е заметив  моего  состояния,  -
Очень серьезно. Так что времени не теряй.
     Я не стал терять времени, тут же позвонил Марии:
     - Алло? - послышалось в трубке.
     Я помолчал, вслушиваясь в ее удивительный голос.
     - Алло? - повторила она, уже с вопросительной интонацией.
     Я молчал.
     - Алло, - сказала она в третий раз. - Ничего не слышу, перезвоните из
другого автомата.
     Я сказал поспешно:
     - Мария, это я... Тут, гм, помехи. Я вот что хотел...
     - Бессовестный, - перебила она весело, - все балуешься!
     - Мария, шеф велел не терять времени. Что-то надвигается на мир, надо
спасать...
     - Ну и спасай.
     - Я и спасаю. Никуда не уходи, я заеду за тобой через двадцать минут.
     Я сбежал вниз.  Институтская  машина  оказалась  свободна,  а  шофера
разыскивать я не стал.
     Машина неслась по шоссе. Справа мелькнули развалины  древнего  театра
или цирка. Там круглая арена  и  остатки  каменных  сидений,  что  ровными
уступами спускаются к арене или к сцене.
     Именно  там   мне   однажды   в   детстве   посчастливилось   увидеть
Овеществителя. Мы тогда с Петром, школьным другом, лазили  по  развалинам,
ловили ящериц,  что  вылезали  греться  на  солнышке,  сами  пропитывались
солнцем...
     Помню, как Петр вдруг схватил меня за руку, зашипел на ухо. Откуда ни
возьмись, на арену выбежал измученный человек. В светло-сером костюме, при
галстуке, но почему-то босой, ступни в крови, перепачканные грязью.  Дышал
он с хрипом, лицо было белое как мел.
     Когда он был уже на середине арены, из развалин  туннеля  выметнулось
огромное тело, развернулось в прыжке, мелькнула оскаленная  пасть.  Острые
зубы блестели, длинные и страшные как ножи.
     Громовой рык потряс цирк. Человек  оглянулся,  его  ноги  приросли  к
земле. Неправдоподобно громадный  тигр  настиг  жертву  в  два  прыжка.  Я
рванулся на помощь, но Петр цепко держал за рукав, зашипел яростно:
     - Не успеешь!
     - Но погибает же...
     Тигр обрушился  на  человека.  Мы  услышали  треск,  почва  под  нами
качнулась. Вдруг тигр быстро уменьшился, теперь это  была  черная  собака.
Она равнодушно лизнула человека, он смотрел на  нее  оторопело,  а  собака
огромными скачками унеслась прочь. Там высилась стена, но  собака,  как  я
видел отчетливо, прошла ее насквозь. Правда, я тут же убедил себя, что она
скользнула в тень и там легла, невидимая.
     Человек поднялся, затравленно обвел глазами каменные стены. Мы  молча
наблюдали, как он опустил голову, обречено пошел дальше.  Каменные  скамьи
загораживали ему путь, но он упрямо карабкался, наконец скрылся из глаз.
     - Это был Овеществитель! - сказал Петр потрясенно.
     - Такой обыкновенный? - ахнул я. - Не может быть...
     - Но ты же видел!
     - Как же он может... такой... такой...
     - Не знаю, - ответил Петр угрюмо.
     Мы понеслись на арену. Я поскальзывался, камни выглядели иными,  одни
выросли, другие исчезли вовсе.
     - В нем нет ничего необыкновенного, - крикнул я Петру в спину.
     - Зато мощь его необычайна, - отозвался  он  свирепо.  Он  оступился,
мелькнула  над  землей  разодранная  в   кровь   лодыжка,   но   Петр   не
останавливался, лишь на миг повернул на бегу лицо, где презрение  боролось
с отчаянием, - как несправедливо: быть наделенным такой странной мощью,  и
так бездарно ею пользоваться!
     Под левой  стеной  растерянно  топтались  люди,  человек  десять.  До
появления Овеществителя их здесь не было. Они  растерянно  озирались,  все
больше и больше пугались, пронзительно вскрикнула одна из женщин, в страхе
завизжала еще одна.
     - Овеществитель! - яростно сказал Петр. - Это  ничтожество  сотворило
их походя, вряд ли заметив факт творения...
     - Невероятно, - прошептал я.
     Мы подошли, замедляя шаг, к людям.
     - Не пугайтесь, - сказал Петр быстро и громко. - Мы здесь живем,  все
правильно. Мир таков, какой есть. Все вы займете в нем свои места.
