,  жилами
воловьими, что на струны идут: а то нитки на тебе лопаться будут..."
     Я улыбнуться силюсь, а из дыры снова: "У-у-у-у!" - и кучерявый соплей
вылетает, а за ним пахан их и вслед: "У-у-ублюдок! Еще раз влезешь, где не
просят - там оставлю! И плитой наново завалю..."
     После огляделся и душевно так - пусти,  говорит,  Удав,  даму,  ты  ж
вроде не жаловал таких ранее, а я тебе за нее Слюня подарю...
     Еле ушла, Анг, не пойду  боле,  хватит,  натерпелась.  Не  то  змеюка
поймает - не уйти...
     - Ладно, лапа, - в раздумьи протянул Ангмар,  набрасывая  капюшон.  -
Сам схожу. Пора, видать, знакомиться...
     - Не ходи, Анг! - вновь заколыхалась Нола, прижимаясь к  нему.  -  Не
надо... Они второго дня дальше двигать собрались, на пустырь, помнишь, где
еще псина эта приблудная со стаей Рваного сцепилась.
     - Какая псина? - казалось, Ангмар не вслушивался в слова женщины.
     - Как - какая?! Ты ж сам говорил - боевой пес, жалко, мол, пропадает,
вроде вас рвал такой лет восемь назад. Худущий, одни глаза, одичал совсем,
в репьях...
     - А... было дело. Ловчего свалил, лихо свалил, с браслетом,  да  и  я
молодой тогда гулял, не уберегся, ушлый дед попался... Добрый пес -  ну  и
что?
     - Так там же, - аж подпрыгнула  Нола,  -  куда  приезжие  собираются,
псина эта и ночевала. В лес сбегает, пожрет чего - и опять  на  пустырь  -
ляжет и воет. Мы в деревне думали - отъедет зверь, тоской изойдет. А потом
уже Су рехнулся, и зверь его на дух не переносил - рычит  да  скалится,  а
убогий все шиповника наломает и раскидывает по камням. И там набросал,  на
лежбище - так ночью вроде стоны пошли и вой дикий; утром  дурачок  еще  по
веткам прыгал, ноги  изодрал,  а  сам  счастливый  такой...  Снова  зелени
навалил и удрал, а с вечера волки-то и пришли, как учуяли чего. Пастушонок
Рони рассказывал, как пса волки смяли, подох, бедный...  Полстаи  положил,
Рваному лапу у бедра перекусил и глотку так и не выпустил,  а  уж  на  что
вожак был, всю округу в страхе держал. И ветки все  смяли  и  покидали  по
сторонам...
     -  Ветки,  -  буркнул  Ангмар.  -  Ты  верь  больше  пастуху  вашему,
языкатому!.. Он потом заливал, что как светать стало, видал он на пустыре,
у псины конченой, оборотня  ночного,  варка,  стало  быть...  С  рогами  и
дыханием огненным, - и будто плакал варк поганый  над  собакой  блохастой,
как над дитем малым... Дурость человеческая, дурость да язык лопатой!  Где
ж это видано, чтоб Враг слезу точил, кровушки  ему,  что  ли,  захотелось,
собачьей, а товар протух - так расстроился, родимый, не докушал!..
     - Вот я и говорю, - затарахтела успокоившаяся Нола,  -  городские  на
пустырь и собираются, сама слышала, тут  дороют  и  пойдут,  а  место  там
недоброе, гнилое место, и ты, Анг...
     - Идет, Нола, уговорила! - рассмеялся Ангмар,  и  невесело  прозвучал
смех его в тишине замершей рощи. - Уговорила, лапа, не стану я ждать, пока
на пустырь полезут. Завтра, лапа, завтра - завтра знакомиться будем!..
     Тихо в лесу, совсем тихо. Свежо. И завтра - это так нескоро...



