аз тоже не доведется. Теперь остается только побыстрее уйти?.
     - Прощайте, благородная дама. Благодарю вас за гостеприимство. Прощайте, мессиры.
     - Прощай, инквизитор.
     Оседланные лошади ждали и в этот раз. Хайни угрюмо молчал. А когда темный силуэт замка поглотила ночь, бросил коротко:
     - Все, господин Людвиг, ухожу я от вас.
     - Ты обижен, любезный? За что?
     - За вранье, мессир. Сначала врали, что вы ученый-путешественник, я поверил. Потом, что колдун и еретик в бегах - я опять же поверил. Потом, оказывается, вы - инквизитор. А теперь я и вовсе ничего не понимаю. Как хотите, а я ухожу.
     - А ты, Хайни, всегда был правдив?
     - Может, и не всегда, да от моих басен только веселее, а от вашего вранья и колдовства, господин Людвиг, страшно делается. Прощайте.
     - Ну что ж, тогда торопись, друг мой. Ты принял не самое худшее из решений. Прощай - и удачи тебе.
     Ладер, тронув лошадь, поскакал вперед и поспешно скрылся в темно-серых сумерках.
     Ночь уходила, без боя оставляя свои владения дню. Мокрой от росы траве скоро предстояло высохнуть под палящими лучами, а пока что небо над холмами не поражало яркой синевой, многократно воспетой поэтами. Скорее оно напоминало дорогую, но испорченную эмаль, нежные краски которой, потускнев, не потемнели, а сделались белесыми, никакими. Сквозь дымку уже просвечивал раскаленный диск солнца и веяло жарой, которая обещала лавиной обрушиться на землю ближе к полудню. В эти ранние часы не определившегося еще дня нередко обостряется интуиция, и человек испытывает смутную тревогу, не доверяя ей разумом.
     Однако интуиция, сомнения или опасения отнюдь не мучили людей, почти готовых покинуть заброшенный дом близ южных склонов холмов. Солдаты седлали лошадей, громко переговариваясь. В доме оставались лишь двое. Тихий разговор не долетал до посторонних ушей.
     - Вы уверены, что он мертв, Мастер?
     - Да, я не чувствую его эфирной сущности.
     - Вы полагаете, что эта сущность - хотел бы я понимать, что вы под этим подразумеваете! - словом, это неописуемое нечто уже переселилось туда? В... в рай?
     - У меня нет ни желания, ни намерения обсуждать с вами сакральные вопросы посмертной участи, Тассельгорн. Во всяком случае, это не то, что вы себе воображаете. Вашего врага нет среди живых. Для вас лично этого достаточно.
     - Не смею спорить. В конце концов, эти запретные штучки - ваша стихия.
     - Я беспокоил силы, о которых вы имеете лишь смутное представление, ради ваших мелких счетов со слугой земного правителя. Вы мой должник, Тассельгорн. А я не люблю ждать долго.
     - Я сделаю то, что вы хотите.
     Барон исподтишка рассматривал собеседника. Сколько ему все же лет? Пожалуй, он немолод, хотя правильное равнодушное лицо не пометили обычные признаки старости. Кого-то он напоминал. Кого? Тассельгорн едва не выдал внезапного озарения коротким смешком, но вовремя сдержался. Мастер похож на убитого Людвига фон Фирхофа. Наверное, старше, хотя у Мастера более гладкое лицо. Однако глаза, посадка головы, неуловимая манера держаться. Родственники? Возможно. Генеалогические деревья некоторых семей весьма ветвисты, а уж плоды этих дерев...
     По остаткам еды пробежала юркая муха. Тассельгорн попытался прихлопнуть ее, но насекомое ловко увернулось, описало круг и снова устроилось на объедках. Барон едва заметно вздохнул.
     ...Фон Фирхоф мешал, кроме того, он стал лично противен Тассельгорну. Быть может, тем, что встал на сторону, наделившую его навязанной свыше правотой. Это так - кто спорит? Но инквизитор был человеком и как человек оставался понятен. Мастер же - воплощение демона.
     Мастер брезгливо поморщился, наблюдая за инсектус-охотой барона. Если человеческих чувств у него сохранилось и немного, то отвращение, несомненно, оказалось самым живучим из них. Существо, именуемое Тассельгорном, еще может быть полезно - разумный хозяин не несет груз, он навьючивает поклажу на мула. Но когда скот изработался и стал бесполезен - место ему на живодерне.
