же  хватался  за  сердце,  стоя
перед пеньком.
     - Вот как... - сказала Анна Егоровна.
     - Павел Остапович не возразил. Напротив, он начал поспешно  извлекать
из-под пиджака  некий  предмет,  подвешенный  на  шнурке  под  мышкой.  Не
пистолет, Анна Егоровна. Пистолет,  подвешенный  таким  образом,  стреляет
мгновенно. Этот же предмет... Я вам его покажу.
     Шкаф  отворился  с  привычным  милым  звоном.   Степка   пробормотал:
"Дьявольщина!" Вот он, бластер... Не приснился, значит.
     - Этот предмет, доктор, он висел на этом шнурке,  видите?  Прошу  вас
посмотреть, не касаясь его.
     - Странная штука.
     - Именно так, доктор. Она висела на петле-удавке, никаких антабок  не
имеется. Висела неудобно. Ему пришлось извлекать этот  предмет  три-четыре
секунды.
     - Вы настолько точно заметили время?
     - Я кадровый военный. Это мой круг специфических навыков.
     Она кивнула очень неодобрительно.
     - Вы понимаете, Анна Егоровна, я  следил  за  Остаповичем  с  большим
интересом.  Предмет  не  походил  на  оружие,  и  я  подумал  о   каком-то
вещественном  доказательстве,  с  которым  хотят  нас  ознакомить.   Но...
смотрите сюда. С конца предмета сорвалось пламя, пролетело  рядом  с  моей
головой.... Я сидел вот так - видите? Отверстие в бетонной стене он прожег
за долю секунды. А дети? Здесь были дети, понимаете?
     - Скорее  ниша,  чем  отверстие,  -  задумчиво  сказала  докторша.  -
Покажите ваше левое ухо... М-да, ожог второй степени. Больно?
     - Какая чепуха! - крикнул Сур. - "Больно"! Вот где боль! - кричал он,
показывая на мертвого. И снова осекся.
     Помолчали. Теперь Анна Егоровна  должна  была  спросить,  почему  Сур
беседовал с Рубченко, держа в руках винтовку.  Или  просто:  "Чем  я  могу
помочь, я ничего не видела". Она сказала вместо этого:
     - Я обработаю ваше ухо. Поверните голову.
     - Вы мне не верите, - сказал Сур.
     - Разве это меняет дело?
     - Доктор! - сказал Сур. - Если бы речь шла о шайке бандитов...
     - М-да... О чем же идет речь? - Она бинтовала его голову.
     - До сегодняшнего дня я думал, что подобного оружия на земле нет.  На
всей земле.
     - Вы бредите,  кадровый  военный,  -  сказала  докторша.  -  Лазерных
скальпелей не достанешь - что верно, то верно. Погодите... Вы серьезно так
думаете?
     - Эх, доктор...  -  сказал  Сур.  -  Лешик,  открой  дверь.  Смотрите
осторожно, из-за косяков. И вы, доктор, выйдите. Смотрите из коридора.
     Он прижался  вплотную  к  стене,  оттолкнул  ногой  дверь  и  сказал:
"Стреляю..." Мы услышали - ш-ших-х! - и стенка  над  шкафом  вспучилась  и
брызнула огненными шариками, как злектросварка. Сурен Давидович, с черным,
страшным лицом, в белом шлеме повязки, вывернулся из-за косяка.
     - Входите. Этой штукой, доктор, можно за пять минут сжечь  наш  город
дотла. Может быть, люди с таким  оружием  уже  захватили  почту,  милицию,
телеграф... Вы понимаете, о чем я говорю?

     Что видел Степка

     Тело Павла Остаповича покрыли простыней. Нам обоим докторша  дала  по
успокоительной  таблетке.  Мы  устроили  военный  совет.  Первым  выступил
Степка.
