т десять как нет на свете, ведь старик  с  годами
очень изменился...
   Я понял, что не могу с  ней  спорить.  На  каждое  мое  слово  у  нее
найдется  десять,  и  она  станет  выпаливать  их  так  непринужденно  и
искренне, что мне опять захочется увидеть в белой кукле  -  женщину,  ту
самую, ее.
   И захочется ей поверить.
   Наверное, мой взгляд изменился, потому что она снова побледнела.
   - Как твое настоящее имя? - спросил я глухо.
   - Тебе ни к чему.
   - Ты ведь собиралась объясниться?
   - Ты ведь раздумал меня слушать.
   Я уселся на край кровати.  Подумать  только,  всего  несколько  часов
назад я был спокоен, доволен, даже, пожалуй, счастлив...
   - Скажи... Зачем ты это делала? - спросил я, глядя на болвана в своих
руках.
   - Что именно?
   - Зачем тебе понадобилось потрошить людей? Что тебе за дело до барона
Ятера? До Горофа? До несчастной ювелирши, в конце концов?!
   - Разве ювелирша ощущает себе несчастной?
   - Отвечай на вопрос...
   Я наконец-то оторвался от созерцания уродливой игрушки. Поднял  глаза
на Ору; она больше не улыбалась. Ее лицо сделалось жестким - непривычное
выражение для знакомых черт, кажется, в бытность свою Орой Шантальей эта
женщина никогда не смотрела так...
   - Хорт... Я постараюсь тебе объяснить, но и ты должен  постараться  -
понять. Люди, какие они есть, не  устраивают  меня;  когда  в  чистом  и
светлом "доме" поселяется злобный уродец... чудовищный гном... когда  он
подчиняет себе все добрые чувства, когда выворачивает наизнанку даже то,
что казалось незыблемым... А ведь это случается не так уж редко.  Ты  не
понимаешь, о чем я... - Она беспомощно развела руками.
   - Продолжай, - сказал я сухо.
   - Я оглядываюсь, - она перевела дыхание, - и вижу души, не правильные
настолько, что приблизиться к ним можно, только тщательно  зажимая  нос.
Коснуться которых мог бы только самый небрезгливый врач... Их много. Они
не понимают своего несчастья. Они слепы, глухи, они понятия не  имеют  о
том, что есть на свете цвет и звук. А я... я могла  бы  помочь  им.  Уже
скоро. Я быстро обучаюсь... я понимаю с каждым днем все больше. Все  эти
люди, - она снова указала на россыпь самоцветов на полу, - и все  другие
препарированные, о которых ты ничего не успел узнать, все они  за  малым
исключением живы и здоровы. Лучше они не стали... почти никто из них. Но
пока не было и цели такой - делать их лучше. Я учусь. Некому  наставлять
меня, наставник - опыт... Ты все еще спрашиваешь, зачем мне все это? Или
уже немножечко понял? Секунды две я пытался сформулировать ответ.  Потом
здоровенный кусок лепнины сорвался с потолка и  свалился  мне  прямо  на
темечко, на секунду - на мгновение! - заставив  мир  померкнуть  в  моих
глазах.

***

   - Хорт, удача на моей стороне.  Ты  же  видишь.  Я  лежал  на  спине,
опутанный заклинаниями, будто корабль снастями. Заклинания были  простые
и некрасивые, как пеньковая веревка, и столь же надежные и жестокие.
   Если бы на голову мою опустилась дубина - пострадал бы тот, кто занес
ее. Но упавший кусок алебастра  никто  не  направлял  -  он  сорвался  с
потолка, повинуясь законам тяготения.
   - Хорт, не огорчайся так сильно. Сотрясения нет,  есть  шишка,  шишка
заживет... А мы получили возможность продолжить наши изыскания.
   "Наши изыскания".
   Глядя в растрескавшийся опасный потолок, я подумал о том, что все эти
месяцы таскал ее с собой. Что она в любой момент могла убить меня -  или
препарировать. Если бы захотела.
   Мышь, выросшая до размеров не слона даже... дракона.
   - ...Собственно, ты уже стал моим союзником  -  когда  собрал  вместе
двадцать два камушка; кстати, тот тигриный глаз, который  в  день  нашей
встречи был у меня на поясе, заключает в себе  скучную  добросовестность
одного мелкого чиновника... Хорт, не надо так на  меня  смотреть.  Я  не
враг тебе, клянусь всеми  совами  мира.  Любое  из  этих  двадцати  двух
свойств, на твой выбор, достанется тебе.  Я  вживлю  его  в  твою  душу,
подселю в  твой  "дом",  из  расчленителя  превратившись  в  созидателя.