                                         По-прежнему тих одинокий дворец,
                                         В нем трое, в нем трое всего:
                                         Печальный король, и убитый певец,
                                         И дикая песня его.

     Взъерошенный Слюнь  елозил  задом  по  песку,  отпихиваясь  ногами  и
стараясь выбраться из страшной тени нависающего над ним Гро.
     - Ну чего ты, чего ты, - бормотал Слюнь, - брось, Гро, миленький, это
ж я, друг твой, брат твой, чего ты взбеленился-то... Отлезь, Гро,  отлезь,
я ж не со зла, ты не подумай - Удавчик, отец, скажи ему, ну нельзя ж из-за
струны лопнутой зверем скалиться... Я ж нечаянно, ну спеть  захотелось,  я
умею, честно, только лей у тебя дубовый, не тянет...
     Внезапно остывший Гро отвернулся от  трясущегося  парня  и  побрел  к
сложенным камням, ослабляя на ходу крепления и доставая  запасную  струну.
Слюнь  моментально  отполз  под  ненадежную  защиту  Вяленого,   увлеченно
ковырявшегося в зубах,  и  привалился  к  груде  щебенки,  натасканной  по
приказу Арельо для совершенно неясных целей.
     Удав  искоса  поглядел  на  бледного  Слюня  и  сплюнул   между   его
разбросанными ногами.
     -  Сдурел  совсем,  -  пожаловался  Слюнь,   начавший   привыкать   к
своеобразным манерам Вяленого,  -  жара,  наверное...  Тоже  мне,  Льняной
голос, небось, такие же дубины и прозвали, не иначе - нельзя уже и сбацать
на доске его... Я Ноле хотел показать,  чтоб  не  дразнилась,  кто  ж  мог
знать,  что  там  колок  перетянут?  Убил  бы  ведь  из-за  дерьма  своего
раздерьмового, словно мне лишний раз  помереть,  как  ему  на  Луну  выть;
тихий-тихий, стерва, так в тихом доме-то варки водятся, хорошо хоть, Вером
в дыре сидит, а то б добавил, не иначе...
     - И правильно бы сделал, - Удав поскреб зудящий бок.  -  Ты,  бабник,
умом поскрипи - это ж Грольн Льняной голос, он проклятый, на его лее не то
что тебе, рукосую, - никому играть нельзя,  на  себя  проклятье  переймет,
понял?!.
     - Какой еще проклятый? - не понял Слюнь. - Варком кусаный, что ли?..
     - Сам ты кусаный, - присвистнул Удав, - да не за то место... Был  Гро
мужик как мужик, ты еще пеленки мочил, а он песни пел да на дело бегал,  а
то, бывало, чего новенького склепает и продает в кабаке  -  по  монете  за
строчку... Мы со смеху дохли, да  и  он  тогда  еще  губы  растягивать  не
разучился. А потом его на турнир словотрепов затащили, в замок, что  ли...
Ну, и он им там выдал - про пророка какого-то замшелого, как в  ученики  к
нему варк влез и все добру учился. Днем, значит, в гробу квасится, а ночью
добру учится. Полежит-полежит - и  на  проповедь,  отощал  совсем,  а  как
панцирники взяли пророка за седалище, чтоб знал, где и чего - так  варк  к
учителю кинулся, чтоб поцелуем к Вечности приобщить  и  от  мук  избавить.
Только не потянул он, чтоб  за  раз  все  браслеты  надеть,  да  и  стража
оттащила... Как там Гро пел, сейчас... "и достался, как  шакал,  в  добычу
набежавшим яростным собакам." Или бешеным собакам,  забыл  уже.  В  общем,
вставили пророку, ученички деру дали, а варк разнесчастный  в  Бездну  их,
Голодные глаза где, кинулся.
     Все так слезой и умылись, а Гро встал и ушел,  и  приза  не  взял,  а
после пропал у него голос. Мыкался, бедняга, и по скитам ходил, и ночами в
места темные лазил, вернуть голос, а там хоть дождь не  иди...  И  вернул,
только молчит все больше, когда не поет. Знающие люди говорили - проклятый
он, и нет ему смерти, ни  первой,  ни  последней,  пока  петь  может.  Вот
тогда-то они с Веромом и сошлись...
     А ты лей его хватаешь, Слюнь обсосанный...
     - Сам ты, - начал было вспухать притихший Слюнь, но осекся, глядя  на
приближающегося  незнакомца  в  широкой  накидке  с  капюшоном.  Удав,  не
оборачиваясь, пододвинул ногой увесистую кирку и огляделся вокруг.
     - Острой лопаты, - кинул незнакомец. - Где хозяин, мужики?
     - Который? - заикнулся было Слюнь, глянул на одобрительно  кивнувшего
Удава и уже уверенно закончил: - Мы сами себе хозяева.
     - Который? - протянул незнакомец. - Как его, Вером, что ли?..
     - Занят, - бросил Удав.
     - Занят, значит, - улыбнулся гость. - Ну ничего,  подождем,  разговор
есть к Его Занятости...
     Удав поглядел на провал, где часом ранее скрылся Арельо, и ничего  не
ответил.



