.
     -- Что же делать? -- спросил  он  и  сам  удивился  своему
жалкому  писку,  так  непохожему  на  прежний звучный и сильный
голос.-- Я не хочу тебя потерять.
     -- Брек Рот...-- сказала она тихо и замолчала.
     -- Что? -- сказал он потерянно.
     Сильный и всегда уверенный, ни  разу  не  дрогнувший  даже
перед  чудовищными  квазирастениями Темного Мира, он впервые не
знал, что делать.
     -- Брек Рот,-- повторила она,-- нам остается только ждать.
     -- Ждать?
     -- Да. Я понимаю тебя... Я счастлива.  Я  люблю  тебя,  но
люблю и будущего ребенка. Прости, мой повелитель, но я и сейчас
не знаю, кого люблю больше.
     Он вздохнул, судорожно прижал ее голову к своей груди. Эли
закрыла глаза и затихла.
     С  каждым  днем он находил в ней что-то новое. Он выполнял
все ее желания, старался предугадать  возможный  каприз,  а  их
было   много.   Будущий   ребенок   с  каждым  днем  становился
требовательнее. Эли вдруг принималась грызть  молодые  веточки,
глотала  известняк,  однажды  пила  кислоту  в  немыслимых  для
организма концентрациях...
     И вот его весна кончилась.
     Эли увезли в Дом Окончательной Метаморфозы.

     Он два дня метался затравленным зверем по  комнате,  потом
выскочил  на  улицу.  Вдоль проезжей части неслись колеблющиеся
воронки перегретого воздуха, на площади вздымалось сухое марево
горячей пыли. От металлических деревьев падали призрачные тени:
летом по небу метались  три-четыре  солнца.  На  улицах  пусто,
редко кто выйдет в такую жару на открытое место.
     Брек  Рот  шел посреди дороги. В зоне Огненного Пояса было
жарче, к тому же здесь нет прыгающих  ядовитых  растений...  но
есть  страшное многоэтажное здание, к которому он приближался с
каждым шагом, -- Дом Окончательной Метаморфозы!
     Он, замедляя шаг, прошел вымощенную камнем площадь. Сердце
стучало часто. Дом вырос, занял половину неба,  заслонил  собой
весь мир.
     Ворота  распахнулись  только к концу дня. Брек Рот ринулся
вперед. Навстречу. двигалось около сорока женщин  с  детьми  на
руках.  Странно, только у двух-трех лица казались опечаленными,
а ведь им всем придется вживаться в мир заново.  Правда,  Город
взял  на  себя заботу о матерях, отныне каждая имеет свой дом и
средства к существованию...
     В переднем ряду матерей шла приземистая тяжелая женщина  с
орущим младенцем, далее -- жгучая брюнетка с подчеркнуто прямой
спиной и горделивой походкой, рядом держалась бледная белокурая
девушка,  смутно  напоминающая  Эли,  а крайней шла миниатюрная
рыжеволосая женщина с не по росту огромным свертком в руках...
     Брек Рот всмотрелся в них,  впился  взглядом  в  следующий
ряд,  в  следующий... Женщины, много женщин, все чужие женщины!
Он чувствовал к ним непривычное  сострадание,  словно  все  они
были его младшими сестрами, которых надо защищать, но глаза все
отыскивали и отыскивали ее, единственную...
     Кто-то   взглянул  сочувствующе,  и  тут  Брек  Рот  снова
посмотрел на брюнетку: Та  двигалась  уверенно,  стройные  ноги
легко  несли  гибкое  плотное  тело.  На прямую спину ниспадает
роскошная черная грива великолепных волос, черные миндалевидные
глаза выглядят  глубокими  и  загадочными,  губы  --  вызывающе
яркими и припухшими...
     И  вдруг  черты  незнакомого лица словно растопились. Брек
Рот в немыслимом озарении увидел другим зрением, внутренним,  о
каком  никогда  и  не  подозревал,  да и от других не слышал --
увидел Эли...
     Он облизал пересохшие губы, негромко позвал:
     -- Эли!
     Брюнетка чуть повела глазами, но продолжала идти вместе со
всеми. Брек Рот догнал ее, пошел рядом.
     -- Эли, -- повторил он, -- я узнал тебя.
     Брюнетка молча двигалась вместе с остальными матерями.  Ее
тело  было как жидкий огонь, смуглая кожа резко контрастировала
с бледностью женщины, что шла рядом.
     -- Эли, -- сказал он настойчиво.  --  Я  узнал  тебя!..  Я
узнал тебя, понимаешь?
