ля Земли в будущем.
Они согласны осуществить временной переход.
     -- Храмы преувеличивают вашу роль в подавлении сектантов...
     -- Тебя бы  туда,  под бок кварковой бомбе! Привидение! У  тебя умирали
друзья?
     -- Да,  -- очень спокойно  сказал Маэстро.  -- А у вас никто  не погиб.
Разве что Клэн... Даниил ведь жив-здоров.
     -- Это уже не тот Данька, что был в моем экипаже! Тот -- погиб.  Потому
что должен был  забыть свои приключения.  Хватит с меня  жизни в прошлом. Мы
уходим в настоящее.
     Секунду мне казалось, что Маэстро бросится на меня. Или предложит новый
ментальный поединок. Но он неожиданно успокоился.
     -- Я не буду спорить, принц. Берите "Корсар". Но учтите, вам не удастся
проявить свои таланты раньше тридцать третьего года. Вас не  было в истории!
Корабль вынесет вас к моменту Единения, к 11 апреля две тысячи сто  тридцать
третьего года.  На  следующий  день после того, как  темпоральная экспедиция
проекта "Х" ушла в прошлое.
     -- Ну и что?
     --  Вы  попадете  к  моменту  колоссального  галактического  "стресса".
Планеты узнают о  Земле --  родине  Сеятелей. И  о  фангах,  угрожающих всем
людям. Вы окажетесь в мире накануне войны.
     Я пожал плечами. Спросил:
     -- А нынешнее положение в галактике вы считаете миром?
     Маэстро вяло улыбнулся.
     -- Сергей... Вы не  знаете фангов.  Вы и представить себе не можете, на
что похожа война с ними.
     У меня вдруг отпало желание спорить.
     -- Ничего, Маэстро. Я не очень боюсь этой войны. К тому же, мне хочется
взглянуть на фангов.
     Лицо Маэстро искривилось. Словно я признался в копрофагии...
     -- Взгляните,  принц... Но ведь истинная причина другая? Вы хотите уйти
от заданности своих поступков. От детерминизма.
     -- Да.
     -- Сергей, это  будет  ложным уходом...  Старая философская проблема  о
свободе воли  решена. Мы несвободны. Нас несет основным потоком истории -- и
все,  что  нам  дано,  это  барахтаться более или менее  энергично.  Даже  в
настоящем, которое для  вас является будущим,  вы  обречены делать  то,  что
потребует от вас ход истории. Свободы воли нет.
     --  Свобода  воли,  Маэстро,  это отсутствие  человека,  знающего  твои
поступки наперед. Вот и все.
     Я встал -- словно из этого помещения  можно было  уйти  обычным  путем.
Поинтересовался:
     -- Мне нужно отдать Храму приказ о вашей "раскапсуляции"?
     --  Не  обязательно.  Когда  вы  улетите,  я  вновь  стану  для  Храмов
Создателем  и  единственным  высшим контролером.  Посижу  здесь немного... и
отключусь.  Усну. До  следующей  плановой  проверки или  очередной нештатной
ситуации.
     -- А скоро плановая проверка?
     -- Через десять  лет. Когда  позади  тысячелетия, полторы  сотни лет  с
пятнадцатью пробуждениями уже не гнетут так, как вначале.
     Мы  смотрели  друг на друга,  словно  осознав,  что это последняя  наша
встреча -- в уютном иллюзорном мирке Храма.
     -- Все-таки мы оба земляне, -- тихо сказал я. -- Счастливого дежурства.
     -- Счастливого будущего,  --  так же  тихо сказал  Маэстро.  --  Удачи,
принц.
     Он протянул мне руку, и я  не  колеблясь пожал ее.  Рука была  теплой и
твердой.  Нормальная,  сильная мужская  рука.  Маэстро оказался  привидением
самой высшей  пробы.  Теперь  оставалось  лишь пожелать и оказаться в ангаре
Храма,  где  рядом  с зеркальным шаром  --  боевым кораблем типа "Корсар" --
стояли  друзья.  Эрнадо, Ланс,  Редрак.  Повизгивающий,  грустный,  лишенный
хозяина Трофей. И принцесса планеты Тар -- Терри. Моя жена.