                               ЛИСТ ДЕВЯТЫЙ

                                              Он был героем, я - бродягой,
                                              Он - полубог, я - полузверь,
                                              Но с одинаковой отвагой
                                              Стучим мы в замкнутую дверь.

     ...Когда я очнулся, было два часа ночи. Я лежал на  диване  в  крайне
неудобной позе; шея затекла и болела. Голова немного кружилась, и во  всем
теле была ленивая гулкая слабость, как после высокой  температуры.  И  это
еще называется "с меньшей затратой энергии"!  Экстрасенс  чертов,  знахарь
доморощенный!..
     Я с усилием сел. Генриха Константиновича в  комнате  не  было,  а  на
столе у дивана лежала записка, в  отличие  от  меня,  устроившаяся  вполне
комфортабельно  и  явно  гордящаяся  аккуратным,  почти   каллиграфическим
почерком:

     "Молодой человек, после сеанса вы соблаговолили уснуть, и я  не  стал
вмешиваться в ваши отношения с Морфеем. Дверь  я  запер,  спите  спокойно,
дорогой товарищ.  После  сеанса  вы  можете  себя  неважно  чувствовать  -
поначалу такое бывает, потом  организм  адаптируется  и  привыкнет.  Зайду
завтра вечером, если вы захотите - проведем еще один сеанс.
                                                                 Ваш Г.К."

     Ночь я проспал, как убитый  -  и  наутро  самочувствие  действительно
улучшилось. Я пошел бриться, проклиная свою нежную, как  у  мамы,  кожу  -
стоит на тренировке почесать  вспотевшее  тело,  как  потом  три  дня  все
интересуются девочкой с кошачьим характером или наоборот.  Вот  и  сейчас,
вся шея  исцарапана,  и  воистину  "мучение  адово",  да  еще  "Спутником"
недельной давности!..
     На работе все время клонило в сон, и я чуть не перепутал  кассеты  во
время выдачи, но вовремя заметил. Раньше со мной такого не случалось. Надо
будет сегодня воздержаться от сеанса. Хотя в этих "выходах в астрал"  есть
нечто такое... притягательное, что ли? Как наркотик. Попробовал - и  тянет
продолжать. Ладно, посмотрим...
     15 мая. Только что  звонил  Серый.  Нашу  бывшую  одноклассницу  Таню
Пилипчук нашли мертвой возле  дома.  Как  раз  после  того  дня  рождения.
Говорят, сердечный приступ. Это в двадцать семь  лет...  А  у  нее  дочка,
муж-кандидат... Надо будет на похороны съездить, неудобно.  Куплю  гвоздик
каких и...



