ку:  "Заехал
сюда по делу, встретил Поля". Вернувшись в Зенит, он зашел к ней. И  если,
появляясь на людях, Зилла слишком  красилась,  слишком  мазалась,  слишком
решительно затягивалась в корсет, то домашние  горести  она  переносила  в
грязном синем халате, рваных чулках и посекшихся розовых шелковых  туфлях.
Она очень исхудала. Бэббиту показалось,  что  у  нее  стало  вдвое  меньше
волос, чем раньше, да и остатки  эти  весьма  жидковаты.  Она  валялась  в
качалке, среди пустых коробок из-под конфет и бульварных журнальчиков, и в
голосе ее звучала то насмешка, то  горечь.  Но  Бэббит  был  оживлен,  как
никогда:
   - Привет, привет, Зил, старушка, отдыхаешь,  пока  муженька  дома  нет?
Неплохо, неплохо! Ручаюсь, что Майра ни разу не встала раньше десяти, пока
я был в Чикаго. Скажи, можно мне  взять  ваш  термос  -  специально  зашел
одолжить у вас термос. Хотим покататься на санках, - надо  взять  с  собой
кофейку. А ты получила мою открытку из Экрона,  где  я  писал,  что  видел
Поля?
   - Да. А что он там делал?
   - То есть как это - что он  там  делал?  -  Бэббит  расстегнул  пальто,
присел на ручку кресла.
   - Будто ты не знаешь, о чем я! - Она с раздражением хлопнула ладонью по
страницам журнала. - Приставал, наверно,  к  какой-нибудь  кельнерше,  или
маникюрше, или еще к кому-нибудь.
   - А, черт, вечно ты намекаешь, будто Полю только и дела, что волочиться
за юбками! Во-первых, это не так,  а  если  б  и  было  так,  то  ты  сама
виновата: зачем вечно грызть его, вечно ему вдалбливать бог знает что.  Не
хотел я затевать этот разговор, по раз уж Поль в Экроне...
   - А он действительно в Экроне?  Я  знаю,  что  у  него  в  Чикаго  есть
какая-то ужасная особа, которой он пишет...
   - Да я ж тебе говорю, что видел его в Экроне! Ты мне не веришь, что ли?
Хочешь сказать, что я вру?
   - Нет, нет... Но я так беспокоюсь!
   - Ага, вот оно! Это-то меня и бесит! Ты так любишь Поля, а сама мучаешь
его, ругаешь, как будто ты его ненавидишь! Никак не  могу  понять,  почему
это чем больше любят человека, тем больше его мучают.
   - Любишь же ты Теда и Рону, а сам их вечно грызешь.
   - Что? Ну, это совсем другое дело. А кроме того, я их вовсе  не  грызу.
Наши отношения не назовешь грызней. Но ты только взгляни на  Поля:  лучше,
добрее, умнее его на всем божьем свете не  найдешь.  И  тебе  должно  быть
стыдно так его поносить. Ты с ним разговариваешь хуже  всякой  прачки!  Не
понимаю, как можно опускаться до такой степени, Зияла!
   Она угрюмо уставилась на свои стиснутые пальцы.
   - Сама не знаю. Иногда выхожу из себя, прямо  до  безобразия,  а  потом
жалею. Ах, Джорджи, ты не знаешь,  до  чего  Поль  меня  доводит!  Честное
слово, я так старалась все эти годы обращаться с ним по-хорошему, и только
из-за того, что раньше я была злая - то есть так только казалось, на самом
деле я не злая, но иногда на меня находило и я говорила все, что придет  в
голову, - он и решил, будто я во всем виновата.  Не  может  же  быть,  что
всегда и во всем виновата я одна. А теперь, стоит мне только хоть  немного
разволноваться, он сразу умолкает, и это так страшно, - он просто молчит и
даже не смотрит на меня, будто я не существую. Разве это по-человечески? И
нарочно доводит меня до того, что я уже себя не помню  и  говорю  ему  бог
знает что, чего и сама не думаю. А он молчит... Вы,  мужчины,  строите  из
себя праведников! А сами хуже всех! Хуже вас на свете нет!