     За те два дня, что мы провели на  Земле,  я успел  обвенчаться с ней  в
православной церкви. Сам не знаю, почему. Как не знаю  и того, что заставило
ее согласиться и на  венчание, и на вечеринку с моими обалдевшими друзьями в
маленьком городском кафе, и на вечер в лучшем номере самой дорогой гостиницы
Алма-Аты. Очень  удобно, что синтезаторы "Гонца"  умели  производить образцы
старинных денег.
     Может  быть, она действительно  меня любит? Принцесса  Терри с  планеты
Тар...
     Что-то упорно мешало мне уйти в свое свободное и загадочное будущее, из
несуществующего  уюта,  где  останется  размышлять  о  случившемся  Маэстро.
Неизбежность? Едва ли...
     -- Стас, -- неожиданно для  себя спросил я. -- Данька...  Даниил, с ним
все было нормально?
     --  Да. Вы же доставили его прямо к порогу дома. И даже проследили, кто
открыл дверь -- родители или бандиты с ножами. С ним все в порядке.
     -- Я не о том. Стас, он был счастлив?
     Наступила пауза. Стас пожал плечами:
     -- Он был известным... великим художником.
     -- В двадцатом веке были известные художники Илья Глазунов...
     -- Я же о великих.
     -- И Марк Шагал.
     Маэстро задумчиво смотрел на меня.
     --  Сергей,  он  стал  великим художником. Тут  уже не подходят обычные
понятия счастья.
     -- Понятно.
     -- Возьмите в библиотеке кассету с его работами. Там  есть  и несколько
биографий, весьма любопытных.
     -- Спасибо.  Я и  не подумал.  Я возьму кассету  с  картинами  -- этого
хватит. Маэстро, а он рисовал... космос?
     Ловким движением  Стас извлек  из кармана  пиджака  нечто  вроде  яркой
цветной открытки. Многослойное изображение?  Нет,  похоже, просто  открытка,
даже сделана из картона...
     -- Одна из немногих картин, где  есть что-то космическое. Возможно, вам
она скажет больше, чем мне.
     Я не знаток живописи, но это был очень странный  стиль. Если соединение
сотен  ярких, чистых тонов в одно  цельное  и гармоничное изображение и есть
цветазм  -- то Данька придумал  забавный  стиль.  Яркий и  праздничный,  как
новогодняя игрушка. Тревожный и  печальный,  как  ночное  небо сквозь  ветви
дремучего леса.
     А на картине был берег озера, освещенный странным  разноцветным сиянием
плывущих в небе лун -- синих,  оранжевых, красных, зеленых...  Я  не стал их
считать  -- меня не интересовало,  ошибся ли Данька.  Потому что на песчаном
берегу  озера в разноцветном полумраке сидел, прижимая к коленкам похожее на
собаку животное, прекрасно знакомый мне  мальчишка. С мокрыми  после купания
волосами,  запрокинутой  к  небу  головой.  Рядом  с  ним  лежал  на  тонкой
темно-бордовой,  даже  на  взгляд  теплой  подстилке,  молодой,  атлетически
сложенный парень.
     Меня Данька приукрасил... кажется.
     А все остальное было точным.
     Здорово он ухитрился взглянуть на нас со стороны...
     Я  повертел  открытку. И  вдруг  заметил, что за ажурным силуэтом  леса
встает  призрачная серая  тень.  Огромный  шар, не то накатывающийся,  не то
отступающий от лесного озера.
     Великие Сеятели...
     Девяносто  пять   процентов  памяти  о   "каникулах  в  космосе"   было
уничтожено. Остальное должно  было  превратиться  в мешанину похожих  на сон
видений, непонятных фраз, забытых переживаний...
     Но что-то осталось.
     Я вспомнил,  как осторожно прислонил  Даньку -- вялого, заторможенного,
погруженного  в  надежный наркотический сон, к  стене подъезда,  у двери его
собственной  квартиры. Ланс и Эрнадо с  парализаторами застыли на лестничных
пролетах.  Я  долго смотрел  на Даньку -- ни малейшего  следа страшной раны.
Медицинский  блок  "Гонца"  постарался на  славу.  Но  и  ему не  подвластна
память...
     --  Может,  так  оно и  лучше,  а?  -- негромко спросил  я.  --  Меньше
переживаний и тоски. Травматическая амнезия. Родителям на радостях будет  не
до того. Главное -- ты дома.
     Я достал из кармана  алмаз -- "сдачу" с гиперперехода принцессы. Ехидно
улыбнулся  --  если это неизбежность,  то  приятная. И опустил  его Даньке в
карманчик  модной, купленной  в магазине  "Элита"  в  центре города рубашки.
