лестнут план„р и утянут за собой,  на
дно.
   -- Толкач включай! -- закричал Марк. -- Хелен, толкач!
   -- Я его час назад сожгла,  -- хмуро отозвалась летунья. -- Крепко же
ты спал, мальчик...
   Значит не примерещился мне рев ракетный...
   -- До берега доплывешь? -- спросила Хелен.
   -- Нет, -- ответил я. -- Ноги затекли.
   -- О  тебе  речи  нет,  дурила,  --  отозвалась девушка.  --  Маркус,
доплывешь?
   До  берега с  милю еще  было,  и  я  головой покачал.  Никому тут  не
доплыть, вода холодная, море бурное.
   -- Нет,  Хелен,  -- спокойно сказал Марк. -- Не доплыву я. Тяни уж...
Ночная Ведьма.  Звездный час  твой  пришел...  сама ведь знаешь,  чего я
стою.
   Она обожгла его разъяренным взглядом.  И снова в свои рычаги впилась.
А план„р дергался, носом клевал, все ниже и ниже клонился.
   Когда с острова взлетали,  я того боялся,  что море далеко. Теперь --
вот  как  все  повернулось!  --  наоборот.  Убиться-то  мы  не  убьемся,
наверное. Только внизу -- буруны да камни, а впереди -- обрыв да водяные
валы,  дробящиеся о  скалы  в  пыль.  Изломает план„р,  и  из  кабины не
выберемся.  А  и  выберемся --  не доплывем до берега.  А  и доплывем --
прибой нипочем живыми не отпустит.
   -- Тяни,  ну тяни же,  Хелен!  --  крикнул Марк.  --  Как в  Далмации
тянула, когда зажгли тебя! Тяни, Ночная Ведьма! Прошу тебя!
   Девушка молчала,  вся  в  свою  механику ушла,  будто  частью план„ра
стала. И пусть мне самому было страшно, но не восхититься ей я не мог.
   Неужто и  впрямь она из тех летунов,  что в  горах воевали,  бомбы на
головы гайдукам бросали?  У нее же,  наверное, Железный Орел с венком за
храбрость,  особой аудиенции с Владетелем удостоена... Тяни, Хелен, тяни
свою  машину!  Никогда больше тебя ногой по  животу не  ударю,  клянусь!
Только долети до берега!  Сестра, Сестра-Покровительница, глянь на меня,
пропадаю!  Искупитель,  дай время повиниться, много зла на мне, не успею
все вспомнить, пока тонуть буду!
   План„р уж было совсем к воде прижался, и Хелен такое словечко выдала,
что не всякий мужик решится повторить.  И словно того дожидаясь,  план„р
вдруг вверх подался,  тяжело,  но  все  же  вверх!  Правду видно говорят
русские, что черное слово беду прочь гонит!
   -- Давай! -- радостно крикнул Марк.
   Скалы надвигались, и летели мы на одном с ними уровне. Высокий берег,
больно уж высокий. Неужели врежемся в камень?
   Но, видно, не зря Хелен славу имела!
   Перед  самыми скалами,  когда,  казалось,  я  уже  листики на  кустах
случайных  различал,  да  ополоумевших  чаек,  над  гнездами  мечущихся,
вздернула она машину, будто норовистого коня перед барьером. И не подвел
план„р,  перемахнул скалы,  чиркнул брюхом по земле,  захрустело дерево,
затрещали колеса на буграх.  Помчались мы, еще быстро, но уже по тверди,
и  план„р на  ходу  рассып(лся,  нас,  драгоценных,  оберегая,  стекла в
окошках бились и  сыпались --  я  Марка к себе прижал,  лицо от осколков
укрывая и сам зажмурился. А Хелен впереди ругалась по-черному, и плакала
навзрыд при  каждом треске --  все  это  в  те  короткие миги,  пока  мы
останавливались.
   Только в таких слезах я ее никогда не упрекну. Летуны не зря у Дома в
чести,  это я накрепко понял.  И водить план„р --  куда большее умение и
храбрость нужны, чем по полю боя на пулевики скорострельные ходить...

