сходило до семьдесят второго года, после чего они были узаконены решением Ассамблеи. С данного момента статус Знака Самостоятельности неизменен. Знак представляет собой изготовленный из титанового сплава позолоченный диск диаметром шесть сантиметров. Имеет два уровня - персональной и коллективной ответственности...
     Я машинально кивнул, вспомнив болтающийся на груди Вика медальон. Ничего примечательного.
     - Согласно статусу Знака, он может быть получен в любом возрасте человеком любого пола, национальности и убеждений. Основанием для получения Знака является личная самостоятельность индивидуума, заключающаяся в способности здраво решать основные проблемы межличностного общения, действовать, исходя из принятых в обществе морально-этических норм, противостоять психологическому воздействию силой до двух Доров и выполнять минимум трудовых обязательств - восемь месяце-часов. Переменные величины уточняются каждый месяц, однако их ужесточение не имеет обратной силы для владельцев Знака - поправка семьдесят третьего года. Средний возраст получения Знака - тринадцать с половиной лет, по состоянию на август этого года. Минимальный возраст получения Знака - шесть лет четыре месяца, процесс Ван Чжуна против Китайской федерации. Максимальный возраст получения Знака - девяносто три года. Количество людей, отказывающихся от получения Знака, - две десятых процента населения Земли. Количество людей, не проходящих контроля, - шесть десятых...
     Я зевнул. Мне стало скучновато.
     - Основные юридические процессы, связанные со Знаком Самостоятельности: "Дженнингс против Дженнингса"; "ЮНЕСКО против Ассамблеи"; "Ван Чжун и союз мутантов против Ассамблеи и Китайской федерации". Модификация Знака: введение в две тысячи сто четвертом году личностного детектора, введение в две тысячи сто тридцатом году щит-генератора с эмпатическим пуском и аварийного гипервызывника.
     Голос умолк.
     Я вспомнил, как Вик ответил Деду: "сломаю Знак". Видимо, после этого и включался гипервызывник, сообщая, что человек попал в беду. Несомненно, это считалось позором.
     - Дальше, - сказал я.
     - Роддеры. Роуддеры. Общественное движение, расцвет которого пришелся на две тысячи восьмидесятый - две тысячи сто пятый годы. После начала колонизации планет Центавра и Фомальгаута движение резко пошло на убыль. Основные постулаты роддеров: "Свобода - содержание, а не форма", "Права выше обязанностей", "Выбор всегда правилен". Находились в оппозиции к правительству, существовали на гарантированном минимуме благ, отвергали любой труд, утверждая, что он бессмыслен. Основную массу роддеров составляла молодежь. Обычаи, законы, история роддерства подробно описаны в монографии Анны Файфер "Узники Свободы". Духовными вождями роддеров считаются Салли Дженнингс, автор "Книги Гор", и Игорь Пригородский, "роддер номер один".
     - Ясно. Продолжай.
     Лежа в полуопущенном кресле, я боролся с дремотой. Надо будет затребовать у флаера школьный курс истории. Если у них есть школы и история...
     - Ассамблея. Высший законодательный орган Земли. Двухпалатный, с прямым и пропорциональным представительством от экс-государственных единиц. Переизбирается раз в два года. Запрещено избрание членов верхней палаты более чем на два срока подряд. Правом избрания обладает любой носитель Знака.
     Генормисты. Антизаконная группировка, появившаяся в середине прошлого века. Ставит своей целью контроль за чистотой генофонда человечества. Деятельность заключается в пропаганде ужесточения генного контроля (легальные генормисты) и террористических актах в отношении нарушителей генных допусков (геннатуристы); теракты осуществляются боевиками из нелегальных генормистов.
     "Книга Гор". Программный документ роддеров. Написан в две тысячи шестьдесят девятом году Салли Дженнингс, по некоторым данным - совместно с группой психологов, специалистов по подсознательному программированию поведения. В связи с этим в начале две тысячи восемьдесят третьего года проводился референдум по запрещению полного текста книги. Незначительным большинством голосов законопроект отклонен...
     Говоривший закашлялся.
     - Простыл? - поинтересовался я. И похолодел от ужаса. Машины не болеют.
