ь   посетила  его
соискательскую голову... Однако слово - не  воробей, хотя их давно уже почти
нет в нашем  городе...  Забавная  мысль пришла  в мою собачью  голову: может
быть, в нашем городе очень мало  воробьев потому, что слышится слишком много
слов...
     Отвлекся, но с этого момента  стал внимательно прислушиваться к каждому
Витиному вдоху и выдоху.
     - Хорошо, -  сказал я  тихо своим хозяевам и в знак заключения договора
завилял хвостом.
     А Пал Палыч  в этот момент шелестел газетой и не слышал  произнесенного
мною слова, да  и Мама-Маша  мыла посуду и, по-моему, тоже его не слышала. В
раковине шумела  вода,  и  мне  показалось,  что  это  маленький  Ниагарский
водопад, возле которого Пал Палыч, когда был  в возрасте моего хозяина Вити,
намеревался помочь черным повстанцам бороться против белых поработителей.
     А потом я подумал, что, вообще-то говоря, собаку моего типа неправильно
использовать в таком вот примитивном сыске, а лучше использовать ее в науке,
которая  учит,   как  по  запаху  распознавать   предметы.  Она   называется
одорология. Наука не простая, а поэтому вам, юные читатели, не стоит спешить
запоминать это слово.  К тому же, пока еще  не  изобретена куда более важная
наука, о нюхе на справедливость...
     Однако несмотря  на  это,  я буду  откровенен;  говорю вам  как  собака
собакам: если Витю ожидает что-либо неприятное, я ему помогу!
     И шерсть на моей шее вздыбилась.
     В  этот момент из-под  плинтуса выбежали какие-то  козявки. Пока  я  их
разгонял, почему-то вспомнился мне муравейник возле дачи...
     Иногда  люблю  смотреть  на  мир  глазами  деревенского  пса.  Тогда  и
вспоминаю  этот  муравейник.  Какие  же  они,  муравьи,  труженики!  Если бы
кто-нибудь из  моей  семьи так работал (исключая маму Машу,  конечно), я  бы
безмерно удивился. Но условия  работы у муравьев  ужасны: я  был свидетелем,
как одному из них, поторопившемуся отрапортовать об окончании какого-то дела
преждевременно и лихо, его же собратья откусили голову.
     И тут же я вспомнил, сколько уже  времени строят и перестраивают Витину
школу.  Об  этом тоже как-то раз говорили  за обеденным  столом Пал  Палыч и
Мама-Маша.
     А ремонт  в этой школе теперь делают заново, но уже  родители учеников.
Сразу после  того, как "постарались" шефы, которые так нахалтурили,  сляпали
все так неуютно, что только диву даешься - как будто нарочно делали плохо.
     Вот бы их в муравейник, как говорит Пал Палыч, - для обмена опытом.
     Мошек я съел и стал собираться ко сну.

     Глава 3. Мы идем в школу
     После  разговора о Витиных  проблемах все отправились  спать, а  я  еще
полакал воды, потому что на ночь  имею обыкновение хорошо попить. К тому же,
когда  я представил себе  данное мне  поручение,  у  меня  вдруг пересохло в
горле. Я  вошел  в комнату и осторожно, как кот, изящно, прыгнул к  Вите  на
кровать. Долго и пристально всматривался в его сонное лицо и все думал:  что
же такое особенное может волновать моего юного хозяина?... Витя перевернулся
на бок, и  по его скучному лицу я точно определил, что снится ему никакая не
Африка и не Марс, а скорее всего школа.
     Да,  школа!  Но первая  версия  показалась  в  тот  момент мне  слишком
примитивной.
     Я  стал размышлять, как  бы мне туда  попасть, чтобы  все  выяснить  на
месте. Разве что спрятаться Вите в ранец? Ведь, придя в класс, не станет  же
он  меня среди  урока выкидывать за дверь, оставит под партой, наверное.  Да
еще сделает так, чтобы меня никто не заметил.
     Этот план  был по-своему хорош. Но были  в нем и свои  слабые  стороны:
наблюдать и делать выводы  можно, если только об этом никто не знает, а если
с самого начала показаться Вите, то он сразу же обо  всем может догадаться и
первый сделает, может  быть, нежелательные для  меня выводы. Менее всего мне
хотелось терять его дружбу.
     Поэтому, повинуясь старому доброму правилу, которое безотказно выручает
любую собаку  из  любой  ситуации, я  решил прикинуться простачком. Побольше
вилять хвостом и побольше улыбаться в свои усы.
