ин усадил  женщину  на  лошадь,  сам  сел  на  другую  и  повез  Киду  в
предместье. Кида ничего не рассказывала ему  о  себе,  но  хозяин  прекрасно
знал, кто его постоялица - многие ночи подряд Кида бредила во  сне,  называя
имена, события, даты...
   Теперь они не спеша ехали рядом. Изредка старик  украдкой  посматривал  в
сторону Киды, и тогда они перебрасывались парой слов. Кида  уже  знала,  как
хозяин лечил ее, как накладывал каждые  две  минуты  холодный  лист  водяной
лилии на лоб, как она бредила несколько суток подряд. Горячка  прошла  очень
нескоро; когда Кида поднялась на ноги, ей  показалось,  что  она  не  ходила
целую вечность. Ноги начинали дрожать и ныть после десятка шагов, но женщина
постепенно увеличивала  дальность  и  продолжительность  прогулок,  так  что
вскоре была на ногах в прямом смысле слова.
   Кида почти не разговаривала с хозяином - их  взаимоотношения  были  очень
странными. Они не разговаривали, но  прекрасно  понимали  друг  друга.  Кида
хлопотала по дому, занимаясь рукоделием, старик возился со  скотиной,  колол
дрова - в общем, времени на разговоры было немного.
   Молодая женщина  инстинктивно  поняла,  что  гостеприимный  хозяин  решил
отправить ее обратно в предместье -  старик  ни  слова  не  сказал  о  своем
решении.
   В последний день, возвращаясь с пешей прогулки, Кида отважилась  спросить
старика, указав на торчащий за лесом утес,  похожий  на  указательный  палец
руки:
   - Отец, скажи, что означает вон тот камень? Мне кажется, что он  выглядит
как-то зловеще.
   - Дочка, если ты угадала в утесе что-то недоброе, то он  предвещает  твою
скорую смерть. Я не вижу  в  нем  ничего  ужасного.  Когда-то  давно  камень
означал для меня великую любовь. Впрочем, со временем все меняется...
   - Но я ничего не боюсь, - возразила Кида.
   Тем временем оба начали спускаться по крутому косогору к хижине.  Темнота
уже покрыла землю, когда они  переступили  порог  дома.  Кида  молча  зажгла
масляную лампу, старик сел за стол. Глядя на хозяина, она снова повторила:
   - Нет, мне не страшно. В конце концов, каждый  волен  сам  выбирать  свою
судьбу.
   Старик резко поднял голову и посмотрел Киде в  глаза.  Затем  сконфуженно
пробормотал:
   - Если это действительно случится, ребенок должен жить у меня.
   - Все из-за моих соседей по предместью, - сказала Кида, - все из-за  них.
Случилось так, что по моей  вине  погибли  двое  молодых  мужчин.  Теперь  я
возвращаюсь назад и несу под сердцем их  кровь...  Ребенок  будет  считаться
незаконным. Меня станут отторгать от общины... Но я... Моя  птичка  все  еще
поет... Думаю, что истинную награду я смогу обрести только на  кладбище  для
отверженных. Такая награда мне теперь по душе  -  покой  и  тишина,  которые
будут длиться вечно и которые никто не сумеет нарушить.
   Лампа задрожала в руках хозяина, но в последний момент он сумел совладать
с собой:
   - Тебе недолго осталось казниться. Еще несколько дней - и отправляйся.  Я
не стану удерживать тебя.
   - Проводишь меня до полдороги, - решила Кида, -  только  вот  что,  отец,
насчет лошади... Как мне вернуть ее обратно?
   - Отпустишь ее, - последовал ответ, - и она сама отыщет дорогу домой.
   Женщина встала из-за стола и прошлась по  комнате.  За  окном  снова  выл
ветер, а она  упорно  повторяла:  "Ничего,  скоро,  скоро,  осталось  совсем
немного..."
