За  стеной.  Что   там?   Кажется,
гардеробная, да, точно там... Мышь? Вероятнее всего.
   Внезапно с другой стороны раздался легкий звон -  очень  похоже  на  звон
ножа, подумал Флей. Что за черт, лезет  в  голову  разная  ерунда.  И  снова
звяканье, на  этот  раз  визжаще-скрипучее,  словно  лезвие  ножа  водят  по
точильному камню. Звук повторился, потом еще и еще... Нет, можно  сказать  с
уверенностью, что он не ослышался. Как можно терпеть такое? Флей приподнялся
на четвереньки и, словно хищник, вытянул голову вперед, чутко  прислушиваясь
ко всем звукам Горменгаста. Он знал, что теперь никакая сила не заставит его
сомкнуть глаза.
   Буран за окном выл всю ночь. Старик, подтянув колени  к  груди,  просидел
все это время возле двери  лорда  Сепулкрейва.  Несколько  оставшихся  часов
показались ему вечностью.
   Рассвет наступил  незаметно.  В  очередной  раз  взглянув  в  окно,  Флей
поразился - на черном фоне прорезалась узкая серая полоска.  Утро  медленно,
но уверенно вступало  в  свои  права.  Все,  теперь  можно  не  волноваться.
Странно, но спать совершенно не хотелось. Камердинер разжал  челюсти,  и  на
постель упал кованый железный ключ, который он держал в зубах всю  тревожную
ночь. Теперь, когда опасность миновала, можно было водворить его на  прежнее
место - в карман, что Флей и сделал.
   Вскочив на ноги, старик крадучись подошел к лестнице и  осторожно  глянул
вниз.  Винтовая  лестница  казалась   бесконечной,   как   пережитая   ночь.
Присмотревшись, Флей  увидел  на  одной  из  ступенек  некий  предмет.  Флей
примерился - до вещицы отсюда примерно футов сорок. Нечто овальное.  Что  же
это может  быть?  Флей  беспокойно  оглянулся  в  сторону  двери  в  спальню
господина.
   На улице уже почти рассвело.
   Крепко держась за перила, камердинер начал  медленно  спускаться.  Каждый
его шаг гулко отдавался по лестнице и  пустому  коридору,  что  располагался
внизу.
   Под ногами заиграл  солнечный  зайчик.  Странно,  подумал  старик,  такая
ненастная ночь - и такое чудесное утро. Впрочем, каких только чудес на свете
не бывает. Испытав прилив отваги, Флей  бодро  направился  вниз,  больше  не
останавливаясь на  каждом  шагу  и  не  прислушиваясь.  Если  уж  ничего  не
случилось ночью, то теперь и подавно нечего бояться. Наконец, добравшись  до
загадочного предмета, старик нагнулся и взял его в  руки.  На  ощупь  вещица
казалась удивительно мягкой.  Что  бы  это  могло  быть?  Камердинер  поднес
находку к груди, чтобы лучше разглядеть ее, и вдруг ощутил  странный  запах.
То ли духи, то ли что  еще...  Странный  камешек,  не  камешек,  а  гемма  с
вырезанной буквой "С" на цепочке, оплетенной шелковым шнурком. От  шнурка-то
и исходил странный запах...

ОТКРЫТИЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ БАРКВЕНТИНА

   Герцог выбился из  сил  от  очередного  обряда,  во  время  которого  ему
пришлось трижды восходить и спускаться по крутой лестнице в Кремневой башне.
Кроме  того,  ему  приходилось  наполнять  вином  из   бутылки   стаканчики,
расставленные на площадках лестницы. Потускневшие посудинки  возвышались  на
специальных  деревянных  подставках,  изъеденных  жуками.  Ритуал,  значения
которого уже не знал никто, утомил аристократа и заставил  его  удалиться  в
свою комнату раньше положенного  времени.  Попутно  лорд  Сепулкрейв  принял
большую дозу  успокоительного,  к  помощи  которого  старался  прибегать  не
слишком часто,  как  на  том  настаивал  доктор  Прунскваллер.  Запершись  в
комнате, Гроун размышлял: этот его нынешний  упадок  сил  -  он  к  чему:  к
душевному подъему или, наоборот, к упадку?