     Засыпая, я подумал о том, как  сложно  быть необыкновенной собакой. Все
время   надо   что-то   придумывать,   чтобы   тебя  действительно   считали
необыкновенной.
     Рано утром мы с Витей как всегда проснулись по первому зову будильника.
Пал Палыч уже фыркал и плескался в ванне - он всегда вместо оздоровительного
бега и гимнастики, как у некоторых, наливает себе горячую ванну и забирается
в  нее:  не понимаю, правда,  что это ему  за  радость,  -  после  ванны  он
чувствует себя усталым и сонным и еле плетется на работу, - но мне  уж лучше
с утра побегать.
     Я, памятуя  вчерашний вечер  и свое  решение, забрался в ранец, но Витя
тотчас же меня увидел, вытряхнул оттуда и удивленно крикнул:
     - Смотрите, Пиратка хочет  со мною в  школу! Глупый пес, ты  никогда не
был в школе и  даже не представляешь себе, что это такое.  Но, -  сказал он,
поостыв,  -  чтобы  ты представил  себе это, я возьму тебя  разочек,  только
полулегально, ты понял?

     Как тут было не понять, я для виду даже слегка повилял обрубком хвоста;
сильно повилять в данной  ситуации означало бы  - выдать себя с головой, - и
запрыгнул обратно в Витин ранец.
     - Нет, дорогой, - сказал Витя, - до школы ты пойдешь пешком, ты слишком
тяжел, чтобы  нести тебя в  ранце,  а в  школе  я  скажу, что  ты наш  новый
экспонат для  живого уголка,  и тебя никто не  тронет.  У нас,  как правило,
трогают только тех, кто не  является экспонатами.  А  экспонат это все равно
что  "табу" у  индейцев.  Читал.  Небось,  Жюля  Верна?  Итак, решено: ты  -
экспонат.
     И мы отправились в школу.
     Собственно, я много про нее слышал и даже читал иногда. Когда Мама-Маша
спала,  я полистывал даже  выписанный ею неизвестно  для кого  и каких целей
журнал "Семья и школа" и кое-что про школу, как мне казалось, знал. Больше в
нашей семье никто не читал этот журнал, и слава Богу. Потому что много позже
я понял, что этот журнал никакого отношения не имеет ни к семье, ни к школе,
ни к воспитанию детей.
     Если все,  что в нем написано, применить к  семье,  то это будет уже не
семья, а скорее армейское подразделение. Я говорю так потому, что наша семья
гораздо  лучше,  интересней  и дружнее,  чем  описывается в журнале, а школа
значительно хуже,  примитивней и  даже, не побоюсь  этого слова, бестактней,
чем описывается в журнале.
     Но...  пока что я  шел в  школу,  думая,  что она  именно такая,  как я
прочел.

     Глава 4. Мы пришли в школу
     Возле  "храма науки"  (как почтительно, но теперь, думаю, и  с оттенком
иронии, называет  школу Пал Палыч) во  дворе  я  увидел  большое  количество
разновозрастных ребят, которые сходились группками и о  чем-то возбужденно и
громко  переговаривались.  Первое  ощущение  было  такое,  что  возле  школы
готовится восстание  или, я еще  подумал, что, может быть, они собираются на
маевку;  обо всем этом я прочел в каком-то старом учебнике истории. И именно
поэтому я даже бросился к одной такой группе ребят постарше  с традиционным.
как мне казалось,  в этой ситуации криком: "Даешь, Российскую демократию! ".
Я  от души всегда на стороне  угнетенных и очень хотел им помочь бороться за
независимость, пусть даже и в школе.
     Но они,  видимо, не  поняли меня, а один, когда я  бежал, даже выставил
ногу так,  что, не затормози я всеми четырьмя лапами вовремя, обязательно бы
ударился  об нее. После этого он  внятно  сказал: "Изыди, зверь".  И закурил
сигарету, оглянувшись.
     Мне стало очень обидно, потому что я  пришел сюда в добром, миролюбивом
настроении.  К  тому же  весенняя  природа  будила  воображение  и фантазию,
склоняла  к  чему-то хорошему. Расцветающие  деревья удивительно благоухали.
Небо было невообразимо синим. Земля дышала бодрящей свежестью. Даже асфальт,
и тот  пробуждался  от  зимней  спячки,  шумел  ручьями.  И  вдруг  -  такое
несоответствие высоких чувств и неизменной действительности!