   Небо-то какое далекое...
   Лежал я,  присыпанный деревом и  стеклом вперемешку,  пол-лица тряпка
оторвавшаяся прикрывала.  Только одним глазом и  мог  смотреть вверх.  А
пошевелиться страшно.  Ног  не  чую.  Неужели хребет  сломал,  и  теперь
доживать калекой? Кому безногий вор нужен? Только палачу...
   Не дело, видно, людям по небу летать. Совсем не дело.
   -- Ильмар!
   Марк стащил с  моего лица тряпку --  я  даже разглядел на ней шов,  и
ухмыльнулся тому, что торопливая штопка пережила план„р. Мальчишка вроде
ничуть не пострадал, стоял прямо, лишь на ногу чуть припадал, но это еще
с островов, это ничего...
   -- Ты как?
   -- Ног не чую, -- пожаловался я. -- Конец мне, парень. Вот оно как...
летать...
   Марк задумчиво смотрел на меня. Потом сообщил:
   -- Ты вроде не обделался...
   -- Да ты в своем уме! -- рассвирепел я. -- Чего несешь!
   -- Когда позвоночник ломают,  то под себя ходят,  -- сообщил Марк. --
Пошевели ногой.
   Я попробовал, но ничего не ощутил.
   -- Нога шевелится, -- сказал Марк.
   Приподнявшись на локтях, я глянул на ноги. Напрягся.
   И впрямь -- двигаются.
   -- Как же так, словно немые... -- прошептал я.
   Мальчишка вдруг засмеялся:
   -- Ильмар...  да  я  же  у  тебя на  коленках четыре часа просидел...
отдавил тебе ноги. Пройдет!
   -- Тьфу ты...
   Встать не получилось, зато я сел. Ноги и впрямь начало покалывать.
   -- Отъел задницу, -- абсолютно несправедливо ругнулся я на мальчишку.
-- Где летунья?
   -- Вон...
   Хелен сидела в стороне.  Левая рука у нее была замотана в самодельный
лубок, она как раз затягивала зубами последний узел.
   -- Поломалась немного,  --  пояснил Марк.  --  Да не беда, главное --
живы.
   -- Тебе все не беда, сам-то целехонек...
   Я огляделся. Вокруг, метров на сто, не вру, валялись обломки план„ра.
Здесь,   наверху,   берег  был  довольно  ровный,  абсолютно  пустынный.
Пригорки,  песок,  редкие чахлые кустики.  Шум  моря под  обрывом позади
почти не слышен.
   -- Хелен! -- крикнул я. Летунья обернулась. -- Спасибо!
   Она непонимающе смотрела на меня.
   -- Хелен,  ты посмелее любого мужика!  --  сказал я. -- И поискуснее.
Спасибо,  что жизнь спасла,  что в  панику не ударилась.  Может я  и вор
презренный,  только все  равно --  буду  за  тебя  Сестру с  Искупителем
молить!
   Девушка дернула плечами.  Ее голубая форма была вся изорвана,  блузку
большей частью она на  лубок пустила...  и  все же  ей  явно понравились
слова.
   -- Плохая я  летунья,  Ильмар-вор.  План„р разбила.  Знаешь,  сколько
план„р стоит?
   Откуда же  мне знать.  Много,  наверное.  Я  за  всю жизнь столько не
украду...
   -- Хорошая ты летунья, Хелен. Спасибо.
   -- А ведь ты к Виго тянула, Ночная Ведьма, -- вдруг сказал Марк. -- К
гарнизону план„рному. Потому мы едва не сгибли!
   -- Уж очень ты смышленый, Маркус, -- откликнулась Хелен.
   Мальчишка усмехнулся.  Он очень спокойный был,  и  даже чумазое лицо,
грязная одежда, рваные штаны не могли скрыть этой уверенности.
   -- Мы где-то вблизи Байоны упали, -- сказал Марк. -- Знакомые места?