   Старик сдержал слово - прошло пять дней, как он заседлал для Киды  каурую
кобылу, приторочил к седлу две переметных сумы с провизией. Он  проводил  ее
до половины дороги. Предместье лежало к северу от хижины. Перед расставанием
старик в нескольких словах объяснил молодой женщине, как  ей  не  сбиться  с
пути.
   "Зло и пагуба больше  не  постигнут  тебя,  -  сказал  хозяин  хижины  на
прощание, - потому что они вволю терзали тебя.  Ты  поступишь,  как  решила.
Выносишь под сердцем ребенка, а потом сделаешь последний шаг в жизни".
   Развернувшись, старик поскакал обратно. Несколько мгновений Кида смотрела
ему вслед, а потом, пришпорив кобылу, направилась на север, где  у  подножия
величественного Горменгаста распласталось предместье...

РАНО ПОУТРУ

   Пришла и отзвенела ручьями весна, наступило лето.
   Настал день, на который был назначен торжественный завтрак в честь самого
молодого представителя семьи Гроун  -  юного  Титуса.  День  был  выбран  не
случайно - он совпал с  годовым  юбилеем  мальчика.  Церемонию  решено  было
провести в трапезной зале. Столы и скамьи, на которых  обедали  слуги,  были
частично вынесены в коридор, частично сдвинуты к  стенам,  чтобы  освободить
место для почетных гостей. Расписанный резвящимися херувимчиками  зал  давно
не видел такой суматохи: слуги расставляли принесенные из  кладовых  дубовые
столы  и  стулья,  стелили  скатерти,  дворовые  мальчишки  натирали   мелом
серебряную посуду с вензелями Гроунов - нынешних и уже ушедших в  мир  иной,
служанки пересчитывали салфетки и точили ножи.  Но  сегодня  трапезная  зала
пуста - приготовления закончены, обитатели Горменгаста набираются сил  перед
торжественным событием. С утра на улице льет дождь  -  не  то,  чтобы  очень
сильный, но небо  от  этого  светлее  не  становится.  Кажется,  будто  даже
нарисованные на потолке амуры и купидоны только и ищут  подходящие  облачка,
на которые можно было бы лечь и уснуть. Все устали и ждут...
   Свелтер,  в  последний  раз  осмотрев  накрытые  для   торжества   столы,
возвратился на кухню. Шеф-повар искренне доволен своей работой, его  толстые
губы то и  дело  расплываются  в  полуухмылке.  Остается  еще  два  часа  на
устранение недоделок, если таковые обнаружатся...
   Свелтер в напряжении расхаживал  по  кухне,  заглядывая  во  все  уголки.
Проверив, плотно ли закупорены  банки  с  крупами,  он  решил  наведаться  в
помещение для жарки. Встав у  закрытой  двери,  шеф-повар  прислушался.  Ему
очень хотелось услышать голос хоть одного из поварят - тогда разбирательство
и  наказание  неминуемы,  поскольку  перед   уходом   Свелтер   распорядился
переодеться в чистые халаты, выстроиться  в  два  ряда  и  соблюдать  полную
тишину.
   По торжественному случаю главный стряпчий Горменгаста облачился  в  белый
шелковый халат  и  водрузил  на  голову  пышный  колпак,  накрахмаленный  до
жесткости железного ведра. Не услышав голосов подчиненных, Свелтер тихонечко
приоткрыл дверь и заглянул в образовавшуюся  щель.  Тут  колпак,  коснувшись
створки  двери,  предательски   заскрипел.   Окинув   оценивающим   взглядом
представившуюся картину, шеф повар, к  своей  досаде,  не  обнаружил  ничего
подозрительного. Поварята стоят на указанных местах, как вкопанные. И тут...
