возможностей не
противоборствовать, а объединиться с природой, космосом, если  угодно.  Мы
все прошли через подобное противостояние. Такой путь - тупик.
     Павел хотел еще что-то возразить,  но  с  поляны  послышался  высокий
голос Тима. Он дразнил Гарма, держа перед его носом большую кость.
     - Служи, Гарм, служи, - приговаривал Тим, не давая псу вырвать  кость
из рук. - Вот так, молодец!
     Павел отодвинул занавеску и выглянул из окна как раз  вовремя,  чтобы
увидеть, как страшный лохматый пес неуклюже садится на задние лапы, словно
болонка, выпрашивающая сахар у хозяина.


     Пуховые  шарики  редких  облаков  казались   подсиненными   -   такой
пронзительной голубизны неба Павел не видел давно.  Да  он  уже  и  забыл,
когда еще доводилось вот так, лицом вверх, лежать на свежескошенной  траве
и слушать журчащую песню кузнечиков.
     Рядом, также заложив за голову руки, лежал  Тим.  Разговаривать  было
лень, не хотелось шевелиться, но Павел все же приподнялся на локте,  чтобы
еще раз посмотреть на пасеку -  примерно  десяток  ульев,  между  которыми
неспешно расхаживал Никишка.
     - Образцовое хозяйство, - как бы про себя проговорил  Павел  и  вновь
рухнул на душистое сено. - Старательный у тебя домовой.  Омшаник  выстроил
капитальный, пчел развел, вот даже  сена  накосил  на  зиму,  кого  только
кормить будет - неизвестно.
     - Это почему неизвестно? -  Тим  перекатился  со  спины  на  живот  и
прикусил сухую травинку. -  Зимой  разную  живность  будет  подкармливать.
Косуль, зайцев.
     - Медведей, - продолжил ему в тон Павел.
     - Медведи сами не придут.
     - Что, ты не пустишь?
     - И я не пущу, - не принял шутки Тим. - И сами не сунутся. Они  Гарма
чуют.
     - Ты, кажется, окончательно вжился в роль будущего Хранителя.  Скажи,
тебя это все не пугает? Ты во всем разобрался? Ты хоть понимаешь, Тим,  на
что идешь? Посмотри на Колдуна, и ты ведь будешь таким.
     - Таким, наверное, нет, - Тим глядел куда-то  вдаль,  не  поворачивая
лица к Павлу, в его губах  мелко  дрожала,  прикушенная  крепкими  зубами,
травинка. - А вот знать и уметь буду, конечно, не меньше.
     - Он тебя как учит, лекции читает или больше на практике?
     - Отстань, - примирительно попросил  Тим.  -  Не  читает  он  никаких
лекций. Просто для того, чтобы учиться, надо быть  с  ним  рядом.  Я  тебе
этого объяснить не могу, это надо чувствовать.
     - Куда уж нам, - немного обиженно протянул  Павел.  -  Мы  в  колдуны
рылом не вышли.
     - Глупости опять говоришь, да к тому же и сам это  понимаешь.  Просто
я, ну более способный, что ли. Ты к Алабелле идти не раздумал?
     - Не раздумал. Жутковато, правда, но пойду.
     - И о чем спросишь? Сколько лет проживешь?
     - Вот это ни в коем случае. Об этом я не хотел бы узнать ни за что.
     - Почему? - разговорился  Тим.  -  Представляешь,  зато  точно  можно
рассчитать, что стоит делать, что нет. Будешь четко знать,  как  построить
свою жизнь. Об этом ведь тоже можно спросить. Узнаешь, на что способен.
     - Вот сам иди и спрашивай, - Павел  рассердился  и  стал  грубить.  -
Узнаешь,  когда  помрешь,  когда  влюбишься.  Не  забудь  уточнить,  когда
заболеешь и чем, в каком году будет проведена денежная реформа и что ты на
этом заработаешь.