   -- Не  пропадем,   --   успокоил  я  его.  --  Доберемся  до  города,
отъедимся...  ветчину тут хорошо готовят,  переоденемся. Будь спокоен, я
тебя не брошу.
   Что-то меня тревожило. Не так все шло. Совсем не так, как я думал.
   -- А деньги откуда? Воровать будешь?
   Я  помедлил,  но  все  же  полез  рукой в  карман и  достал увесистый
железный слиток.
   -- Сукин сын! -- закричала Хелен. -- Лишний вес тащил!
   На  эти слова я  не отозвался.  Невелик вес.  Зато хватит денег домой
добираться.
   Марк улыбнулся,  глядя на  железо.  Конечно,  он  не  заметил,  как я
прихватил его из купеческой ухоронки.
   -- Встать можешь, Ильмар?
   Я попробовал.
   -- Нет пока. Да не стой ты, парень, помоги ноги растереть...
   -- Не можешь -- это хорошо, -- вдруг сказал Марк.
   Глаза у него были виноватые, но не слишком.
   -- А ноги ты сам разотрешь. Ладно? Мне пора, Ильмар-вор. Спасибо тебе
за все, теперь разойдемся.
   У меня челюсть отвисла.
   Хелен захохотала, откидывая голову. Радостно и неподдельно.
   -- И тебе спасибо,  Ночная Ведьма,  -- сказал ей Марк. -- Ты и впрямь
лучшая из лучших.
   -- Никуда тебе не деться,  Маркус,  -- она перестала смеяться. -- Все
равно ведь схватят. Сам знаешь.
   -- Знаю, -- согласился он.
   -- Повинись, мальчик. Повинись и сдайся. Дом простит...
   -- А вот это уже не твое дело, -- отрезал Марк. -- За себя бойся.
   -- Ты что же,  гаденыш,  уходишь?  --  ко мне вернулся дар речи. -- Я
тебя от рудника избавил, а ты бросаешь? Да я тебя придушу, щенок!
   Мальчик повел в воздухе рукой. Губы его шелохнулись.
   Я первый раз увидел, как лезут в Холод при ярком свете, и так близко.
   Просверк -- солнечный луч на острие, что выползает из ниоткуда.
   Порыв ветра. Холодного ветра.
   Марк стоял с кинжалом в руке и смотрел на меня.
   -- Достойный поступок для  мальчика твоей  крови,  --  сказала  вдруг
Ночная Ведьма.  Марк ее будто и не услышал.  Протянул мне нож,  держа за
лезвие, как положено.
   -- За  мое спасение,  Ильмар-вор,  жалую тебя клинком Дома и  титулом
графа... -- он замялся, -- графа Печальных Островов.
   Хелен от хохота упала на землю. Ударилась сломанной рукой, застонала,
но смеяться не перестала.
   -- Владей по праву, применяй с честью.
   Я   машинально  взял  клинок.   Посмотрел  на  узорную  рукоять,   на
протравленное лезвие.
   И впрямь -- герб Дома. Аквила -- орел, парящий с мечом в лапах.
   Неужто Марк так родовит, что с малолетства вправе титулы жаловать?
   -- Прощай, Ильмар-вор.
   Марк повернулся и пошел.  Спина все же напряженная была, будто боялся
он,  что метну кинжал.  Но шел ровно и не спеша.  По песку, через кусты,
все дальше и дальше.
   -- Граф Ильмар,  позволено ли будет бедной баронессе присесть в вашем
присутствии?
   Хелен стояла надо мной, слегка согнувшись в насмешливом поклоне.
   -- Хозяин  Печальных Островов,  почему  вы  так  спешно покинули свои
ленные владения?
   Она не удержалась,  снова прыснула,  как молоденькая глупая девчонка.
Уселась рядом, сказала почти ласково:
   -- Граф... Граф-вор.
   -- Не смейся,  летунья, -- сказал я. -- Все воры. И графы тоже. А над
больным смеяться --  последнее дело.  Тебе  руку  сломало,  мальчишке ум
растрясло...
   Хелен покачала головой:
   -- Ты не прав,  граф Ильмар.  Есть у него право дворянством жаловать.