   Утрата библиотеки  была  сильнейшим  ударом  по  состоянию  духа  хозяина
Горменгаста. Настолько сильнейшим, что он остался безучастным ко всему,  что
обычно огорчало его. Инстинктивно герцог чувствовал, что теперь его спасение
- в бурной  деятельности.  Нужно  максимально  посвятить  себя  хозяйству  и
повседневным делам, не давая тревоге свить гнездо в  душе.  Недели  шли,  но
боль потери не желала проходить. Он любил книги не только  за  то,  что  они
переносили его в разные исторические эпохи и разные страны, но и за то,  что
каждая была кусочком разума неведомого мастера,  даже  не  одного  -  кто-то
занимался  переплетом,  кто-то  тиснением   по   сафьяну,   кто-то   вырезал
причудливые  заглавные  буквы.  И  теперь  он  уже  не  может,  как  прежде,
перелистывать книги и любоваться чудесными  миниатюрами.  Но  больнее  всего
было ощущать невозможность вечернего уединения  в  библиотеке.  Каждый  день
лорд Сепулкрейв, терзаясь, вспоминал прочитанные в разное время сочинения по
истории, географии, ботанике и медицине. На ум невзначай приходили  названия
поэм и романов, всплывали из глубин памяти сюжеты сказок  и  легенд.  Иногда
память издевательски услужливо подсказывала, в каком шкафу, на  какой  полке
стояла та или иная книга, и тогда он просто не  находил  себе  места.  Чтобы
спастись от терзающих душу видений, лорд Гроун старался посвящать свое время
бесчисленным  обрядам  и  церемониям,  которые  ему  чуть  ли  не  ежедневно
приходилось выполнять. Во время пожара библиотеки он не  пытался  спасти  ни
одной книжки,  потому  что  заранее  знал  -  каждая  строчка  будет  только
усиливать его тоску. Если уж  лишиться,  то  всего  сразу,  чтобы  спасенная
книжка не служила укором в пренебрежении к собратьям, оставшимся в огне.
   Вскоре после похорон Саурдаста (вернее того, что  осталось  от  его  тела
после пожара) вспомнили, что теперь некому напоминать хозяину Горменгаста  о
предстоящих церемониях. Лорд Сепулкрейв допытывался у слуг: неужели Саурдаст
был одинок? Выяснилось, что у того был сын. Герцог немедленно  распорядился:
найти! Поиски были долгими, но в конце концов увенчались успехом  -  отпрыск
Саурдаста был обнаружен спящим в неприметной каморке  с  удивительно  низким
потолком.   Обитель   сына   архивариуса   поражала   своей   убогостью    и
захламленностью - стены и потолок засижены мухами, повсюду пыль  и  паутина.
Устроенное на уровне пола окно покрыто слоем пыли. Кроме расшатанной кровати
хозяина, в комнате было несколько колченогих стульев и грубо сбитый из плохо
оструганных досок стол. Поначалу переступившие порог помещения слуги даже не
могли понять,  есть  ли  здесь  кто.  Лежащий  на  кровати  сын  безвременно
погибшего хранителя традиций казался свертком из тряпок. Но, помня  необычно
строгий приказ герцога отыскать этого человека немедля,  слуги  для  очистки
совести решили потревожить и этот, как им показалось, куль. И не зря -  куль
оказался искомым двуногим. Хлопая сонными глазами, человек растерянно глядел
на гостей, послу чего сразу представился Барквентином.
   - Ты сын Саурдаста? - спросили слуги хором.
   И к своему вящему удовольствию получили удовлетворительный ответ.
   Барквентин раздраженно посмотрел на непрошеных гостей.
   - Что нужно?
   Слуги молчали  -  двадцатилетние  парни,  они  думали,  как  поступить  с
обнаруженным сыном архивариуса: посвятить ли его во все  тонкости  последних
событий или  просто  потащить  за  шиворот  под  господские  очи.  Последнее
импонировало слугам  больше  всего,  поскольку  Флей  перед  началом  поиска
сообщил, что им предстоит искать семидесятичетырехлетнего старика.
   Слуги вопросительно смотрели на своего старшего. Тот решительно  выступил
вперед и откашлялся, пытаясь собраться с мыслями. Наверное,  подумал  лакей,
будет лучше обрисовать Барквентину обстановку в самых  общих  чертах,  чтобы
тот излишне не упрямился. Но только это нужно сделать в сжатой форме,  чтобы
не терять времени. Глядя Барквентину в глаза, слуга не нашел сказать  ничего
лучшего, как: "Он умер".
   - О ком ты, олух? - бросил раздраженно хозяин каморки, почесывая затылок.
   - О вашем батюшке, - возвестил слуга, глуповато улыбаясь.
   - Как? - воскликнул Барквентин, чувствуя,  что  раздражение  все  сильнее
охватывает его. - Что же вы стоите и молчите?  Когда  это  случилось?  Каким
образом?