     Его приключения  начались  у  кондитерского  магазина,  где  водитель
покупал конфеты, а Федя охранял свой ценный груз. Степка всю дорогу  сидел
в правом переднем углу кузова.  Пень  лежал  у  левого  борта,  на  мягких
веревках  для  привязывания  мебели.  А   едва   машина   остановилась   у
кондитерской, Федя-гитарист выскочил из кабины и сунулся в кузов.
     Степка успел забраться под скамью - знаете, такие  решетчатые  скамьи
вдоль  бортов.  Втиснулся  и  загородился  свернутым  брезентом  и  оттуда
выглядывал, как суслик из норы. Федя же осмотрел  "посредник"  и  принялся
его поглаживать. "Дьявольщина! - рассказывал Степка. - Я даже поверил, что
чурбак живой. Курица так с  яйцом  не  носится.  Ну,  потом  шофер  принес
конфеты и сказал, что оставшиеся два квартала будет ехать медленно,  чтобы
Федя успел подготовить хотя бы дюжину-другую. И они поехали медленно".
     Степка не рискнул посмотреть  в  окошечко,  что  они  там  делают,  в
кабине. Он выбрался из укрытия и, когда машина въехала под арку,  метнулся
к заднему борту и спрыгнул. Такси проехало в глубину двора  -  Степка  шел
следом - и развернулось таким образом,  что  задний  борт  встал  напротив
одного из сараев. Гитарист тут же вылез, забрался в кузов. А  шофер  прямо
направился к водителю милицейской "Волги", которая  стояла  чуть  поодаль.
Водители поговорили, подошли к заднему борту такси и заглянули  внутрь.  И
тут, как выразился Степка, "началась самая настоящая дьявольщина".
     Сержант с милицейской  машины  был  здоровенным  парнем,  еще  крепче
таксиста. Он посмотрел в  кузов,  крякнул,  схватился  за  сердце  и  стал
падать. Шофер Жолнин не смог его удержать, такого здоровяка, и он ударился
о борт машины, разбил губы до крови. Киселев  из  машины  схватил  его  за
волосы, тряхнул. Тогда он пробормотал: "Это красивая  местность",  на  что
Жолнин ответил: "Вижу, все в порядке" - и стал утирать  ему  лицо  носовым
платком. Причем сержант очень сердился и плевался  кровью.  Жолнин  что-то
ему сказал на ухе. Держа платок у лица, сержант ушел в милицию, вернулся с
ключом от сарая и вложил его в висячий замок. Другой милиционер - старшина
Потапов, мы его знали - спросил, за каким шутом он лезет в сарай и  что  у
него с физиономией. Сержант ответил: "Мебель из ремонта привезли". -  "Нет
у отдела мебели в ремонте", - сказал Потапов и,  естественно,  заглянул  в
кузов машины. Ну опять  хватание  за  сердце  и  "красивая  местность",  и
буквально через полминуты старшина Потапов вместе с Киселевым и  сержантом
выволакивали из машины этот пень... Вот дьявольщина!  Они  поставили  пень
сразу за дверью, и Степка было заликовал, что сможет все видеть,  да  рано
обрадовался, - они повозились в сарае и  расчистили  от  старья  небольшую
площадку в глубине. Они работали как  одержимые,  а  устроив  "посредник",
стали водить к нему разных людей. Степка поместился  на  пустых  ящиках  и
коробках, сваленных у заднего входа в универмаг, и,  хотя  не  мог  видеть
"посредник", отмечал всех людей, которые приходили в  сарай.  Вот  список.
Продавщиц универмага - пятеро. Первой была, конечно, Нелла,  и  привел  ее
Федя-гитарист, а остальные приводили друг друга, по  цепочке.  Из  милиции
побывало восемь человек, с почты и  телеграфа  -  шестеро.  Других  людей,
которых Степка не знал, двадцать три  человека.  Да,  еще  две  продавщицы
газированной воды. Они шли и шли, эти  люди,  пока  Степан  не  сбился  со
счета. Побывавшие у "посредника" уже  вели  себя  во  дворе  как  хозяева.
