Он почуял запах крови, быстро  распространявшийся  по
квартире...
   И начал биться головой об стену, раскачиваясь все  сильнее,  пока  частые
удары не слились в гудящий, раскалывающий голову ритуал суицида.

***

   ...Холод в затылке. Что это было - первое  снисходительное  прикосновение
смерти?  "Прими  ее,  как  принимает  потный   затылок   ласку   прохладного
платка...".  С  этим  прикосновением  пришли  апатия  и
черная вязкая боль внутри черепа. Холодная рука остановила его  и  некоторое
время удерживала от движений. Макс упал набок и  с  трудом  разлепил  глаза,
залитые кровью, струившейся из рассеченных бровей. Клейн сидел  возле  него,
положив ему на шею свою руку. Глаза масона были невыразительными и  пустыми,
но Максим как будто слышал его голос. Он перевел для самого себя: "Когда  ты
начнешь прислушиваться к моим советам?"...
   Из-за спины Клейна появилась Ирина, села на пол  и  обняла  Макса,  тесно
прижавшись  к  нему.  Он  ощутил  исходивший  от  ее   шубы   восхитительный
отрезвляющий холод и в то же время - прохладу ее лица. Он почувствовал своей
щекой нить свежего шрама, однако ему было плевать на это... Ирка прижималась
к нему долго-долго, и он понял, что она  тоже  находится  в  плену  кошмара.
Своего кошмара, но такого же смертоносного.
   - Не оставайся больше один, ладно? - прошептала она ему на ухо.
   Он слабо улыбнулся и тихо сказал в густые волосы:
   - Ты тоже...
   Она сжала его так сильно, что снова заныло плечо, но  он  терпел,  потому
что впервые за много лет не чувствовал себя одиноким  и  никому  не  нужным.
Неужели к этому состоянию приводил только ужас?..
   С помощью девушки и масона он встал на ноги и доковылял до своего дивана,
даже  не  заглядывая  в  ванную.  Он  знал,  что  не  обнаружит  там  ничего
необычного.
   - Я найду мальчишку, - сказал он, принимая от Клейна рюмку водки, - Иначе
он сведет меня с ума... Что вы видели в парке?
   - Место происшествия оцеплено. Жандармы не дают подойти близко...
   - Милиционеры, - поправил Макс.
   - Что?
   - Теперь они называются милиционерами.
   - Ладно, пусть будет так. Кстати, вашего авто  нигде  не  видно.  Он  был
низким, окрашенным в темный цвет, грязным, с одной разбитой фарой впереди, я
правильно понял?
   - Правильно, - хмуро подтвердил Максим. - Наверное, его утащили.  Значит,
мои отпечатки у них уже есть...
   Масон смотрел на него недоуменно, как будто Голиков бредил или  болтал  о
сущих пустяках.
   - Надеюсь, до ночи они уберутся оттуда. Ира  бросила  на  него  тревожный
взгляд.
   - Тебе нельзя появляться в парке.
   - Мне нельзя даже спать, не то что выходить на улицу,  -  На  самом  деле
Макс не чувствовал легкости, с которой произнес это. Каждую секунду на  него
давил тяжкий груз страха, - Не волнуйся. Просто  я  знаю,  что  должен  туда
вернуться.
   Она еле заметно пожала плечами, а на лице Клейна промелькнула улыбка.  Он
незаметно извлек из  кармана  колоду  и  принялся  раскладывать  на  столике
пасьянс.
   Несколько минут Макс зачарованно следил за  ним,  словно  что-то  хоть  в
малейшей степени зависело  от  того,  как  лягут  картонные  прямоугольники.
Красивые  пальцы  Клейна  едва  касались  карт  и  переворачивали  их  очень
медленно.   Все   закончилось   разочаровывающим   образом.   Масон   бросил
незаконченный пасьянс, словно потерял к нему всякий интерес, и смешал карты.
   Спать было невозможно. Во всяком случае, так казалось Максу. После  ужина
все  трое  сели  смотреть  телевизор,  будто  обычная,  благопристойная,  но
неполная .семья. Голиков  подумал  об  этом  и  ухмыльнулся,  издеваясь  над
собственной сентиментальностью.
   Тем не менее, между тремя загнанными в угол людьми уже установилась связь
более сильная, чем какой-либо корыстный интерес.  По  телевизору  передавали
вязкую, бесцветную мелодраму. Макс смотрел  на  мерцающий  экран,  почти  не
слыша звуков, и получал кайф не от фильма, а оттого, что находился на зыбком
острове покоя, ненадолго застывшем посреди гибельной реки времени...