     - Не позволите ли задать вам один вопрос, мессир? - Дьяволопоклонник равнодушно кивнул.
     - Варвары равно не признают Бога и Дьявола. У них собственные демоны. Или боги? Впрочем, по-видимому, они не делают особой разницы между теми и другими. Зачем вам все-таки Сарган?
     ?Умен, - подумал Мастер. - Умное маленькое обреченное животное?.
     - Мне нужен не Сарган. Мне нужен властелин Империи, душой которого мог бы овладеть высший.
     - Даже так? Отчего бы вам, мессир Мастер, не овладеть душой ныне правящего императора? Что мешало овладеть этаким пикантным образом покойным Гизельгером?
     - Для некоторых магических актов мало желания творящего. Порой для получения желаемого результата недостаточно даже согласия... объекта.
     - Как?! Получается, что я или некто другой не может продать душу дьяволу по собственному желанию?
     - Вашу душу можете оставить при себе, барон. Вам заплатят не за вашу душонку, а за ваши... услуги. Что касается иных - тот, кто отдал себя моему повелителю, сохраняет для себя рассудок. А рассудок человека несовершенен. Такой человек, получив желаемое, склонен расторгнуть сделку, воображая, что может обмануть Сатану и вымолить прощение у его... конкурента.
     ?Дурак ты, Мастер, - подумал Тассельгорн. - Ты сам указал мне выход. Я теперь знаю, что не обречен?.
     Мастер тем временем продолжал со скучающим видом:
     - Конечно, такой человек обманывает лишь самого себя, однако окончательный расчет по пунктам договора откладывается до его... словом, до того момента, который вы называете смертью. Мертвые в этом мире бесполезны.
     Поэтому нам нужен властитель Церена, стоящий по ту сторону того, что вы, люди, называете добром и злом. Не верящий ни в Дьявола, ни в Бога. Не ведающий. В некотором роде, если хотите - невинный. Варвар. Он не защищен древним правом свободного выбора, и ничто не мешает подчинить его рассудок, которого у него, собственно, не так уж и много.
     Муха, до этого старательно окунавшая хоботок в лужицу пива, перевернулась кверху зеленым брюшком. Некоторое время ниточки лап подергивались, потом застыли, скорчившись. Тассельгорн смахнул мертвое насекомое на пол.
     - Все так просто?
     - Да.
     Барон почувствовал облегчение. По крайней мере, одной загадкой меньше. А насчет невозможности обмануть Дьявола - мы это еще посмотрим, унылый бес.
     О чем подумал Мастер, не узнал никто.
     Людвиг задержал дыхание, потом осторожно выдохнул. Мир рассыпался на тысячу тысяч мелких осколков, потом осколки вновь соединились в ином порядке, и он увидел у самого лица полузасохший цветок клевера. Фон Фирхоф лежал на спине, на краю поляны, окруженной ельником. У виска - завернутый в полотно предмет округлой формы, справа рядом - снятое с пояса оружие. В висках стучал пульс, бешено колотилось сердце. То, что сделал Людвиг, почти вычерпало до дна его способности. Раньше ему не доводилось так близко подбираться к их пределу. Надо же. Муха. Стать насекомым невозможно, так же как стать невидимым - это противоречит законам мира, установленным Богом. Но можно убедить людей, что они не видят тебя. Людей, но не воплощенного дьявола. Однако почему бы не убедить маленькое насекомое на время одолжить магусу зрение и слух? Людвиг осторожно встал. Тело казалось чужим - но это пройдет.
     Мир качнулся, земля едва не ушла из-под ног, желудок яростно взбунтовался, волшебник постоял немного, привыкая к ощущениям собственных рук, спины, ног. Лошадь мягко ткнулась в его плечо, дружески фыркнула. Фон Фирхоф поймал повод. Куда теперь? Людвиг печально усмехнулся. Кто бы мог подумать? Тассельгорн изменил императору. По барону явно тоскуют плаха и ?меч правосудия?, но судебная колесница Империи неповоротлива. Десять дней пути в столицу. Столько же обратно, если, конечно, удастся мгновенно убедить Гагена в правоте своих подозрений. За это время случится многое - и Мастер получит то, чего так жаждет остатком людского честолюбия на дне своей давно нечеловеческой души.