Степку шуганули с ящиков, у  сарая  поставили  милиционера.  Тогда  Степка
догадался забежать в соседний двор и стал искать  дырку  в  задней  стене.
Повезло! Сарай был щелястый. Широкая щель нашлась рядом с "посредником".
     Степка сменил позицию как раз тогда, когда я в тире рассказывал  Суру
об утренних чудесах. Вот почему я это понял: первыми Степан увидел в сарае
начальника почты и Вячеслава Борисовича, научного сотрудника с телескопа.
     Вячеслав Борисович сердился и говорил раздраженно-вежливо:
     - Не заходит ли шутка слишком далеко? Звонят о письме, потом говорят:
ошибка... Почему вы храните мою посылку в этом бедламе?
     - Исключительно для скорости, товарищ Портнов...
     Они подходили к "посреднику".
     - Не споткнитесь... Сейчас подъедет ваш водитель...
     Готово! - Он схватился за сердце, бедный  веселый  человек.  Постоял,
как будто размышляя о чем-то, и спросил:
     - Это красивая местность? Нелепо...
     - Что делать, - сказал почтарь. - Вот и автобус.
     - Где Угол третий?
     - Ты прошел мимо него - гитарист Федор Киселев.
     - А, удачно! Зову водителя. Связью снабдит Киселев?
     Почтарь кивнул. Вячеслав  Борисович  вышел  и  вернулся  с  водителем
автобуса...
     Степка говорит, что Вячеслав Борисович  оставался  на  вид  таким  же
веселым и обаятельным, а остальные обращались с ним  почтительно  и  звали
его "Угол одиннадцать".
     Да, Степке было о чем рассказать! Одним  из  последних  явился  Павел
Остапович Рубченко. Он говорил сердитым, начальственным басом:
     - Отлучиться нельзя  на  полчаса!  Паноптикум!  Что  здесь  творится,
товарищ дежурный?
     - Чудо природы, товарищ капитан! - отрапортовал дежурный.  -  Вот,  у
задней стенки!
     Капитан шагнул вперед, присматриваясь в полутьме... Ну  и  ясно,  чем
это кончилось. Правда, он тоже показал свой  характер.  Не  произнеся  еще
пароля, распорядился поставить охрану у задней стенки сарая, снаружи:
     - Весь состав прошел обработку? Хорошо. Потапова нарядите, с оружием!
     Дежурный сказал:
     - Есть поставить Потапова.
     И они вышли.
     Степану  приходилось  снова  менять  место.  Он  вспомнил,  что  окна
лестничных площадок над универмагом выходят в этот двор, и побежал туда  и
еще добрых полчаса смотрел. С  трех  наблюдательных  позиций  он  насчитал
примерно пятьдесят человек, приходивших в сарай, кроме тех, кто являлся по
второму разу как провожатый.  С  нового  поста  было  видно,  как  Киселев
распоряжается у сарая и каждому выходящему что-то сует в  руку.  Потом  он
ушел. Да, в самом начале милицейский "газик" укатил и вернулся через сорок
минут. Сержант  привез  тяжелый  рюкзак,  затащил  его  в  сарай.  За  ним
поспешили несколько человек, видимо  дожидавшиеся  этого  момента.  Степка
заметил, что они теперь выносили из  сарая  небольшие  предметы  -  кто  в
кармане, кто за пазухой. Среди них был и Вячеслав  Борисович.  А  детей  в
сарай не пускали.

     Снова капитан Рубченко

     Пока Степан рассказывал, я только кряхтел от зависти и досады. Как  я
не догадался пройти на почту через двор, уму непостижимо! В двух шагах был
от Степки, понимаете?
     Анна Егоровна слушала и все чаще вытягивала из кармана  папиросы,  но
каждый раз смотрела на Сура и не закуривала. Сур  исписал  второй  лист  в
блокноте. Когда Степка закончил словами:  "Я  подумал,  что  вы  с  Алехой
беспокоитесь, и побежал сюда", Анна Егоровна вынула папиросу. Сур сказал:
     - Прошу вас, не стесняйтесь, Анна Егоровна.