     Роботы не кашляют.
     - У нас прохладно, - извиняющимся тоном ответил невидимый собеседник.
     - Это где "у вас"?
     - В Иркутске. Флаер приписан к общегородскому парку.
     Несколько минут мы молчали. Я тихо бесился, представляя идиотизм ситуации. Принял человека за робота! Разговаривал с оператором, ведущим флаер, словно с машиной!
     Но кто мог знать? Нигде в галактике такая система не использовалась. Если уж машине придавался водитель, то он в ней и сидел.
     - Я не доставил много проблем своими вопросами? - осведомился я.
     - Нет, что вы. Было очень интересно потревожить справочные службы. Я вначале решил, что предстоит скучный полет. Рад, что ошибся.
     - Интересная работа? - небрежно спросил я.
     - Вы не пробовали?
     - Нет, никогда.
     - Вполне интересно. Обычно обслуживаем туристов, развозим из по окрестностям, к озеру... А дальние полеты, как сейчас, редкость. Мое время, если откровенно, кончилось. Но я с удовольствием доведу флаер до алма-атинской посадочной зоны... Не против?
     - Конечно.
     - А вы издалека? Не тревожьтесь моим вопросом, он излишен...
     - С Берега Грюнвальда.
     Повторяя свою легенду, я мимоходом подбросил в нее несколько деталей - интересуюсь современными культурами земли, роддерами, генормистами и геннатуристами, собираюсь написать про них.
     Мой собеседник явно оживился.
     - Вы оптимист, молодой человек. Судя по вопросам, вы практически ничего о них не знаете.
     - Взгляд неискушенного порой зорче, - ответил я. И поразился своей фразе - она возникла из ниоткуда.
     - О, "Книгу Гор" вы все-таки читали, - одобрительно заметил оператор флаера. - "Взгляд неискушенного зорче, слова ребенка честнее, простые пути - верны."
     Я заерзал в кресле. Не нравилось мне происходящее, ох как не нравилось. Кто-то ухитрился впихнуть в мое сознание неведомую раньше информацию. Или же тот самый эффект "предзнания", в который я никогда не верил? Считалось, что при туннельном гиперпереходе человек мог увидеть свое будущее... Ерунда. Случайные совпадения.
     - Где вас высадить в Алма-Ате? - поинтересовался оператор. - Вы бывали в этом городе?
     - Очень давно, - честно ответил я. - Думаю, он порядком изменился. - Вы ничего не подскажете?
     - Авиавокзал? - неуверенно предложил оператор. - Горно-туристский комплекс? "Хилтон"? Больше ничего и в голову не приходит...
     - Во сколько мы прилетим в Алма-Ату?
     - Около полудня местного времени. Уточнить?
     - Не надо. Можно выяснить адрес руководителя местного роддер-клуба?
     - Конечно. Решили начать изучение субкультуры изнутри? Похвально...
     Слушая разговорчивого оператора, я рассеянно оглядывал пульт. Технически флаер был оснащен не хуже орбитальных истребителей Тара или других хроноколоний. И все же имел живого оператора - не то дублера машин, не то просто дополнительного участника "трудовых процессов". Если подобная работа существует после массовой колонизации окрестных звезд, то что же творилось в роддерские времена?
     - Адрес найден. Выдать на пленке?
     Я кивнул, уже не слушая оператора. Мне вспомнился разговор с Лансом - давний, еще до того, как в экипаж "Терры" вошли Редрак и Данька, в ту пору, когда мы болтались по галактике, выискивая следы Земли.
     Кажется, все началось в Гесмодее, на "бирже". Так называли открытый ресторанчик возле самого космопорта. В нем можно было просидеть весь день, заказав лишь пару дешевых напитков, чем большинство посетителей и пользовалось. Все они имели то или иное отношение к космическим кораблям: пилоты и техники, энергооператоры и связники, свежеиспеченные выпускники училищ и скрывающиеся от полиции бандиты. За неделю нанимали не более одного-двух завсегдатаев биржи. Но оптимизм оставшихся не уменьшался. Они приходили за несколько часов до открытия, отстаивали перед посторонними свои столики - нередко с помощью атомарников.