     Тим внимательно посмотрел на Павла и неожиданно расхохотался.
     - Чудак-человек! Зачем злишься? Мне-то об этом знать  как  раз  ни  к
чему. Я о себе и так кое-что знаю. Мне  больше  надо  о  своем  бессмертии
беспокоиться. Бессмертие - тоже проблема.
     - Скажешь тоже, - Павел недоверчиво покосился на Тима. - Ты  что  же,
будешь жить вечно?
     - Если захочу. Колдун вот не хочет.
     - Ему что, надоело?
     - Сложно все это, - веселые искорки в глазах Тима погасли. - Об  этом
я и сам хотел бы спросить у Алабеллы, но,  наверное,  не  решусь.  Колдун,
кстати, так и не осмелился. Но ты так мне и  не  ответил,  зачем  идешь  к
Алабелле.
     - Сам бы хотел знать. Когда я разговаривал с Китоврасом,  он  сказал,
что миссия его народа быть наблюдателями. Мы же  до  сих  пор  бьемся  над
вопросом, зачем  живет  человечество.  Мало  того  -  спорим:  одиноки  во
Вселенной или нет. Хотя, по-моему, и ежу понятно, что не одиноки,  а  лишь
дики и необразованны. Не потому ли тысячелетиями  пытаемся  решить  вечный
вопрос: в чем смысл жизни? Ответов,  разумеется,  столько  же,  сколько  и
спрашивающих.
     - Ага, понятно. Значит ты приходишь  к  Алабелле  и  прямо  с  порога
спрашиваешь - в чем смысл жизни. Проблема в  один  момент  разрешается,  а
дальше  ты  несешь  полученные  знания  человечеству,  избавляешь  его  от
сомнений невежества, и...
     -  Ах,  так!  -  Павел  внезапно  вскочил  и  бросился  на  Тима.   -
Издеваешься! - Он шутливо ухватил Тима за плечи и прижал к земле. - Колдун
несчастный!
     Павел так и не понял, что произошло  в  следующую  минуту.  Он  вдруг
почувствовал, как его тело мягко подбросило в воздух. Сколько он теперь ни
пытался  дотянуться  до  Тима,   ничего   не   получалось.   Павел   висел
горизонтально к земле и, как пловец, разводил руками.  В  полутора  метрах
под ним лежал Тим и заливался мальчишеским хохотом.
     - Отпусти! - взмолился наконец Павел. Шутка ему  не  понравилась,  уж
слишком беспомощными и унизительными  казались  его  попытки  вернуться  в
прежнее положение. - Хватит!
     Тим всхлипнул еще раз,  подавив  последний  смешок,  и  Павел  тяжело
рухнул на охапку сена. От  ульев  к  расшалившимся  парням  мелко  семенил
домовой,  в  руках  он  держал  деревянную  миску  с  крупно   нарезанными
ярко-желтыми сотами.
     - Никишка! - воскликнул Тим и сел,  обхватив  руками  колени.  -  Вот
Павел интересуется, как тебе здесь живется. Его,  кстати,  сильно  смущает
твое инопланетное происхождение.
     - Придумаете тоже, - почему-то рассердился  Никишка.  -  Я  вам  что,
Китоврас? Это он туда-сюда шастает,  а  мы,  домовые,  испокон  веков  тут
живем.
     - Так ведь не всегда жили, а пришли когда-то по Коридору.
     - Ну пришли, - неохотно согласился домовой. - Только очень давно.  И,
значит, поселились. Нам здесь понравилось. Теперь уже и  не  помнит  никто
когда. Люди и домовые всегда вместе жили. А, может, это не домовые, а люди
на Землю пришли, - осенило внезапно Никишку. - Очень даже запросто,  -  он
поставил миску между ребятами. - Вы лучше мед ешьте, он  сильно  полезный,
тогда и вопросов будет меньше.