     Естественно, что я тотчас же "изыдел".
     На другую компанию я посмотрел с удивлением и уже под  надзором  своего
хозяина: это были  девочки, которые за углом  той же  школы  судорожно  пили
что-то из маленького флакончика, и громко, некрасиво смеялись.
     И что странно: не над чем-то, а просто так. Одеты они были очень пестро
бесвкусно, но дорого. От духов, которые учуял  от  них за  десять  метров, я
страшно расчихался.
     "Может, мы ошиблись школой?  " - подумал я  тогда, с опаской выглядывая
из-под каких-то полуобвалившихся ступенек. Но нет, не ошиблись; я специально
поглядел еще раз на вывеску, и там было написано,  что это именно наша школа
со специальным языковым уклоном.
     Пока  я  читал  вывеску, об  меня споткнулся  какой-то великовозрастный
шестиклассник и тотчас  же  дал  мне,  да и  окружающим, понять,  что  школа
действительно с языковым уклоном, во всяком случае, я прижал, что совершенно
мне не свойственно,  уши, прикусил  язык  и окончательно притаился возле ног
Вити.
     "Неужели  он здесь  учится,  с  такими злюками?  Или,  может  быть,  мы
все-таки ошиблись,  это и не  ученики,  их  не пускают учиться? - думал  я с
надеждой. - И от этого они такие странные? "
     Но их  пускали.  Это они иногда не пускали в школу учителей.  А сейчас,
едва только зазвенел звонок, как стали  загонять всех сразу какие-то двое  в
спортивных костюмах. Толпы учеников  валом повалили в одну  открытую створку
узкой двери; причем, кто посильнее и постарше, отталкивал  тех, кто послабее
и помоложе.  И я  уже, грешным делом, подумал: а как  бы посмотреть на моего
хозяина со стороны, он посильнее или послабее?
     Но было не того.

     Глава 5
     Я постигаю суть уроков
     С  отдавленными  лапами,  прижатыми  ушами,  несчастный,  взъерошенный,
растерянный  я оказался в конце  концов  в классе и немедленно проявил здесь
свою полезность.
     - Вот собака, - сказал преподаватель, кажется, биологии, так, словно  я
в  самом  деле  был  экспонатом   и  находился  здесь  в  качестве  предмета
исследования. -  Она слышит ультразвук... - И  с этими  словами  он закрутил
какую-то ручку чего-то. Я, честно говоря, ничего не слышал, но от нетерпения
заскулил, что было воспринято преподавателем как подтверждение его слов.
     - Ты слышишь ультразвук? - спросил меня учитель.
     И я, чтобы не  обидеть его и  не сделать тем самым плохо моему хозяину,
кивнул. В классе рассмеялись.
     -  Вот  видите,  -  совершенно удовлетворенный,  сказал учитель, -  она
слышит.  Потом   он   стал   готовить  какой-то  опыт  с  лягушкой,  которая
страдальчески квакала. Я джентельменски гавкнул. Лягушка шлепнулась на пол и
ускакала. Опыт  не получился, хотя учитель  тяжело и неповоротливо возился с
ним  до  самого  конца урока,  время  от  времени  разыскивая лягушку,  а  в
перерывах пытаясь смонтировать  какой-то прибор,  но сделать этого не сумел;
да и лягушка не  находилась:  не  желала  вылезать  из-под плинтуса.  Потом,
правда, визг  какого-то толстого парня с задней парты дал  нам всем  понять,
что лягушка нашлась, но тут прозвенел звонок.
     Так ничего больше на этом уроке мы и не увидели.
     К тому же весь класс больше смотрел на меня, а не на учителя. Это  ему,
конечно, мешало, но из деликатности он молчал. Я чувствовал это и стыдился.
     Уроки шли.
     А в один прекрасный момент я подошел к парте моего хозяина и  лег у его
ног, свернувшись  калачиком.  Витя задвинул  меня  ногой под  стул.  Мне  не
хотелось больше быть центром внимания и не хотелось никого видеть.
     Я не заметил, как задремал, и приснилось мне,  что  по  прериям несется
кем-то преследуемое стадо диких гиппопотамов. Явскочил, чтобы нестись вместе
с ними, и вдруг обнаружил, что лежу под партой, а все ученики и в самом деле
куда-то  несутся,  срывая  крышки  от  парт,  швыряя  портфели  и  учебники,
опрокидывая стулья.
     Что  мне оставалось делать? Чтобы  не  очень-то от всех отличаться, как
говорит Пал Палыч, надо бежать туда же, куда и все.