что такое? - в самом конце первой шеренги двое мальчиков что-то  возбужденно
нашептывали друг другу. Свелтер принял охотничью стойку. Словно почувствовав
присутствие грозного начальника, поварята разом прекратили шепот и погрозили
друг другу кулаками. Но все  равно  -  непослушание  налицо!  Свелтер  потер
ладони и облизал пересохшие губы. Кто там? Кажется,  их  зовут  Флайкрейк  и
Ренпеч. Ну что же, тем лучше - не придется придираться к не  повинным  ни  в
чем поварятам. Виновные найдены, а что еще нужно  для  поддержания  хорошего
настроения?
   Мощным пинком Свелтер распахивает дверь и врывается в помещение.  Шеренги
поварят в страхе замирают.
   Делая страшные глаза, повелитель кухни медленно вышагивает вдоль дрожащих
мальчиков, пристально глядя каждому в лицо. Наконец он останавливается возле
провинившихся.
   - Флайкрейк,  -  наконец  произносит  он  тихо,  но  окружающие  начинают
дрожать, словно в лихорадке,  -  ты...  и  твой  лохматый  друг.  Немедленно
ступайте в мою комнату. А? Что? Что будет? Все будет, все будет...
   Лязгая зубами, провинившиеся вышли из строя.  И  тотчас  глаза  остальных
ребят сфокусировались на жертвах начальника. Всем  хотелось  надеяться,  что
шеф ими и ограничится.
   - Ведь вы болтали в строю, так? - вопрошал злорадно  Свелтер.  -  Болтали
или нет? Я ведь приказал  соблюдать  тишину.  Я  прав  или  нет?  То-то  же!
Подойдите же ближе, я не слопаю вас! Ну так что? Неужели вы  поставили  себя
на  должность  старших  поваров,  которым  иногда  позволяется  пренебрегать
приказами шеф-повара? Ах,  молодо-зелено,  чтоб  тебя!  -  С  этими  словами
Свелтер схватил обоих мальчишек за уши и принялся  назидательно  выкручивать
их. Свелтер только-только начал входить  во  вкус  наказания,  как  зазвенел
колокольчик над дверью.
   - Ах, чтоб тебя! - бросил шеф-повар в досаде. Колокольчик звенел редко  -
не чаще раза в месяц. Свелтер тут же отпустил уши провинившихся и повернулся
к двери. Да, ошибки тут быть не могло - колокольчик звенел  снова  и  снова.
Главный повар отлично знал, что другой  конец  коричневого  шнура  крученого
шелка, что был привязан к колокольчику, находится в спальне Сепулкрейва. Так
что экзекуцию придется отложить на неопределенное  время.  Уж  если  герцогу
приспичило дергать за шнур, то случилось нечто экстраординарное.
   -  Ладно  уж,  разберусь  с  вами  позже!  -  бросил  Свелтер,   отпуская
обрадованных поварят. В последний раз взглянув на  подчиненных  испепеляющим
взглядом, шеф-повар опрометью вылетел из помещения и понесся по лестнице.
   Свелтер не ожидал от себя такой прыти - не прошло и пяти  минут,  как  он
стоял у двери в спальню герцога. Вытирая рукавом вспотевшее лицо,  шеф-повар
на всякий случай приложил ухо к двери и прислушался. Тишина.  Тогда  Свелтер
сдержанно, как целуют любимую девушку, постучал в резную филенку  костяшками
сложенных пальцев. Ответа не последовало. Свелтер чертыхнулся про себя -  он
совсем забыл, что должен стучать сильнее,  поскольку  костяшки  на  фалангах
пальцев за долгие годы службы на кухне заплыли жиром. Однако и  на  сей  раз
ожидаемого эффекта не получилось. В  этот  момент  главного  повара  осенила
дельная мысль: достав из кармана медную монетку, он  постучал  ее  ребром  в
резное полированное дерево. Разумеется, на этот раз его стук был услышан, но
вместо привычного "Да, войдите!" с той стороны послышались  странные  звуки,
напоминавшие уханье филина. Свелтер постучал в дверь еще  раз  -  на  всякий
случай. Ответом был все тот же хохот. Впрочем, его  можно  было  истолковать
как приглашение, и повар, перекрестившись, рванул дверь на себя...
