из засады выходит Старостин и бьет незнакомца ломиком
по голове. Удар настолько силен, что тот либо сразу же умирает, либо на
некоторое время теряет сознание. Сюда же следует приплюсовать падение с
высоты четвертого этажа в бессознательном состоянии -- если,
разумеется, удар не сразу убил его, -- словом, Старостин мог быть
уверен, что добился своего. Теперь о ноже...
     -- О каком ноже? -- насторожился Щеглов.
     -- О том, что вы нашли у тела убитого, -- удивленно ответил
Мячиков.
     -- Откуда вы о нем знаете? -- резко спросил Щеглов.
     -- О нем все знают, -- пожал плечами Мячиков. -- Пока вы с
доктором осматривали убитого, за вами из окна наблюдала добрая дюжина
любопытных.
     -- И вы тоже?
     -- Я -- нет, но разговор о ноже слышал. Кстати, нельзя ли на него
взглянуть?
     -- Можно, -- сказал Щеглов, -- но только из моих рук. Необходимо
сохранить отпечатки пальцев на нем.
     Он аккуратно вынул из кармана кинжал. Мячиков кивнул.
     -- Ясно. Таким и медведя можно уложить. Так вот, о ноже. По-моему,
человек, держащий при себе такой нож, явно собирается кого-то убить.
Как вы считаете, Семен Кондратьевич?
     -- Не знаю.
     -- А больше ничего при нем не было найдено? -- спросил Мячиков.
     Щеглов некоторое время молчал.
     -- В кармане его куртки я обнаружил пистолет, -- наконец сказал
он.
     -- И все?
     -- И все.
     -- Та-ак, -- протянул Мячиков, задумавшись. -- Наверняка этот тип
из числа местных бандитов. За кем он охотился, неизвестно, но не
исключено, что кровь Мартынова -- на его совести. Если это так, то
тогда понятно, почему Старостин убил его -- решил рассчитаться за
смерть друга.
     -- Гм... -- Щеглов потер подбородок. -- Интересная мысль... Что ж,
Григорий Адамович, я с удовольствием выслушал вашу версию. Думаю, -- во
многом вы правы.
     -- Во многом? А почему не во всем?
     -- Потому что многое еще нужно доказать.
     -- Что же нам теперь делать со Старостиным? -- спросил я.
     -- Ничего, -- пожал плечами Щеглов. -- Будем делать вид, что ни о
чем не догадываемся. Ведь арестовать его мы не можем -- пока не можем.
     -- Как же так! -- воскликнул Мячиков. -- Убийца разгуливает на
свободе, а мы должны с ним раскланиваться? Нет, его надо немедленно
обезвредить.
     -- Хорошо, -- сказал Щеглов не очень вежливо, -- мы запрем его в
вашем номере, а вас поставим охранять. Благо что у вас оружие при себе.
Идет?
     -- Нет, ну зачем же меня... -- смутился Мячиков.
     -- А кого же? Нас здесь всего трое, а их три десятка. Нет,
Григорий Адамович, это не выход.
     -- Где же выход? -- упавшим голосом спросил Мячиков.
     -- Пока не произошло еще что-нибудь ужасное, я должен добраться до
своих и привести сюда опергруппу, так как там, -- он махнул рукой в
сторону окна, -- до сих пор не знают, что здесь творится, и наверняка
считают, что всесильный капитан Щеглов сам справится со всеми
трудностями. А вызвать по рации я их не могу -- рация неисправна.
     -- Вот так так, -- покачал головой Мячиков и испуганно посмотрел
на меня. -- А как же мы?
     -- Вы с Максимом останетесь здесь, -- решительно заявил Щеглов.
     -- Семен Кондратьевич! -- вдруг заорал Мячиков. -- Возьмите меня с
собой! Умоляю, возьмите!
     -- Нет, -- отрезал Щеглов.
     -- Возьмите, -- хныкал Мячиков. -- Я не могу здесь оставаться. Я
боюсь!
     -- Прекратите! -- грозно потребовал Щеглов и брезгливо поморщился.
-- Ведь вы же мужчина! Держите себя в руках.
     -- Простите, -- ответил Мячиков и высморкался, -- я слегка раскис.
Пойду к себе, что-то мне нехорошо.
     Он вышел.
     -- А наш Мячиков слегка оклемался, -- усмехнулся Щеглов. --
Живучий, паразит.
     -- Семен Кондратьевич, почему вы его так не любите? -- спросил я.