     Она  повернула  к  нему  лицо,  и  он  увидел, что румянец
сменился бледностью. Вдруг из  ее  изумительных  глаз  брызнули
слезы, она свободной рукой обхватила его за шею.
     -- Брек  Рот,  --  сказала  она со вздохом, -- ты все-таки
узнал меня... Ты узнал!
     -- Узнал, -- повторил он. -- Пойдем домой. И  больше  сюда
-- ни ногой!
     Она остановилась, пораженная:
     -- Ты... ты берешь меня с собой?
     Матери  молча  обтекали  их  с  обеих  сторон,  вскоре они
остались одни.
     -- Конечно, -- выдохнул он.
     -- Но я... другая.
     -- Нет.
     -- Другая, Брет Рот.
     -- Нет!
     -- Я думаю иначе, чувствую иначе...
     -- Я знаю, что ты моя прежняя Эли.:
     Ее слезы мгновенно  высохли.  Брек  Рот  взял  завернутого
младенца,  другой  рукой  подхватил  ее под руку. Он все еще не
решался как следует взглянуть ей в лицо.

     В первый  же  день  Эли  перестроила  квартиру,  полностью
заменила  мебель,  перекрасила  стены  и потолок в яркие цвета.
Свои любимые  сентиментальные  романы  с  недоверием  повертела
перед глазами, затем с отвращением швырнула в утилизатор.
     Быстрая в движениях, веселая, она невзлюбила торчать дома,
и Брек  Рот  вынужденно  таскался  с  нею  по  Городу,  посещал
выставки, аттракционы, спектакли, соревнования,  увеселительные
заведения, бывал в гостях -- Эли заводила знакомства мгновенно,
-- узнал жизнь Города доскональнее, чем когда-либо.
     Странное   дело,   ему   с  Эли  было  уютно  и  весело  в
ресторанчиках, куда брезговал  заходить  раньше,  на  выставках
узнал   немало   интересного,  вплоть  до  бескровных  способов
сдерживания квазирастений на Рубеже --  Эли  таскала  его  и  в
технические  салоны,  --  а новые знакомства вовсе не оказались
обременительными: Эли чутьем находила веселых и  вместе  с  тем
достойных    людей,    среди    которых   оказалось   несколько
высокопоставленных ученых, деятелей Расширения.
     Даже любовь для него открылась с неожиданной стороны...
     И жил он в новом мире, жил в незнакомом знойном  лете,  но
однажды острое чувство утраты заставило сказать:
     -- Один  ребенок...  А  если  с  ним  что-либо случится? Я
потеряю шанс на бессмертие. На это не имею права... За мной  --
тысячи   поколений!   Каждый   из  предков  оттачивал  мысль  и
тренировал   тело,   чтобы   послать   в   будущее   достойного
представителя  вида.  Я не имею права ставить под удар эстафету
поколений...
     В ее  глазах  блеснула  искорка.  Через  месяц  он  увидел
красные  и  желтые  пятна  на  ее чистом лице. Он закусил губу,
побледнел. Она со вздохом сжала ему пальцы:
     -- Ты не ошибся...
     Спазмы сжали ему горло. Он  передохнул  с  трудом,  сказал
тяжело:
     -- Но ведь так... я тебя потеряю.
     Она  мотнула головой. В широко расставленных и темных, как
лесные озера, глазах сверкнул огонек  не  то  отчаяния,  не  то
вызова.
     -- Мы  и  так  перехитрили  судьбу!  Мы  ведь  были вместе
снова... Не отчаивайся. Я люблю тебя,  но  это...  жизнь,  Брек
Рот. Не всегда такая, какой нам бы хотелось.
     Он  потрогал  ее  пышные волосы, склонился поспешно над ее
лицом, чтобы она не  увидела  его  покрасневшие  глаза.  Сердце
сжало  болью,  и  он знал, что отпустит не скоро. Если отпустит
вообще.
     Когда он вез ее в Дом Окончательной Метаморфозы,  холодный
ветер гнал по дороге желтые листья.
     Пришла осень.

     Он  ухитрился взобраться по вертикальной стене, заглянул в
зал. Ни одна из женщин не смотрела в его  сторону:  все  стояли
лицом к руководству Города, тот в этот момент напыщенно говорил
о  великом  вкладе  в  дело  Расширения...  Брек  Рот  висел на
кончиках пальцев, чувствуя, как  немеют  фаланги,  с  отчаянием
шарил взглядом по женским лицам. Ни одна не походила на Эли. Ни
на  хрупкую  и робкую, ни на страстную и жаркую. Даже отдаленно
не походит!