     - Хорошо, что я родился на Таре, - сказал тогда Ланс. - Право на труд у нас охраняется законом, работой обеспечиваются все.
     Я усмехнулся. Монархический коммунизм - так я про себя окрестил общественный строй Тара. Хотя, честно говоря, ближайшей аналогией Тару был Кувейт.
     Именно тогда я задумался над проблемой места в жизни, которая омрачала существование большинства людей. Дело было даже не в том, что не хватало рабочих мест. Всегда имелись работы, с которыми не справлялась техника, точнее, справлялась, но слишком дорогой ценой. Гораздо проще нанять человека, который будет собирать в топких болотах Рапенга драгоценные рап-цветы, чем строить для этого сложный кибернетический агрегат. Проще иметь живой обслуживающий персонал, и уж наверняка лучше нанять солдат, обезопасив себя от вечной проблемы перепрограммирования боевых роботов. Человек, при всех его недостатках, очень выносливый, гибкий и даже преданный работник. Абстрактные понятия веры, любви, патриотизма делают его надежнее любой машины.
     Но такие же абстрактные величины - гордость, честолюбие, любопытство - резко ограничивали сферу человеческой деятельности. Сборщик рап-цветов мог не устоять перед искушением попробовать наркотическую пыльцу. Официант, прислуживающий за ресторанными столиками, вовсе не испытывал удовольствия, обслуживая полупьяных бездельников. Захудалый лейтенантик или капитан в орбитальной крепости, набитой оружием и контролирующей всю планету, подвергался постоянному искушению взять власть в свои руки.
     Люди оказались в ловушке между двумя крайностями. Низкоквалифицированный однообразный труд устраивал лишь дебилов, а сложная, связанная с техникой и властью работа сводилась к минимуму и доверялась лишь абсолютно надежным людям.
     На планетах хроноколоний основную массу недовольных поглощало сельское хозяйство. В производстве продовольствия можно было разбогатеть и сделать невиданную карьеру. Правительством такой отток населения только поощрялся. Земля же в крестьянах попросту не нуждалась.
     Я задремал, слушая сквозь сон пояснения оператора: мы пролетали над станцией связи Абаза, над тувинским заводом гипердвигателей, над границей испытательного полигона... Глянув вниз с высоты нескольких тысяч метров, я увидел желто-бурую степь с разбросанными по ней черными пирамидками. Над некоторыми воздух дрожал жарким маревом, одна пирамидка тускло светилась. Я не стал интересоваться, что там испытывают на бывшем ядерном полигоне. Наверняка не меньшую гадость.
     Потом под нами проплыла голубовато-белая полоска Балхаша. Оператор сообщил, что управление берет алма-атинская станция, и попрощался.
     Согнав сон, я еще раз продумал свои действия. Обосноваться в гостях у местного предводителя роддеров. Сменить одежду - в ближайшем неавтоматическом магазине, выбирая вещи попроще и подешевле. Найти парк, где мы когда-то встретились с Терри, и ждать ее там каждый вечер. Если парк еще существует.
     Флаер начал заходить на посадку - довольно резко, но гравикомпенсатор избавлял от неприятных ощущений. Я уставился сквозь прозрачный колпак кабины, разглядывая лежащий у подножий Алатау город.
     Вот так возвращение на родину...
     Лозунг "Превратим Алма-Ату в город-сад!" мне всегда нравился. Несмотря на его утопический оптимизм и приказной тон. Но нельзя же превращать лозунги в реальность так буквально! Подо мной раскинулось ярко-зеленое море с целым архипелагом разноцветных островков-домиков. Над ожившей утопией в нереально чистом, лишенном и следов туч небе взлетали, опускались и просто парили яркие точки флаеров. Мне стало не по себе. Я любил прежнюю Алма-Ату - и понял это лишь сейчас. Конечно, я никогда не считал венцом архитектурного творчества гостиницу "Казахстан", президентский дворец или бани "Арасан". Ну а хрущевские многоэтажки или элитарные монолитные дома в микрорайоне "Самал" должны были развалиться сами собой. С этим все вполне ясно. Но какая-то преемственность в архитектуре должна существовать? Я не видел даже следов той четкой "шахматной" планировки, которая мне всегда нравилась. Живописный беспорядок, зелень садов и разноцветные домики. Выделялись лишь несколько башен, белоснежный дворец в центре и беспорядочное нагромождение огромных тускло-зеленых шаров на горе Кок-Тюбе, занявшее место телевышки... Да еще несколько цилиндрических матово-зеркальных строений в разных точках города - различающихся размерами, но явно созданных по одному проекту. Красиво, но это уже не мой город! Он исчез бесследно...