     Павел выбрал квадратный, истекающий  медом  кусок  и  с  наслаждением
откусил. Мохнатая пчела  истерически  взвизгнула  над  самым  ухом,  и  он
добродушно отмахнулся, занятый лишь тем, чтобы мед не капал на землю.


     По утрам озеро окутывалось туманом.
     Белая пелена стояла над водой, заполняя пространство между горами.
     Потом налетал ветер.
     Он взвихривал туман, и тот, словно пар от  кипящей  воды,  поднимался
вверх, надолго застревая в густых кронах деревьев, покрывающих  каменистые
склоны.
     Глядя на клубящееся туманом озеро, Павел  вспомнил  старое  алтайское
название этой местности - Котел колдуна -  и  в  очередной  раз  подивился
точности сравнения.
     Ждать до полудня, когда солнце окончательно прогреет воздух  и  туман
рассеется, Павел не захотел. Впереди - трудная дорога, важен  каждый  час.
Как он ни рассчитывал свой маршрут, все равно выходило, что хотя бы  одной
ночевки не миновать.
     Временами  тропа  терялась  между  деревьями  и   тогда   приходилось
возвращаться. Павел ругал себя за  непредусмотрительность  -  ну  что  ему
стоило захватить из дома компас.
     Вчера он попытался объяснить Китоврасу, что компас ему необходим,  но
тот лишь сожалеюще  развел  руками,  а  потом  торжественно  вручил  Павлу
арбалет и пять длинных стрел в легком металлическом колчане.
     Арбалет, несмотря на то,  что  производил  впечатление  массивного  и
грозного оружия, весил совсем немного, но зато был  слишком  велик,  нести
его в руках неудобно, а, закинутый за  спину,  он  постоянно  цеплялся  за
ветки, и Павел даже пару раз подумал, не оставить ли  его  где-нибудь  под
камнем, но  вспоминал  дакинь  и  тогда,  успокаивая  себя,  гладил  рукой
хромированное ложе.
     Вчера, обучая Павла пользоваться арбалетом, Китоврас устроил  пробные
стрельбы.
     Стрела, лишенная грозного наконечника, легко  ложилась  в  продольную
ложбинку, пневматический затвор до упора оттягивал тетиву, а спуск был так
мягок, что выстрелить смог бы и ребенок.
     - Но будь все-таки осторожен, - наставлял напоследок  кентавр.  -  Не
стреляй,  пока  не  убедишься,  что  другого  выхода  нет.  Всегда   можно
договориться.  Почти  всегда,  -  добавил  Китоврас,  заметив,  что  Павел
недоверчиво взглянул на него. - Не стреляй в упор. Если  окажешься  близко
от цели в момент выстрела, то и сам можешь оказаться втянутым  в  Коридор,
тогда еще неизвестно, удастся ли мне тебя оттуда вытащить.
     - А с кем я могу еще встретиться, кроме дакинь?
     - Трудно сказать. Одни уходят, приходят другие. В  основном  криттеры
стремятся попасть к Алабелле. Все знают, что перед  Путешествием  Алабелла
начинает отвечать на  вопросы.  Это  такое  своеобразное  паломничество  к
оракулу. Но ведь и ты идешь туда за тем же. Кроме того, есть  наши  вечные
враги. Дракон рассеивает во Вселенной жизнь, Кэшот - рассеивает смерть.
     - Боже мой! - вздохнул Павел. - Этого еще только  не  доставало.  Кто
такой Кэшот?
     - Долго объяснять. Не  хочу  пугать,  но  лучше  бы  тебе  с  ним  не
встречаться.
     - Но ведь это ваши враги, не мои. Может, и обойдется.  Меня  вот  еще
интересует, как я узнаю пещеру Алабеллы и какой он из себя.
     - Хороший вопрос, но этого не знает никто,  -  неожиданно  послышался
голос Колдуна.