     Он спрыгнул, больно ушиб колено и, прихрамывая, заспешил к
воротам. Вскоре массивные  засовы  загремели,  тяжелые  створки
медленно  пошли  в  стороны, донеслись приглушенные расстоянием
звуки старинного гимна.
     Через ворота выходили женщины. У каждой на руках  покоился
аккуратно  спеленатый  ребенок.  Все  безучастно обходили Брека
Рота,  который  метался,  хромая,  с  надеждой   заглядывал   в
спокойные лица.
     И  вдруг  словно  кто-то толкнул его в спину. В сторонке к
стоянке экипажей шла  русоволосая  женщина  с  крупными  ясными
глазами.  Движения  ее казались слегка замедленными, вся фигура
излучала покой, тепло и ласку.
     -- Эли!
     Он сглотнул и снова крикнул:
     -- Эли!!!
     Женщина спокойно протянула ему руку и сказала просто:
     -- Ты снова нашел меня, Брек Рот...
     -- Я нашел тебя, Эли!.. И, клянусь, никогда не отдам.
     Ее большие ясные, как день, глаза спокойно  встретили  его
полубезумный взгляд, прошлись по бледному измученному лицу.
     -- Брек  Рот,  --  сказала  она  и  повела  ладонью по его
небритой щеке, -- я совсем другая.
     Он задохнулся от неожиданной ласки. Знал, что женские руки
могут быть нежными и трепетными, узнал и  то,  что  могут  быть
горячими  и  страстными,  но  что могут бить такими ласковыми и
успокаивающими...
     -- Ты моя Эли!
     -- Нет, Брек Рот. Ничего общего. Я не понимаю,  как  можно
было    целыми    днями   носиться   по   выставкам,   смотрам,
соревнованиям, презираю  ее  взбалмошность,  осуждаю  визгливое
веселье...  Извини,  но я совсем другая. Ну а девичество вообще
помню как смутный сон.
     -- Ты любишь меня? -- спросил он с надеждой.
     -- Да, -- ответила она так же просто, -- я люблю тебя.
     Он взял у нее из рук ребенка и подозвал экипаж.

     Брек  рос  и  воспитывался  без  матери,  как  и  положено
будущему  Покорителю  Диких  Земель, потому не знал материнской
заботы, но сейчас в свои тридцать три года впервые ощутил  уют,
ласку...  Эли  прекрасно  готовила,  и  он  впервые обнаружил с
изумлением в ежедневном поглощении пищи иные достоинства, кроме
зарядки калориями.
     В костюмах, которые связала Эли, он  готов  был  и  спать,
настолько   нравились,  но  для  сна  она  приготовила  другие,
восхитительно  мягкие  и  неправдоподобно  удобные  одежды.  По
комнате  ползали  два  маленьких веселых человечка, приставали,
требовали внимания, но -- странное дело! -- возле  них  отдыхал
еще больше.
     Даже  мебель  она  заменила  полностью,  стены выкрасила в
мягкие спокойные тона. Он чувствовал, что в этой  его  квартире
он   впервые  по-настоящему  отдыхает,  с  души  спадает  корка
усталости, раздражения, приходит блаженный покой.
     Не скоро появилась тревожная мысль, но однажды повертелась
на языке и сорвалась:
     -- У нас двое детей... Нас двое, и мы дали двоих. Увы,  не
все  доживают до брачного возраста, не все из добивших женятся,
не у всех женившихся бывают дети... Нужно хотя бы  троих  детей
на  семью,  чтобы  население не уменьшалось. Клянусь тебе, Эли,
это в последний раз!
     Она обняла его, ее губы были мягкими и теплыми.
     -- Меня убеждать не надо. Сама любовь -- порождение  этого
инстинкта. У нас будет третий ребенок, Брек Рот.
     Вскоре  лицо  ее  покрылось красными пятнами. В оставшиеся
дни она заботилась о его будущей жизни... Чтобы ему было удобно
с последующей женщиной. Кем бы она ни была. Эта новая черта  ее
характера  потрясла  его,  заставила  выскочить  из дома, пряча
покрасневшие глаза, где стояли слезы. Если в первый раз она  --
впрочем,  она  ли  это? -- готова была умереть вместе с ним, во
второй  раз  --  красиво   погибнуть   за   него,   то   сейчас
самоотверженно заботилась о его будущей жизни...
     И  снова боль сжала ему сердце. Какой она будет? Останется
величавой красавицей Севера или вернется к  прежнему  состоянию
знойной южанки? Превратится в робкую девчонку, которую привел в
дом, даже не спросив ее имени? Или характеры сольются? А может,
откроются совершенно неведомые тайники женской души?