     - Когда город приобрел такой вид? - спросил я.
     - Реконструкция Алма-Аты проводилась после землетрясения две тысячи семидесятого года.
     Голос был безупречно правилен. На этот раз почему-то я был уверен, что говорю с автоматом.
     - Высотные здания не строятся по соображениям безопасности?
     - Высотные здания... - наступила пауза. Похоже, вопрос оказался нестандартным. - Высотные здания строятся. Они абсолютно надежны.
     Я молча кивнул. Действительно, кто же предпочтет индивидуальному коттеджу квартиру в многоэтажном доме? Все производства наверняка вынесены далеко за пределы города. А конторы, институты, прочая административная дребедень стали просто ненужными с развитием телекоммуникаций.
     - Мне нужен дом Нурлана Кислицына, бывшего роддера, - сказал я, с любопытством ожидая ответа. Для каждого автомата существует свой предел достаточности информации. Хватит ли флаеру таких скудных данных - или потребуется точный адрес? Я взглянул на листок с адресом руководителя роддер-клуба. Улица Курмангазы, дом 567-28. Надо же, название улицы сохранилось...
     - У вас назначен визит? - поинтересовался автомат. Информации, видимо, хватило.
     - Нет.
     - Тогда посадка будет произведена на ближайшую общественную стоянку. Вам необходимо, выйдя из флаера, пройти через подземный переход с указателем "Улица Курмангазы", повернуть направо и...
     - Выдай информацию на пленке, - приказал я.

6. ОЧЕНЬ БЛАГОУСТРОЕННАЯ ПЛАНЕТА

     Больше всего меня поразило то, что улицы не были асфальтированы. Разумеется, никаких движущихся тротуаров, многократно воспетых фантастами, я тоже не обнаружил.
     Улица, прямая и широкая, с матовыми шарами светильников на тонких металлических столбиках, была покрыта травой. Мягкой зеленой травой, ровной, как корты Уимблдона. Я наклонился, пытаясь вырвать травинку. Какое там! Она оказалась упругой и прочной, словно резина. Но, бесспорно, настоящей. Вглядевшись, я увидел, что под густым слоем травы уложена твердая пористая масса. Земля, очевидно, была еще глубже.
     Стараясь придать себе невозмутимый вид, я пошел по обочине. Машин не было, и редкие прохожие брели по улице совершенно свободно. Неужели наземный транспорт канул в прошлое? Я посмотрел вверх - разноцветные капли флаеров казались слишком малочисленными, чтобы взять на себя все перевозки. Может, им просто некуда спешить, моим потомкам?
     Надо признать, что потомки выглядели вполне респектабельно. После встречи с роддерами я ожидал увидеть полный беспредел в одежде, но большинство прохожих одевались куда привычнее. Вот, например, идущий навстречу парень - в узких темно-синих брюках, голубой рубашке... то есть зеленой... золотисто-коричневой.
     Привычность одежды оказалась кажущейся. Прошедший мимо юноша был одет в свободный блузон, меняющий расцветку каждое мгновение. А обогнавшая меня компания девушек - в короткие мини-юбки, сделанные словно бы даже не из материи. Серебристые полотнища, колыхавшиеся вокруг бедер, походили не то на облако газа, не то на камуфляж-поле... Черт возьми, они фактически могли выйти на улицу голышом - с включенным генератором, создающим видимость одежды. Им что - энергию девать некуда? Камуфляж-поле - один из самых энергоемких процессов, которым мы пользовались на корабле!