                                            И надо мною одиночество
                                            Возносит огненную плеть,
                                            За то, что древнее пророчество
                                            Мне суждено преодолеть.

     ...За дверью была Бездна, и Бездна была - живая!
     Мириады  глаз  -  распахнутых,  жаждущих,  зовущих;  беззвучный  крик
плавился, распадался в подмигивающей бесконечности, и пена ресниц  дрожала
на горящем, накатывающемся валу тянущихся зрачков. "Ты - наш!" -  смеялась
бесконечность, - "Ты - мой! Мой..." - взывал каждый взгляд, - "Ты, ты,  ты
- дай..."
     В последнее мгновенье Арельо Вером откачнулся от края пропасти и всем
телом навалился на горячий камень двери, поддавшейся на  удивление  легко.
Он стоял, отрешенно глядя в слюдяные  блестки  пористого,  бурого  сланца;
дрожь, глухая дрожь медленно затихала в глубине его  естества,  и  безумие
сворачивалось в клубок под набрякшими веками.
     - Теперь я понимаю, - пробормотал  Вером.  -  Бедняга  Су...  Они  не
успели взять его тело, но разум... Разума он лишился.
     Шлепанье бегущих ног растоптало тишину подземелий, и спустя некоторое
время из-за поворота вылетел спешащий Гро. Лей звонко хлопал его по бедру,
и свежий рубец кровоточил на испачканном, искаженном отчаянием лице. Увидя
Арельо, он замедлил шаги и вскинул растопыренную ладонь, тыча ею вверх.
     - Этого следовало бы ожидать, - покачал головой Вером. - Что Слюнь?
     Гро ударил ладонью по ляжке.
     - Удрал, паскуда! - скривился Вером. - А Удав? Что с Вяленым?
     Гро молча отвернулся.
     - Как же ты так, трехпалый?.. - прошептал Вером, бессмысленно потирая
запястья. - Как же ты так... Пошли, Грольн, пошли... Наверх. Поминать...
     Тяжкий рокот прокатился под сводами, и потолок галереи осел  сплошной
стеной каменных глыб. Кошачьей судорогой  Гро  бросил  тело  к  Верому,  и
крайняя плита застыла локтях в трех от каблука его замшевого сапога.
     Факелы дрогнули и погасли.  Некоторое  время  царила  полная  тишина,
только слышно было, как где-то с шелестом осыпается песок.
     Вером наклонился, подобрал упавший факел, ища кремень, который всегда
носил с собой; и застыл с согнутой спиной, не смея повернуться.
     Шелест. Шелест осыпающегося песка.
     - Не надо. Здесь и так светло. Здравствуй, человек Вером.
     Арельо выпрямился и разжал пальцы. Факел вновь упал, и Гро уселся  на
песок у ног Верома, перебирая струны своего лея.
     - Здравствуй, сотник.
     - Я забыл, что это такое. Ты боишься, человек Вером?
     - Нет. А ты?
     - Я забыл, что это такое. Пора рассчитываться, человек Вером. Это  мы
призвали тебя в Сай-Кхон.