     Когда  он  вез  ее  в Дом Окончательной Метаморфозы, подул
ледяной ветер, и с неба сорвались первые снежинки.
     Наступила зима.

     ЭСТАФЕТА

     Когда Антон, насвистывая, вошел в свою  комнату,  оператор
сразу же усилил освещение и включил его любимую мелодию.
     -- Полезная  машина,--  Антон  ласково похлопал по стене в
том месте, где должен был находиться оператор,-- только что нос
не утирает.
     Крошечный пылесос и полотер  бросились  подбирать  комочки
грязи  упавшие  с ботинок, пыль с пиджака. Дубликатор подхватил
сброшенную рубашку и туфли и тотчас же смолол их.
     Антон выключил вспыхнувший было глазок гипновизора:
     -- Нет, сегодня зрелищ не будет. Будет работа, и  на  этот
раз все придется делать самому.
     Он   давно   собирался   заняться  перестройкой  дома,  но
отсутствие свободного  времени,  а  то  и  просто  лень  всегда
мешали.  Наконец  его дом, выстроенный еще пять лет назад, стал
казаться допотопным чудищем по сравнению с  соседними,  которые
обновлялись   и   перестраивались   по  нескольку  раз  в  год.
Оттягивать дальше было просто невозможно, и  Антон,  решившись,
почувствовал облегчение, словно уже сделал половину.
     Полотер  надраил  пол,  где  прошелся  Антон, и хотел было
юркнуть в свою щель, но Антон ухватил его за усик и  швырнул  в
дубликатор.  Полотер  только  пискнул,  за ним полетел пылесос,
затем Антон, кряхтя, поднял японскую вазу и тоже опустил  ее  в
дробилку.  С картинами было сложнее: полотна пришлось скомкать,
а раму из  черного  ореха  сломать,  иначе  они  не  влезали  в
дубликатор,  зато голова Нефертити прошла в отверстие свободно.
Передохнув, Антон отнес несколько изящных  раковин  из  атоллов
Тихого океана.
     Когда  в  комнатах  остались одни голые стены, он захватил
альбом с трехмерными  фотографиями  новых  домов,  который  ему
вчера  прислали  по  телетрансу,  дал  команду  на разрушение и
вышел.
     Пока  стены  плавились  и  застывали  белой  пластмассовой
лужицей,  он  внимательно  перелистал  альбом. Все-таки здорово
изменилась  архитектура  за  последние  пять  лет.  Ни   одного
знакомого  силуэта. Взять, к слову сказать, дома соседей. Почти
не отстают от новейших форм! Недаром коллеги  подтрунивали  над
его  спирально-эллиптическим  домом, а ближайший сосед вызвался
лично посдирать светящиеся ленты со стен и повытаскивать  штыри
башенки.
     И  все-таки,  сколько  Антон  ни листал альбом, ни один из
проектов как-то не лег на  душу.  Даже  почему-то  стало  жалко
сломанного  дома.  Он  еще раз перелистал альбом, на этот раз с
конца.  Новые  проекты  вызывали  внутренний  протест,   Антону
казалось,  что  архитектору  на этот раз изменило чувство меры,
это не тряпки в конце-концов, когда  какую  только  гадость  не
напяливают.  В доме все-таки жить.... Его старый дом был проще,
уютнее и солидней.
     На улице становилось холодно. Антон вышел в  безрукавке  и
шортах, ветер постепенно давал о себе знать.
     Постояв в нерешительности, он швырнул альбом в дубликатор:
     -- Восстановить все как было.
     Через  полчаса  он  вошел в дом, избегая прикасаться к еще
горячим стенам. На экране дубликатора красный  огонек  сменился
зеленым,  и  Антон  распахнул дверцу. Оттуда в обратном порядке
посыпались восстановленные вещи, последним появился полотер.
     В прихожей хлопнула дверь, по дереву застучали подкованные
бериллием сапоги.
     -- Привет троглодиту! -- Аст в своих мерцающих тряпках был
похож на привидение из германского замка.--  Я  думал,  что  ты
хоть  сегодня  перестроишь  эту  пещеру.--  Аст  пошел  к своей
комнате, притронулся к стене и  тотчас  отдернул  руку.--  Ого!
Горячая!
     Антон пожал плечами.
     -- Ты перестраивал? Но почему все по-прежнему?
     -- Не подыскал подходящей модели.
     -- Подходящей  модели?  -- Сын все еще дул на пальцы.-- Да
они все подходящие, и чем новей, тем лучше.
     -- Мне так не кажется.