     Она жадно схватила папиросу губами, Сур чиркнул спичку.
     - Литром дыма больше, литром меньше, - сказал Сур.
     - Пожалуй, такого не придумаешь, - сказала Анна  Егоровна.  -  Еловое
полено!..  Покажите  ваши  записи,  пожалуйста...  Так,   так...   Киселев
устойчиво именуется Третьим углом. Хорошенький уголочек! Он руководит,  он
же обеспечивает связь... Складывается довольно стройная картина.
     - Какая? - живо спросил Сур.
     -  Гипноз.  День,  который  они  называли  "посредником",   маскирует
гипнотизирующий прибор. Жуткая штука!  Но  кое-что  выпадает  из  картины.
Дважды гипнотизировал сам Киселев, и  вот  этот  вот  разговор:  "Развезем
коробки по всем объектам".
     - Вижу, - сказал Сур. - Коробки эти мог потом уже привезти в  рюкзаке
сержант. Осмелюсь вас перебить, Анна Егоровна. Картина может быть  та  или
иная, дело  все  равно  дрянь.  Время  идет.  Первая  задача  -  известить
райцентр. Как быть с ним, ваше мнение? - Сур показал на койку.
     - Сейчас  надо  заботиться  о  живых,  -  сказала  Анна  Егоровна.  -
Правильно. Необходимо ехать  в  район.  -  Она  повернулась  к  Степке:  -
Горсоветовских работников ты знаешь в лицо? Некоторых... Они  приходили  в
сарай? Нет? Впрочем, все течет, могли и побывать покамест.
     - Телефон и телеграф исключаются, - сказал Сур.
     Она кивнула, сморщив лицо. Теперь было видно, что она уже старая.
     - У меня машина, - сказала докторша,  -  "Москвич".  До  райцентра-то
пустяк ехать, два часа, но кто знает положение на дорогах? Ах, негодяи!  -
сказала она и ударила по столу. - Знать бы, какую пакость они затеяли!
     Степка сказал:
     - Может, все-таки шпионы?
     Сур промолчал, но докторша презрительно махнула рукой:
     - В Тугарине шпионы?  Брось  это,  следопыт...  Секрет  приготовления
кефира и реле зажигания для "Запорожцев"! Брось... У меня такое вертится в
голове... - отнеслась она к Суру, но Степан не унимался.
     - Дьявольщина? - спросил он.
     Докторша серьезно ответила:
     -  Это  бы  полбеды,  потому  что  черти  -  простые   существа.   Их
обыкновенным  крестным  знамением  можно  спровадить.  Как  действует  это
оружие?
     - Что такое "крестное знамение"? - спросил Степка шепотом.
     Я ответил, что не знаю, а Сур в  это  время  говорил,  что  не  может
судить об этом оружии - о бластере то есть, - так  как  за  долю  секунды,
пока оно работало, ничего нельзя было понять.
     - В конце концов неважно, как оно действует, - сказала Анна Егоровна.
- Мне что важно: форма очень уж  странная.  Смоделировано  отнюдь  не  под
человеческую кисть. Простая палка. Ни ручки, ни приклада...  Антабок  этих
ваших нету, придела..
     - Анна Егоровна, - сказал Сур, - именно на эти  странности  я  вам  и
указывал в начале разговора.
     - Вы думаете... - сказала она.
     Сур кивнул несколько раз. Теперь я не выдержал и влез в разговор:
     - Марсианское оружие бластер! Видели,  как  пыхнуло?  Аннигиляционный
разряд, вот что!