     Людвиг собрался было осторожно сесть в седло, но чуть не упал, потеряв равновесие. Под ноги попал забытый сверток, грубая ткань наполовину развернулась, открыв тяжелый угольно-черный шар величиной с детскую голову. Сфера Маальфаса, страх и вожделение Справедливого... Как это похоже на Гагена! Посылать людей на смерть, чтобы отыскать способ возродить талисман. И запретить пользоваться талисманом строго-настрого, потому что это грех перед Богом. Людвиг тихо восхитился логикой императора. А ведь самое поразительное - Тассельгорн умудрился-таки склонить к измене отряд стражи фробургской миссии и даже нескольких баронов Империи. Это страх, понял фон Фирхоф. Эти люди знают больше всех. Они узнали, что с востока грозит не обычный набег - смерть стоит на пороге Церена. Они ничего не знают про Мастера. Они ничего не знают про последнее средство - Сферу. Они просто хотят жить, жить - и сохранить свои владения.
     Магус задумался на минуту. Потом поднял шар, тщательно обернул тканью, положил в седельную сумку, легко и свободно вскочил в седло. Времени на размышления не оставалось - пришла пора действовать.
     Когда стрелок из охранного десятка передал Дайгалу, что у ворот вновь объявился милосердно отпущенный ?денунциант?, альвис, уже исчерпавший за три последних дня способность удивляться, только кивнул. Людвига провели внутрь, но не в дом - без церемоний втолкнули в караульное помещение. Дайгал сам спустился вниз по крутой лестнице. Все это время у горла незваного гостя держали острое лезвие - виной тому был запоздало разнесшийся слух о сверхъестественных способностях Фирхофа. Альвис не показался Людвигу разгневанным, скорее усталым и озабоченным.
     - Что тебе нужно, ищейка? Смерти хочешь?
     - Помощи.
     - Ты пришел не туда.
     - Больше некуда.
     - Я знаю, что каждое твое слово ложь, а то, что не ложь, все равно обман. Ну ладно, выкладывай.
     Дайгал, как ни странно, почти не удивился, выслушав подробный рассказ инквизитора. Он лишь нахмурился и кивнул.
     - Этого можно было ожидать. Бароны охотно продают души дьяволу. Чего ты хочешь от меня, предатель?
     Людвиг объяснил.
     - Пустить в ход Сферу? Ты свихнулся, доблестный. Во-первых, я не колдун. Во-вторых, я тебе не доверяю. В третьих, а какое мне дело до Империи?
     Людвиг почувствовал, как гулко застучало его сердце. От того, что будет сейчас сказано, зависит все. Он слишком много спорил в последние дни, слишком много доводов и слов о целесообразности, упавших мертвыми листьями на вчерашние, ныне уже бессмысленные планы. И он заговорил - не о долге и благе Империи - о задыхающемся в дыму Оводце, пылающих яблонях, о мертвой девочке, которую он, маг, вынес из огня, бросив в грязь волшебную книгу. Дайгал слушал. При упоминании об убитом ребенке у него остановился взгляд, но это длилось не более мгновения. Людвиг рассказал о своем страхе и сомнениях, о запрете Императора, который решился нарушить. Дайгал молчал. Тогда Людвиг сознался в том, что было его собственным, тайным, спрятанным в сокровенной глубине души ужасом. Использование запретной магии навсегда, бесповоротно отнимет у белого мага Фирхофа волшебный дар. Дайгал пожал плечами.
     - Это все? Я знаю, ты остер на язык. Ты надеешься убедить меня этим?
     - А чего хочешь ты? Получить возмещение прошлых обид?
     - Не кощунствуй, ?небесная собака?. Ты называешь обидой смерть тысяч людей, среди которых были невинные, были просто мои друзья.
     - Я не убивал их. Мне не по силам вернуть их. Я могу только просить прощения за то, что совершили другие. Хочешь, чтобы я встал перед тобой, альвисом, на колени? Я встану, если это поможет...
     - Я вижу, тебе плевать на унижения.
     - Да просто спасение Церена, знаете ли, перевешивает.
     - Мне дела нет до трижды проклятого Церена. Я - альвис.
     - Ты человек. Ты интуитивно предпочитаешь злу добро. Ну просто сделай доброе дело - не для Церена, для себя.
     Дайгал едва не расхохотался.
     - Ты сумасшедший. После всего - кто бы поверил, что стремление к добру - отличительный признак человека?
