ему хотелось, чтобы тетушка поехала  лечиться,
и  потому,  что  он  чувствовал,  что  попал  в  странное  и  неустойчивое
положение. Сейчас он не был Чарли Хэбблом, который имел работу  на  АКП  в
Аттертоне. Он уже не был и тем  Чарли  Хэбблом,  героем  из  провинции,  о
котором благодаря "Дейли трибюн" и некоторым агентствам, публикующим в ней
рекламы, кричали на весь Лондон газеты. Он не был Чарли Хэбблом, который в
юности гостил в Слейкби, - он изменился, изменился и город. Сейчас он  был
совершенно новым человеком, загадочным лицом при деньгах,  значительной  и
важной персоной среди людей, которым приходилось  считать  пенсы.  Но  для
себя,  особенно  когда  он  оставался  сам  с   собой,   он   был   просто
растерявшимся, потерявшим из под ног почву парнем, который и не работает и
не в отпуску, который не знает, что же будет дальше, который повис  где-то
между небом и  землей.  Он  написал  в  "Дейли  трибюн"  Хьюсону,  коротко
рассказал ему о том, что происходит в Слейкби с ним, указал свой адрес, но
ответа не получил. "Дейли трибюн", он продолжал читать  ее  ежедневно,  ни
разу не упомянула о нем и не сделала ни единой попытки  установить  с  ним
связь. Чарли решил,  что  задел  самолюбие  сотрудников  газеты  тем,  что
внезапно уехал из Лондона и что они больше ничего  не  сделают  для  него,
пока он не вернется. Конечно, у него не было ни малейшего желания  уезжать
из Слейкби, пока он благополучно не проводит тетушку на лечение. В  письме
к Хьюсону он написал об этом. И ждал. Ждал  доктора  Инверюра,  ждал,  что
"Дейли трибюн" предпримет что-то, ждал ответа от Хьюсона.
   Его беспокойство было скрыто за внешней безмятежностью, и миссис Крокит
была в восторге от своего жильца. Она трепетала перед ним, каждое  утро  и
вечер рассказывая ему с мельчайшими деталями  о  качествах  и  склонностях
покойного мистера Крокита, у которого  были  страсть  к  мясным  пудингам,
выдержанному элю, шашкам и спортивным голубям. Сам факт  поселения  у  нее
такого вежливого, хорошо  одетого  жильца  как  Чарли,  который  безмолвно
платит за ночлег и завтрак  три  шиллинга  шесть  пенсов,  казался  миссис
Крокит доказательством  того,  что  она  недаром  старалась  "вести  дом",
казался ей почти  наградой,  ниспосланной  небесами  за  ее  стойкость.  В
добавление ко всему,  ее  Гарри,  неуклюжий  и  неловкий  увалень,  каждое
движение которого грозило разрушить драгоценный дом, действительно получил
работу, и миссис Крокит была  так  счастлива,  как  не  была  счастлива  в
течение долгих лет. Она не переставала трепетать  в  присутствии  Чарли  и
кланяться ему.
   Радость, которую принес Чарли своим приездом, пошла  тетушке  Нелли  на
пользу, однако это грозило ей переутомлением. Она настояла на  том,  чтобы
ей позволили вставать, шутила, смеялась и называла  себя  "Тетка  Чарлея".
Так называлась комическая пьеса, которую она очень хорошо  помнила  еще  с
тех былых фантастических дней благополучия,  когда  люди  могли  ходить  в
театр. Она была очень довольна и  благотворным  влиянием,  которое  оказал
приезд Чарли  на  семью.  На  столе  появилось  больше  еды,  устраивались
скромные прогулки и развлечения. В семье жил кто-то новый - и  знаменитый,
- с кем можно было каждому поговорить.
   Пришел день, когда все они выехали за город, впервые  за  долгое-долгое
время. Это произошло в четверг, в ясный и солнечный  майский  день.  Чарли
помнил скромную поездку, которую они совершили много лет назад в  одну  из
отдаленных от побережья долин. Там рос густой лес, был замок и водопад. Он
предложил вновь прокатиться туда, и тетушка  Нелли  сразу  же  загорелась.
Возможно, с его стороны это было немного жестоко - поездка  могла  утомить
ее. Но слабость тела была ничтожна по сравнению с пламенем ее души.
   Как раз в этот четверг в долину отправлялся автобус, и  они  поехали  -
Чарли, тетушка и дядя. Кроме них  в  автобусе  -  громадном  сооружении  с
сиденьями, похожими на кожаные  кровати  -  ехало  еще  четыре  пассажира.