     -- Не люблю? -- Щеглов в упор посмотрел на меня. -- А за что мне
его любить?
     -- Он ведь помогает нам по мере сил и возможностей. Вот и сейчас
-- вон как здорово все расписал.
     -- Разумеется, -- Щеглов прошелся по номеру, -- только это еще не
повод для любви. Ладно, давай закроем эту тему.
     Он начал собираться. А я наблюдал за его действиями и размышлял. С
одной стороны, ему вряд ли сейчас можно было позавидовать: идти одному
через сырой, залитый водой лес, напоминающий скорее болото, идти не
один километр, а может быть, и не один десяток, идти наобум, без
специального снаряжения, без сапог, без пищи... Но с другой стороны, в
конце тяжелого пути его будут ждать дружеские объятия товарищей и,
главное, конец этому ужасу, когда в каждом встречном тебе мерещится
убийца. Я очень хорошо понимал Мячикова и сам бы пошел с Щегловым, если
бы он разрешил. Но Щеглов шел один.
     -- Я готов, -- сказал он, проверив свой пистолет и положив в
карманы два запасных магазина. -- Сиди здесь и жди моего возвращения.
Если что произойдет, действуй по обстоятельствам, но с умом и не теряя
головы. Я бы очень хотел застать тебя живым и невредимым, когда
вернусь.
     -- Вы тоже берегите себя, Семен Кондратьевич, -- произнес я и
почувствовал, как сердце мое сжалось.
     И снова Щеглов поставил меря в тупик своими следующими действиями.
Он вдруг приложил палец к губам, бесшумно подошел к двери, осторожно
открыл ее, стараясь не щелкнуть замком, и выскользнул в коридор,
предварительно кивнув мне, приглашая последовать за ним. Я
беспрекословно повиновался, сообразив, что задавать вопросы сейчас не
время. В коридоре мы отошли на значительное расстояние от нашего
номера, прежде чем Щеглов проронил хоть одно слово.
     -- Максим, -- сказал он чуть слышно, останавливаясь в двух шагах
от пустого холла, -- будь готов к любым неожиданностям и помни, что я
рядом и всегда приду на помощь. И еще, -- его и без того серьезное лицо
стало суровым и озабоченным, -- позаботься о практикантке Кате. Я
посоветовал ей запереться в своей комнате и не покидать ее в течение
всего сегодняшнего дня. Она девушка разумная и, надеюсь, сделает все
именно так, как я ей сказал, но все же... Словом, старайся держать ее в
поле зрения, тем более что ее комната -- на втором этаже, вдали от
людей и в двух шагах от бандитов.
     Что я мог ответить? Что и думать забыл о практикантке Кате?
Разумеется, я сказал, что позабочусь о бедной девушке, если, не дай
Бог, в этом возникнет необходимость. Щеглов кивнул, тряхнул мою руку и
вышел на лестницу. Я же вернулся в номер.

     4.

     Каково же было мое удивление, когда на самом пороге я неожиданно
наткнулся на аккуратно сложенный листок бумаги. Опять записка! Я поднял
ее и тут же почувствовал чье-то дыхание у самого своего уха. Я резко
обернулся и нос к носу столкнулся с Мячиковым. Глаза его горели от
нетерпения.
     -- Что это у вас? -- спросил он с любопытством, кивая на листок.
     -- А я почем знаю? -- не очень вежливо ответил я; сейчас, когда
рядом не было Щеглова, присутствие Мячикова меня почему-то раздражало.
     -- А вы прочтите, -- не отставал он, просвечивая листок взглядом,
словно рентгеном, -- может быть, там что-нибудь очень важное.
     Предложение было настолько резонным, что возразить что-либо я не
смог. Войдя в номер и впустив следом за собой Мячикова, я развернул
записку. Она была написана той же рукой, что и предыдущая. Читая, краем
глаза я видел, как Мячиков бесцеремонно заглядывает мне через плечо.
Текст гласил: "Следователю Щеглову. Приношу свои глубокие извинения за
розыгрыш, ваше легковерие позволило мне добиться некой цели. Благодарю
вас. Поверить мне и в этот раз -- в ваших же интересах. Ровно через
пятнадцать минут после получения вами этого письма я буду ждать вас в
правом крыле четвертого этажа, возле пожарного щита. На этот раз обмана
не будет. Артист".
     -- Артист! -- невольно вскрикнул я.
     -- Артист... -- словно эхо повторил Мячиков, глядя на меня
круглыми немигающими глазами.