По крайней мере --  было.  Только особо не радуйся,  титул с  тебя мигом
снимут...
   -- Титул не снимают, -- огрызнулся я, будто принял слова о дворянстве
всерьез.
   -- Еще как снимают. Вместе с головой. Давай, разотру тебе ноги.
   Я  молча спустил штаны,  и Хелен принялась здоровой рукой массировать
голени. Без брезгливости, не морща нос от грязи и пота.
   Она и не такую грязь повидала, наверное.
   -- Он что, столь высокороден? -- спросил я.
   -- А ты даже не знаешь,  кто твой дружок?  -- Хелен хихикнула. -- Ох,
какие графы нынче необразованные...  Высокороден,  не сомневайся.  Колет
ноги?
   -- Колет.
   -- Хорошо. Сейчас за мальчишкой двинемся.
   -- Зачем?
   Хелен вздохнула:
   -- Возьмем живым,  так и  ты жить останешься.  И не просто жить,  а с
титулом. Я скажу, будто ты с самого начала мне помогал. Слово чести!
   Кажется, она не шутила. Да и не шутят высокородные с честью.
   -- Нет.  Пусть идет. Мы с ним вместе бежали, он за меня смерть в вину
взял. Не стану я его ловить, Ночная Ведьма.
   -- Я особо и не надеялась, -- просто ответила Хелен.
   -- Сама беги... если хочешь.
   -- Не могу. Тоже зашибла ноги, Ильмар. Из меня сейчас ловец... как из
тебя граф.
   -- Давай тоже разотру, летунья...
   Потянулся было к  ней я,  опомнился и  замер.  Мы  уставились друг на
друга.
   -- Это  от  страха,  --  сказала Хелен.  --  От  страха  всегда  так.
Хочется... жизни радоваться.
   Я провел ладонью по гладкой белой коже. Спросил:
   -- Ну и как, летунья, рады мы жизни?
   Секунду она колебалась. Зрачки у него расширились, губы дрогнули:
   -- Рады... граф.
   И  черные женщины у  меня были,  и  китаянки.  А  вот высокородных --
никогда. Происхождением не вышел. И все дружки, что про любовниц-графинь
рассказывали, врали напропалую, это уж без сомнения.
   Одно обидно -- не меня она хотела, а жизнь в себе почувствовать.
   И  не Ильмару-вору отдалась,  а  Ильмару-графу.  Пускай даже графу на
час.
   А так... как с черными. Вначале непривычно, а потом видишь -- женщина
как женщина.
   Страстная она оказалась,  будто ее год в одиночной камере продержали,
да еще со связанными руками.  Только и  я --  от пережитого,  от свободы
нахлынувшей, от тюремного воздержания был грубый как насильник.
   Кажется, именно это ей и понравилось.
   Потом я лег рядом,  положил Хелен руку на упругий животик,  посмотрел
искоса. Довольна? Довольна.
   А  вот  у  меня  настоящего  удовлетворения  не  было.   Так...  одно
облегчение да сладкая усталость.
   Будто не по правде все, а сон любовный приснился.
   -- Ноги-то разошлись?  --  спросила Хелен.  --  У меня вроде да. Даже
рука меньше болит.
   Она улыбалась,  а  мне вдруг противно стало.  Что же это,  я  для нее
лекарством  послужил?   Поднялся  --   ноги  и  впрямь  слушались,  стал
одеваться.
   -- Не сердись,  Ильмар, -- сказала летунья. -- Злая я сейчас. Маркуса
упустила, план„р разбила. Перед Домом ответ держать...
   -- Пошли со мной, -- сказал я. -- Выбираться вдвоем легче.
   Хелен облизнула губы.
   -- Ты иди,  Ильмар-вор.  И быстрее иди.  Здесь пост есть, башня стоит
неподалеку.
   -- Какая башня?
   -- Наша башня,  летунов. Погоду изучать, ветра. Карты там составляют,
чтобы летать над побережьем. Они план„р должны были увидеть, вышлют сюда
конный разъезд. Ты уходи на север, к Виго. Я не скажу, куда ты пошел.