     - Ну, пусть  марсианское,  -  сказала  она.  -  Я  не  люблю  оружия,
следопыты. Слишком хорошо знаю, как плохо оно соотносится  с  человеческим
организмом. Товарищ Габриэлян, я хотела бы забрать этот властер с собой, в
район. Для убедительности. Да и одного из мальчиков. Лучше  этого.  -  Она
показала на меня.  -  Второй  пригодится  здесь,  вы  совсем  задыхаетесь.
Властер придумали!..
     - Бластер, - поправил я.
     - Бластер, властер... - проворчала Анна Егоровна. - Пакость! Что-то у
меня было противоастматическое, для инъекций...
     Она нагнулась к своему чемоданчику, откинула крышку. Сур рассматривал
бластер, направив его кристалл в потолок. Вдруг докторша тихо проговорила:
"Ого!", очутилась около Рубченко, тронула его веко и молниеносно нагнулась
к груди. Мы вскочили. Анна Егоровна тоже встала. Лицо у нее было  красное,
а глаза сузились. Она сказала:
     - Сердце бьется нормально. Он ожил.
     Ну, это было чересчур... Ожил! Степа и тот  попятился  в  угол,  а  у
Сурена Давидовича начался сердечный приступ. Анна  Егоровна  "вкатила  ему
слоновую дозу анальгина", потом занялась "бывшим покойником" - это все  ее
выражения, конечно. Движения у нее стали быстрые, злые, а голос совершенно
хриплый и басистый. Раз-раз! - она выслушивала, выстукивала,  измеряла,  а
бедный Сур смотрел изумленно-радостными глазами из-под бинтов. Вот уж было
зрелище! А время только подбиралось к  двенадцати,  понимаете?  За  четыре
часа разных событий накопилось больше, чем за двадцать шесть лет - сколько
мы со Степаном вдвоем всего прожили. Едва Сур немного оправился,  докторша
приказала запаковать бластер для дороги. Я принес из мастерской футляр для
чертежей, забытый кем-то из студентов, - коричневая труба такая  разъемная
и с ручкой сбоку. Сур обмотал бластер ветошью, опустил его в трубу, плотно
набил ветошью,  как  пыж,  поверх  бластера  и  закрыл  крышку.  Она  была
свободная - Сур подмотал лист бумаги. Мы помогали. Докторша  в  это  время
еще возилась с Павлом Остаповичем. Ему  тоже  забинтовала  голову;  бинтов
пошло  меньше,  чем  на  голову  Сурена   Давидовича.   Оказывается,   ухе
забинтовать труднее, чем лоб с затылком.
     - Ну, я  готова,  -  сказала  Анна  Егоровна.  -  Раненому  ухода  не
требуется. - Она посмотрела на Степкино лицо и пробасила:  -  Дьявольщина!
На выходном отверстии уже соединительная ткань.
     Для нас это была китайская грамота. Сур спросил:
     - Доктор, вы не ошибались, когда установили... гм...
     - Смерть? Голубчик, это входит в мой круг специфических навыков.- Она
язвительно ухмыльнулась. - Но предположим,  я  ошибалась.  Бывает.  А  вот
чего не бывает: за сорок минут, прошедших от одного  осмотра  до  другого,
свежая рана приобрела вид заживающей, трехдневной давности. Поняли?
     - Нет, - сказал Сурен Давидович.
     - Признаюсь, и для меня сие непонятно. Да, вот еще, посмотрите...
     Мы придвинули головы.  На  клочке  марли  докторша  держала  овальный
кусочек такого же материала, из  которого  был  сделан  бластер.  Серый  с
зеленым отливом или зеленый с серым - он все время менялся и был похож  на
травяного слизняка.
     - Это было прикреплено к твердому небу раненого, вдоль.
     - Как прикреплено? Боже мой... - простонал Сур.
     - На присоске. У вас найдется коробочка?
     Степка   нырнул   под   стол,   выудил   пустую   коробочку    из-под
мелкокалиберных патронов. "Слизняк", положенный на дно, сразу  прихватился
к нему - прилип.
