аявил  он  Чарли  и
Хьюсону с гордостью. - От меня вы не услышите ни звука. Я делаю свое  дело
бесшумно, одними лампочками. - Однако подлинных вершин  он  достиг,  когда
преобразился в розово-серый номер в стиле Антуанетты - в спальню, гостиную
и ванную. Чарли не мог не восхититься, когда он  превратился  в  тончайший
водяной душ. Последним величайшим его превращением было  перевоплощение  в
систему обслуживания по телефону.
   - Запомните, - возвестил он, показывая на свое второе "я", - я  основан
на принципе указателей. Вам нужен слуга. Отлично. Нажмите  здесь,  снимите
трубку  и  только  скажите.  Вы  хотите  связаться  с  магазином   -   вам
понадобились запонки, цветы,  сигары,  перчатки,  галстуки  или  носки,  -
нажмите меня вот здесь, скажите в трубку, и, пожалуйста, вы - в  магазине.
Нужны секунды - и полная гарантия.
   - Что надо нажать у  вас,  чтобы  позвонить  на  биржу?  -  осведомился
Хьюсон.
   - Поверните меня вот так, и  я  включу  вам  нужный  коммутатор.  После
разговора поверните меня обратно. - Просто, не  правда  ли?  Итак,  мистер
Хэббл, мы польщены тем, что видим вас у себя, и я уверен, мы сделаем  все,
чтобы вы остались довольны. Наш девиз "Роскошь и Услуги".
   - Очень хороший девиз, - благоговейно заметил Хьюсон. - У меня  никогда
не было ни того, ни другого.
   - Все, что вам придется делать здесь, это только  требовать,  -  сказал
заместитель управляющего Чарли. Затем, повернувшись к Хьюсону, он  добавил
уже деловым тоном: - Скоро должен прийти мистер Брукс, джентльмен, который
ведает нашей рекламой. Всего доброго.
   И заместитель управляющего оставил их одних в розово-серой  гостиной  в
стиле Антуанетты, в которой  было  тепло  и  душно  и  которая  напоминала
внутренность коробки из под шоколадных конфет.
   Чарли осмотрелся. Он постепенно начал приходить в себя.
   - Понимаешь, я не привык к такому вот.
   - Конечно, не  привык,  -  согласился  Хьюсон  ободряюще.  -  К  такому
привыкли немногие: богатые и выжившие из  ума  вдовушки  да  международные
аферисты. Но помни, наше дело здесь только требовать. Начнем?
   - Зачем?
   - Ты хочешь спросить: "Почему" или "Ради чего?" Так или иначе, это роли
не играет. Сейчас мы чего-нибудь спросим. Хотя бы чаю. Мы будем пить  чай.
Не так, как в твоем Аттертоне, с жареной свиной колбасой и другой чепухой,
а настоящий вечерний  чай.  Ну-ка,  Хэббл,  сможешь  ты  набрать  номер  и
потребовать настоящий вечерний чай на две персоны?
   - Ладно, приятель, - усмехнулся Чарли, - пусть будет по-твоему.
   - Скажи, что звонит герой.
   - Э, нет, - отрезал Чарли. - И ты этого не  скажешь,  если  не  хочешь,
чтобы тебе попало. Брось это, понял?
   - О! Извини, Чарли. Я не думал, что ты  принимаешь  это  так  близко  к
сердцу. Я думал, что ты принимаешь это, как я, - в  шутку.  Лучший  метод,
сказал бы я. Взять у них  все,  что  возможно,  а  потом  над  ними  же  и
посмеяться. Им всем на тебя наплевать, плюй и ты  на  них.  Все  ведь  это
придумано.
   - Не знаю. А мистер Кинни?
   -  О,  господи!  Ты  хочешь  сказать,  что  этот  болтун,  эта  ходячая
рождественская открытка привезла тебя сюда?
   - Если бы не он, меня бы здесь не было, - пояснил Чарли.
   - Ах так! Тогда надо отдать должное  этому  старому  торговцу  тряпьем.