   Они препирались не меньше получаса, и наконец, размазывая слезы,  Зилла
пообещала не давать себе воли.
   Поль  вернулся  через  четыре  дня,  и  Бэббиты  вместе  с   Рислингами
торжественно пошли в кино, а потом ели рагу в китайском  ресторане.  Когда
они шли в ресторан мимо лавок готового платья и парикмахерских и  женщины,
уйдя вперед, оживленно бранили прислугу, Бэббит шепнул Полю:
   - Зил как будто стала гораздо спокойней!
   - Да, пожалуй. Она всего раза два сорвалась. Но теперь  поздно.  Просто
я... впрочем, сейчас не хочется об этом говорить, но я просто боюсь ее. Во
мне ничего не осталось. Когда-нибудь я от нее вырвусь. Непременно.



        "21"

   Международная  организация  Толкачей  стала  во  всем   мире   символом
оптимизма, крепкой шутки и делового процветания. В тридцати странах у этой
организации есть свои отделения, но из тысячи  таких  клубов  -  девятьсот
двадцать находится в Соединенных Штатах.
   И самый ревностный из них - зенитский клуб Толкачей.
   Второй в марте завтрак зенитских Толкачей был особенно важен,  так  как
на  нем  ежегодно  избирали  президиум.  Все  очень  волновались.  Завтрак
устраивался в банкетном  зале  ресторана  О'Хирна.  Каждый  из  четырехсот
Толкачей при входе  снимал  с  доски  огромный  целлулоидный  значок,  где
значилась его фамилия, прозвище и профессия. За то,  что  собрата  Толкача
называли по имени, а не по прозвищу, полагался штраф в  десять  центов,  и
когда Бэббит бодро сдавал шляпу на вешалку, вокруг все звенело от  веселых
возгласов: "Здорово, Чэт!" - или: "Как жизнь, Коротышка?" - или:  "Доброго
здоровья, Мак!"
   За  столики  садились  компаниями  по  восемь  человек,  причем   места
разыгрывались по  жребию.  С  Бэббитом  сидели  Альберт  Бооз  -  владелец
магазина готового платья, Гектор Сиболт - представитель  фирмы  сгущенного
молока "Милый Крошка", Эмиль Венгерт - ювелир, профессор Памфри - директор
коммерческого училища "Верный путь", доктор Уолтер  Горбут,  фотограф  Рой
Тигартен и гравер Бен Верки. Одним из достоинств клуба Толкачей  было  то,
что туда принимали не больше двух представителей одинаковых профессий, так
что  члены  его  одновременно  знакомились  с  Идеалами  других   отраслей
коммерции, а  также  проникались  метафизическим  чувством  единства  всех
профессий - от санитарии до писания портретов, от медицины до изготовления
жевательной резинки.
   За столом  Бэббита  было  особенно  весело:  профессор  Памфры  недавно
отпраздновал день своего рождения, и все его дразнили.
   - Вытянем из Пэма, сколько ему лет, - предложил Эмиль Венгерт.
   - Нет, лучше вытянем его палкой по спине! - сострил Бен Берки.
   А Бэббит вызвал аплодисменты, сказав; "Чего там из него тянуть! Он  сам
только и знает, что тянуть из бутылки! Говорят, он в своем колледже открыл
класс домашней варки пива!"