     -- Ты отстаешь от  времени,  отец!  --  Аст  ушел  в  свою
комнату.
     -- Может  быть,-- вслух подумал Антон.-- И черт с ним! Все
равно мой дом лучше всех.
     Он вспомнил своего отца и  засмеялся.  Теперь  он  чуточку
понимает его -- тот тоже не соглашался перестроить или обновить
свой дом. Антон, тогда четырнадцатилетний мальчишка, уговаривал
отца  заменить  хотя  бы устаревший пенопласт виброгледом. В то
время появились первые  громоздкие  дубликаторы  Д,  но  старик
отказался  и  от  этого. Он к дубликаторам относился сдержанно,
хотя сам был одним из их создателей. Антон  восторженно  принял
Д-4;   возможность  дублировать  любую  вещь,  кроме  органики,
казалась чудом из чудес, и он не мог понять привязанности  отца
к  старым  вещам.  Какой  скандал  разыгрался, когда он сунул в
дубликатор нэцкэ и две лучшие  фигурки  из  карельской  березы,
которыми  отец особенно гордился, так как вырезал их около двух
лет, а нэцкэ ценой невероятных усилий  не  то  выменял,  не  то
просто    выклянчил    у    какого-то    известного   японского
коллекционера.
     Старик просто  побелел,  когда  увидел  на  столе  десяток
совершенно  одинаковых  нэцкэ,  среди которых самый совершенный
анализ не нашел бы подлинную.  Впрочем,  теперь  все  они  были
подлинниками.  А  вокруг этой кучки стояла добрая сотня фигурок
из карельской березы.
     Антон тогда убежал из  дому  и  долго  шлялся  по  улицам,
ожидая,   когда  гнев  отца  утихнет,  но  трещина  между  ними
постепенно превращалась в пропасть, и через год Антон стал жить
отдельно. К тому времени они  окончательно  перестали  понимать
друг     друга.    Отец    отказался    установить    в    доме
усовершенствованную модель Д-4.
     Антон поселился в двухстах километрах от отца,  дубликатор
ему  не  полагалось иметь до шестнадцати лет, и на первых порах
ему пришлось туго, так как он  захватил  из  дома  отца  только
картину  "На  дальней планете", да и ту без спроса. Эту картину
отец особенно берег, но и Антон  любил  ее  не  меньше.  Черное
небо,  серебряная  ракета  на  багровой  земле  и яростное лицо
звездолетчика в термостойком  скафандре.  А  вдали  похожий  на
мираж огненный город какой-то немыслимой цивилизации!
     Он  редко  бывал  у отца, вдали от него женился и вырастил
Аста.
     С тяжелой головой Антон поднялся  по  звонку  оператора  и
пошел  в  столовую.  Из  своей комнаты вышел, не глядя на него,
Аст. Антон придвинул к себе  соки  и  груду  витаминизированных
ломтиков, приготовленных киберповаром по указанию киберврача.
     Аст брезгливо посмотрел на тарелку отца и принялся за свою
протопишу.  Антон,  в  свою  очередь,  старался  не смотреть на
отвратительное желе на тарелке Аста. Так в молчании прошел весь
обед. Далеко не первый такой обед.
     И снова Антон вспомнил отца. Точно так же держались и  они
перед окончательным разрывом.
     После  обеда  Антон долго лазил в мастерской, гремел давно
заброшенными  инструментами,  пока   не   отыскал   коробку   с
гравиопоясом. Это чудесное достижение науки и техники появилось
всего   пятнадцать  лет  назад  как  окончательная  победа  над
гравитацией, но быстро устарело, уступив место телепортации.
     Антон обхватил тяжелым поясом талию и обнаружил, что он не
сходится на  целое  звено.  "Кажется,  начинаем  толстеть".  Он
обеспокоено  потрогал  складку  на животе. Нужно вставить новое
звено,   тогда   пояс    сойдется,    заодно    увеличится    и
грузоподъемность...
     Дубликатор  выбросил  из  окошка гравитационное колечко, и
Антон пристегнул его к поясу.
     До Журавлевки  было  далеко,  пришлось  взять  обтекатель.
Антон  поправил  пояс  и  взвился  в  воздух. С высоты птичьего
полета город оказался красивее, чем ожидалось.
     Антон   распахнул   обтекатель,   укрылся   за   ним    от
пронизывающего   ветра  и  взял  курс  на  восток.  Иногда  ему
попадались фигуры таких же  путешественников,  кое-кто  обгонял
его,  но большинство летело к югу. Антон поджал ноги и увеличил
скорость. Теперь встречные фигуры проносились как призраки,  но
А