Между прочим, стоит тебе только повторить несколько  моих  слов  Шаклворсу
или Кинни, и раз-два - я уволен из "Трибюн".
   - Брось! - крикнул Чарли возмущенно. - Считаешь, я способен  на  такое?
За кого ты меня принимаешь? Говори, что хочешь и сколько хочешь, только не
болтай о моем геройстве.
   - Хорошо сказано! Так вот, я тогда так закажу -  два  ваших  изысканных
чая в номер двадцать три для двух парней.
   Приказание было им передано по телефону именно в этой форме.
   Чай  был  так  утончен,  что  для  сервировки  его  потребовалось   два
официанта.  Было  подано  два  сорта   поджаренного   хлеба,   три   сорта
бутербродов, четыре сорта сандвичей, пять сортов кекса.
   - Имей в виду, Хэббл, - сказал Хьюсон, рот его был набит сандвичами,  -
это  не  считается  едой.   Нет,   дорогой   мой,   нет.   Люди,   которые
останавливаются в этом отеле, едят только четыре раза  в  сутки:  завтрак,
ленч, обед, ужин.  А  это  только  так,  чтобы  заморить  червячка,  вроде
бутербродика с маслом рано утром к чаю или перекусить часов в  одиннадцать
утра. Ненасытные свиньи, - добавил он, беря три сандвича  и  отправляя  их
разом в рот.
   - Ничего, можно и переесть немного, - сказал Чарли. -  Мне  приходилось
голодать. Так же, как тем многим, которые голодают сейчас.
   Хьюсон издал предостерегающий звук.
   - Здесь тебе не следует говорить таких вещей. Для чего, ты думаешь, они
здесь целый день жгут свет и вентилируют воздух? Для того, чтобы  сюда  не
проникли никакие слухи и разговоры. Я тебе скажу как другу - я  думаю,  ты
ошибка. Они еще пожалеют, что связались с тобой.
   - Конечно, ошибка, - ответил Чарли честно. - Глупо, что я попал сюда.
   - Надеюсь, что ты не считаешь, что не заслуживаешь такого вот.
   - Заслуживаю не меньше, чем кто-нибудь другой. Другое дело, что все это
не в моем духе. Вот и все. И ручаюсь, что и  не  в  твоем,  -  добавил  он
уверенно.
   Хьюсон с наслаждением впился зубами в большой липкий кекс.
   - Мне везде хорошо за  исключением  редакции  "Трибюн".  -  Он  помахал
рукой. - Я тертый калач. Я могу заказать здесь первоклассный  обед.  Но  я
готов пообедать с тобой и рыбой с жареной  картошкой  в  твоем,  как  его,
Аттертоне.
   - Вот как. А я, кстати, не люблю рыбу с жареной картошкой.
   - Не любишь? А я думал, что все вы, парии, любите рыбу с картошкой.
   - Я нет, например. И никогда не любил. С нее, знаешь, толстеют,  а  мне
нравится быть в форме, - продолжал Чарли серьезно.
   - О, тщеславие, тщеславие!
   - Никакого тщеславия. Пару лет назад я играл в футбол.
   - Боксируешь?
   - Немного, - ответил Чарли, довольный, что разговор принимает  разумное
направление. - Но кое-что могу.
   - Когда-то мог и я. - Хьюсон подошел к телефону, перевел  указатель  на
"магазин" и сказал в трубку: - Магазин? Хорошо.  Говорит  двадцать  третий
номер. Нам нужен комплект боксерских перчаток. У вас нет? Странно! Как  вы
думаете, для чего мы  остановились  в  этом  отеле?  Потрудитесь  доложить
заместителю управляющего, что  в  вашем  магазине  отсутствуют  боксерские
перчатки.
   Он обернулся к Чарли и заскользил к нему, выставив вперед  левую  руку.
Чарли, улыбнувшись, закрылся, и в течение нескольких минут  они  осторожно
боксировали, нанося друг другу легкие удары внешней стороной пальцев.