   Вот оно как.
   Судьба у вора --  простая.  Хватай да беги. О друзьях не думай, девиц
выбирай на час.
   -- И на том спасибо, Хелен.
   Кинжал я за пояс спрятал.  Может я теперь и граф,  только все одно --
Слова не знаю.
   -- Удачи тебе, вор Ильмар.
   -- Какой удачи, Ночная Ведьма?
   -- Тебе теперь жизнь сохранить -- вот и вся удача. Забейся в щель, да
и живи тихонечко. Кинжал лучше выбрось в море, слишком вещь приметная.
   -- Вор Ильмар подумает, -- сказал я.
   Хелен  улыбнулась мне  с  земли.  Она  по-прежнему лежала  нагая,  не
стесняясь...  хотя чего уж теперь стесняться?  Красивая,  умная,  и  как
всегда -- не моя.
   Отвернулся я,  и захромал потихоньку на север, к Байону, к Виго. Ноги
еще слушались плохо.
   Но все же Хелен была права -- разошлась кровь в жилах.
   Испытанный, видно, способ.


                             Часть вторая.
                             Веселый Город.


   Глава первая, в которой меня трижды называют дураком, а я и не спорю.

   Осень -- она всюду осень. Даже на солнечной лузитанской земле. А уж в
веселом вольном городе Амстердаме -- тем более.
   Холодно нынче.  И дождь накрапывает,  мелкий,  противный.  Две недели
прошло,  как я с Печальных Островов удрал...  из ленного своего владения
-- посмеемся-ка вместе. За полмесяца всю Державу с юга на север пересечь
-- занятие  утомительное.  Даже  если  превращенный в  денежки  железный
слиток  позволил  путешествовать с  комфортом:  в  одежде  торговца,  на
быстрых дилижансах во втором,  а то и в первом классе.  И отсыпался я не
под кустом,  не в притонах бандитских, а в хороших гостиницах, что нынче
вдоль дорог как грибы растут. Отъелся, даже раздобрел немного. В зеркало
посмотреть --  не жесткая грязная морда каторжника,  а благообразный лик
мирного гражданина. Чем-то на священника похож. Надо будет запомнить для
случая.
   Почему же я себя чувствую дурак дураком?
   Вот сейчас,  например,  когда стою перед "Оленьим Рогом",  охотничьим
ресторанчиком, который не только блюдами своими славен. Стою -- и пялюсь
на плакат, уже от дождей посеревший и разлохматившийся. Всю дорогу я эти
плакаты вижу, от самого Бордо, а все равно -- не могу мимо пройти.
   На плакате --  в хорошей типографии сделанном, немалых денег стоящем,
-- два рисунка.  Один --  угрюмый тощий мужик с лицом душегуба, с гладко
выскобленным подбородком. Над портретом написано "Ильмар-вор", но только
никто меня в этом уроде не узнает.
   Дело-то в общем нехитрое,  когда тонкости знаешь.  Как перед тюремным
рисовальщиком усесться,  как  уголки рта опустить,  щеки втянуть,  брови
нахмурить,  глаза сощурить.  Все  по  чуть-чуть,  а  в  итоге --  ничего
похожего. Рисовальщик, конечно, тоже все эти приемы знает, но он один, а
каторжников много,  и  каждого запечатлеть надо на  случай побега,  и  у
каждого  свои  способы обмануть наметанный глаз.  Прикрикнет рисовальщик
раз,  другой,  ты вроде и  послушаешься,  а все равно --  толку с такого
портрета нет.
   Вот он я,  стою перед плакатом, призывающим меня поймать, и обещающим
награду в тысячу стальных марок! Ну? Добрые граждане, кто первый?
   Мимо все идут.  Романским языком написано --  "Ильмар-вор".  А  перед
плакатом стоит вальяжный господин в дорогом плаще и сапогах мягкой кожи,
сразу видно --  из  тех,  что  к  высокородным вхож.  Это в  Байоне меня
схватили бы,  едва лица сравнив.  К счастью, не было тогда еще плакатов,
не успела Хелен, Ночная Ведьма, рассказать, кто с каторги бежал.