     -- Я пойду, -- твердо сказал я, хотя тон послания был мне явно не
по вкусу. -- Нельзя упускать возможность встретиться с этим человеком.
     -- Но ведь записка адресована капитану Щеглову, а не вам, Максим
Леонидович, -- сухо возразил Мячиков, -- значит, ему и идти на встречу
с Артистом.
     Я усмехнулся и покачал головой.
     -- Щеглова нет в здании, он покинул его несколько минут назад.
Записка пришла слишком поздно.
     -- Как -- покинул?! -- заорал Мячиков, бледнея. -- Уже? Не может
быть!..
     -- Может.
     Бурная реакция Мячикова меня сейчас мало волновала. Передо мной
стояла проблема совершенно иного рода: выйти на Артиста, постаравшись
заменить Щеглова. Но тут же возникало сомнение: а согласится ли Артист
на подобную замену? У меня были весьма веские основания считать, что
Артист такого согласия не даст. Щеглов был представителем
правоохранительных органов, то есть лицом официальным, с которым вполне
можно было вступить в переговоры, -- поскольку именно на переговоры,
как мне кажется, рассчитывал Артист, -- а кем был я? Никем. И тем не
менее я решил рискнуть. Сунув записку в карман, я решительно направился
к двери, но неожиданным препятствием на моем пути возник Мячиков. Он
крепко схватил меня за рукав и горячо заговорил:
     -- Нет-нет, Максим Леонидович, вам не следует ходить туда. Артисту
нужен исключительно Щеглов, вы же только спугнете его. Не ходите, молю
вас, это совершенно бессмысленно.
     И все-таки я пошел. Подобный шанс я упускать никак не мог. Мячиков
же, сославшись на какие-то неотложные дела, заперся в своем номере. Мне
показалось, что он крепко на меня обиделся из-за моего упрямства. Но
мне сейчас было не до его обид.
     Ни Артист, ни кто-либо другой на встречу не явился. Либо меня
снова обманули, либо моя кандидатура Артиста не устраивала. Удрученный
неудачей, я вернулся в номер, по пути встретив заплаканную Лиду; она
мелькнула мимо меня, даже не удостоив взглядом. И лишь в номере меня
начали осаждать сомнения и различные мысли. Кто и каким образом, думал
я, мог подбросить эту записку, если мы с Щегловым покидали номер
буквально на несколько минут? Более того, эти несколько минут мы
провели тут же, в двух шагах от номера, причем коридор, холл и лестница
были пусты. Если записку писал Артист, заключил я, то он не только
неуловим, но и невидим. Тут я вспомнил о Мячикове. Возможно, Григорий
Адамович что-нибудь видел? Я сунулся было к нему, но на мой стук никто
не отозвался.
     Я взглянул на часы: без двадцати час. Пожалуй, это время и следует
считать началом тех событий, которые резко изменили положение дел в
доме отдыха и намного приблизили финал всей истории.

     5.

     Не успел я захлопнуть за собой дверь, как услышал шум и чьи-то
голоса, доносившиеся со стороны лестницы. Терзаемый неясными
предчувствиями, я высунулся за дверь, но тут же вынужден был нырнуть
обратно: по холлу и обоим крыльям здания быстро растекалась толпа
вооруженных людей. Крики, грубый гогот и брань, долетавшие до моих
ушей, не оставляли больше сомнений, что "преисподняя" активизировала
свои действия и перешла в решительное наступление. Баварец и его
молодчики выползли на свет Божий. Я тщательно запер дверь и бросился
собирать вещи. Признаюсь честно: я не на шутку испугался и растерялся.
Мне хватило всего лишь нескольких мгновений, чтобы осознать: я в
ловушке. Впрочем, был один выход, но выход, надо сказать, не из лучших
-- окно! Сигануть с третьего этажа и оказаться в ледяной воде --
перспектива, знаете ли, малоприятная. И все же я распахнул окно и по
пояс высунулся из него. Сквозь закрытую дверь я слышал, что бандиты уже
в двух шагах от моего номера. Слева, в бывшем хомяковском номере,
истерично завизжал женский голос.