Хочешь?
   Я рванул удерживающие меня невидимые путы; с потолка белой  дрожжевой
массой опустилось заклинание-паралич, такое мощное, что у меня в  первый
миг омертвели веки и онемела гортань. Я чуть не захлебнулся.
   Мне представилось, как белая мышь с маленькими  игрушечными  крыльями
парит над городом, и хвост ее свисает бесконечным древесным стволом. Эту
женщину я отбивал от грабителей... Защищал от нахального бастарда...
   Я горестно ухмыльнулся.
   - Прости меня. Хорт. Я не хотела бы ограничивать твою свободу...  Мне
надо было дождаться окончания срока действия Кары. Зачем  ты  догадался?
Зачем раньше времени раскрыл мою тайну?
   Я молчал.
   - Но получилось так, как получилось, ты уж извини... Посмотри на  эти
камни. Ты можешь выбрать любой. Здесь имеются откровенно ненужные  вещи,
но вот этот, например, сердолик - умение радоваться жизни.  Среди  людей
разумных встречается редко, и тем более ценен. Как?
   Я молчал. Она похитила и препарировала Горофа!
   Марта зи Горофа, по силе равного мне, а может быть, даже слегка  меня
превосходящего.  Значит,  и  со  мной  она  может  сделать  что  угодно,
назначенная магиня, мышка-переросток...
   -  ...Вот  умение  не  вспоминать  о  плохом.  А  вот...  Вот  это  я
настоятельно рекомендую тебе, Хорт. Это способность  любить  женщину.  У
тебя никогда не было - и без моей помощи не будет! - такой способности.
   - Понимаю ваше желание уязвить меня,  -  сказал  я  хрипло.  -  Но  я
прекрасно умею любить... конечно, не тебя, стерва.
   Я ждал, что она рассмеется, или фыркнет, или  еще  как-нибудь  унизит
меня, - но она отозвалась на удивление серьезно:
   - Нет, Хорт. Если бы вы умели  любить...  Сегодняшнее  утро  было  бы
совсем другим. Оно было бы счастливым, сегодняшнее утро. Вам никогда  бы
не  пришло  в  голову  сопоставить  информацию  сабаи,  слова  Горофа  о
"куклах", некоторые особенности наших  отношений...  и  заниматься  этим
именно сейчас. Если бы вы умели любить. Хорт, то ехали бы  сейчас  домой
вместе с Орой Шантальей. Смотрели бы  в  окно  кареты,  дышали  дорожным
ветром, строили бы планы на будущее...
   Мне показалось, что в голосе ее промелькнула даже горечь.
   -  Да,  Хорт.  Любовь  предполагает  немножко  глупости.   Наивности.
Доверия... Тот, кто начинает, подобно  вам,  докапываться  до  сути,  не
умеет любить. Это испытание вы провалили с треском.
   На ладони ее лежал красный с желтоватым  отливом  камень.  Смотрел  в
потолок широко раскрытыми неподвижными глазами.
   - А человек, из которого вы извлекли способность любить, - я изо всех
сил тянул время, - что с ним стало?
   Она пожала плечами:
   - Жизнь его не изменилась ни капельки.
   - Зачем же вы предлагаете мне вещь, по всей видимости бесполезную?
   - Но тот человек был глупый  подмастерье,  -  сказала  она  с  ноткой
раздражения. - Способность любить слишком ценна, чтобы доставаться  кому
попало... И снова мне померещилась горечь в ее словах.
   - Как мне вас называть? - спросил я после паузы.
   - Что?
   - "Ора" - кукольное, вымышленное имя, не так ли?
   - Да, - призналась она с неохотой. И добавила, помолчав:
   -  Воистину  злой  рок...  Сочетание  двух   маловероятных   событий:
настоящая Ора Шанталья, реальная женщина, умерла,  в  то  время  как  вы
владели  сабаей...  Говорят,  сабая  любит  красиво  представлять  своим
хозяевам наиболее эффектную информацию.
   - Так как же мне вас называть?
   - Орой. Та, что перед вами, уже свыклась с этим именем.
   - А как зовут ту, которую я не вижу? Которая кукловод?
   - Неважно... Я понимаю, Хорт, вы уязвлены.  Ради  спокойствия  вашего
подчеркну еще раз: я назначенный маг, но очень, очень древний. Мне почти
миллион лет... - Она как-то скверно  усмехнулась.  -  Поэтому  потерпеть
поражение в поединке со мной - не позор.
   Уверяю вас.
   Поединка еще не было, подумал я. Были увертки и броски исподтишка, да
и то я не проиграл еще окончательно.