Виновато объяснил:
     -- На память... Трофея, увы, не могу...
     Хотел потрепать Даньку по щеке -- и остановил руку. Уже не стоит.
     -- Пока, Данька. На озере было здорово, правда?
     Его  глаза смотрели сонно  и  бездумно. Я  надавил  на кнопку звонка  и
метнулся вниз по лестнице. Вслед  за мной бесшумной и едва  видимой тенью --
Эрнадо. На первом этаже он  остановился, бросил короткий взгляд  на экранчик
видеодатчика -- незаметной пылинки на Данькиной рубашке.
     -- Порядок. Мать ревет и колотит его по щеке... чтобы  очнулся.  Вроде,
помогает.
     Помогает...
     Я оборвал поток воспоминаний -- и вовремя. Комната для принятия решений
растаяла,  превратившись  в  грязную  площадку земного  подъезда. У  смятых,
искривленных  пинками  перил  стоял  Маэстро,  крепко  цепляясь за  покрытый
облупившейся краской поручень.
     -- С  вашей ментальной силой трудно бороться, -- прошептал он. -- Смена
интерьера в комнате даже не планировалась технически... Вы воздействовали на
управляющие контуры Храма напрямую...
     --  Извините,  --  глухо сказал я. -- Сейчас переделаю. Скажите, я могу
взять эту открытку?
     -- Это фантом.  Но можно  заказать  материальную  копию...  Вам  что-то
напомнила эта картина? Наша семейная реликвия, между прочим...
     -- Ваша?
     -- Даниил мой прямой предок, -- с легкой гордостью сказал Стас.
     Я даже не удивился. Просто кивнул.
     -- Напомнила. Пару старых и всем известных истин.
     Мир вокруг  начал таять -- меня ждал  ангар с боевым кораблем "Корсар",
жена  и   друзья,  лишившийся  друга  "котопес"  и  будущее,  не   скованное
неизбежностью.
     -- Каких! -- Возглас Маэстро  на  секунду остановил смену декораций. --
Каких истин?
     Я не ответил. Зачем? Память  сильнее ножа, а  дружба побеждает  смерть.
Эти слова станут фальшивыми и смешными, если их произнести вслух.
     --  У  тебя  были  отличные  каникулы,  Данька!  -- выкрикнул  я,  пока
транспортные механизмы Храма несли меня сквозь стены. Влажное, сырое касание
силовых полей... -- У тебя будет теперь вся Земля. Планета, которая есть!

     Планета, которая будет.

 * Ноябрь 1991 -- март 1992 гг.
 * г. Алма-Ата
 
 
 СТЕКЛЯННОЕ МОРЕ

Сергей ЛУКЬЯНЕНКО






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Третья книга лучшей российской "космической оперы"!
     Увлекательная история землянина, заброшенного в глубины космоса и возглавившего галактическую войну!
     История, в которой есть место для всего, что только может быть создано фантазией в свободном полете, - бластеров и звездолетов, странных союзников и необыкновенных врагов, вампиров, что не прячут своих клыков, и атомарных мечей, что острее косы самой Смерти...
     "Стеклянное море" - это ДОСТОЙНОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ романов "Принцесса стоит смерти" и "Планета, которой нет"!


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СЕЯТЕЛИ

1. НА БЕРЕГУ СУХОЙ РЕКИ

     Восход солнца на Сомате, все равно какого - белого или желтого, - это зрелище, уступающее лишь закату. Вначале вспыхивают вершины гор - кристаллический песок перемалывает первые лучи света, окутываясь радужным сиянием. Чем выше поднимается солнце, тем ниже сползает разноцветная пелена. В черном, усыпанном звездами небе горы сверкают, как драгоценные камни на бархатной подкладке. Но вот над острыми, изломанными скалами показывается краешек солнца - белого или желтого, в зависимости от времени года. Небо наполняется густой синевой, а между разноцветными, нарядными, как карнавальные одежды, горами возникает тускло-серая, медленно текущая лента. Сухая река течет еще ленивее и спокойнее, чем равнинные реки на Земле. Даже водопады, которых немало в низовьях Оранжевых гор, производят впечатление чего-то сонного и неторопливого. Поток падает со скал медленно и почти беззвучно, словно русло реки наполняет легкая, невесомая пыль. Впрочем, так оно и есть.