     Он и Тим незаметно подошли сзади;  обернувшись,  Павел  встретился  с
Колдуном взглядом и, как всегда в таких случаях, отвел  глаза,  словно  от
края пропасти.
     Мгновенно рассердившись на себя за это, Павел вызывающе  уставился  в
лицо Колдуну, но тот лишь усмехнулся и  отвернулся  сам  к  далекой  глади
озера, едва просвечивающей сквозь стволы деревьев.
     - Алабеллу никто не видел, а если и видел, не  спешит  рассказать  об
этом. Некоторые считают, что Алабелла один и в то же время его два.
     - Как так два? - не понял Павел.
     - Его и называют тогда - Алла и Белла. Он сам задает себе  вопросы  и
сам на них отвечает. Он знает все, что происходит во Вселенной и тяготится
своим знанием, потому что абсолютное знание  равно  смерти.  Ты  бы  хотел
знать ВСЕ?
     - Н-не знаю, - растерянно пробормотал Павел.
     - Тогда еще раз крепко подумай, прежде чем идти к пещере.
     - Крепко подумай, - еле слышно шептал Павел, продираясь  напрямик  по
склону через колючие заросли ежевики. - У вас-то для того, чтобы думать, в
распоряжении почти вечность, а я, может, больше и не попаду сюда никогда.
     Тропинка давно кончилась, или, скорее всего, Павел опять ее  потерял,
блуждая по нетронутому лесу.  Туман  рассеялся,  и  прогретый  воздух  пах
хвоей,  успокаивающе  пересвистывались  птицы,  а   где-то   далеко-далеко
слышался прерывистый рев мотора, как будто грузовик забирался  в  гору,  и
этот очень земной звук успокаивал Павла, как колыбельная ребенка.
     Впервые за последние три дня вспомнилась военная база у  истока  Кии,
бесполезные  посты  часовых,  глохнущие  броневые  машины   и   нелетающие
вертолеты. Большей глупости, чем военные действия в этих  обстоятельствах,
представить трудно.
     "Это надо же придумать - ладить гарпунную пушку на прогулочном судне,
- Павел укоризненно помотал головой. - Что за мания, если появится  что-то
неизвестное, непременно действовать  с  позиции  силы?  Или  правительство
все-таки знает кое-что или о чем-то догадывается и потому так боится?"
     В воздухе послышался тонкий вибрирующий звук.
     Увлеченный поиском правильной дороги и своими размышлениями, Павел не
обратил вначале на этот прерывистый  свист  никакого  внимания,  но  потом
насторожился и поудобнее перехватил арбалет.
     Казалось, звук шел  отовсюду,  и  в  какое-то  мгновение  Павел  даже
подумал, что это галлюцинация и звенит у него в ушах, но тут  же  раздался
отрывистый хлопок, как  будто  порывом  ветра  внезапно  наполнило  парус.
Мелкий сланцевый щебень стал осыпаться со склона, и Павел неуклюже замахал
руками, стараясь сохранить равновесие.
     "Неужели землетрясение?" - подумал он первое, что  пришло  на  ум,  с
удивлением заметив, как задрожал  воздух  между  соснами,  словно  горячие
испарения поднимались там, искажая перспективу.
     Его  лицо  и  руки,  не  защищенные  одеждой,   почувствовали   сухой
нестерпимый жар, и он, вскрикнув, выронил арбалет, а потом упал и сам,  не
в силах противостоять напору горячего воздуха, который скатывался с горы и
ощутимо толкал его вниз.
     "Никакое  это  не  землетрясение!  -  Павел  попытался  закрыть  лицо
рукавом. - И не дакини. Это что-то другое!".
     Он еще продолжал лежать скорчившись, подтянув  колени  к  подбородку,
когда ощутил, что жар ослабевает, спадает давящая тяжесть.
     Вновь стали различимы крики птиц и шум ветра.