   Перед каждым лежала книжечка со  списком  членов  клуба.  И  хотя  клуб
должен был служить местом встречи добрых друзей, никто не забывал, что тут
же можно и обделывать свои дела. Около каждой фамилии  было  указано,  кто
чем занимается. В книжечке немало места уделялось рекламе, а на  одной  из
страниц было помещено напоминание; "Никто тебя не  заставляет  вести  дела
только с собратьями по клубу, но ты, друг, помни:  зачем  упускать  добрую
монету из нашей счастливой семейки?" А сегодня перед каждым лежал подарок:
небольшая карточка, отпечатанная изысканным, красно-черным шрифтом:

   "ПРОГРЕСС И СЕРВИС
   Настоящий сервис прежде всего означает тончайшее проникновение в  самые
широкие и глубокие интересы клиента,  умение  использовать  и  учесть  как
воздействие постоянных факторов, так и реакцию на новшества. Я считаю, что
высшая форма сервиса, наравне с  самыми  прогрессивными  понятиями  этики,
включает и то понятие,  которое  неизменно  остается  самым  существенным,
самым лояльным нашим принципом, принципом нашего клуба Толкачей, а  именно
- принципом гражданской совести и порядочности во всех ее аспектах.
   Дед Петерсен.
   Рекламная контора Дедбери Петерсена.
   Реклама-победа только у Деда!"

   Все члены клуба читали глубокомысленные откровения мистера Петерсена  и
делали вид, что отлично их понимают.
   Все началось с  обычных  "трюков".  Собрание  вел  председатель  клуба,
Верджил Гэнч, выходивший в отставку; его жесткие  волосы  торчали  кверху,
голос гремел, как медный гонг. Некоторые из членов клуба привели гостей  и
сейчас представляли их присутствующим.
   - Этот высокий  рыжий  дезинформатор  является  редактором  спортивного
отдела "Бюллетеня", -  сообщил  Виллис  Иджемс,  а  Г.-Г.Хэйзен,  владелец
аптеки, с пафосом изрек:
   - Друзья, вспомните, как вы совершали далекую прогулку на своей  машине
и  вдруг  останавливались  в  каком-нибудь  романтическом  уголке,   чтобы
полюбоваться  живописным  видом,  и  говорили   супруге:   "Вот   поистине
романтическое местечко!" - и у вас от восторга мурашки по спине пробегали!
Так вот, мой сегодняшний  гость  родом  именно  из  такого  романтического
уголка - из Хариерс-Ферри, штат Виргиния,  с  прекрасного  Юга,  где  жива
память о добром старом генерале Роберте Ли и о храбром Джоне  Брауне,  чья
душа, как и душа всякого  порядочного  Толкача,  стремится  все  вперед  и
вперед!
   Но самыми почетными гостями в этот день были ведущий  актер  из  труппы
"Райские птички", гастролировавшей на этой неделе в театре Додсворт, и сам
мэр города Зенита, его честь мистер Люкас Праут.
   Верджил Гэнч гремел на весь зал:
   -  Сегодня  нам  удалось   вырвать   знаменитого   служителя   муз   из
очаровательного окружения красавиц его труппы - должен вам сознаться,  что
я вперся прямо в его артистическую уборную и тут же доложил ему,  как  мы,
Толкачи, ценим высокохудожественное зрелище, которым  мы  ему  обязаны,  -
кстати, не забывайте, что директор  Додсвортского  театра  тоже  наш  брат
Толкач и будет рад нашему содействию, - словом, сегодня, когда нам,  кроме
того, удалось  оторвать  от  исполнения  многочисленных  обязанностей  его
честь, нашего мэра, хозяина города, мы можем  гордиться  такими  почетными
гостями, и я сейчас  попрошу  мистера  Праута  сказать  несколько  слов  о
задачах и целях...
   Потом Толкачи решали открытым голосованием, кто самый  красивый  и  кто
самый безобразный из гостей, и каждому из них был вручен  букет  гвоздики,
пожертвованный,   как   отметил   председатель   Гэнч,   братом   Толкачом
Х.-Г.Игером, владельцем цветочного магазина на Дженнифер-авеню.