     Я проснулся, когда белое летнее солнце перевалило через Рыжий хребет и залило ущелье жарким сиянием. Почти мгновенно стало душно, ночная прохлада исчезла бесследно. Комбинезон, согревавший меня всю ночь, сменил цвет с черного на серебристый.
     Первым делом я извлек из кармана кассету с фильтрами-увлажнителями. Морщась от неприятной сухости во рту, сменил отработавшие носовые фильтры на свежие - влажные и упругие комочки синтетического волокна. В кассете остались еще две пары фильтров - при должной экономии их хватит на сутки. Второе по важности дело заняло еще минуту - из смятого тюбика с увлажняющей мазью я выдавил несколько сантиметров жирной белой пасты. С наслаждением втер ее в растрескавшуюся кожу на руках и лице.
     Теперь можно было приниматься за обычные утренние процедуры, необходимые как на Земле, так и в сотне парсеков от нее. Пробежавшись по ущелью, я встал у красивой лимонно-желтой скалы и отдал долг природе Сомата. Затем совершил пробежку в противоположную сторону - к реке.
     Медленные серые волны плеснули у моих ног. Разноцветные камешки, отполированные тусклой пылью, сложились в новый узор. Лучшего калейдоскопа, чем берега Сухой реки, придумать невозможно - здесь встречается галька всех оттенков, какие только способен различить человеческий глаз.
     Нагнувшись, я зачерпнул полную пригоршню сухой воды. С первого взгляда она напоминала серебристую пыль или очень мелкий песок. Прикосновение разрушало иллюзию. "Пыль" была холодной и чуть-чуть влажной. Крошечные капельки пота на ладони начали медленную химическую реакцию, разрушающую растворенную в воде кремнийорганику. Ничтожное количество этого сложного многомолекулярного соединения превращало обычную жидкость в то, что заполняло реки и озера Сомата, - в сухую воду. Крошечные капельки воды, окруженные пленкой из кремнийорганики, отталкивали друг друга, как одноименно заряженные частицы. Для того чтобы превратить на всей планете воду в пыль, хватило сотни килограммов гидродуального вещества, равномерно рассеянного в атмосфере. Откуда на Сомате взялась кремнийорганика, я не знал. Возможно, причиной стал залетевший из другой галактики метеорит. А может - мои соплеменники, испытавшие на безжизненной планете экзотическое оружие.
     Между пальцами просочилась и упала капелька воды. Сухая вода отчаянно пыталась перейти в нормальное состояние - а пот, слюна, кровь служили неплохими катализаторами. Когда-то я экспериментировал, пытаясь найти простой и надежный рецепт для возвращения воды в жидкое состояние. Увы, вещества с необратимым действием не оказалось.
     Я высыпал ставшую заметно влажной пыль в рот. Сделал несколько полоскательных движений, хорошенько перемешав сухую воду. Больше всего она напоминала безвкусное желе - скользкое и зыбкое на языке.
     Через несколько минут процесс окончился. Я получил полный глоток холодной и чистой воды... а кремнийорганика выпала в неощутимый осадок. Возможно, организм сумеет вывести его. Переходила в сухое состояние лишь чистая вода. С биологическими жидкостями фокус не удавался.
     Главной бедой Сомата было то, что жизнь на нем еще не успела развиться. А теперь ей не возникнуть никогда.
     Сделав еще пару глотков, я побрел к месту ночлега. Вид пыльной реки меня раздражал, а горами можно было любоваться откуда угодно.
     Солнце медленно ползло к зениту. Маленький белый диск был ослепительно ярким, темно-синее небо казалось по контрасту почти черным. Жаркий, не приглушенный облаками или хотя бы водяной дымкой свет жег лицо. Я устроился под "Полуденной скалой" - ее причудливая форма давала максимум тени в разгар дневного зноя.
     - Ты похож на безатмосферную планету, Сомат, - вполголоса сообщил я разноцветным скалам. - На самый мерзкий из астероидов!
     Если честно, я не бывал на безатмосферных планетах. Да и претензии к Сомату не слишком справедливы. Он предоставил своим гостям кислородную атмосферу, приемлемый температурный режим и воду. Пусть даже и в сушеном виде...
     Требовать от несчастной планеты тенистых насаждений или сочных плодов было бы неспортивно.