     На площадь ворвались с воем универсальные машины. Ремонтники  прыгали
на ходу, нелепые и страшные  в  скафандрах  защиты  и  противорадиационных
масках. Среди новосотворенных женщины завизжали еще громче.
     Арену мигом окружили,  меня  с  Петром  грубо  выпихнули.  Примчались
машины с учеными. Техники в синих халатах быстро растыкали везде  приборы,
где только ступала нога  Овеществителя.  Новосотворенных  людей  сразу  же
увезли в центр обучения.
     Мы с Петром затаились за цепью солдат,  жадно  смотрели  как  техники
исследуют изменения, а ремонтники спешно устраняют последствия флюктуации.
Вон там две башни непонятным образом слились в одну,  а  плиты  под  нами,
знакомые с детства, почему-то спеклись в серую однородную массу...
     Мир подчиняется простым и строгим  законам.  Правда,  не  все  законы
сформулированы, не все закономерности открыты, но -  они  есть!  И  только
один лишь Овеществитель вне всяких законов.
     Я бросил машину  у  подъезда,  игнорируя  знак  запрета,  взбежал  по
лестнице. Мария жила в старом доме, лифта не  было,  пролеты  длинные,  не
всякий молодой согласился бы ежедневно подниматься пешком на седьмой этаж,
а Мария еще и таскала  с  собой  велосипед,  такая  хрупкая  и  нежная,  а
велосипед с багажником, где  сумку  распирают  бутылки  с  молоком,  хлеб,
различные покупки с базара...
     - Что случилось? - спросила она встревожено.
     Я вдвинулся в прихожую, схватил ее в объятия, моя нога удачно лягнула
дверь, и та захлопнулась.
     - Сумасшедший! - воскликнула она, изо всех сил отворачивая лицо.
     - Как весь мир, - согласился я и поцеловал ее снова.
     Она престала уворачиваться, наконец ее губы слабо ответили. Я  крепко
держал ее, и ее руки обняли меня за шею.
     - Погоди... Ну что ты делаешь...
     Я подхватил ее на руки, быстро понес в комнату,  задевая  в  узеньком
коридорчике за стены, смахнув с трельяжа - кто его поставил в таком  узком
месте? - флакончик духов.
     - Что случилось? - спросила она снова, когда мы плюхнулись на диван.
     - Я люблю тебя, - ответил я. Перевел дух, ибо носить женщин раньше не
пробовал, повторил, - я тебя люблю, а что в мире может быть важнее?
     - Ты ушел с работы?
     - К черту работу! Сам шеф велел не терять времени.  Мелочи,  дескать,
потом, сейчас нужно заниматься самым главным.
     - Сумасшедший! - сказала она возмущенно.
     - Еще какой, - согласился я радостно.
     Она смотрела на меня снизу, не делая  попыток  освободиться,  и  наши
взгляды перекрещивались, сливались в один поток, один канал, и этот  канал
все расширялся, пока не охватил пламенем нас и все в  комнате,  весь  мир,
сжег пространство и время.


     Я усадил Марию в машину, быстро оббежал с  другой  стороны,  радуясь,
что блюстители порядка не  заметили  нарушения,  плюхнулся  на  сидение  и
поспешно вырулил на главную улицу. Мария прижималась плечом, ее глаза были
полузакрыты, она легко и светло улыбалась. Так ехать  неудобно,  но  я  не
отодвигался, только не набирал привычно скорость: теперь жизнь мне дорога.
     Мария  всю  дорогу  молчала,  только  один  раз  приоткрыла  глаза  и
спросила:
     - Домой заезжать не будешь?
     - Куда это? - удивился я. - Я только что там был. Разве  мой  дом  не
там, где моя жизнь?
     Она улыбнулась и промолчала, только улыбка ее стала еще теплее.
     Мы медленно поднялись ко мне в лабораторию, я поддерживал  Марию  под
локоть, это было непривычно и ей и мне, мы шли вверх по лестнице  как  два
инвалида, я неуклюжий  в  галантности,  она  -  в  попытке  держаться  как
подобает даме.
     Я возился  с  настройкой,  Мария  устроилась  с  ногами  в  кресле  и
наблюдала за мной. Так прошло около часа, затем раздался зуммер внутренней
связи.
     - Слушаю, - сказал я.
     - Поднимись в зал машинных  расчетов,  -  послышался  голос  шефа.  -
Срочно.
     Я положил трубку, коротко взглянул на Марию.  Она  опустила  ноги  на
пол, взглянула встревожено.