     Павел встал, покачиваясь, попытался  опереться  о  ствол  сосны  и  с
криком отдернул руку. Обуглившаяся до черноты кора дымилась, и раскаленная
смола влипла в ладонь, как печать в сургуч.
     Отыскивая взглядом арбалет, Павел  увидел  склон  горы,  по  которому
словно прошелся гигантский каток, оставив после себя дымящуюся просеку.
     Свернулась тонким серпантином трава, кое-где  на  концах  ветвей  еще
горела рождественскими свечками хвоя, а у самых его ног корчился,  пытаясь
опереться на обугленные лапки, большой черный жук.
     - Дунуло, как из ада, - Павел провел рукой по  лицу  и  почувствовал,
как стираются в пыль сгоревшие брови и ресницы. Кожа  на  щеках  вздулась,
прикосновение к ней вызывало сильную боль.
     Свой арбалет Павел отыскал метрах в двадцати выше по склону.
     Оружие совсем не пострадало и на  удивление  осталось  холодным  даже
среди превратившейся в пепел травы.
     Шипя от боли, Павел обработал лицо и руки марлей, смоченной в спирте,
оглядел  свой  хэбэшный  геологический  костюм  и  обнаружил   всего   три
прожженные дырки на локтях и колене. Потери оказались не самыми страшными:
руки-ноги на месте, арбалет исправен. Настораживало  одно  -  непонятность
происходящего, но и к этому Павел уже  немного  привык,  поэтому  не  стал
дальше ломать голову над неразрешимыми вопросами и вновь  осторожно  пошел
вперед к плавной седловине, обозначавшей перевал.
     Уклоняясь  от  гибких  ветвей,  -  каждое  прикосновение   теперь   к
обожженной и натянувшейся коже стало болезненным, -  Павел  вспомнил,  как
ему на работе  постоянно  пеняли  за  его  настырность.  Там,  где  другой
повоевав безрезультатно, в конце концов отступал, смирившись с неизбежным,
Павел не успокаивался, и в результате нарывался-таки на неприятность.  Так
и теперь, получив уже достаточно щелчков по носу, и весьма болезненных, он
продолжал делать то, что  решил  раньше,  хотя  самым  благоразумным  было
все-таки повернуть назад.
     На седловине обнаружилась маленькая каменистая площадка,  от  которой
вниз тянулась узкая, хорошо обозначенная  тропинка.  Похоже,  что  с  этой
стороны склон был более обжитым и чаще посещаемым.
     Павел приободрился. Больше ничего опасного вокруг  не  замечалось,  и
если бы не саднящие от ожогов лицо и  руки,  он,  пожалуй,  даже  стал  бы
насвистывать, так как впереди отчетливо слышался шум  водопада.  Выбранное
направление оказалось верным.
     Перед тем, как  резко  повернуть  налево,  тропа  снова  упиралась  в
небольшую площадку, на которой росла  одинокая  старая  береза.  Дойдя  до
дерева, Павел в удивлении остановился.
     - Ал лук  мас,  -  прошептал  он,  глядя  на  разноцветные  тряпочки,
привязанные к ветвям. - Жертвенная береза.
     Название неожиданно всплыло из памяти, хотя Павел и  не  был  уверен,
что произнес его правильно. Когда-то он  читал  о  жертвенных  деревьях  у
народов востока, исповедующих буддизм, и, казалось, прочно забыл об  этом,
но сейчас непроизвольно вспомнил, как  будто  утерянные  знания  только  и
ждали того, чтобы вернуться к нему в нужную минуту.
     Многие пестрые лоскутки выцвели,  первоначальный  цвет  угадывался  с
трудом, но были среди них и абсолютно новые. Самую  нижнюю  ветку  украшал
салатно-зеленый шнурок с колокольчиком. Колокольчик  чуть  раскачивался  и
мелодично звенел.