     В дверях появился женский силуэт. Нора приблизилась неслышными шагами.
     - Я верю ему.
     - Ты доверчива. Сегодня он стоит на коленях, завтра без колебаний отправит тебя на пытки, лишь бы цель оправдывала средства. Правда, денунциант, отправишь?
     - Нет. Раньше - может быть. Теперь уже не смог бы.
     - Ты только послушай это, Нора. Он хитер и как шпион, и как инквизитор - помесь лисицы и собаки.
     - Дайгал, я знаю, что моя вера абсурдна. Но я - я верю ему.
     Альвис задумался. Шли минуты. Людвиг терпеливо ждал приговора.
     - Ладно. Я все равно не доверяю псам. Но я помогу тебе, инквизитор. Знаешь почему? У меня когда-то была сестра. Когда девочка умирала, никто не вынес ее из огня...
     Тайная экспедиция отбыла из бурга Виттенштайн через день, оставив пришедшего в совершенное отчаяние Тильверта командовать гарнизоном. Дайгал предложил Фирхофу помощь брата и свою, но огорченный Людвиг стоял на своем - хотя бы одним из трех должна быть женщина, иначе Сфера совершенно бесполезна. Дайгал, обсуждая подробности с бывшим инквизитором, не стеснялся в выражениях, но был принужден уступить. Баронесса наотрез отказалась послать вместо себя ни в чем не повинную служанку, и маленький отряд состоял теперь из трех человек: Норы, Дайгала и самого Людвига.
     Всего на один день раньше в сторону восточных гор отправился другой отряд - под предводительством ничего не подозревающего Тассельгорна. Рядом с бароном, держась с ним стремя в стремя, неотвязно следовал закутанный в плотный дорожный плащ человек без имени.
     Ночи позднего лета в восточных горах прохладны. Млечный Путь алмазной аркой подпирает небо. На дальних подступах к хребту Эстенмауэр путника окружают пологие холмы, покрытые густым лесом. Но стоит проехать еще немного на восток - и холмы сменяются горами, которые лишь местами поросли травой. Чем дальше на восток, тем выше скалы, больше камня и меньше растительности. Над каменными хребтами царит самый высокий - покрытый вечным снегом Эстенмауэр. В горы, к самому перевалу, причудливо извиваясь по уступам скал, уходит дорога. Считается, что за перевалом кончаются земли Империи, но на деле уже близ лесистых холмов редко встретишь человеческое жилье, в Империи достаточно земли, а эти места слишком опасны. Горной дорогой охотно пользуются покидающие Империю беглецы, торговые обозы в укромных местах поджидают бродячие бандиты, а с востока, из вольных варварских городов, проникают в Империю разнообразные подозрительные бродяги. Неудивительно, что мирные подданные Гагена избегают этих мест. Перевал Эстенмауэр - неплохое место для крепости, запирающей путь в Империю. С одной стороны тропы почти отвесно уходит ввысь сплошная стена камня, с другой - опасно зияет обрыв. На дне ущелья глухо шумит ручей. Но теснота дороги и твердая горная порода не позволяют расчистить место для настоящей цитадели, лишь на высшей точке перевала однообразие скальной стены нарушает выступ. На площадке, образованной гигантским валуном, нависающим над тропой, устроен пост имперской стражи - толстые стены из дикого камня, узкие бойницы, высеченная в скале лестница соединяет миниатюрную цитадель с тропой. Рядом огромная вязанка хвороста, высоко поднятая на шестах - ее полагается поджечь в момент опасности, ночью. Огонь на перевале виден издалека. Пост охраняют двое солдат и сержант, они сменяются, коротая свободное время в ближней крепости, выстроенной в предгорьях.
     В одну из августовских звездных ночей с востока к насквозь продуваемому ветрами перевалу шли вереницей лошади. Низкорослые, длинногривые, не похожие на рослых коней Империи, они несли всадников, которые перекликались между собой на неизвестном языке. Всадников было ровно три сотни - большой отряд для этих безлюдных мест. Двигались осторожно.
     Неподалеку от высшей точки перевала отряд остановился на короткое время. Трое воинов, оставив лошадей, скользнули в сторону и растворились в темноте. Вскоре со стороны двери поста, благоразумно обращенной в западную сторону, раздался вой собаки. Вой длился и длился, то передразнивая свист ветра, плач отчаяния и стоны неупокоенных душ, то сменяясь обычным отрывистым тявканьем. Наконец со стороны поста донесся недовольный голос:
     - Небесный гром и задница дьявола, заткнется ли наконец эта проклятая тварь!