     В нагрудном кармане комбинезона лежала плоская коробочка с пищевыми таблетками. Оттянув пружинящую, норовящую встать на место крышку, я заглянул внутрь. Результаты ревизии меня не удивили: половинка таблетки неприятного бурого цвета и горстка темной пыли. Из коробочки неожиданно пахнуло мятой. Вчера аварийный пищевой рацион издавал запах ванили.
     Насколько я помнил инструкции, изменение запаха указывало на ухудшение качества продукта. Однако какую степень пригодности обозначал мятный аромат, я не знал. Императорские кулинары с планеты Тар вполне могли не додуматься до простейшего решения: испорченные таблетки должны пахнуть неприятно.
     Я со вздохом разжевал таблетку. Размером она была с медаль "За доблесть" какого-нибудь молодого африканского государства, так что даже половины хватило для полноценной работы челюстей. К сожалению, вкус и консистенция соответствовали все той же медали. Из смеси химически чистых белков, углеводов, минеральных солей и витаминов ничего вкусного не приготовишь.
     Вслед за половинкой таблетки отправилось бурое крошево. Пустая коробочка полетела к сухим волнам. Я разочарованно проводил ее взглядом - не добросил! Начинался шестой планетарный день, иначе говоря - девятые земные сутки моего вынужденного отшельничества. Соматом я был сыт по горло.
     Удивительно, насколько меняется отношение к окружающему миру по мере углубления контакта. Я прожил на Сомате два года - но вместе с любимой девушкой, в уютном купольном доме с массой приятных мелочей вроде бассейна или приемника гиперсвязи, ежечасно радующего сводкой галактических новостей. Тренажерный зал со спарринг-фантомом позволял ежедневно тренировать тело, а библиотека не давала заржаветь мозгам. Иногда я с ужасом замечал, что мне, горожанину и экстраверту, начинает нравиться подобная жизнь. И вовсе не из-за Терри, которая наконец-то была со мной.
     Я полюбил одиночество. Оценил прелести покоя и безопасности. На меня не бросались отлично подготовленные убийцы с атомарными мечами, а исполинские военные корабли не пытались превратить Землю в несуществующую планету. Никуда не надо было бежать и не с кем было бороться. Разве что с голографическим фантомом в тренажерном зале или не желающим мыться Трофеем - забавным гибридом кота и собаки.
     Мир Сомата красив. Я не геолог и не представляю, какой каприз природы раскрасил местные горы щедрой палитрой художника-сюрреалиста. Не знаю, почему сухая вода непрозрачна и имеет матово-серебристый оттенок. Но летать над Соматом на флаере - увлекательное занятие.
     Наш дом стоял на Белом побережье. Это одно из самых ровных мест на планете. Равнина не слишком широка, не больше сотни километров между горами и берегом. Зато она тянется вокруг всего Малого Овального моря. Побережье выстлано мелким белым песком, а редкие скалы состоят из белесого мрамора. На песке, если поливать его нормальной водой, отлично растут деревья. Рядом с нашим домом разбит... был разбит маленький сад.
     Зеленые деревья на белой земле - зрелище великолепное. Стимулятор заставил их вымахать метров на десять за какие-то месяцы. К концу первого года земная сакура и тарийский шелковник зацвели, и после этого роща приобрела фантастический вид. На снежно-белой земле стояли усыпанные нежно-розовыми и багровыми цветами деревья - вполне взрослых размеров, но с удивительно нежными листьями и мягкой, как у саженцев, корой.
     Сейчас песок в роще черный и спекшийся уродливыми колючими комьями. Ну а деревья напоминают высеченные из антрацита скульптуры. Где-то в глубине стволов еще сохранились живые клетки, но им уже не выбраться из угольного плена. Роща мертва, а возле вспоротых куполов застыли боевые роботы...
     Застыли навсегда - те, кто оставил их в засаде, не учли мощности моего личного щит-генератора. Как ни странно, он сдерживал их залпы почти минуту - пока я, захлебываясь горячим воздухом и собственным криком, ловил в прицел деструктора камуфлированные белым машины.
     Конечно, это было случайностью - корабль агрессоров приближался с востока, и роща лежала между ним и защитной станцией. Когда орудия дали по кораблю свой первый и последний залп, их выжгли широкополосным лазером. Но станция была еще жива, а компьютер по прозвищу Махно не имел в своей программе понятия "капитуляция". Я сам вводил в него личностные черты, сделавшие из эле