     Несмотря на безнадежность моего положения и грозившую мне
опасность, я все же отметил про себя, что погода стояла прекрасная,
по-настоящему весенняя, хотя до весны, если судить по календарю, было
еще очень далеко. Небо было ясное, чистое, до рези в глазах голубое,
ослепительно-яркое солнце плавило темный, набухший снег, превращая его
в многочисленные ручейки, которые со всего близлежащего леса стекались
в низину, -- в ту самую, где стоял наш злополучный дом отдыха. Процесс
снеготаяния был настолько интенсивным, что талая вода в течение
последних суток образовала некое подобие озера, в самом центре которого
и возвышалось здание. Признаться, зрелище было жутковатое, на ум
приходили ассоциации с тонущим кораблем. Впрочем, ситуация скорее
походила на захват судна пиратами. Кстати, они уже ломились в мою
дверь.
     Какой-то шорох с наружной стороны здания привлек мое внимание и
заставил осмотреться. Я увидел странную картину. Слева, над самым окном
мячиковского номера, по веревочной лестнице, спускавшейся из окна
четвертого этажа, отчаянно карабкался человек. Приглядевшись, я узнал в
нем Мячикова Григория Адамовича. Да-да, это был именно Мячиков! Он
судорожно цеплялся за веревочные перекладины и рывками продвигался
вверх. Вот он достиг окна, поднатужился, перевалился через подоконник,
ноги его взвились кверху, -- и он благополучно исчез из поля моего
зрения. Вот отчаянный тип! Я и не ожидал от него такой прыти. Следом за
Мячиковым исчезла и веревочная лестница. Я мысленно пожелал ему удачи.
     А дверь моего номера тем временем трещала под ударами бандитов и
доживала свои последние мгновения. Я отошел от окна и приготовился
встретить опасность лицом к лицу. Жаль, что у меня не было такой
лестницы. А Мячиков, чего греха таить, мужик себе на уме. Ловко он это
дело провернул. И ведь заранее предусмотрел возможность бегства!..
     Дверь наконец поддалась, хрустнула и влетела в номер. Я едва успел
отскочить в сторону. В номер ввалились трое бандитов. Судя по их
экипировке, они походили на хорошо подготовленный вражеский десант: у
всех троих были автоматы, на поясах висели штыки. Двое взяли меня на
мушку, а третий бегло обшарил помещение и выскочил в коридор.
     -- Самсон! -- рявкнул он, останавливаясь у дверного проема. -- Да
где этот болван?..
     Через пару минут третий бандит вволок в номер Самсона. Тот был в
стельку пьян и самостоятельно держаться на ногах не мог.
     -- Этот? -- грубо спросил бандит, тыча в мою сторону дулом
автомата и держа Самсона за шиворот. -- Да смотри же, ублюдок!
     Самсон набычился, промычал что-то нечленораздельное, собрался с
силами и вытаращил на меня глаза.
     -- Не... не он, -- буркнул он и мотнул головой; силы вновь
оставили его, и он обмяк, словно сдувшийся баллон.
     -- Не он? -- Бандит подозрительно посмотрел на меня. -- А ты не
врешь, Самсон?
     Тот снова замотал головой. У бандита пропал к нему всякий интерес,
и он отпустил директора. Самсон рухнул на пол, словно мешок с костями,
и застонал. Из коридора доносились крики, плач, грубые окрики и топот
множества ног. Кто-то настойчиво ломился в мячиковский номер. Как
хорошо, что Григорий Адамович успел скрыться!..
     -- Где сыскник? -- дыхнул мне в лицо спиртным перегаром и
отвратительным запахом гнилых зубов бандит. -- Отвечай, щенок!
     Я не сразу понял, что он имеет в виду Щеглова, а когда наконец
понял, то искренне порадовался за моего друга: попади он в лапы к этим
молодчикам, живым бы уже вряд ли выбрался.
     Я пожал плечами и сказал, что не имею ни малейшего понятия. Он
прищурился и зло ухмыльнулся.
     -- Ничего, Баварец тебя вмиг расколет, он в этом деле мастер.
     Натиск бандитов на мячиковский номер в конце концов увенчался
успехом: дверь захрустела, затрещала и... В коридоре что-то
оглушительно грохнуло, яркая вспышка на мгновение осветила все вокруг,
где-то посыпалась штукатурка, оконные стекла... Мимо нас пронеслось
несколько человек. Бандиты, находившиеся в моем номере, бросились вон,
сыпля проклятиями и угрозами в чей-то адрес. Я последовал было за ними,
но один из них сильно врезал прикладом в мою правую ключицу, и я
вынужден был отказаться от своего намерения, стискивая зубы от боли и
обиды. Минут пять-семь обо мне никто не вспоминал, и у меня даже
затеплилась надежда, что, может быть, меня вообще оставили в покое --
но я ошибся. В номер вновь ввалились все те же трое бандитов, а вслед
за ними не спеша вошел человек среднего роста интеллигентной наружности
и без малейших признаков оружия в своей экипировке. Был он рыжеват, в
очках, с правильными чертами лица и бесцветными невыразительными
глазами. На бандита он походил менее всего.