   - Вы  смотрите  на  меня,  Хорт,  и  думаете:  ничего,  я  как-нибудь
выкручусь, я одолею эту самоуверенную бабу... А рассказать  вам,  что  у
вас внутри?
   -  Кишки,  -  сказал  я,  преодолевая  невольную  дрожь.  -   Сердце,
селезенка, больная печень...
   - У вас внутри - огромный, мрачный, окованный  железом  "дом".  Много
комнат, но все тесные; много обитателей, не все ладят друг  с  другом...
Главный в вашем "доме" - строгий старичок, похожий на  аптекаря.  Вы  ни
шагу не сделаете без согласования с ним; он взвешивает на аптечных весах
все ваши предполагаемые поступки... Если выселить из вашего "дома" этого
педантичного старичка, случится то же самое, что  случилось  с  беднягой
Ятером. Не бледнейте, я не собираюсь столь жестоко с вами  поступать,  я
не желаю вам зла... Итак, старичок считает и взвешивает, отбор его суров
и  прост   одновременно:   какую   пользу   принесет   данный   поступок
представлению Хорта зи  Табора  о  собственной  персоне?  Достаточно  ли
подпитает самолюбие? Поможет ли утвердиться? Вы ведь ни разу в жизни  не
сделали ничего бесполезного для себя.  Даже  удивительно,  как  вам  это
удалось...
   - Вранье, - сказал я после паузы. - Да хотя  бы...  Это  такая  чушь,
которую и опровергать-то унизительно! Это...
   И вспомнил грабителей, от  которых  эта  чудовищная  дама  отбивалась
слабенькими ручными молниями. Значит, то была ловушка, меня  заманили  в
спасители, чтобы сойтись поближе.
   - Да, Хорт. Но неужели вы думаете, что там, в подворотне, марали руки
ради  меня?  Нет,  вы  действовали  ради  собственного  представления  о
благородстве... Тем более что риска не  было  никакого.  Четверо  глупых
грабителей против внестепенного мага - смешно... А руки и вымыть  можно,
правда?
   Я понял, что уязвлен.
   Собственно, не все ли мне равно,  о  чем  болтает  белобрысая  кукла,
управляемая древним чудовищем? Уродливым, между прочим,  настолько,  что
даже .стесняется показаться... Не все ли равно, какого она мнения о моей
персоне?
   И тем не менее я ощущал себя уязвленным, и осознание этого было столь
обидным, что силы мои удвоились.
   - Вы пустились в это расследование, вы влипли в историю  с  камушками
вовсе не потому, что вам жаль было старика Ятера, - продолжала  лже-Ора.
- И вовсе не потому, что ощущали обязательства  перед  его  сыном.  Вами
двигало честолюбие: приспичило покарать мага, и мага  крупного,  а  если
повезет - великого... Радуйтесь, Хорт. Вам повезло.
   Я   скрипел   зубами;   заклинание-паралич   было   уже    наполовину
нейтрализовано моими усилиями. Еще немного - и я вырвусь...
   Глиняный болван лежал на столе перед сидящей женщиной. Между двух  ее
ладоней.
   - ...Любопытно было наблюдать, что происходило в вашем  "доме"  после
нежданного выигрыша. Роль вершителя судеб пришлась по нраву  всем  вашим
жильцам... в особенности аптекарю. Внутреннее зеркало, в  которое  вы  и
без того смотрелись не переставая, отразило теперь картину такую лестную
и столь дорогую вашему сердцу,  что,  даже  совершая  откровенно  низкие
поступки, вы не переставали ощущать  себя  героем...  Нет,  я,  пожалуй,
сделала глупость, предложив вам в качестве подарка  умение  любить.  Оно
вам действительно ни к чему.
   Заклинание-паралич  все  еще  держало.  Дергаться  в  такой  ситуации
бесполезно и унизительно.
   - При всем при этом, Хорт, что бы вы ни думали сейчас обо мне... Я не
лгала вам, когда говорила, что  вы  мне  дороги.  Я  ведь  не  стала  бы
возиться с самовлюбленным  павлином,  если  бы  натура  этой  птички  не
оставляла возможности для маневра. У всех  наследственных  магов  разные
глаза, но у вас они настолько разные, Хорт... Я сразу обратила  внимание
на эту особенность.  И  не  ошиблась  -  в  вашем  "доме"  действительно
сосуществуют разные, очень разные жильцы...
   Я молчал.
   - Если бы не заклинание Кары, - продолжала  она  раздумчиво.  -  Если
бы... Хорт, послушайте, когда я увидела вас впервые, мне показалось, что
вы похожи на одного человека, которого я знала раньше. Потом  я  поняла,
что ошиблась. Вы вовсе на него не похожи.  Вы  надутый  себялюбец...  Вы
даже комнату мне не  уступили  в  той  скверной  гостинице,  в  Дреколе,
помните?!