   Каждую неделю, по очереди, четырем Толкачам предоставлялась  привилегия
облагодетельствовать четырех других членов клуба, на которых падал жребий;
делалось это как ради удовольствия, так и ради  рекламы.  Громким  хохотом
было встречено объявление, что на этой неделе одним из жертвователей будет
Барнабас Джой - владелец похоронного бюро. Послышался шепот:
   - Я бы с удовольствием указал ему  подходящих  клиентов,  пусть  только
похоронит их бесплатно по первому разряду!
   Среди  всех  этих  развлечений  Толкачи  отдавали   должное   завтраку,
состоявшему из куриных котлет с горошком и жареным  картофелем  и  кофе  с
яблочным пирогом и американским сыром. Гэнч  выпускал  одного  оратора  за
другим. Он  предоставил  слово  гостю,  секретарю  Ротарианского  клуба  -
организации, конкурирующей с клубом Толкачей. Этот человек выделялся среди
обыкновенных смертных тем, что у него на машине был пятый номер.
   Секретарь ротарианцев со смехом признался, что во всем штате номер  его
машины вызвал сенсацию,  добавив,  что  "хотя  это  и  большая  честь,  но
полисмены слишком хорошо запоминают номер, и часто  хочется  иметь  просто
какой-нибудь номер В-569876 или вроде того. Но пусть только кто-нибудь  из
вас, чертовых Толкачей, попытается перехватить у  живого  ротарианца  этот
пятый номер в будущем году - от вас клочья  полетят!  А  сейчас  разрешите
закруглиться и поднять тост за все три клуба  -  Толкачей,  Ротарианцев  и
Кивани!
   Бэббит со вздохом сказал профессору Памфри:
   - А все-таки приятно иметь на машине один  из  первых  номеров!  Всякий
подумает:  "Наверно,  важная  шишка!"  Интересно,  как  ему  это  удалось?
Ручаюсь, что он поил и кормил главного инспектора до отвала!
   Потом выступил Чам Фринк:
   - Может быть, некоторым из вас покажется, что не место тут  затрагивать
всякие высокоумные и чисто художественные темы,  но  я  пойду  напролом  и
попрошу  вас,  друзья,  одобрить  план  насчет  приглашения  в  наш  Зенит
симфонического оркестра. Все вы ошибаетесь, думая,  что  раз  вы  сами  не
любите классическую музыку и всякую прочую ерунду, значит, она здесь у нас
не нужна. Должен сознаться, что я  сам  хоть  и  являюсь  профессиональным
литератором, но гроша ломаного не дам за всю эту музыку длинноволосых. Я с
большим удовольствием слушаю хороший джаз, чем  какую-нибудь  бетховенскую
штуку, в которой мелодии не больше, чем в кошачьем концерте, - ее даже под
страхом смертной казни никто не сумеет насвистать! Но  суть  совсем  не  в
этом. Культура стала для любого города таким же необходимым  украшением  и
рекламой,  как  асфальтовые  мостовые  и  банковские   дивиденды.   Только
культура,  в  виде  театров,  картинных  галерей  и  так  далее,  ежегодно
привлекает в  Нью-Йорк  тысячи  туристов,  а  у  нас,  откровенно  говоря,
несмотря на все наши блестящие достижения,  не  хватает  культуры  Чикаго,
культуры Нью-Йорка или Бостона - во всяком случае,  у  нас  нет  репутации
культурного центра. И кому,  как  не  нам,  настоящим  дельцам,  пробивным
ребятам, взять культуру в свои руки, капитализировать культуру!