Тетушка Нелли,  чудесно  обновленная  поездкой,  подпрыгивая  на  сиденье,
смотрела в окно, показывала на все, что попадалось на пути  и  болтала  не
переставая, как девочка. Дядя Том, одетый с  болезненной  тщательностью  в
самое лучшее, что у него оставалось, был торжественно счастлив. Через пять
минут остались позади узкие скучные улицы, и автобус мчался по светлой  от
ракитника и цветущих каштанов дороге. Тетушка Нелли радостно  смотрела  на
поля и дома фермеров.
   - Лютики и ромашки! - восклицала она. -  Они  не  зависят  от  золотого
стандарта, правда, Чарли? Когда думаешь о нашей стране, нельзя забывать  о
них. Тем, кто живет здесь, может быть, тоже нелегко...
   - Нелегко, - сказал муж. - Они всегда ворчат. Славятся этим.
   - И зря, потому что, даже если у них дела  не  очень  хороши,  они  все
равно владеют страной, правда, Чарли? Разве кто-нибудь отнимает у них  эту
зеленую траву, эти ручьи, коров, клевер? А в  Слейкби,  если  у  тебя  нет
денег, что тогда? Только грязные кирпичные дома.  По  мне  уж  лучше  быть
безработным среди лютиков и ромашек.
   Как большинство горожан, все трое в душе были романтиками.  Сейчас  они
смотрели на свежий зеленый мир, мечтали об идиллической жизни  среди  этих
полей Здесь не было видно даже следа Слейкби или его  братьев  -  городов.
Кругом сияла девственная красота северной части острова. Дорога углубилась
в густой тенистый лес. Сквозь листья поблескивала вода речки, на горизонте
вставали холмы. Сейчас они ехали уже по долине, и  тетушка  Нелли  -  тень
вернувшегося в мир счастливого и радостного человека -  вспоминала  места,
где они бывали когда-то. В  лесу  там  и  тут  синели  колокольчики.  Река
бурлила и клокотала вокруг камней - та река, в которой дядя Том и его друг
Фред Робинсон когда-то ловили форель - и исчезала в туманной дали  долины.
Такими же самыми лежали величественные руины замка. И, наконец, падающий с
высоких скал грохочущий и ревущий водопад осыпал их  мириадами  мельчайших
капель.
   Они лили чай в чисто  вымытой  комнате,  такой  чистой  и  свежей,  что
тетушка Нелли в экстазе закрыла глаза и так глубоко вздохнула,  как  будто
хотела вобрать в себя всю эту чистоту  и  увезти  навсегда  с  собой.  Они
закусывали вареной свининой, компотом, сливками,  творожниками,  а  потом,
когда мужчины  курили  на  солнышке,  тетя  Нелли  и  хозяйка  дома  долго
разговаривали, вспоминая каждая свое. Умиротворенность вечера снизошла  на
Тома Аддерсона, тетушку Нелли и Чарли, и  они  вернулись  в  Слейкби,  как
невинные победители.
   - Ты устала, Нелли, - сказал дядя Том.
   - Да, устала, но меня это не беспокоит. Я  чувствую  себя  сейчас  даже
лучше, да, да. Даже кожа моя как-то по-другому  чувствует,  а  у  тебя?  Я
как-то по-другому даже пахну для себя, понимаешь? О  Чарли,  мой  мальчик!
Это было так чудесно! Правда, Том? Мы такие счастливые! Правда?
   Хотя Джонни не участвовал в поездке, Чарли в течение недели часто видел
его. Несколько раз он ходил с ним в  местный  рабочий  клуб,  который  был
переполнен парнями, играющими в крибидж и снукер или яростно  спорящими  о
положении в стране. Большинство из них, подобно Джонни, были  безработными
и не могли позволить себе подписаться на газеты. Дядя Том в клуб не ходил,
считая большинство его  посетителей  крикливыми,  невежественными  людьми.
Единственной его заботой, если не говорить о заботах о жене, была  забота,
как получить небольшой участок земли. Дело было не только в том, что такой
участок мог обеспечить семью овощами. Такой участок возвращал самоуважение
людям, подобным Тому Аддерсону, угнетенным своим безделием и  ненужностью.