     - Что-нибудь случилось?
     - Шеф вызывает.
     - В кабинет?
     - Нет, в зал машинных расчетов.
     Она встала, отряхнула платье.
     - Пойдем вместе, - сказала спокойно. - Я не  ваш  сотрудник,  но  все
допуски имею. К тому же,  с  твоим  шефом  я  знакома  хорошо.  Он  старый
приятель моего отца и часто бывает у нас.
     Я в удивлении раскрыл рот:
     - Ты никогда мне не говорила... Шеф такой нелюдимый!
     - Ошибаешься, - упрекнула она мягко. - Пошли, он ждет.
     Когда мы вошли в зал, там было непривычно  много  народу.  Почти  все
работали с аппаратурой, я никогда не видел, чтобы все компьютеры загрузили
на всю мощь. Да где там: они выли от перегрузки.
     Шеф махнул нам, подзывая поближе. Рядом с ним стоял худой  мужчина  с
желтым нервным лицом, что-то горячечно  доказывал.  Когда  мы  подошли,  я
услышал его страстный голос:
     - И еще в мистических сектах говорят о какой-то Белой Волне...  После
нее, якобы, вообще абсолютно невозможны какие-либо остатки прежнего  мира.
Белая Волна уничтожает все  без  остатка.  Все:  воздух,  землю,  планеты,
звезды,  вселенную,  элементарные   частицы.   Исчезают   даже   время   и
пространство!
     Шеф коротко взглянул на меня, угрожающе перекосился.
     - Странно слышать, - сказал он язвительно,  -  что  серьезный  ученый
ссылается на мистические откровения!
     - Простите, - перебил  нервный,  -  но  донаучный  период...  Обрывки
знаний сохранялись в религии, облекаясь в причудливую форму...
     - Нет, это вы простите. Что они проповедуют? Как всегда,  характерный
для любой религии пессимизм. Все равно,  дескать,  гибель  мира,  Страшный
Суд, сделать ничего нельзя абсолютно, все в руке всевышнего,  не  стоит  и
пытаться!
     Нервный открыл рот и тут же  закрыл.  Наконец  сказал  сразу  осевшим
голосом:
     - Вы правы... Я не подумал о гибельности такой позиции. Был заворожен
баснями, что в недрах храмов хранятся тайны, дошедшие из глубин времен.
     Шеф уже повернулся к нам, на раскаяние нервного только отмахнулся:
     - А вы подумали, - сказал он через плечо,  -  что  если  после  Белой
Волны ничего не остается, то откуда о  ней  знают?  Тем  более,  люди,  не
вооруженные знаниями?
     Нервный ушел ниже травы, тише воды, а шеф с ходу насел:
     - Мальчик, бери свою девочку, дуй к главному компьютеру. Она поможет,
я знаю ее возможности, а ты срочно рассчитай кривую изменений плотности...


     Сильный  треск  прервал  его,  ударил  по   натянутым   нервам.   Мне
показалось, что пошатнулись стены, под ногами дрогнула земля. Резкая  боль
мгновенно ударила по всему телу, тут же  отпустила.  Во  рту  стало  сухо.
Мария, Мария...
     Треск раздался снова, опять ударила  острая  мгновенная  боль.  Мария
побледнела, прижалась ко  мне.  В  компьютерах  послышался  вой,  в  одном
коротко блеснуло, оттуда побежала синяя струйка дыма, затем из всех  щелей
кожуха повалил черный дым. Всюду горели  красные  лампочки  неисправности,
агрегаты выходили из строя.
     В третий раз раздался треск. Люди сгрудились посередине зала, ибо  по
одной стене сверху вниз пробежала трещина, расколола  пол,  снизу  пахнуло
подземным теплом. Пол задвигался,  плиты  качались,  в  трещину  падали  с
расколотой стены комья сухой известки.
     Опять треск, переходящий в оглушительный звон. Здание еще  держалось,
и безумная надежда  появлялась  на  лицах:  все  уже  интуитивно  понимали
природу смертельного треска, он не мог длиться долго - еще два-три раза, а
то и меньше...
     Длинная мучительная тишина, скрип плит, что терлись друг о друга  как
панцири черепах, и - снова треск. Помутнел воздух, повисли странные темные
сгущения. В правой части зала образовалось  пятно  Исчезновения.  Там  уже
Ничто, смертельный ужас небытия...