   Конечно, картины, книги - все это хорошо для тех, у кого есть  время  в
этом копаться, но ни книги, ни картины не вынесешь на дорогу, не крикнешь:
"Вот  какая  у  нас  культурна,  в  нашем  славном  городке   Зените!"   А
симфонический оркестр сам за себя скажет! Смотрите,  что  за  репутация  у
Миннеаполиса или Цинциннати! Надо и нам завести оркестр  с  первоклассными
музикусами, с отличным дирижером, - а чтобы этот пирог у нас  подрумянился
как следует, мы должны нанять самого  дорогого  дирижера,  какой  есть  на
рынке, лишь бы он не был немчурой, - и такой оркестр  заиграет,  не  хуже,
чем в Нью-Йорке и Вашингтоне: он будет выступать в  лучшем  театре,  перед
самыми культурными и состоятельными людьми,  и  для  города  это  реклама,
лучше которой не сыщешь. Всякий, у кого не хватает  дальновидности,  чтобы
поддержать это начинание, тем самым пропускает случай довести до  сведения
какого-нибудь нью-йоркского миллионера, что  есть  на  свете  наш  славный
город Зенит, а если этот  миллионер  услышит  о  нас,  он,  чего  доброго,
откроет здесь филиал своей фабрики!
   Я мог бы также отметить  тот  факт,  что  для  наших  дочерей,  которые
увлекаются серьезной музыкой и, может быть, захотят преподавать ее,  будет
большим благом, если в городе появится такой первоклассный оркестр. Но  не
станем отвлекаться от практической стороны вопроса: призываю вас, друзья и
братья, поднять голос за Культуру  с  большой  буквы  и  за  симфонический
оркестр мирового значения!
   Все зааплодировали.
   Потом, среди всеобщего волнения, председатель Гэнч провозгласил:
   - Джентльмены, переходим к перевыборам президиума.
   На каждый из шести официальных постов комитет выдвинул трех кандидатов.
Вторым кандидатом в вице-председатели был выдвинут Бэббит.
   Он очень удивился. Он был смущен. Сердце у него колотилось. Еще  больше
он заволновался, когда подсчитали голоса и Верджил Гэнч объявил:
   - Рад сообщить, что теперь  молоток  в  отсутствие  председателя  будет
передаваться в руки Джорджи Бэббита. Не знаю другого человека, который был
бы более стойким защитником здравого смысла и  нашей  промышленности,  чем
добрый старый Джордж. Давайте же крикнем ему "ура" - погромче, все разом!
   После собрания вокруг Бэббита  столпилась  добрая  сотня  товарищей  по
клубу, все хлопали его до спине,  поздравляли.  Никогда  он  не  испытывал
большей радости. Он вернулся в контору  в  каком-то  чаду.  В  комнату  он
ввалился с широкой улыбкой и сразу сообщил мисс Мак-Гаун:
   - Можете поздравить вашего патрона! Выбрали вице-председателем клуба!
   Но его разочаровал ее ответ.
   - Вот как! - сказала она и добавила: -  Да,  миссис  Бэббит  все  время
добивалась вас по телефону!
   Зато новый агент Фриц Вейлингер сказал:
   - Ей-богу, шеф, это чудно! Замечательно, честное слово! Рад  за  вас  -
слов нет! Поздравляю!
   Бэббит позвонил домой и сразу заворковал в трубку:
   - Ты мне звонила, Майра! Ну, на этот раз твой Джорджи  молодцом!  Ты  с
ним  теперь   поосторожней!   Знаешь,   с   кем   ты   разговариваешь?   С
вице-председателем клуба Толкачей.
   - О, Джорджи...
   - Неплохо, а? Виллис Иджемс - наш председатель, и в его отсутствие твой
маленький Джорджи берет молоточек в руки, и все пляшут под его дудку, он и
ораторов представляет, будь то хоть сам губернатор...
   - Джордж! Послушай!
   - ...теперь у него будут друзья посолиднее, вроде дока Диллинга и...
   - Джордж! Поль Рислинг...
   - Да, да, я сейчас же позвоню Полю, сообщу и ему!
   - Джорджи! Да выслушай же! Поль в тюрьме. Он стрелял в жену, стрелял  в
Зиллу сегодня днем. Наверно, ей не выжить!