По одному виду можно было отличить  пожилого  человека,  которому  повезло
получить участок. Он выглядел и здоровее и счастливее других.  Таких,  как
Джонни,  участки  не  волновали.  Их  волновала   постоянная   работа   по
специальности.  Они  проклинали  правительство,  которое  не  знало,   как
обеспечить их этой работой или что-нибудь предпринять, чтобы такая  работа
стала возможной хотя бы в отдаленном будущем. Еще  одним  различием  между
Джонни и отцом, между представителями старшего и младшего поколений,  было
то, что Джонни и его приятели,  умудрившись  раздобыть  несколько  пенсов,
тратили их на пари на собак или  на  билеты  на  третьесортные  боксерские
матчи, очень популярные у них в округе. Это огорчало дядю  Тома  и  таких,
как он. Представители старшего поколения  говорили,  что  они  не  должны,
просто не имеют право тратить деньги на подобное  и  что  вообще  азартные
игры и бокс плохо действуют на людей. На это Джонни и парни отвечали,  что
вообще не стоит жить, если человек не может позволить себе такое маленькое
удовольствие. Они предпочитают не поесть,  а  истратить  шестипенсовик  на
собачьи пари или посмотреть бокс, и это только их дело, - и ничье  больше.
Чарли был равнодушен к собачьим бегам, но бокс любил  и  два  раза  сводил
Джонни на матчи. Один из них  состоялся  на  открытом  воздухе,  а  другой
вечером  в  пятницу  устраивался  в  городском   стадионе   бокса,   грубо
переделанном из складского помещения.  На  этот  матч  он  отправился  как
болельщик многообещающего местного легковеса молодого Билла Грига. Слейкби
и близлежащие к нему  города  поставляли  множество  начинающих  боксеров,
готовых измолотить друг друга за десять  шиллингов  или  фунт  стерлингов.
Многие из них были так бедны, что  не  имели  даже  боксерских  ботинок  и
выходили на ринг в носках. Из  этих  вот  парней,  плохо  экипированных  и
обученных, часто полуголодных, хотя они могли  драться,  как  львы.  Билли
Григ был самый лучший боксер. Чарли познакомился с ним через Джонни. Билли
был длинный,  застенчивый  восемнадцатилетний  парень,  который  ничем  не
отличался от большинства местных увальней - настоящая копия Гарри Крокита.
Однако вечером в пятницу в переполненном, накуренном, шумном бывшем складе
товаров Чарли увидел совсем другого Билли Грига. Билли предстояло  драться
с легковесом из Бирмингема,  который  был  старше  и  много  опытнее  его.
Бирмингемец встречался со знаменитостями Лондона, Парижа, Милана, и  самые
знаменитые из них отмечали его  достоинства.  На  ринг  бирмингемец  вышел
первым. Был он низкоросл, широкоплеч, и от него так и веяло  дикой  силой.
Как только Чарли увидел его, ему сразу же  стало  жаль  Билли.  Но  Билли,
выйдя на ринг, ничем не показал, что ему жаль себя. Застенчивый и неловкий
парень в поношенном костюме и шарфе куда-то исчез.  Билли  был  спокоен  и
уверен в себе. Было приятно смотреть на  его  широкие  покатые  плечи,  на
бронь его мускулов, плавно колеблющихся при  каждом  движении.  Он  поднял
руку, приветствуя зрителей, и  с  видом  чемпиона  уселся  в  своем  углу.
Бирмингемец был очень искусен, чувствовалось, что он  опытный  боксер.  Он
так мастерски защищался, что "длинные" Билли и его неутомимое  перемещение
по рингу казались бесполезными. В  первые  два  раунда  бирмингемец  нанес
несколько сильных ударов по корпусу,  но  Билли  Григ,  или  презрительный
полубог, притворяющийся Билли Григом, даже глазом не моргнул. В  нем  было
какое-то необъяснимое превосходство. В середине третьего раунда последовал
молниеносный  удар,  и  бирмингемец  покатился  по   полу.   Потребовалось
несколько минут, чтобы вывести его из состояния забытья и дать возможность
сообразить, что на этот раз матч уже окончен.
   Билли,  с  грустью  посмотрев  на  своего  бывшего  противника,  слегка
приподнял руки  в  перчатках  и,  поприветствовав  таким  образом  ревущих
горожан, сбежал  с  ринга,  чтобы  вновь  обрести  облик  знакомого  Чарли
нескладного и застенчивого парня.
   - Джонни, если Билли и дальше пойдет тем же темпом, он будет чемпионом,
- горячо сказал Чарли, - да-да, через год-два ему будет не с кем  драться.
Ручаюсь, стоит кому-нибудь начать его тренировать.