   - Вчера, - последовал  равнодушный  ответ.  -  Несчастный  случай.  Пожар
библиотеки и все такое прочее. Одни кости остались.
   - Подробнее, - голова старика закачалась из стороны в сторону. -  Я  хочу
знать все детали. Тупицы! Убирайтесь! Убирайтесь прочь с дороги! Уходите  из
моей комнаты, будьте вы прокляты!
   Соскочив с кровати, Барквентин извлек из кучи тряпья в изголовье  кровати
нечто, отдаленно напоминающее камзол, только жутко измятый. Накинув одежду и
торопливо застегивая пуговицы, старик направился к выходу. Слуги -  за  ним,
то и  дело  нагибая  головы,  чтобы  не  расшибить  лбы  -  кое-где  потолок
провалился, так что существовал небольшой риск  удариться  сходу  головой  о
причудливо изогнувшуюся доску.
   Хозяин отвратительной комнаты первым вышел  в  коридор.  Остановившись  у
двери, он вопросительно посмотрел на провожатых.
   Слуги повели старика за собой, попутно объясняя  его  новые  обязанности:
принять на себя функции архивариуса.  В  ближайшие  же  несколько  часов  он
должен освоиться в отцовском жилище, разобраться в висящих на связке у двери
ключах, просмотреть книгу записей и  все  такое  прочее...  Лорд  Сепулкрейв
ждать не любил.
   С появлением Барквентина в жилом корпусе все пришло в движение  -  никому
не  хотелось  раздражать  герцога,  потому  люди  спешили  посвятить  нового
архивариуса в его обязанности.
   Лорд Сепулкрейв встретил нового секретаря с распростертыми объятиями.  Он
сообщил растерянному Барквентину,  что  он  может  не  беспокоится  за  свои
обязанности  -  конечно,  работы  много,  но  к  новичкам  всегда  относятся
снисходительно, да и первый блин, как известно, всегда выходит комом...  Так
что, приговаривал герцог, вперед, за работу.
   Лорд Сепулкрейв старался выглядеть сдержанным и спокойным, но на лице его
были хорошо заметны следы хронической бессонницы.  Слуги  шепотом  обсуждали
круги под  глазами  хозяина  замка,  строя  самые  различные  предположения.
Конечно, они просто не могли представить себе, что лорд Сепулкрейв убивается
по потерянным книгам.
   Герцог боролся с бессонницей испытанным, но опасным способом - природными
и искусственными  препаратами,  которые  он  буквально  клянчил  у  доктора.
Альфред Прунскваллер ворчал, что вопреки врачебному долгу помогает  пациенту
подрывать здоровье, но лорд Гроун настаивал, и доктору не оставалось  ничего
другого, как развешивать все новые дозы порошков и микстур. Жадно  проглотив
зелье, герцог погружался в  липкий  бессодержательный  сон,  после  которого
ломило виски и тело охватывала жуткая  вялость.  Аристократ  проклинал  свою
слабость, но продолжал изводить Прунскваллера каждый  вечер.  Тем  не  менее
даже  сильнодействующие  средства  не  помогали  -  с  каждым  днем  мрачная
меланхолия герцога все сильнее превращалась в нечто более страшное.  Иногда,
глядя на свое отражение в зеркале, хозяин Горменгаста и сам ужасался.
   А ужасаться было чему: глаза  его  сверкали  лихорадочным  блеском,  щеки
запали, взлохмаченные волосы торчали во все стороны,  хотя  лорд  Сепулкрейв
причесывался намного чаще, чем раньше.
   Стирпайк еще до поджога библиотеки полагал, что  лорд  Сепулкрейв  начнет
сходить с ума. Но в планы бывшего  поваренка  совсем  не  входило  появление
среди действующих лиц Барквентина. Сын почившего в бозе  Саурдаста  оказался
невероятно деятельным и развил бурную активность, чего  от  него  не  ожидал
никто, даже лорд Сепулкрейв.  Стирпайк  расстроился  -  он  ведь  изначально
нацеливался на место Саурдаста, по логике вещей  благодарный  герцог  должен
был предложить ему  любую  должность  на  выбор.  Юноша  считал,  и  не  без
оснований,  что  с  его  памятью  и   расторопностью   только   и   работать
архивариусом. Справедливо полагая, что  он  -  единственная  кандидатура  на
должность секретаря лорда Гроуна, юноша предвкушал вызов к его сиятельству и
назначение на почетную должность. В данном случае одним выстрелом  убивались
два зайца: во-первых, Стирпайк оказывался бы уже в непосредственной близости
от хозяина замка, в его окружении, во-вторых, он получил бы доступ к  тайнам
Горменгаста. Должность секретаря  герцога  сулила  невероятные  возможности.