Глава двадцать восьмая

   Зомби лежал, тяжело дыша, и  ждал  смерти.  Тварь  по  имени  Г-е-р-ц-о-г
нанесла ему раны, с которыми было  бы  наивно  надеяться  выжить.  Его  язык
вывалился из полуоткрытого рта и касался земли, несмотря  на  ночной  холод.
Нежная кожица примерзала к влажным комьям. Один бок  пса  заледенел,  другой
горел, как будто был опален пламенем. Здесь кожа  и  мясо  были  содраны  до
ребер. Повернув голову. Зомби мог бы увидеть  эту  белую  решетку  на  своем
боку, но он не хотел поворачивать голову.
   У него не осталось на это сил.
   Обрубок  хвоста  не  шевелился.  Прокушенная  задняя  лапа  была  покрыта
коростой засохшей крови. Хуже всего то, что пес был измазан чужой  слюной  и
его шкура впитала в себя смердящую жидкость из желез твари.
   Победитель в его последней схватке был неизвестен. Он не знал,  издох  ли
Г-е-р-ц-о-г после того, как отполз от него с разорванным брюхом  и  десятком
менее серьезных повреждений. Когда Зомби  услышал  неживой  вой,  издаваемый
человеческими машинами, он понял, что теперь надо спасаться от двуногих...
   Он уже не помнил, как нашел в  себе  силы  доскакать  на  трех  лапах  до
какого-то ручья, протекавшего по дну неглубокой балки. Туда он  и  скатился,
оказавшись совсем близко к воде, что было бы неплохо, если бы бультерьер  не
был ранен так тяжело. В случае чего, он мог сойти и за труп.
   Вообще-то, с ним  произошло  нечто  невероятное.  Он  намеревался  помочь
человеку, которого мог загрызть  Г-е-р-ц-о-г,  и  это  намерение  было  явно
внушено ему извне. Зомби выжег в себе любые чувства к людям; до недавних пор
они казались ему самыми  опасными  из  всех  существ.  Он  был  охотником  и
бродягой,  а  значит,  один  сражался  против  всего  мира.  И  вот   что-то
подтолкнуло его к тому, чтобы помочь двуногому...
   Нет, все было не так просто. До Зомби вдруг дошло, что только вдвоем  они
могли одолеть  ту  тварь.  Без  его  вмешательства  человек  не  получил  бы
возможности поднять свою стреляющую машинку, а без нее буль был  бы  обречен
гораздо раньше и к тому же не сумел бы напасть на  врага  неожиданно.  Тогда
что же это было  -  взаимная  помощь?  Сплетение  двух  бед?  Зов  обоюдного
бессилия, обернувшегося отчаянным нападением?..
   Зомби услышал отдаленный шорох и насторожился. Его ухо, касавшееся земли,
задрожало. Все равно поздно, кто бы это ни  был...  В  мозгу  у  бультерьера
вдруг забрезжила странная, кощунственная мысль, даже не  мысль,  а  желание:
как хорошо было бы, если бы тот двуногий пришел за  ним!  Когда-то,  в  свои
лучшие времена. Зомби видел сытых домашних псов, которых люди вытаскивали  с
того света...
   Он глухо зарычал - так он был  противен  самому  себе.  И  снова  услышал
шорох,  теперь  уже  ближе.  Наверное,  шавки  Г-е-р-ц-о-г-а   возвращались,
привлеченные запахом крови... Зомби понял, что предстоит унижение,  которого
он не сможет перенести. Сейчас он был  опасен  не  более,  чем  освежеванная
кроличья тушка. Все его естество воспротивилось этому покорному бездействию.
Он попытался встать, но упал на раненый бок и завыл, страдая.

***

   ...Когда кровавый дождь перед глазами кончился, он увидел тех, что пришли
за ним.  Это  были  не  шавки  Г-е-р-ц-о-г-а.  Все  обстояло  намного  хуже.
Появились псы-призраки из кошмаров. Те, которые  заставили  его  напасть  на
человеческую самку и пробудили не только его зверскую природу, но и ответную
человеческую жестокость.  Те,  которые  изгнали  его  из  жилища  и  сделали
грязным, голодным изгоем. Те, которые, казалось,  оставили  его  в  покое...
Теперь они снова обступали Зомби - мертвые псы,  убитые  им  на  арене  ради
удовлетворения чужих низменных страстей.
   Он, не чуял их запаха и знал, что не сможет впиться в них своими  зубами.
А вот  они  медленно  вползали  в  его  мозг  черными  гниющими  щупальцами,
торчавшими  из  глаз.  Он  ощутил  накатывающую  волну  безумия   и   жутких
инстинктов. Он перерождался в иное существо, и это перерождение  пугало  его
сильнее, чем адская  боль,  терзавшая  нервные  окончания.  Остаток  разума,
ускользавшего, как красные фонари удаляющегося автомобиля, подсказывал  ему,
что единственный выход - уснуть, забыться, превратиться в ничто.
   Это казалось ему  невозможным,  невероятным  подвигом  -  уснуть  сейчас,
здесь, лежа в ледяной яме под сетью боли и страха. Отчаянный, скорее  всего,
самоубийственный шаг. Но пес и так уже был почти мертвецом...
   Зомби закрыл глаза и попытался получить удовольствие от своего медленного
умирания. Оказывается, инстинкт смерти тоже проник в его мозг. Его сознание,
облепленное  липкими  щупальцами   галлюцинаций,   превратилось   в   черный
бесформенный ком, который покатился куда-то в столь же беспросветную тьм