     - Зачем ты разговариваешь с ним? - вмешалась женщина.
     - Замолчи, Третья. Я хочу понять, почему мы выбрали именно его. У нас
много времени.
     - Время... Я забыла, что это такое, - сказала женщина.
     Арельо огляделся. Они стояли в образовавшемся круглом зале с  низким,
провисающим потолком, и в конце зала, за  спиной  Верома,  была  -  Дверь.
Слюдяные блестки пористого сланца.
     - Там, наверху, твой враг, - бросил Вером пробный шар. - Ангмар.
     - Враг? - даже тени усмешки не было в пыльном голосе. - Мой?.. Третья
склонилась над ним. Тебя это радует, человек Вером?
     - Да.
     Лицо Арельо Верома изменилось, изменилось неуловимо и страшно.
     - Да, меня это радует. Ты хороший мальчик, сотник. Был. И ты  хороший
Верхний. Стал. Играй, Грольн. Играй Слово Последних.
     - Да, - кивнул Гро, вскидывая лей.
     - Да, - сбитые пальцы тронули струны, и рубец на лбу  налился  теплой
краснотой.
     -  Да,  Сарт,  -  сказал  Грольн  Льняной  голос,   проклятый   певец
запретного.
     "С-а-а-а-р-т!.." -  простонала  бесконечность  за  дверью;  "Сарт"  -
хрустнули суставы глыб  завала;  -  "С-с-ссарт..."  -  и  семь  бесцветных
неподвижных призраков встали у попятившейся в испуге  стены  галереи.  Все
Верхние были в сборе.
     Мужчина и женщина отшатнулись назад, и  властная  ладонь  исторгаемой
леем мелодии толкнула их в грудь, отбрасывая, сдавливая, ставя на  колени;
Грольн выгибался над кричащими струнами, и силуэт  стоящего  над  ним  тек
неуловимыми, зыбкими волнами - потертый камзол зеленого бархата,  господин
Арельо? - о, господин Арельо - это... кривая двусмысленная усмешка, деньги
вперед, звякнувший мешок и мертвая  хватка  усталого  бродяги,  я  мог  бы
сделать  это  силой,  обида,  обида  и  агатовый  летящий  плащ  с  тускло
отливающей застежкой, и хмурый бесстрастный  профиль  в  решетке  древнего
горбатого шлема с крыльями у налобника, шлема? - дурацкого рыжего  колпака
с бубенчиками, с выглядывающей  жиденькой  косичкой,  пегим  хвостиком,  я
больше не люблю шутить, Отец, не люблю!.. - юродивый, нищий, Полудурок,  -
Сарт...
     - Пусть вершится предначертанное!..
     Волны Слова катились, захлестывая дрожащую  пещеру,  сгибая  к  земле
коленопреклоненные фигуры, превращая в статуи колеблющиеся  тени  Верхних,
внезапным просветлением врываясь в мятущийся мозг безумного Су  -  бывшего
салара Бьорна-Су, бывшего веселого маленького Би, бывшего блаженного Су  -
настигшего, наконец, того, за кем шел он годы и годы, и  кого  не  мог  он
теперь, не имел сил, да и не хотел останавливать; и круги  расходились  по
качающемуся, рушащемуся залу Сай-Кхона, круги от  падающего  камнем  Слова
Последних...