     -- Итак, где же ваш сосед по номеру? -- вкрадчиво спросил он,
предварительно окинув меня изучающим взглядом. -- Где капитан Щеглов?
     Я ответил, что не знаю, и в свою очередь поинтересовался, что
означает это вторжение. Но моя персона, по-видимому, больше не
интересовала человека в очках. Он пропустил вопрос мимо ушей и двинулся
к выходу.
     -- Послушай, Баварец, -- прорычал один из бандитов, -- этот тип
наверняка знает, где прячется сыскник. Может, потрясти его, а?
     -- В спортзал, вместе со всеми, -- отрезал Баварец бесстрастно. --
И поменьше думай, Утюг, это тебе вредит. Я не люблю, когда мне дают
советы.
     -- Да на него стоит только поднажать... -- не сдавался Утюг,
хватая меня своей волосатой ручищей за лацкан пиджака; видимо,
"поднажать" он собрался тут же, немедленно, не откладывая в долгий
ящик.
     -- В спортзал! -- повысил голос Баварец, и глаза его сверкнули
металлом. Пятерня Утюга неохотно разжалась.
     -- Ну, топай давай! -- ткнул он меня в спину прикладом, толкая к
тому месту, где совсем еще недавно висела дверь. Я чуть было не налетел
на храпящего Самсона, но вовремя успел обогнуть его неподвижное тело.
Очутившись в коридоре, я невольно взглянул на мячиковский номер -- и
буквально оторопел от удивления. Дверь болталась на одной петле и
слегка покачивалась на сквозняке, часть стены была разрушена и опалена
огнем, из нее торчала покореженная арматура, линолеум у дверного проема
оплавился и чуть дымился, пол в некоторых местах был залит кровью,
следы крови тянулись также по всему коридору и терялись в холле. Без
сомнения, здесь произошел взрыв. Невероятно!..
     -- П-пшел! -- зло прохрипел сзади Утюг и сильно толкнул меня в
спину; я едва удержался на ногах, чтобы не упасть.
     По вполне понятным соображениями я не в состоянии передать на
бумаге все то многообразие сленговых, мягко говоря, выражений, которыми
пользовались Утюг и его коллеги по гангстерскому ремеслу. Поскольку же
их словарный запас на девяносто девять процентов состоял именно из
таких выражений, мною здесь опускаемых, то у неподготовленного читателя
может сложиться превратное впечатление о речи бандитов как лаконичной и
немногословной. Поэтому я и делаю здесь эту оговорку, чтобы читатель
мог сам восполнить пробелы в лексиконе бандитов по мере своих познаний
в области старинного русского нецензурного фольклора.
     Меня вытолкнули в холл. Изо всех номеров -- кого силой, кого
окриком, кого жестом -- выгоняли несчастных "отдыхающих". Бандиты
орудовали быстро и четко, часто прибегая к помощи прикладов и отборной
брани. Людей гнали по лестнице вниз; на каждом повороте лестницы и на
этажах стояли головорезы из банды Баварца, направляя людской поток в
нужном направлении. Я стал частицей этого потока. Впереди меня,
прихрамывая и держась за правый бок -- видно, досталось ему от этих
негодяев, -- торопливо ковылял пожилой мужчина, один из тех, с кем я
постоянно сталкивался то в столовой, то на лестнице, то в холле у
телевизора. Минуя второй этаж, он оступился и чуть было не упал, но я
вовремя поддержал его под локоть. Он мельком взглянул на меня и, когда
мы поравнялись с очередным бандитом, развалившимся в кресле с бутылкой
пива в руке, процедил сквозь плотно сжатые зубы:
     -- Фашисты!
     Но тот даже ухом не повел. Похоже, что он воспринял эту реплику
как некий комплимент.

     6.

     На первом этаже весь пол был залит водой, и я тут же промочил
ноги. Та же участь наверняка постигла и всех остальных пленников, -- а
то, что из отдыхающих мы превратились в пленников, не вызывало у меня
теперь никаких сомнений. Нас впихнули в обширный спортзал, похожий на
те