     От водопада тянуло свежестью. Здесь, на площадке, его  рев  усилился,
и, хотя  падающая  вниз  мощная  струя  была  еще  не  видна,  воздух  над
расщелиной с  ручьем  искрился  мелкой  водяной  пылью,  образуя  короткую
радугу.
     Павел  постоял  у  священной  березы,  глядя   на   пеструю   бахрому
колышущихся вместе  с  листвой  лоскутков,  потом  решительно  вытащил  из
рюкзака аптечку и, разорвав длинную ленту бинта, привязал и  свой  дар  на
нижнюю ветку рядом с колокольчиком.


     Место для ночевки  Павел  выбрал  около  тихого  родничка  в  низине,
защищенной со всех сторон от ветра большими базальтовыми валунами.  Родник
выбивался из-под серого булыжника вялыми пульсирующими  толчками,  образуя
вначале неглубокий прозрачный бочажок, из которого потом спокойно  вытекал
узкий ручей.
     Миновав  в  полдень  водопад  Три  Ступени,  и  вправду  напоминавший
короткую крутую лестницу, Павел не задержался у  ревущего  каскада  ни  на
минуту, стремясь как можно ближе подойти к Сухому хребту.  Это  ему  почти
удалось, но выбирать место для стоянки пришлось  все  же  раньше,  чем  он
рассчитывал, - сильно болело обожженное лицо, под  прогоревшей  тканью  на
локтях и колене тоже вздулись волдыри, идти стало трудно.
     - Что же все-таки это  была  за  пакость?  -  бормотал  вслух  Павел,
стараясь бинтами осторожно обмотать саднящие участки кожи. -  Так  ведь  и
вовсе сгореть можно.
     Но, бормоча все это  вслух,  про  себя  он  тихо  радовался,  что  не
пришлось встретиться с испытаниями похуже. Что ни говори, а кроме птиц  да
пары бурундуков никто ему на пути не попался, не пришлось  пускать  в  ход
арбалет, в надежности которого он сильно сомневался, и значит, несмотря на
боль, дела обстояли не так уж плохо.
     Бросив в кипящую воду пачку гречневого концентрата, Павел  взялся  за
нож, чтобы открыть банку тушенки. Есть хотелось смертельно.
     После долгого дня ходьбы  следует  основательно  подкрепиться,  потом
попить крепкого чаю, а после этого сразу завалиться на боковую,  -  завтра
надо  выйти  пораньше,  чтобы  найти  пещеру  Алабеллы,  а   то   как   бы
действительно путешествие не оказалось напрасным.
     От мирных приготовлений к ужину Павла  отвлекла  внезапная,  какая-то
вакуумная тишина. Еще секунду назад в сонном вечернем воздухе  раздавались
слабые трески и шорохи, которые всегда слышны в лесу даже  в  очень  тихую
погоду, но сейчас все убаюкивающие  сознание  звуки  исчезли,  словно  все
онемело кругом, и это было настолько странным, что Павел, боясь лишний раз
звякнуть, осторожно протянул руку, чтобы поставить банку на траву.
     Он не успел закончить это  простое  движение.  Уже  знакомая  сухость
разлилась вокруг, ярче вспыхнул костер, и тут же, как будто горящая  марля
коснулась и так  обожженного  лица.  Павел  вскрикнул  и  выронил  ставшую
нестерпимо горячей  банку.  В  следующее  мгновение  раздался  мягкий,  но
ощутимо толкнувший в грудь взрыв,  и  Павел  упал  навзничь,  инстинктивно
пытаясь опереться на широко раскинутые руки, чтобы не  удариться  о  землю
затылком.
     На этот раз жар не был столь силен, как днем. Не загорелась  хвоя  на
ветках, не обуглилась трава, но все же Павел  почувствовал,  как  на  лице
лопнули волдыри и по щекам потекли горячие струйки.
     Приподнявшись на локтях, он не сразу понял, что  температура  воздуха
вновь стала нормальной и кроме тог