     Чушь, эмоции... Пусть ходят в чем хотят. Главное - на меня, в моем комбинезоне, тоже не обращают внимания. Я шел по улице, вглядываясь в номера домов. Сами дома с дороги были практически не видны: их заслоняли деревья, невысокие живые изгороди, а то и туманная дымка - вот она-то, несомненно, имела камуфляжное происхождение. Мои потомки ценили уединение. Но к каждому дому вели узенькие тропинки, выложенные камнем или поросшие "дорожной" травой, у начала которых стояли ажурные указатели с номерами.
     Пятьсот шестьдесят семь - двадцать восемь... Надпись была выполнена римскими и арабскими цифрами из довольно-таки небрежно вырезанных латунных полосок. Цифры еще более небрежно приколочены к неоструганной дощечке. Либо Нурлан Кислицын любит эпатировать окружающих... либо подобная небрежность сейчас в моде. Я пожал плечами и шагнул на дорожку, посыпанную крупным щебнем.

***

     На кого может быть похож человек, носящий казахское имя и русскую фамилию? Исходя из опыта двухвековой давности, я предположил, что на татарина.
     Нурлан Кислицын оказался негром. Не чистокровным, разумеется, - при желании в его лице можно было найти черты и европейской, и азиатской расы. Я с некоторым удивлением вспомнил, что и виденные мной на улице люди носили следы "великого смешения народов". Если такое по всей Земле, то Адольфу и его последователям работы не осталось. Что ж, приятно думать, что с национальной проблемой люди покончили... Заимев, впрочем, деление на землян, колонистов и хроноколонистов.
     Предводитель алма-атинских роддеров возился в цветнике перед домом. Занятие для бывшего бродяги более чем мирное и патриархальное. Цветы, даже на мой неискушенный глаз, были замечательные. Похожие на астры, но совершенно невообразимых расцветок - от бледно-голубых до черных.
     Я подошел к цветнику, торопливо решая, кем лучше представиться. Бывшим роддером? Молодым последователем? Начитавшимся "Книги Гор" бездельником?
     Нурлан оторвался от своих цветов, положил на землю аппаратик, больше всего напоминающий фен, и внимательно оглядел меня. Я криво улыбнулся. Кислицыну можно было дать лет пятьдесят, и ротозеем он не выглядел. Если каждый роддер - психолог, как уверял меня Дед, то врать не стоит.
     - Ветра в лицо, - негромко сказал Нурлан.
     - Пока есть солнце и воздух, всегда будет ветер, - по внезапному наитию ответил я. Это походило на пароль из дешевого детектива - но я привык полагаться на интуицию.
     - Заходи, - вежливо сказал Нурлан. - Надолго?
     - На пару дней. Все оказалось просто, Вик был прав: никаких доказательств от меня не требовалось.
     Дом Кислицына был самым обыкновенным кирпичным двухэтажным домом - или же казался таким. Внутри неожиданностей тоже не обнаружилось, разве что мебель оказалась массивной, громоздкой, "под старину" - настоящую старину, а не мой двадцатый век. Редкие приметы двадцать второго века - приборы непонятного назначения, плоские видеоэкраны, маленькие компьютерные терминалы в каждой комнате - совершенно терялись среди дерева и камня.
     Мне это понравилось. Так же как и комната для гостей, куда отвел меня Нурлан. Широкое окно выходило в яблоневый сад, сквозь который виднелся соседский дом, окутанный туманным маревом камуфляжа. Из мебели был только необходимый минимум - шкаф, кровать, стол и кресло. Над столом висел плоский как фанерка видеоэкран, включенный в режиме календаря. Наконец-то я узнал дату - десятое сентября.
     Встроенный в письменный стол информационный терминал оказался достаточно прост в обращении. Вскоре я вывел на экран карты города: современную и двухсотлетней давности. На месте парка, где я когда-то "спасал" принцессу, находились детская клиника, церковь Единых во Христе и десятка два коттеджей. В очередной раз обругав себя за глупость, я попытался встать на место Терри. Скорее всего она будет ждать меня в церкви. Но с нее станется зайти в гости в один из домов или нанести царственный визит в детскую больницу.
     Карту вдруг слизнуло с экрана, и я увидел своего хозяина.
     - К тебе посетитель, роддер, - сообщил он. - Открой дверь комнаты.
     Лицо Ну