   А вот второй рисунок --  первому не чета. Марк на нем как живой, и не
быстрой  кистью  усталого  рисовальщика  набросан,  а  опытным  гравером
прорисован черточка  в  черточку.  Недавний совсем  портрет,  мне  сразу
видно.  Когда мальчишка на  этап  попал,  он  еще  ничуть повзрослеть не
успел. Одежонка, конечно, на портрете не та, хоть и не передаст гравюра,
несмотря на мастерство печатника,  все богатство камзола, шитого золотой
и стальной нитью вперебивку. Блеск перстней драгоценных на тонкой кисти,
что  эфес меча обхватывает,  тоже лишь угадать можно.  А  от  взгляда --
томно-усталого,   повелевающего,   на  Печальных  Островах  одно  только
упрямство и осталось.
   Только все равно похож. Один в один.
   Над портретом тоже надпись. "Маркус, младший принц Дома".
   Аристократы бывшими не  бывают,  потому  здесь  этого  слова  нет.  А
следовало бы,  раз весь дом, от Владетеля нашего, Клавдия, до последнего
захудалого барона призывают схватить Маркуса, аристократа тринадцати лет
от роду, пусть младшего, но все же -- принца...
   И ведь даже имя не сменил, паршивец! Марком и назывался. Имя обычное,
и  то,  что так принца зовут,  никого не  насторожило.  Но  все равно --
какова наглость!
   -- Почему их до сих пор не схватили?
   Я посмотрел на стоящего рядом.  Вполне благополучный бюргер. Потому и
со мной заговорил,  что решил -- ровня. С короткой бородкой, вроде моей,
что для маскировки отпущена,  лицо вроде бы благопристойное, но дряблое,
жизнью  пожеванное.   На  груди  висит  золоченая  подковка  магнита,  с
прилипшими железными дробинками.  Модное украшение,  показушное.  Может,
конечно,  магнит на самом деле и  не магнит,  а  простое золото,  а то и
вовсе медяшка,  к которой дробинки приклеены...  дробинкам цена грош,  а
вот подковка такая немало стоит.
   -- И не говорите, уважаемый, -- согласился я. -- Безобразие. "Виновен
в  тяжких  преступлениях против Дома  и  общественного покоя.  Доставить
только живым.  Награда --  пятьдесят тысяч стальных марок, прощение всех
прежних грехов и  дворянский чин от  барона до графа,  в  зависимости от
изначального благородства ловца."
   Гражданин даже облизнулся, и закивал.
   -- Еще тысяча за  каторжника,  --  мечтательно сказал он.  --  Всего,
значит, пятьдесят одна тысяча стальных...
   Он  будто  невзначай коснулся  подковки магнита,  и  стал  перебирать
дробинки,  отлепляя их  и  снова  сажая  на  невидимую привязь.  Значит,
настоящее украшение. А хозяин его -- позер, каких мало...
   -- Каторжника можно мертвым, -- поддержал я. -- Все легче.
   -- Не говорите, милый друг. Только где их теперь сыщешь?
   Я вздохнул:
   -- Да,  любезный.  А  не  знаете  ли  вы,  вкусно  ли  кормят в  этом
ресторане?
   Бюргер скосил глаза на вывеску. Кивнул:
   -- Вкусно. Но если в карманах звенит глухо, лучше мимо пройти.
   -- Пожалуй,   рискну,  --  задумчиво  произнес  я.  --  Успехов  вам,
уважаемый.  Если поймаете преступников --  позовите меня, помогу награду
нести.
   Досада,  обращенная на себя самого,  требовала хотя бы такого выхода.
Гражданин заулыбался и кивнул:
   -- Не премину. И прошу о той же любезности.
   Довольный и  моим,  и  своим  остроумием,  достойный житель  вольного
города продолжил свой  путь.  А  я  и  впрямь вошел  в