     Я прижал к себе Марию, с силой отвернул ей  лицо  от  пятна,  но  она
подняла глаза, наши взгляды встретились, она задрожала,  уткнулась  мне  в
грудь.
     Несколько мгновений мы ждали конца, но снова раздался треск -  шестой
раз! -  я  вскинул  голову,  в  сердце  ударила  надежда.  Страшное  пятно
Исчезновения  растворилось,  стена  надежно  высилась  снова,  высокая   и
прочная, от темных валунов веяло сыростью, в щелях зеленели  ниточки  мха,
компьютер каким-то образом восстановился и вовсю работал,  мигали  зеленые
лампочки, весь мир мучительно сопротивлялся разрушению, плиты  под  ногами
наползали друг на друга, терлись, скрежетали, летела  пыль  и  оседала  на
ноги, но мир был надежен, осязаем. Он был!
     Длинная тишина, мы уже обменялись  взглядами  надежды,  кто-то  шумно
перевел дух, кто-то радостно ударил соседа по спине, мы были уверенны, что
все прекратилось, и тут снова прямо в уши,  в  мозг,  в  сердце,  вонзился
страшный треск, переходящий в  оглушительный  звон,  и  тут  огромный  зал
машинных расчетов, толпа сотрудников, небо и солнце за окнами - все  стало
блекнуть, размываться, растворяться, исчезать.
     Мария вздрогнула в моих  ослабевших  руках,  стала  таять,  мои  руки
беспомощно хватали  редеющую  тень,  что  быстро  растворялась.  И  я  уже
растворялся сам, и в последнем проблеске сознания, чувства,  понимания,  в
смертной тоске словно бы  увидел  или  ощутил  возникающий  другой  мир  -
странный и причудливый, увидел человека в кресле, - я узнал Овеществителя,
которого в детстве видел в развалинах старого цирка, - он одурманено мотал
головой с закрытыми глазами,  отгоняя  остатки  короткого  послеобеденного
сна, ладонь его шлепала по столу, пытаясь ухватить трубку проклятого,  все
еще звонящего телефона.
     А мы исчезали. Исчезали,  накрываемые,  как  я  успел  понять,  Белой
Волной. Наконец тот человек открыл глаза.




                               Юрий НИКИТИН

                            БЕСКОНЕЧНАЯ ДОРОГА


                                       Нам ли вымаливать милостей времени!
                                       Мы -
                                           каждый -
                                               держим в своей пятерне
                                                   миров приводные ремни!

                                               Маяковский, Облако в штанах




     Когда утих надсадный рев двигателей, Роман с трудом поднял голову. Он
лежал  в  углу  штурманской  рубки  среди  обломков  противоперегрузочного
кресла. По всему полу сверкали крохотные искорки разбитого стекла.
     Он кое-как  поднялся,  его  качнуло  к  стене.  В  глазах  потемнело,
замелькали темные бабочки, а в голове послышались тяжелые бухающие  удары.
Огромный кожух  вычислительного  комплекса  зияет  торичеллевой  пустотой.
Траектометр  разбит  вдребезги.  Рация   космической   связи   -   вдрызг.
Регенерационная установка - в щепки...
     Внизу захрустело, словно он шел по кристаллам крупной соли. Посмотрел
под ноги - невесело скривил рот. Вот ты  где,  энциклопедия  навигаторских
знаний... Белой мукой липнешь к подошвам космических сапог.
     Перед внешним люком стоял недолго, выбор  невелик.  Либо  задохнуться
как крыса в спертом воздухе, либо умереть от  чужого,  но  успеть  увидеть
новый мир... Люк заклинило, как только корпус уцелел, но  все-таки  вышиб,
ступил, покачиваясь от усталости, на трап. В грудь  хлынула  свежая  волна
прохладного резкого воздуха.
     Ноздри жадно втягивали запахи трав и диковинных  цветов,  обостренное
чутье услужливо указало направление, где наверняка озеро с пресной  водой,
с зелененькими лягушатами и крошечными рачками... Конечно, такого быть  не
может, это не Земля,  но  не  мог  отделаться  от  ощущения,  что  планета
удивительно похожа даже не просто на землю, а на  его  родную  Харьковскую
область в районе заповедного Донца.
     Корабль стоял на обширном лугу. Метрах  в  двухстах  поодаль  торчали
пучки черных, похожих на нефтепроводы труб. Тесно прижатые  друг  к  другу
внизу, на вершине расходились, и странно было видеть там  роскошный  шатер
крупных зеленых листьев.