   Я облизнул губы.
   - Молчите... Знаете, было  здорово,  когда  я  увидела  вас  хорьком.
Хищный, не очень красивый зверь... но что-то в  вас  было.  Нечто  очень
искреннее, очень  мужественное.  Тот  самый  жилец,  обитающий  в  самой
дальней комнатушке вашего "дома", тот самый,  с  которым  я  все  хотела
встретиться лицом к лицу... Который под  действием  Кары  забивался  все
дальше в угол. Который, может быть, задохнется там и  умрет  навсегда...
Знаете, Хорт,  мне  бы  очень  хотелось  вас  откорректировать.  Давайте
подумаем вместе,  что  можно  сделать...  Есть  ли  у  нас  в  коллекции
способность к сочувствию? Или хотя бы умение сомневаться?
   - Вы считаете,  что  человека  можно  осчастливить  насильственно?  -
спросил я сквозь зубы.
   - Я вовсе не собираюсь никого осчастливливать... пока. Но явный вред,
который я нанесла, к примеру, тому же Ятеру,  -  тысячекратно  окупится.
Потом. Когда я научусь выстраивать чужие души в соответствии с  законами
гармонии.
   - Законы гармонии! - Я взвыл. - Законы  гармонии!  Верх  лицемерия  и
жестокости... Да, я самовлюбленный болван! Да, старый Ятер издевался над
собственными родичами! Да, Март зи Гороф каждую весну выдавал дракону по
юной девственнице... Но ты-то, ты ухитрилась  разбудить  добрые  чувства
даже в Горофе! Даже в Ятере! Даже я... да, я любил Ору Шанталью! Я любил
куклу, которую ты, издеваясь, мне  подсунула...  старуха!  Чудовище!  Ты
выманивала самое лучшее, самое теплое, что у нас было, чтобы оплевать  и
утопить в нужнике! За твои сотни лет у тебя  не  только  лицо  сгнило  -
сердце тоже отмерло за ненадобностью... Я убью тебя! Я  тебя  покараю  -
теперь знаю наверняка, за что!
   Она молчала.
   Завозился совенок под темным платком - я совсем забыл о  нем;  клетка
по-прежнему стояла на подоконнике, а под окном кто-то  стучал  молотком,
стучал, напевая под нос пошлую песенку - как будто  громкая  ссора  двух
магов ничуть его не беспокоила...
   Секундой спустя я понял, что Ора - или как  там  ее  -  действительно
заговорила комнату от посторонних ушей.
   Все предусмотрела.
   Я понял, что устал. Что от заклинания-паралича осталось  чуть  меньше
половины, но силы мои - как магические, так и телесные - на исходе.
   - Проклинаю тебя, - сказал я шепотом. - Пусть сдохнет твоя...
   И замолчал. Покосился на клетку с совенком.
   -  Видишь  ли,  Хорт...  Когда-то  давно  я  поклялась,  что  научусь
выправлять души. Как лекарь, прежде чем утолить чьи-то страдания, должен
сперва... ну, ты понимаешь.
   - Лекарь тренируется на трупах.
   - Да... Но когда имеешь дело с человеческой сущностью -  трупы  не  в
помощь.
   - А почему ты поклялась? - спросил я мрачно. -  Кто  тебя  дергал  за
язык? Или неумеренное  любопытство?  Девиз  жестоких  детей:  "А  что  у
лягушки внутри?"
   Она молчала. Неловко вывернувшись на кровати, я смотрел в ее  лицо  -
жесткое, разом постаревшее, угрюмое, но не злое.
   - Была одна  история,  Хорт...  Впрочем,  неважно...  Самые  скверные
человеческие свойства подчас живут в  одном  "доме"  с  самыми  лучшими,
самыми добрыми  чувствами.  Любящий  человек  всегда  оказывается  самым
изощренным палачом. Любящий - и любимый... Тебе понятно?
   - Нет, - сказал я честно.
   - Ну и ладно. - Она вздохнула. - Хорт, если бы ты знал, как я устала.
Как тяжело...
   Она не договорила, потому что в этот момент я  рывком,  будто  ветхое
одеяло, сбросил с себя остатки паралича.
   Удар!
   Тяжелый бронзовый светильник сорвался с потолочной балки и рухнул  на
сидящую женщину.
   На то место, где она только что сидела.