     - Заткнись лучше ты, Валентин, не богохульствуй.
     - Говорят, собаки так воют к смерти. Откуда здесь собака? Тут и жилья-то на десяток лиг вокруг нет.
     - Вот я и говорю - не трепи языком попусту. Лучше вознеси молитву святым покровителям нашим - Иоанну и Регинвальду.
     Разговор прервал истошный вой.
     - Как хочешь, я сейчас выйду и заткну ей пасть.
     - Не надо.
     - Надо, сержант. Из-за этой плаксы мы ничего не услышим, хоть конница проезжай.
     - Ладно, валяй. Только быстро. А ты, Кифус, возьми меч, разиня, охраняй выход.
     Тупо ударил, падая, запор - тяжелый дубовый брус. Собака, коротко тявкнув, замолчала.
     - Эй, Валентин, ты ее пришиб?
     - Я ее не вижу. Тьма - хоть глаз выколи. А, черт!..
     - Эй, ты где?! Валентин!
     - Ы...
     - Что с тобой? Упал, что ли?
     - Ыыэ... Да... Помогите мне... Я ногу подвернул...
     - Оставайся здесь, Кифус... Я выйду помочь Валентину.
     Сержант, обнажив меч, выбрался наружу. Теперь его силуэт четко выделялся на фоне светлого прямоугольника входа. В десяти шагах замер невидимый в темноте злосчастный Валентин, бессильно обмякнув в руках врага и ощущая, как ресниц и века касается ледяное лезвие. Сержант спустился на тропу и успел сделать еще два-три шага, прежде чем жесткий удар сбил его с ног.
     - Тревога! Беги...
     Кольчужный воротник помешал ножу - сержант прожил еще пару минут, успев понять непоправимость совершенной ошибки. Растерявшегося Кифуса зарезали прямо на пороге караулки. Убийцы аккуратно, об одежду жертв, вытерли ножи и вернулись в седла. Всадники медлили, словно опасаясь преступить невидимую черту рубежа Священной Империи. Вождь в дорогом доспехе замер, всматриваясь в темноту рысьими глазами. Он не был изнеженным в уюте дворцов деспотом. Сарган привык водить людей в опасные рейды, не раз возглавлял передовые разъезды. Повелитель обернулся и махнул рукой. Всадники тронули лошадей, уходя навстречу неизвестности.
     ...Сотня Тассельгорна лишь к полуночи добралась до травянистых отрогов гор. Вдали черным силуэтом в сером ночном сумраке высилась зловещая громада Эстенмауэра. Там, где предгорья расступались, образовывая небольшие долины, кое-где попадались рощи, перемежающиеся лугами. Одну такую рощу имперские всадники и обогнули, облюбовав для лагеря раскинувшийся сразу за деревьями луг. Огня не зажигали. Лошади тихо ржали в темноте. Людей охватила смутная тревога, кое-кто запоздало задумался над цепью странных обстоятельств, приведших их в такое опасное место. Тассельгорн не видел почти ничего, но зато явственно ощущал незримое присутствие Мастера.
     Отряд ждал. Казалось, прошла вечность, на деле близился второй час пополуночи. Где-то в отдалении коротко заржала чужая лошадь, кони сотни отозвались призывным ржанием. На окрик ответил правильными словами чужой голос. Вспыхнуло несколько факелов, мгновенно выхватив из тьмы грубые лица, кожаную одежду, непривычное глазу оружие. Пришельцев оказалось больше, и отряды сближались настороженно. Тассельгорн твердым шагом вышел вперед, дал возможность рассмотреть и узнать себя. В отсвете огня блеснули розоватые белки глаз и обнаженные в усмешке зубы Саргана...
     - Эй, фон Фирхоф! Вы где? Небесный гром, здесь темно, как в преисподней.
     - Я здесь, не орите так, ради всех святых.
     - Нора, держись за меня.
     - Что-то случилось?
     - Ее кобыла сломала ногу. Далеко еще до места?
     - К счастью, нет. Оставьте лошадей, они нам не понадобятся. Там, за деревьями, я вижу огни.
     - Как я погляжу, у инквизиторов кошачье зрение. Кстати, а что это здесь под ногами?
     - Проклятье! Кажетс