     Роман спустился по трапу, не чувствуя восторга, голова еще  гудит  от
удара, вниз. Из-под ног прыгнул,  трепеща  яшмовыми  крылышками,  туземный
кузнечик,  испуганно  пикнул  маленький  зверек  и  метнулся  опрометью  к
ближайшей норке. Только и  заметил  Роман  большие  перепуганные  глаза  и
тонкий мышиный хвостик.
     Вблизи странные черные трубы оказались  совсем  громадными.  В  синем
небе  шелестели  листья,  гибкие  стволы   бесшумно,   словно   резиновые,
покачивались. Их влажные  маслянистые  бока  лоснились,  будто  начищенные
сапоги, из пор выступали  янтарные  капли,  играли  на  солнце  блестками,
подманивая насекомых.
     Внезапно совсем близко послышались  голоса.  Со  стороны  чудовищного
пучка растительных труб появились, словно вылезли из-под земли,  странные,
похожие на зеленых динозавриков  существа.  Они  нерешительно  шлепали  по
траве короткими толстыми ножками, почти утиными, на  продолговатой  голове
нелепо выступали выпуклые красные глаза. В ярких зрачках светились испуг и
недоумение, как показалось Роману, смешанные с острым любопытством.
     Когда они безбоязненно подошли  ближе,  Роман,  несмотря  на  боль  в
черепе и чувство страха и безнадежности, ощутил, что сердце запрыгало  как
мартовский заяц. В кротких глазах маленьких динозавриков  светится  нечто,
что Роман назвал бы разумом. И потому что до крика жаждется встретить себе
подобных, и потому, что в самом деле их мордочки кажутся хоть  чуточку  да
осмысленными. И пусть это не  гипотетические  Старшие  Братья,  на  прилет
которых так уповают лентяи и бездари, но и просто разумной  жизни  еще  не
встретил никто из разведчиков сверхдальнего поиска!
     Жизнь, да не просто жизнь, хотя уже редкость, не так уж и много таких
планет найдено, а жизнь млекопитающих... да  еще  каких!  Если  в  кротких
глазах  маленьких  динозавриков  не  разум,  то  что?  Правда,  ему  часто
казалось, что собаки и лошади тоже разумны, только зачем-то скрывают...
     Что за невезенье, пронеслось в мозгу рассерженное. Просто погибнуть -
готов, космонавты знают на что идут. Но если ли мука выше, чем  погибнуть,
не успев сообщить о такой находке?
     Они окружили его, попискивая, самый смелый рискнул пощупать  застежки
на кованом поясе. Они едва достигали ему до середины груди, эти  маленькие
динозаврики с человеческими глазами и короткими ручками.
     "Глаза, как у Ники Стоянова, - подумал Роман невольно. -  Трагические
глаза. А ноги словно тумбочки. Тяготение великовато, что ли?"
     Вскоре все разбрелись, возле него остался  только  один.  Динозаврик,
которого Роман решил называть  Нозавром,  если  не  ошибся,  что  "но"  на
каком-то из старых языков значит "разум", тихо попискивал  и  смотрел  ему
прямо в лицо. Потом отошел в сторону, оглянулся, вопросительно пискнул.
     - Иду, - сказал Роман, - Я могу понять только как приглашение... Хотя
бы потому, что мне так жаждется. А что на самом деле... Ладно,  только  бы
не стоять на месте. Веди, Вергилий!
     Нозавр медленно шлепал по траве  смешными  лапами.  Желтые  перепонки
между пальцами комично раздвигались при  каждом  шаге.  Роман  неторопливо
брел сзади, рассуждая вслух, дивясь и сожалея.
     - Честно говоря, - продолжал Роман, - вас мало чем  могу  порадовать.
Бусы, спирт, табак и прочие атрибуты первооткрывателя не захватил.  Кто  ж
знал! Да и не Контактер я... Даже ваш праздничный стол не смогу  украсить.
Отощал, сам видишь. Полет в гиперпространстве хоть кого измотает...
     Он говорил и говорил, чтобы слышать человеческий голос -  пусть  свой
собственный, чтобы отгородиться от страшного одиночества. Разговаривал  же
он дома со своим песиком Гришей. Тот даже все понимал, хоть все  равно  не
слушался. А то, что Нозавр понимает еще меньше Гриши, не беда. К  счастью,
у примитивных народов невелик словарный запас, долго с изучением  возиться
не придется. Если в саамом деле они... ну  хоть  чуть  развитее  настоящих
динозавриков.
     - От моего корабля оста