     - Оп-ля! - сказала Анна Егоровна. - Класть в вату не требуется. Прячь
в карман, Алеша. Через пять минут я подгоню машину.
     Я спрятал "слизняк" в карман. Докторша пожала руку Сурену Давидовичу:
     - Ну, держитесь. Учтите, спустя полчаса он может и  подняться.  Честь
имею...
     -  Какая  женщина!  -  потрясенно  сказал  Сур.   -   Гвардейцы,   вы
познакомились с русской Жанной д'Арк!
     В этот момент на меня накатило. Если с вами не случается, так вы и не
поймете, как накатывает страх в самое неподходящее и неожиданное время. До
пятидесяти пяти минут двенадцатого я не боялся, а тут меня затошнило даже.
Мы со Степаном привыкли всегда быть вместе. И вдруг - уезжать. Я сказал:
     - Не поеду никуда.
     - Вот еще какой! - сказал Степка.
     - Почему я должен ехать? Я останусь с Суреном Давидовичем!
     - Ты лучше расскажешь, у тебя язык хорошо подвешен, - уговаривал Сур.
     - У всех подвешен! - отругивался я. - Не поеду!
     - Боевой приказ, - сказал Сур. - Выполняй без рассуждений.
     Я вздрогнул. У моей ноги  заговорил  очень  тихий,  очень  отчетливый
голосок: "Пятиугольник двести! Вернись к "посреднику". Пауза. Потом снова:
"Пятиугольник двести! Вернись к "посреднику".
     Степка зашипел:
     - Рация. Понял? Федька с поляны докладывал. Понял? Опять геометрия  -
пятиугольники!
     Я выудил эту штуку из  кармана.  Она  пищала:  "Пятиугольник  двести,
отвечай". И сейчас же на полтона ниже: "Пятиугольник, говорит Угол третий.
Я иду к тебе".
     - Киселев, - с тоской произнес Сур. - Ну ладно, Киселев...
     Его обмякшая фигура вдруг распрямилась. Он выдернул из  шкафа  боевой
пистолет "Макарова", сунул за  пазуху,  запер  шкаф,  оттиснул  печать  на
дверце, ключи бросил Степке, выхватил у меня "слизняк" и переложил  его  в
железную коробочку из-под печати, сунул ее в  мой  нагрудный  карманчик  и
рявкнул еще неслыханным нами голосом:
     - Алексей! Бегом! Перехвати доктора у гаража, сюда  не  возвращаться!
Степан! Наблюдать снаружи, не вязаться! Марш!
     Он, задыхаясь, протащил нас по коридору, выкинул наружу  и  захлопнул
дверь. У меня в руках был бластер в чехле для чертежей.

     Я "инфекционный больной"

     - Ну, выполняй приказ! - выговорил Степка, сильно морща нос и губы. -
Выполняй!
     - А ты?
     Он выругался и побежал.  Шагах  в  двадцати  он  обернулся,  крикнул:
"Иди!" - и побежал дальше, Я понял, куда он бежит, - к  пустой  голубятне,
посреди двора. Я, кажется, заревел. К гаражам явился с мокрой  физиономией
- это я помню. Из третьего или  четвертого  кирпичного  гаражика  выползал
серый "Москвич", мирно попыхивая  мотором.  Анна  Егоровна,  как  была,  в
халате, сидела за рулем. Она открыла правую заднюю  дверцу,  и  я  влез  в
машину.
     - Вытри лицо, - сказала докторша.
     Я полез в карман за платком.
     - Погоди, Алеша. Знаешь, не вытирай. Так будет лучше.
     Я не понял ее. Тогда она объяснила:
     - Видишь, я в халате? Везу тебя в районную больницу.  У  тебя  сильно
болит под ложечкой и вот здесь, запомни. Ложись  на  заднем  сиденье,  мое
пальто подложи под голову... Погоди! Это спрячь под мое сиденье.
     Я положил бластер под сиденье и лег. Наверно, у меня  был  п