   - А я тебе что говорил? А ты не верил, - ответил Джонни. - Беда только,
мать ему не разрешает заниматься боксом. Он у них самый младший. И она все
время пилит его, а он, бедняга, до смерти ее боится. Если бы им позарез не
были нужны деньги, ему бы и разу не  пришлось  подраться.  Ручаюсь,  стоит
кому-нибудь начать его тренировать по-настоящему, и мать  запретит  ходить
на тренировки, вообще заставит бросить бокс. А он никогда не смеет драться
без ее разрешения. В доме его тогда просто загрызут.
   - Ну и народ же здесь, - сказал Чарли, улыбаясь. - Непонятный народ,  я
всегда говорил так.
   В действительности он не считал жителей Слейкби непонятными людьми.  Он
понимал, что судьба их была необычна - они жили в большом городе,  который
практически не существовал. В Бендворсе и Аттертоне,  в  городах,  где  он
жил, люди знали, что такое безработица или  что  такое  работать  неполную
неделю, знали, что значит, когда одна за другой закрываются фирмы, но  там
люди знали, что это - просто тяжелый период, как уже  было  один  или  два
раза. В Слейкби было по-иному - город, похоже, умер раз  и  навсегда.  Все
его самые большие предприятия были закрыты навечно,  новые  не  строились.
Никто не собирался здесь начать что-либо  в  широких  масштабах.  "Слишком
высокие налоги на производство",  -  пояснил  дядя  Том.  Те,  кто  жил  в
Слейкби, могли строить корабли или корабельные машины,  но  никто  уже  не
желал строить корабли и  корабельные  машины  в  Слейкби.  Жители  Слейкби
вообще уже были нигде не нужны,  чтобы  строить  корабли  или  корабельные
машины, в чем они  были  такими  мастерами.  Они  были  готовы  переменить
профессию, но никакая другая профессия не  нуждалась  в  них.  Что  же  им
оставалось? Что ожидало Слейкби? До сих пор Чарли думал,  что  он  кое-что
понимал в безработице, в кризисе, однако только в эту неделю он понял, как
действительно мало он разбирается в таких вещах.  Если  Англия  в  течение
семи лет была не в состоянии обеспечить хоть  какой-нибудь  работой  таких
людей, как Том  Аддерсон,  значит,  Англия,  говоря  прямо,  сама  была  в
чертовски  бедственном  положении.  Он  попытался   читать   парламентские
новости, но все, что он  узнал  из  них,  казалось  ему,  имело  такое  же
отношение к действительному положению дел в Слейкби,  как  сбор  грибов  в
мае.
   Он начал соглашаться с мнением Джонни о политических деятелях. Было  бы
лучше, если бы парламент  время  от  времени  заседал  не  в  полумиле  от
"Нью-Сесилотеля", а в конце Фишнет-стрит. В первый раз за всю  свою  жизнь
он начал серьезно задумываться над существующей системой.  Задуматься  над
ней помогли его странные приключения, неделя пребывания в Слейкби, включая
не только его собственные впечатления,  но  и  высказывания  доктора,  над
которыми нельзя было не задуматься, дяди и брата. От этих высказываний  он
растерялся, однако его не покидала  решимость  разобраться  во  всей  этой
путанице. Вот что принесла ему поездка в Слейкби. Однако это было не все.


   В следующий понедельник в дом торжественно вошел доктор Инверюр.
   - Так вот, миссис Аддерсон, - начал он с места в карьер, -  вы  знаете,
что вы - больная женщина. Минутку, минутку, не перебивайте меня. Я намерен
отправить вас туда, где вы  получите  надлежащее  лечение.  Вы  поедете  в
Френтландз, на побережье. Отличное место. Я обо всем уже договорился.
   Тетушка Нелли в первые минуты могла только смотреть на  всех.  Ответить
за нее вынужден был муж.
   - Не может быть. Вы, доктор, отлично знаете,  что  мы  не  в  состоянии
заплатить. Из камня воду не выжмешь.
   - Платит Чарли! - крикнул Джонни, не  в  силах  больше  держать  все  в
секрете. - Он сам говорил мне.
   - Чарли!
   - Да, тетушка.
   - Нет, как же так? Погоди, мальчик. Как же так...
   - Довольно, довольно, Аддерсон! - зарычал доктор. -  Платит  племянник.
Он может сделать это. Он, черт побери, богаче, чем я. Вопрос решен. И  все
остальное тоже решено. Предупреждаю  вас,  если  вы  попробуете  совать  в
колеса палки, когда уже все сделано, я больше никогда не приду в этот дом,
даже для того, чтобы подписать свидетельство о смерти.