Стирпайк размышлял - нужно только воспользоваться этими возможностями, тогда
он себя покажет.
   Появление Барквентина  спутало  все  планы  хитреца;  и  немудрено  -  из
семидесяти четырех лет жизни шестьдесят сын Саурдаста провел в  добровольном
отшельничестве, только немногие в замке, включая поваров на кухне, кормивших
Барквентина, знали о его существовании.
   Несмотря  на  непредвиденные  трудности,  Стирпайк   сумел   использовать
полученный  при  спасении  герцога  и  его  приближенных  "капитал"  намного
эффективнее, чем предполагал это сделать первоначально - хотя бы потому, что
Флей коренным образом переменил свое отношение к бывшему поваренку. Еще  бы:
ученик доктора спас господина, не говоря уже о его семье.
   Однако в глубине души камердинер все-таки  испытывал  горечь:  он  всегда
соблюдал приличия, но ему было не слишком приятно демонстрировать  дружеское
отношение к человеку, вышедшему из кухни Свелтера.
   Не хотел Флей мириться и с существованием Барквентина.  Впрочем,  к  сыну
Саурдаста старик не испытывал вражды - не только потому, что знал трагически
погибшего секретаря с хорошей стороны, но и потому, что должность  хранителя
столь же необходима в Горменгасте,  сколь  и  должность  камердинера.  И,  к
сожалению,  должность  шеф-повара.   Да,   думал   Флей,   как   много   еще
несправедливостей на белом свете...
   Что  касается  Фуксии,  то  она   отнеслась   к   появлению   Барквентина
скептически, а  потом  уж  ее  отношение  к  старику  и  вовсе  переросло  в
отчужденность. По мнению девочки, Барквентин чересчур возомнил о себе - даже
имел наглость делать ей какие-то замечания, что-то бормотал о дисциплине и о
"долге юной леди". Хорошо известно, что молодых  просто  коробит  от  одного
только слова "дисциплина".
   Юная герцогиня  была  наблюдательна  -  она  быстро  запомнила  шаркающую
походку Барквентина и при первых ее звуках бросалась в  ближайший  закоулок,
чтобы не слышать скучного монолога  "о  благоприличии,  благопристойности  и
благовоспитанности;  следи  за  своими  манерами,  если  хочешь,  дам   тебе
катехизис..." и так далее. Ну скажите, кому нравится читать пропахшие  пылью
и мышами катехизисы времен каменного века? Фуксия  решила,  что  при  первом
удобном случае отплатит нахальному секретарю - чтобы он наконец  понял,  где
его место.

ПЕРВЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ СОДЕЯННОГО

   Фуксия была единственной, кто в  глубине  души  сомневался  в  истинности
героического поступка Стирпайка. Девочка была очень  наблюдательна  -  в  ее
память крепко врезалось его злорадно-выжидательное лицо,  когда  она  тщетно
пыталась разбить отцовской тросточкой окно. Чего он выжидал? Фуксия помнила,
как злорадная гримаса мигом  исчезла  с  лица  Стирпайка,  едва  только  она
взглянула на него. Потому юная герцогиня относилась к  ученику  доктора  все
прохладнее и прохладнее, хотя он буквально из кожи лез, чтобы расположить ее
к себе.
   С другой  стороны,  Фуксия  втайне  восхищалась  холодной  расчетливостью
юноши, его цепкости и отваге. Наверное, она не  догадалась  бы  приспособить
под лестницу стволы деревьев с обрубленными сучьями. Вечером, ложась  спать,
девочка представляла себе узкое хитрое лицо Стирпайка и думала: чего  же  он
добивается? Конечно, он спас им жизнь, но  все-таки  что-то  здесь  было  не
так...
   Больше всего Фуксию раздражало  то,  что  она  не  могла  понять  мотивов
поведения Стирпайка. Втайне она наблюдала  за  ним,  надеясь  найти  ключ  к
разгадке в его повседневном поведении. Тем более что теперь делать это  было
несложно: Стирпайк оказался в центре жизни Горменгаста, стал одной из  самых
популярных  фигур.  Стирпайк  был  вездесущ,  он  буквально  навязывал  свое
общество всем, с кем не был пока на  короткой  ноге.  Впрочем,  число  таких
людей стремительно таяло.