   Переступив порог комнаты, Свелтер  испытал  страх.  Может,  думал  он,  с
тоской озирая мрачные пейзажи и натюрморты,  развешанные  по  стенам,  лучше
повернуться и уйти, пока не случилось чего? Тут же сбоку раздалось  знакомое
"цок-цок-цок" с легким пошаркиванием. Так мог ходить только один  человек  в
Горменгасте - Флей. Хотя камердинер был  давним  недругом  Свелтера,  теперь
шеф-повар облегченно вздохнул - в случае чего, Флей выручит... Но что-то тут
не так, кажется, кто-то еще есть в комнате. Свелтер с  радостью  узнал  алое
платье Фуксии. Ну, теперь он точно  не  пропадет!  Девочка  проскользнула  в
комнату, даже не удостоив шеф-повара взглядом. Набычившись,  Свелтер  шагнул
вперед, стараясь придать лицу как можно более суровое выражение.
   Флей осторожно закрыл дверь и выжидательно встал за Свелтером.  Притихшая
было ненависть к камердинеру вспыхнула в душе главного повара с новой силой.
"Хоть бы поздоровался, невежа!" - подумал повелитель кухни. Когда-нибудь  он
с ним рассчитается...
   Флей тоже пришел по вызову  -  колокольчик  зазвонил  и  в  его  комнате.
Камердинеру тоже было неприятно соседство со Свелтером, тем более что  после
памятной зимней ночи он твердо уверился в мысли,  что  шеф-повар  собирается
убить его. Впрочем, сейчас  Флей  держался  молодцом,  понимая,  что  нельзя
давать врагу даже намека, что он нервничает.
   Постояв у двери, противники сделали несколько шагов  вглубь  комнаты.  На
мгновение глаза их, полные обоюдной ненависти, встретились. Каждого свербила
одна мысль: насколько лучше было бы жить, коли враг  отправился  бы  на  тот
свет.
   Тем на менее оба были вышколенными придворными - к тому же пришли  они  в
покои герцога совсем не для выяснения  отношений.  Как  только  они  сделали
первый  шаг,  развалившийся  в  глубоком  кресле  лорд  Сепулкрейв   победно
посмотрел на них и захохотал, заухал, изображая свою  излюбленную  птицу.  И
Флей, и Свелтер инстинктивно попятились назад.
   - Папа! Папа! - закричала Фуксия, смело бросаясь вперед. - Да будет тебе!
Успокойся! В чем дело? Ну посмотри на меня! А? Что? Кажется, я понимаю, чего
ты хочешь. Ну прошу, посмотри мне в глаза!
   Но лорд Сепулкрейв словно не слышал голоса дочери. Вскочив с  кресла,  он
бросился к камину и одним взмахом взлетел на широкую каминную доску, едва не
опрокинув хитрой  работы  бронзовые  часы.  Усевшись  на  полке,  аристократ
удовлетворенно заухал, втягивая голову в плечи. По-видимому, с  каждым  днем
он все больше вживался в избранную роль. Фуксия вздрогнула, но нашла в  себе
силы подойти к камину.  Девочка  не  хотела  признаваться  себе  самой,  что
случилось самое страшное, что отец  тронулся  умом.  Тем  не  менее  она  не
осмеливалась протянуть к нему руки. В самом деле, что придет на ум человеку,
возомнившему себя хищной птицей?
   От отчаяния девочке захотелось плакать, но слез почему-то не было. Фуксия
опустилась на  колени  и  закрыла  лицо  руками.  Ей  хотелось  выплакаться,
облегчить душу, но природа почему-то отказывала ей в этом.