   - Но мне сейчас не надо никуда ехать! - воскликнула  тетушка  Нелли.  -
Ну, посмотрите на меня, доктор. Правда, я лучше выгляжу? Всю неделю  мы  с
Чарли гуляли, ездили даже к водопаду.
   - Конечно! Восторги вас приободрили  немного  -  и  все.  Ну-ка  пульс.
Отвратительный. Отвратительный пульс.
   - Кроме того, кто будет ухаживать за...
   - Сами за собой поухаживают, не младенцы. Неужели вы хотите, что бы они
только и ждали, что вы их покормите с ложечки?  Если  нет,  так  поезжайте
туда, где из вас сделают более-менее здоровую женщину, и потом  цацкайтесь
с ними сколько душе угодно. А теперь, довольно всех глупостей. Не думайте,
что я обзвонил полгосударства, а ваш племянник  приехал  сюда  из  Лондона
только для того, чтобы слушать, как вы городите всякую чушь. Будьте готовы
к половине седьмого, и я сам отвезу вас туда.  У  меня  вызов  по  пути...
Только вас, запомните, а не всю семью. В полседьмого.
   Том Аддерсон взял его под руку и тревожно спросил:
   - Там ей будет хорошо?
   - Хорошо! Да там она будет жить так, как никогда  не  жила.  Туда  надо
ехать всем нам! А теперь мне надо переговорить с этим молодцом.
   Он вытолкал Чарли из комнаты, потом из дома.
   - Лучшего места для нее не найти. У них там новый метод лечения,  очень
успешный метод.
   - Ей сейчас немного лучше, чем тогда, когда я приехал, - сказал Чарли.
   Доктор фыркнул.
   - Нисколько. Просто нервный подъем, который переутомляет ее  сердце.  -
Он пристально посмотрел на Чарли. - Мы, вам  известно,  чудес  не  творим.
Джолли - он заведует лечебницей в Френтландзе -  очень  талантливый  врач.
Если еще что-то можно сделать, все будет сделано. Если нет, не вините его,
не вините меня, не вините природу. Вините этот идиотский мир, в котором мы
живем, который просто берет крепкую духом, умную, хрупкую  женщину,  такую
как миссис Аддерсон, и сворачивает ей, как цыпленку для супа, шею.
   - А деньги?
   - К черту деньги! Люди выдумали деньги для своего  удобства,  а  теперь
они висят на шее, как мельничные жернова.  Ладно,  вот  вам  моя  визитная
карточка. Напишите мне, когда будете собираться уезжать, и  сообщите,  где
вас найти. Думаю, что вы не надуете нас...
   - Нет, не надую.
   - Полагаю, что этого не случится. Пришлите мне свой  адрес,  а  в  доме
положите конец всей болтовне. Вы сняли с меня заботу об одном больном,  но
чтобы помочь всем, нужен Рокфеллер. Да и  он  не  поможет.  Ну  ладно,  до
свидания.
   Оказалось, что Чарли, вернувшись в дом, должен  был  многое  улаживать.
Джонни кричал на отца, потому что отец не желал  сразу  же  соглашаться  с
этим великолепным планом. Тетушка Нелли страшилась оставить их  я  была  в
ужасе от предполагаемых расходов Чарли. Муж ее был обижен тем, что  раньше
ему никто ничего не говорил, и облегчал свое сердце  тем,  что  кричал  на
Джонни. Чарли сообразил, что самым правильным будет взять все в свои руки,
что он и сделал, объяснив вначале со всеми деталями, что сказал доктор,  а
затем подчеркнул, что может позволить себе заплатить за лечение тетушки  и
что его обидят, если откажутся от  его  помощи.  Таким  образом  все  было
улажено.  В  половине  седьмого  тетушка  Нелли  уезжала  с  доктором   во
Френтландз. Оставшиеся несколько часов она то смеялась,  то  плакала.  Она
смеялась, представляя, как в  доме  будет  хозяйничать  муж  и  Джонни,  и
плакала при мысли, что ей надо оставить их одних и еще потому,  что  Чарли
был такой добрый.
   - Я не знаю, герой ты или нет, Чарли... - начала она.
   - Нет, не герой, - торопливо ответил Чарли. Слова его  означали  именно
то, что он думал.
   - ...Но я знаю другое. Ты - славный парень, и если мир устроен так, как
он должен быть устроен, - когда-то я так и думала, а теперь иногда начинаю
сомневаться, - если мир устроен как надо, тогда ты должен прожить хорошо и
счастливо. И я думаю,