   Стирпайк пока продолжал жить у Прунскваллеров,  но  втайне  строил  планы
переезда в южное  крыло,  где  облюбовал  просторную  комнату,  как  раз  по
соседству с Корой и Клариссой. Комната была просто великолепна  -  утром  ее
заливало яркое солнце, здесь хорошо топили и чистота  была  отменная.  Юноше
давно прискучило жить в доме доктора, который то ли не понимал, то ли  делал
вид,  что  не  понимает  его  нового  статуса  в  Горменгасте.  К  тому   же
Прунскваллер постоянно досаждал ученику въедливыми вопросами: как ему пришло
в голову приспособить под лестницы сосновые жерди,  как  он  оказался  возле
библиотеки в столь поздний час, как заметил пожар? И хотя  Стирпайк  заранее
заготовил ответы на возможные каверзные  вопросы,  любознательность  доктора
раздражала его. В глазах  бывшего  поваренка  доктор  был  уже  отработанным
материалом: он  помог  ему  подняться  еще  на  одну  ступеньку  в  иерархии
Горменгаста, но теперь необходимость в его поддержке отпала. В  самом  деле,
думал Стирпайк, пора перемещаться в  южное  крыло,  поближе  к  "теткам",  в
солнечную просторную комнату. А там посмотрим...
   После памятного пожара в библиотеке  доктор  Прунскваллер  потерял  былую
жизнерадостность. Конечно, он продолжал шутить, но куда  реже,  да  и  шутки
были уже не столь остроумны, они выглядели скорее данью привычке. Ирма  была
совсем плоха: почти все дни она  проводила  в  постели,  доктор  беспрерывно
делал  ей  кровопускания.  Три  раза  в  день   медик   вывозил   сестру   в
кресле-каталке в сад, где она смотрела перед собой остановившимися глазами и
рвала куски бязевой материи на бесконечные тонкие полоски. Покончив с  одной
тряпицей, женщина принималась за следующую.
   Госпожа Слэгг тоже болела. Фуксия не отходила от старухи ни на шаг.  Юная
герцогиня распорядилась поставить кровать няньки в свою  комнату,  поскольку
та стала бояться темноты и еще больше - дыма.
   Титус был единственным, на кого  пожар  не  повлиял.  Правда,  его  глаза
оставались налитыми кровью еще в течение  нескольких  дней  после  памятного
события, но и этот недуг вскоре прошел, тем более что  Альфред  Прунскваллер
весьма скрупулезно следил за состоянием здоровья наследника Горменгаста.
   Флей, как всегда, оставался безучастен ко  всему,  что  не  касалось  его
лично.  Именно  ему  лорд  Сепулкрейв  поручил  собрать  кости   несчастного
Саурдаста, и камердинер с честью выполнил  задание.  Правда,  Флей  не  стал
говорить, каких мук это ему стоило. Во-первых, нужно было собрать все кости,
вплоть до самых мелких, часть из которых вообще превратилась в  труху.  Флей
собирал кости в кусок плотной ткани и, связав в узел, тащил их  ко  входу  в
жилые помещения, где в  боковушке  был  установлен  гроб.  Камердинер  начал
почему-то с костей ног, так что череп пришлось нести  в  последнюю  очередь.
Вот  тут-то  и  случилось  странное  и  вместе  с  тем   страшное   событие,
добавившееся к цепочке загадочных  происшествий  последнего  времени.  Когда
Флей нес череп Саурдаста, начался сильный ливень. Старик был уже на  полпути
к цели, когда вдруг почувствовал страшную боль в затылке. Потеряв  сознание,
он рухнул как подкошенный, на мокрую землю. Когда Флей  очнулся,  дождь  еще
лил. Старик и понятия не имел, как долго лежал  на  земле.  Но  делать  было
нечего - нужно было идти в дом. Камердинер подобрал валявшийся  рядом  кусок
ткани и ахнул - череп Саурдаста исчез...

ПОХОРОНЫ АРХИВАРИУСА

   Барквентину пришлось руководить похоронами отца. Конечно, в  мире  трудно
отыскать народ, обычаи которого позволяли бы хоронить труп  или  даже  кости
без черепа. В сущности, череп был самой важной  частью  скелета.  Барквентин
ломал голову: что делать? Куда девался череп? Неужели откладывать  похороны?
Но ведь даже неизвестно, обнаружится ли голова архивариуса или нет. С другой
стороны, оставлять тело непогребенным - большое варварство. Вот и