        "22"

   По дороге в городскую тюрьму он вел машину осторожно  и  сворачивал  на
перекрестках  с  той  необычайной  осмотрительностью,  с  какой   старушки
пересаживают цветы. Это отвлекало его от мыслей о подлости судьбы.
   Надзиратель сказал:
   -  Нет,  сейчас  заключенного  видеть  нельзя  -  свидания  в  половине
четвертого.
   Было только три. Полчаса  Бэббит  просидел,  рассматривая  календарь  и
стенные  часы  на  выбеленной  стене.  Стул  попался  твердый,   скверный,
скрипучий. Мимо проходили люди,  и  Бэббиту  казалось,  что  все  на  него
смотрят.  С  воинственным  презрением,  которое   постепенно   перешло   в
унизительный страх, думал он о неумолимой машине, что сейчас  перемалывает
Поля - его Поля...
   Ровно в три тридцать он передал Полю, что ждет...
   Надзиратель вскоре вернулся:
   - Рислинг сказал, что не желает вас видеть!
   - Да вы спятили! Вы, наверно, перепутали фамилию - скажите, что  пришел
Джордж, Джордж Бэббит.
   - А я не говорил, что ли? Говорил! И  он  ответил,  что  не  хочет  вас
видеть.
   - Все равно, проведите меня к нему!
   - Не могу! Если вы не его адвокат и он вас видеть не хочет,  ничего  не
получится!
   - А, ччерт! Слушайте, где начальник тюрьмы?
   - Занят. Ну, уйдете вы или...
   Но Бэббит так на него надвинулся, что надзиратель поспешно изменил  тон
и заискивающе предложил:
   - Приходите завтра, попробуйте еще раз. Наверно, он, бедняга, сейчас не
в себе.


   Теперь  Бэббит  несся  по  улицам  без  всякой  осторожности,  прямо  к
Сити-Холлу, проскальзывая между  грузовиками  и  не  обращая  внимания  на
ругань шоферов. Он резко затормозил и помчался по мраморной лестнице прямо
к кабинету достопочтенного Люкаса Праута. Он подкупил секретаря долларовой
бумажкой и через миг стоял перед мэром.
   - Вы меня помните,  мистер  Праут?  Бэббит  -  вице-председатель  клуба
Толкачей, поддерживал вас во время  избирательной  кампании.  Скажите,  вы
слыхали о несчастье с Рислингом? Прошу вас, дайте распоряжение  начальнику
или кто там у вас главный в  городской  тюрьме,  пусть  меня  пропустят  к
Полю... Отлично! Спасибо!
   Через пятнадцать минут он уже тяжело  шагал  по  тюремному  коридору  к
клетке, где на койке, сгорбившись, как старый нищий, сидел Поль,  скрестив
ноги и покусывая стиснутый кулак.
   Пустыми глазами Поль смотрел, как  надзиратель  отпер  камеру,  впустил
Бэббита и ушел. Потом медленно сказал:
   - Что ж! Читай мне мораль!
   Бэббит плюхнулся на койку рядом с ним.
   - Не собираюсь я читать тебе  мораль!  Я  и  знать  не  хочу,  как  это
случилось. Мне важно одно - помочь тебе, чем только могу. А  Зилле  так  и
надо, я даже рад.
   Поль запротестовал:
   - Нет, пожалуйста, не нападай на Зиллу! Я уже думала может быть,  и  ей
нелегко жилось. Когда я в нее выстрелил...  по  правде  сказать,  я  и  не
собирался, но она до того меня  довела,  что  я  голову  потерял,  схватил
старый револьвер - помнишь, из которого мы с тобой когда-то кроликов били?
- и пальнул в нее. Я и сам не знаю, как это случилось... А потом, когда  я
пытался остановить кровь... Страшно  было  смотреть,  что  делалось  с  ее
плечом, а кожа у нее такая нежная... Может быть, она  не  умр