     Но далеко бежать не пришлось. Мой хозяин Витя остановил меня и сказал:
     - Пиратыч, сейчас  после перемены,  у нас будет урок  химии. Если бы ты
знал, как я и мои друзья не любим этот предмет!..
     Я понимающе  кивнул, но что я мог сделать: только  из  солидарности  не
полюбить химию? Я ведь еще здесь и не освоился как следует.
     Но потом оказалось, что ничего особенного осваивать мне и не нужно, все
уже давно освоено.
     Перемена,  то есть беготня и  нервотрепка, закончилась, а кабинет, куда
все мы  должны  были  зайти, все  не  открывался. Но не открывался  он из-за
весьма странных обстоятельств.
     Полная и старомодно одетая учительница  молча прошествовала вдоль рядов
не  любящих  ее предмет  учеников  и, строго  оглядев их, словно пересчитав,
всунула ключ в замочную скважину.
     Я не знаю,  конечно, как это  получилось, но из замочной скважины вдруг
вырвалось пламя. Учительница  взвизгнула, как будто бы она  сама стала вдруг
на  мгновение девочкой, отскочила от двери и уже,  из  естественного чувства
самосохранения, не подходила к ней больше.  Остаток урока (а дело продолжало
происходить в коридоре) был посвящен разбору происшествия, причем, как пишут
в  газетах,  ни  один   представитель  Витиного  класса  не   взял  на  себя
ответственность за содеянное.
     На этом,  собственно, закончился урок химии, и, судя по тому, насколько
спокоен и выдержан был в эти сложные для всего класса минуты мой хозяин, как
участливо и даже  галантно  он  охаживал учительницу,  я  сразу  понял,  что
никакого отношения в волшебному пламени, вырвавшемуся  из замочной скважины,
он не имел.
     Я был очень доволен за своего  смиренного хозяина и радовался тому, что
после химии  будет  урок физкультуры, на  который  я, как  и  многие  другие
ученики, не пойду, а поброжу по школе, посмотрю, что здесь, как и зачем.
     Пока Витя в течение сорока  пяти минут пытался перескочить через  коня,
подтянуться на кольцах  и взобраться по канату,  я  отправился  слоняться по
школе, заходил в  разные классы и везде, судя по немедленно  начинавшемуся с
моим  появлением шуму и овациям, чувствовал своевременность своего  прихода.
Все были чрезвычайно рады  внезапному появлению собаки.  Прямо  не  школа, а
общество защиты четвероногих!
     Школьную  пионервожатую  я  видел  столько  раз, сколько  оказывался  в
коридоре. Она  была и в  самом коридоре,  и возле окна, и у двери, и  даже у
люка на крышу. Такой вездесущности может позавидовать кто угодно. Она, как я
инстинктивно сообразил, попросту  гоняется за мной. Я, естестественно, -  от
нее.   Я  победил.  Спрятался  в  кабинете  английского  языка.  Там  стояли
магнитофоны, и я забрался под один из них.
     Витя нашел меня только в середине дня. Я как раз вел посредством хвоста
и  ушей  умиротворяющую  беседу с английским  завучем.  Витя  смешался,  как
смешиваются и  тушуются только при виде чего-то  очень страшного, и собрался
было  улизнуть, делая мне  таинственные знаки. Но  завуч уже увидела  Витю и
спросила, больше по привычке, чем по необходимости, - грозно и фатально:
     - Уот из зсис, Уитухин? - показала она на меня.
     - Зис  из  май  дог,  -  ответил  мой хозяин, продемонстрировав хорошее
знание ведущего европейского языка.
     - Ссчас же убери своего дога! - распорядилась завуч. И  стало ясно, что
все английские слова ею уже исчерпаны.
     Но помилуйте, я же не дог! Я хотел сказать об этом завучу, но она ушла,
оставив нас с Витей в неприятном одиночестве.
     - Вот так  бывает, Пиратыч,  - глядя на меня, сказал Витя,  - зря ты не
пошел со мной на физкультуру, там хоть учитель приличный.
     Я уже тоже жалел, что не пошел  с  Витей на  физкультуру, но  маленькая
радость все же ждала нас впереди: мы вспомнили, что идет большая перемена.
     Что такое перемена,  я  еще  не  знал. Может быть, это так называется в
школе перестройка?