   Стиснув зубы, Флей вышел на середину комнаты. В нем боролись два чувства:
преданность Гроунам вообще и лорду Сепулкрейву лично - с  одной  стороны,  и
инстинкт самосохранения - с другой. Свелтер переживал те  же  самые  эмоции,
хотя ни за что не признался бы в этом.
   Оба служителя смотрели на герцога, одетого в черные шелка. Тот  скорчился
на мраморной доске, подтянув колени к подбородку. Поиграв холеными пальцами,
лорд Гроун осмотрел вошедших. На его лице появилась  ставшая  уже  привычной
безумная улыбка, после чего он сказал:
   - Шеф!
   - Слушаю, ваше сиятельство? - дрожа, осведомился Свелтер.
   - Сколько больших подносов осталось в кухне?
   Глаза повелителя поваров трусливо забегали по сторонам, но он  так  и  не
нашелся, что ответить.
   - Шеф, - забормотал тревожно лорд Гроун, - я так и не услышал  ответа  на
вопрос - сколько больших подносов осталось на кухне? Вы что, на ухо туговаты
стали? Так ступайте и помойте уши!
   Свелтер напрасно  пытался  унять  нервную  дрожь  в  руках.  Пальцы  даже
затряслись сильнее.
   - Но, господин мой, - забормотал шеф-повар,  мысленно  прося  все  высшие
силы поскорее помочь ему выбраться  из  страшной  комнаты,  -  всего  у  нас
насчитывается сорок больших подносов. Сорок, с вашего позволения...
   - Ясно, ясно... А мышеловок сколько?
   -  Мышеловок...  э-э-э-э...  с  десятка  четыре  тоже   будет,   осмелюсь
сказать...
   - А теперь ответь мне: сегодня в пять утра мышеловки проверялись?
   - Разумеется, господин, проверялись. Кстати, в них  были  крысы  и  мыши.
Только в одну никто не попался.
   - А коты ловят мышей?
   - Коты? Видите ли, ваше сиятельство, коты, они...
   - По-моему, я поставил вопрос достаточно ясно. Итак,  что  насчет  кошек?
Куда дели попавшихся грызунов? Отдали кошкам?
   - Не всех, ваше сиятельство, они не успели сожрать всех.
   - В таком случае, Свелтер, ступайте и принесите мне одну, да пожирнее! Не
стойте истуканом, или вы разучились выполнять приказания?
   - Как? - обомлел Свелтер. - Вам - мышь?! Жирную? Я... я... я не...
   - Угу! Угу! - Видимо, лорд  Сепулкрейв  в  очередной  раз  возомнил  себя
филином.
   - Да-да, я сейчас, я мигом, -  зашелся  от  готовности  шеф-повар,  вдруг
сообразив, что получил блестящую возможность ускользнуть от безумца, - мигом
выберу вам грызуна пожирнее!
   Свелтер пулей вылетел за дверь, и лорд Гроун, перестав  угукать,  перенес
внимание на Флея:
   - А вы, господин камердинер, будьте так добры - сходите в сад и  наберите
охапку сухих веток. Размер и форма значения не имеют. Думаю, вы  догадались,
что строят птицы из веток? Догадались или нет? Тогда в добрый час!
   Флей  испуганно  вскинул  на  герцога  выцветшие  глаза.   Взгляд   лорда
Сепулкрейва поражал полной бессмысленностью. Он был  подобен  чистому  листу
бумаги. Неужели этот человек еще способен что-то приказывать?
   Неожиданно для самого себя Флей подхватил под мышки Фуксию и  метнулся  в
коридор.
   - Я должна вернуться к  нему,  я  должна!  -  вскричала  девочка,  молотя
камердинера кулаками в грудь.
   Вместо ответа Флей издал странный звук, похожий на всхлипывание  уходящей
в жерло трубы воды.
   Однако когда камердинер поставил Фуксию на ноги, она  уже  не  порывалась
обратно в комнату отца. Впрочем, Флей не возражал бы, если бы юная герцогиня
вернулась - это, как он полагал, дело хозяйское. И потом, отец все-таки...