                    ...И плыли они без конца, без конца,
                    Во мраке, - но с жаждою света,
                    И ужас внезапный объял их сердца,
                    Когда дождалися ответа.

     Дверь раскололась - и Вечность засмеялась им в лицо...



                                  ПРОЛОГ

                                   Я познание сделал своим ремеслом,
                                   Я знаком с высшей правдой
                                   И с низменным злом,
                                   Все тугие узлы я распутал на свете,
                                   Кроме смерти, завязанной мертвым узлом.

     Свежая вечерняя сырость сквозила в  дыхании  заката,  мягкая  детская
сырость с привкусом дыма, молока,  листвы  одинокого  дерева  с  бугристой
корой и причудливо изломанными ветками; и редкие капли уже  зашептались  в
оживших листьях. Дерево... Как зовут тебя, дерево? Человек подошел и обнял
теплый ствол, прижавшись щекой к шершавой коре.
     - Я человек, Сарт?
     - Да, Эри. Человек.
     - Тогда ты можешь объяснить все это по-человечески?..
     Назойливое  насекомое  шуршало  у  самого  лица,  крохотный   упрямый
странник,  с  подрагивающими   чуткими   усиками.   Сколько   стоит   твое
существование, Живущий?
     - У варка нет тени, Сарт - ты, ты был моей  тенью,  ты  вел  меня  по
немыслимому лабиринту моей жизни... Зачем?
     - Мне нужен был Живущий в последний раз. Наш мир  обречен,  Эри.  Что
ждет в нем человека - человека, щедро разбрасывающего смерти ценой в  один
браслет, что ждет его в конце,  в  тупике?  Пустота,  Эри,  гнилье  -  или
возможность  стать  Не-Живущим.  Хотя  правильнее  было   бы   сказать   -
Не-Мертвым... Что ждет в  нашем  мире  варка?  -  судорожно  мечущегося  в
поисках крови, круг за кругом,  всю  свою  бестолковую  вечность;  салары,
Знаки, казни за родство, нижние, Верхние,  пустота,  сын  мой,  пустота  и
гнилье - та же пустота и то же гнилье, да еще, к несчастью, вечное!..  Мне
нужен был Живущий в последний раз, ценящий  жизнь,  как  никто  иной,  мне
нужен был ты - чтобы открыть Дверь.
     - И для этого ты протащил меня мордой по всей щебенке, какая  нашлась
- от Калорры до Сай-Кхона?!.
     Сарт покачал головой.
     - Нет. Я не тащил  тебя,  я  лишь  помогал  идти  по  предназначенным
кругам, и первым из них был круг Одиночества. Ты вступил в него, выйдя  из
матери. Одинок среди сверстников, в казарме, в борделе, - ты встретил Лаик
- и вошел в круг Потерь. Отныне сотнику Джессике цу Эрль было что терять -
и он терял; женщину, веру, друзей - и готов  был  потерять  жизнь.  Только
жизнь стоила тебе слишком дорого, и, всаживая  лопату  в  могильный  холм,
подставляя  горло  под  поцелуи  Лаик,  ты  добровольно  вступил  в   круг
Предательства,  уходом  к  варкам  предавая  людей,  и   предавая   варков
нарушением Закона.
     - С тобой трудно спорить, Сарт.
     Ветер. Ветер и небо. Чужой ветер, чужое небо...
     - Трудно спорить. Наверное, это потому, что ты прав.
     Ветер.
     - Да. Я прав. И варк Эри был прав, войдя в круг Выбора, где рвали его
на части умирающая правда человека и рождающаяся правда варка, -  в  грязи
рождающаяся, в крови, и самим рождением своим неизбежно  вводящая  в  круг
Крови. Пряный круг - кровь, Эри, вкус ее, запах, сладкий страшный запах! -
и сладкие,  страшные  метания  истерзанного  существа  в  поисках  третьей
дороги, выхода, в жгучем кругу  Поиска;  разорванного  ножом,  вошедшим  в
грудь старого Шора, и Словом, Словом Последних,  найденным  и  бессильным.
Ложь, всюду ложь - и круг Лжи встретил обманувшихся; ты лгал, Эри  -  лгал
Верхним своим покаянием, лгал мне, любой ценой  прорываясь  в  Верхние,  и
ложь твоя стоила существований  Третьему  и  Седьмому,  ушедшим  в  Бездну
Голодных глаз, чтобы вы могли занять опустевшие места; и, наконец, ты лгал
самому себе, зная в глубине сердца, что никогда -  никогда  не  согласится
Верхний варк стать человеком, и нет  среди  Живущих  способного  заставить
его!..
     - Дождь, Сарт.
     Сарт  запрокинул  лицо,  и  ласковые   влажные   руки   тронули   его
разгладившийся лоб, звякнули бубенчиками колпака, взбили  фонтанчики  пыли
под ногами.
     - Да, дождь.
     - Мокрый... Это  незнакомец,  Сарт.  Совсем  другой  дождь  сидел  на
подоконнике, когда Молодой стучался в мою дверь, и я  оттаскивал  рычащего
Чарму.
     - Да, Эри. Мы открыли Дверь. Слово Последних, Эри,  Последних,  а  не
последнего - одиночество,  потери,  предательство,  выбор,  кровь,  поиск,
ложь; путь Живущего в последний раз, путь ночного варка, путь Верхн