   Дубовый стул осел на подломившихся ножках. Ора Шанталья - или как там
ее звали - стояла передо мной, черное платье ее казалось  выкованным  из
чугуна. Невиданной силы заклинание-приказ швырнуло меня обратно, вдавило
в гору мятых простыней; с трудом извернувшись,  я  полоснул  по  стоящей
женщине коленчатой молнией. Не напугать - убить.
   Край простыни затлел.
   Ора - или как ее там - пошатнулась. Не упала, но пошатнулась  сильно,
и платье на ее груди украсилось бурым пятном.
   Запах гари выворачивал ноздри.
   Мы смотрели друг другу в глаза - напряжение было страшное; мы  давили
друг друга, вжимали друг друга в землю, Ора возвышалась надо  мной,  как
черный  шпиль,  а  я  валялся  на  бывшем  ложе  бывшей  любви,  и   это
обстоятельство почти лишало меня шансов на победу.
   За дверью затопотали шаги. Послышались обеспокоенные голоса:
   - Эй! Чем воняет-то?
   - Горим, что ли?
   И через секунду забарабанили в дверь:
   - Господа! Чего у вас, свечку в постель уронили?
   - Горим! Батюшки, горим!
   - Господа, да вы задохлись, что ли?!
   - Ясное дело, угорели...
   - Ломай дверь!
   Гостиничная дверь была хлипкая, а эти, за дверью, - решительные.  Оно
и понятно...
   Вспыхнул бархат на полу - полог, не так давно обрушенный Орой мне  на
голову. Вспыхнул вместе с пропитавшей его пылью; языки огня  на  секунду
отделили от меня противницу.
   - И-раз! И-два! И-друж-но!
   Свалившись с кровати - с противоположной ее стороны - я дотянулся  до
черной  фигуры,  захлестнул  заклинанием-тросом,  рванул  на  себя  -  в
огонь...
   Чудовищная магиня перехватила инициативу. Рывок - и в огне барахтаюсь
я, противно трещат, завиваясь колечками, волосы, я еще не чувствую боли,
но огонь  поднимается  со  всех  сторон,  пропадает  комната,  пропадает
кровать, я мечусь в колоссальном костре, я - уродливый болван,  которого
слепили из податливой глины и бросили в печь - обжигаться...
   Я - овеществленное заклинание Кары.

***

   Совенок сидел на камне, а рядом  валялась  открытая  клетка.  Совенок
таращился желтыми глазками - был вечер, солнце давно село,  приближалось
время сов.
   Я перевернулся на бок. Сед. Провел рукой по волосам - волосы  кое-где
обгорели, но не более. А мне казалось, что я заскорузл и  лыс,  что  моя
кожа - сплошь глиняная корка, облизанная огнем...
   Я лихорадочно огляделся - и сразу узнал это место. Если подняться вон
на тот пригорок, у подножия его обнаружится  мой  дом.  А  вот  по  этой
дороге - пустынной, слава сове,  можно  за  полчаса  добрести  до  замка
Ятеров...
   Куда мне идти? Зачем мне идти?  В  ушах  то  нарастал,  то  отдалялся
странный звук, как будто колеса стучали по  стыкам  моста,  только  мост
бесконечный, а колеса и стыки  -  железные.  Та-так,  та-так...  Та-так,
та-так...
   Я огляделся снова - на этот раз внимательнее.
   Небо было странного цвета. Никогда не  видел  такого  яркого,  такого
богатого оттенками заката.
   Над рощей вились, будто копоть, вороны. Молча. Ни единое карканье  не
нарушало тишину - тугую, торжественную, исполненную достоинства.
   Совенок смотрел на меня удивленно - не знал, наверное, чего  от  меня
ждать. Почему я то возьмусь за голову, то посмотрю на небо, то сяду,  т6
встану, то засмеюсь. Куда ему, неразумному птенцу, понять меня.
   - Пойдем, - сказал я в ответ на требовательный совий взгляд.
   Подставил руку; нахохленный ком из торчащих перьев привычно, будто  в
сотый раз, перебрался мне на  руку,  а  потом  -  на  плечо.  Переступил
лапами; устроился. До половины прикрыл желтые глазищи.
   Поначалу медленно, а потом все быстрее и увереннее я двинулся в обход
пригорка. Подниматься-спускаться  не  было  сил;  я  шел,  считая  шаги,
стараясь до времени ни о чем не думать.
   Она сделала, что собиралась?
   Или пожар помешал ей?
   Вряд  ли  человеку,  столь  свободно  управляющемуся  со  временем  и
пространством, способна серьезно помешать пара горящих простыней...
   Совенок покачивался на плече в такт моим шагам. Шелестел  над  полями
ветер,  я  различал,  кажется,  голос  каждо