   Фуксия резко вскинула голову:
   - Флей, нам нужно срочно разыскать доктора. Со  мной  все  в  порядке,  я
пришла в себя. Нам нужно шевелиться. Да отпусти ты мою руку!
   Только теперь камердинер заметил, что сжимает ладонь девочки. Сконфуженно
освободив руку Фуксии,  Флей  отступил  в  сторону.  А  юная  герцогиня  уже
нетерпеливо выглядывала в окно, мысленно удивляясь,  почему  мысль  привести
Прунскваллера не пришла ей  на  ум  раньше.  Девочка  сорвалась  с  места  и
понеслась по коридору. Не  успел  Флей  моргнуть,  как  ее  каблучки  дробно
застучали по лестнице. Старик выглянул в окно - Фуксия уже стояла на  пороге
дома доктора, нетерпеливо дергая за шнурок колокольчика.
   Удивленный Прунскваллер раскрыл окно и высунулся наружу:
   - Ради всего святого, что случилось? Пожар? Свелтер помирился с Флеем? Из
куриного яйца вылупился крокодил?
   Фуксия, не замечая медика, продолжала дергать шнурок,  а  потом  и  вовсе
забарабанила кулаками в дверь.
   - А, - сказал доктор задумчиво, - твой визит, должно быть, связан с нашим
пациентом? В чем дело? Или кто-то еще заболел? Кто этот человек? Он  высокий
или низкий, полный или худой, умный или безумный?..
   - Да, да, вот  именно!  Доктор,  скорее!  Я  потом  все  объясню,  только
выйдите!
   - Понял! - коротко воскликнул Прунскваллер, захлопывая окно.
   На выходе из жилого крыла появился Флей, в этот момент дверь дома доктора
распахнулась, и тот вышел с небольшим кожаным саквояжем в руках. Ни слова не
говоря, он схватил Фуксию за руку и бросился к крыльцу, на  котором  столбом
стоял растерянный вконец Флей.
   Фуксия привела Прунскваллера в коридор и  остановилась,  бросая  на  него
вопросительные взгляды. Эскулап понял, что настал его черед  брать  быка  за
рога:
   - Да перестань ты нервничать! Сядь и расскажи  мне  все,  что  произошло.
Ничего не забудь - важна любая мелочь.
   - Снова папа, - всхлипнула девочка, -  с  ним  вообще  происходит  что-то
неладное. Даже хуже, чем  всегда...  Доктор,  теперь  он  представляет  себя
филином. Доктор, умоляю, помогите ему!
   Доктор же смотрел в  сторону  незаметно  подкравшегося  Флея.  Камердинер
делал  пальцами  многозначительные  знаки,  стараясь  изложить  врачу  канву
последних событий и не обидеть при этом Фуксию.  Наконец,  уяснив  положение
вещей, Прунскваллер снова посмотрел на девочку:
   - Так, возомнил, значит, себя филином... Очень хорошо... Требует мышей? И
веток... Устроился на каминной  доске...  Ну  что  ж,  характерные  симптомы
умопомешательства.
   - Нет! - закричала Фуксия, не помня себя. - Он просто  заболел!  Заболел.
Потому что сгорела его библиотека, с ним случился нервный срыв. Он болен, но
не безумен! Ведь он и разговаривает спокойно, не вопит и не  ревет.  Доктор,
помогите же!
   - Вы оставили его в  комнате?  -  поинтересовался  медик,  протирая  очки
кусочком сукна.
   Фуксия, утирая слезы, молча кивнула.
   - В  таком  случае  оставайтесь  здесь,  -  решил  Альфред  Прунскваллер,
выразительно глядя в сторону Флея и зачем-то подмигивая ему, - а ты, Фуксия,
сбегай и приведи Стирпайка. Я буду в комнате  с  твоим  отцом.  Поскольку  у
него, как ты го