     Глава 6. Встреча со старым другом
     Часто можно услышать по радио, что нужна реформа школы. Может быть, и в
самом деле  нужна. Правильно, но кому? И кто ее будет осуществлять? А  может
быть, все, что я вижу, и есть осуществление этой реформы?
     На этот вопрос пока ни одна собака ответить не может.
     Но позволю себе вам напомнить, что я прибыл в школу отнюдь не для того,
чтобы  наблюдать за ее реформой,  хотя  это,  надо  думать,  было бы безумно
интересно.
     Например,  очень  милым и вполне в  духе  реформы показалось мне  такое
заявление  учительницы  в  одном из  классов:  "Дети,  завтра  у учительницы
параллельного  класса день  рождения,  попросите  родителей  собрать  по  10
долларов... " Или классное собрание в другом  классе, посвященное  пропаже у
одной из девочек бриллиантового перстня.
     Я прибыл сюда с другой целью: по поручению мамы Маши установить, почему
у моего  хозяина Вити Витухина  в  последнее  время  неважное  настроение. А
вместо этого почти обучился началам химии (перепугавшись пламени из замочной
скважины), физкультуре (убегая от пионервожатой), физике, о которой расскажу
в свое время; поговорил по-английски с завучем.
     Ну,  хорошо, что  же  в активе?  Я выскочил  на  большую  перемену,  на
весеннюю улицу, а до сих  пор  так ничего и  не понял.  Но, похоже, что и не
пойму,  поскольку  не  вижу пока, с  какого конца подходить  к  решению этой
проблемы.
     Почему у нашего Вити плохое настроение? Ведь все вокруг так прекрасно!
     Ну, например, вот группа подростков  играет в салочки. Я тоже  побегал;
тихо,  конечно,  без  лая; потом,  вижу, десятиклассницы  играют в прыгалки,
пригласили   меня.   Я  тоже   попрыгал,  потом,  смотрю  -  третьеклассницы
рассматривают  какой-то  иллюстрированный  журнал,  из тех,  что  Пал  Палыч
запирает в свой письменный стол...
     Я залаял и, как мог искреннее, проявил свою симпатию тому  обществу,  в
котором всю первую половину дня вращался наш Витя.
     Но,  вращаясь, Витя  хмурился все больше  и больше, а  я не мог узнать,
отчего это. Между тем, меня то ли не воспринимали, то ли, наоборот, привыкли
уже,  как  к  экспонату.  В  конце  большой  перемены   (это   оказалась  не
перестройка, а просто  долгий и шумный  перерыв  между  уроками)  я был  уже
своим,  так что  никто  не удивлялся мне,  как в первые минуты пребывания  в
школе. Я забавлялся целых полчаса, ходил чуть ли не на хвосте.
     И вдруг  я заметил, что за мною насмешливо  наблюдает чье-то породистое
лицо.
     Оно  глядело  на меня  из-за  лохматого,  вкусно  пахнущего  и несущего
разумные  флюиды  тополя.  Возле  такого дерева, царственно  росшего посреди
школьного двора, мог стоять лишь некто удивительный.
     В этот момент  меня поманили в здание школы.  Причем поманил меня  туда
мой   собственный  нос.  Ненадолго  я  со  двора  исчез,  еще  раз,  правда,
оглянувшись.  И тут же, конечно,  забыл  про этого "некто", наблюдавшего  за
мной.
     А  когда  я вбежал в коридор,  то  вдруг  почувствовал знакомый  запах.
Да-а... Где же я раньше его чуял? Ба! Я вспомнил. Это же мой старый друг Лис
так  пахнет!  Мы с ним расстались  в прошлой повести, летом на даче.  Мы  не
успели  даже  толком  проститься, не  говоря  уж  о  том,  чтобы  обменяться
адресами. Но от судьбы не уйдешь. Вот  так встреча! Он все еще живет в живом
уголке, в этой самой школе, где учится мой хозяин. Я пошел по следу. Нашел я
его возле школьной столовой.
     -  У  нас,  брат,  идет  перестройка  школы,  -  важно  сказал мне Лис,
поцеловав меня в нос,  - пожалуйста, осторожно ходи по этому паркету, он еще
не приклеен.
     - Это я уже  заметил. И даже сообщил Лису некоторые свои наблюдения. Но
явно высоко ценил  себя,  как старожила, и словно не слышал.  Мы говорили на
разных языках, и потому наш разговор быстро завершился.
     - А как ты выбрался на улицу? - спросил меня Лис для того, чтобы что-то
спросить. Он имел ввиду, вероятно, как я один ушел из до