   Раунд окончился с появлением слуги, который  пришел,  чтобы  убрать  со
стола. Вслед за ним прибыл и Брукс, ведающий рекламой отеля. У  него  было
красное лицо и хриплый  голос  чудака,  основным  занятием  которого  было
напиваться до потери сознания.
   - Привет, Хьюсон! - крикнул он. - Опять мы встретились.
   - Ага. Это мистер Чарльз Хэббл, который только что спас два  английских
графства, лишив их возможности взлететь на воздух.
   - Знаю. Очень рад видеть вас, мистер Хэббл. Замечательный поступок.  Вы
всем здесь довольны?
   - Нет, - сурово ответил Хьюсон.  -  В  магазине  отеля  нет  боксерских
перчаток. Мы только что звонили.
   - Ничего страшного. В бассейне тоже нет морских львов.
   - Не знал, что у  вас  здесь  есть  бассейн.  Видишь,  Хэббл,  как  они
скрывают от нас некоторые вещи. Пойдем, поплаваем. Хотя нет, нет времени.
   - Замените это дело выпивкой, - обнадеживающе предложил Брукс.
   - Заменим! - воскликнул Хьюсон. - Все, что мы должны здесь делать,  это
требовать. Что будешь пить?
   - Виски с содой, - без малейшего промедления ответил Брукс.
   - Даже не знаю, - медленно сказал Чарли. - По-моему, рановато.
   - Нисколько. Самое время выпить.
   - Может быть, стакан бочкового? - раздумывал Чарли.
   Хьюсон покачал головой.
   - Ты нанесешь им смертельную рану, если закажешь стакан  бочкового.  Им
придется посылать за ним на такси. Нет уж,  разреши  этим  делом  заняться
мне.
   Хьюсон заказал виски с содой и два коктейля  "мотоцикл  с  коляской"  и
потом  вспомнил,  что  ему  следовало  позвонить  в  редакцию.  Это   дало
возможность Бруксу заняться Чарли.
   - Я понимаю, вы только что приехали, -  сказал  Брукс  мягким  покойным
голосом. - Однако на один-два вопроса вы сможете мне  ответить.  Например,
каково ваше самое первое впечатление об отеле? Что больше  всего  поразило
вас?
   - Слишком жарко и очень спертый воздух, - не задумываясь ответил Чарли.
   - Вы правы, вы совершенно правы, но для меня это  не  годится.  Дальше,
бывали ли вы когда-нибудь раньше в таком же роскошном отеле? Нет, конечно,
нет. Думали ли вы когда-нибудь, что такой отель вообще может существовать?
Нет, конечно, нет.
   - Все здесь напоминает театр, как будто ты пришел  в  театр,  -  сказал
Чарли, стараясь помочь.
   - Отлично. Это - очень удачно. Что вы думаете о ванне?
   - Сногсшибательная. Ручаюсь, каждому хочется выкупаться в ней два  раза
подряд.
   - Пользовались постелью?
   - Нет, слишком рано, - ответил Чарли.
   - Лучшие постели в Европе. Мы заплатили целое состояние за эти постели.
   - Мне кажется, что на них можно спать в ночь  столько  же,  сколько  на
всех остальных.
   Вместе с виски в номер прибыли три журналиста и фотокорреспондент.  Все
последующее, начиная с этого момента,  перепуталось.  Уютная  розово-серая
гостиная наполнилась  возгласами  и  дымом,  сквозь  который  проглядывали
странные физиономии. Прибывали новые люди и новые порции виски.
   - Вы знаете, у вас точно такой же выговор, как у девушки, у  которой  я
только что брал интервью.
   - У какой девушки?
   - У вашей  соперницы,  у  девушки,  которая  вышла  победительницей  на
конкурсе красоты, организованном газетой "Морнинг пикчерал". Она теперь  -
Мисс Англия, королева красоты. Получила  Серебряную  розу,  сто  пятьдесят
фунтов и снималась для кино.
   - И она настоящая королева красоты? - спросил Чарли.
   - Я видел хуже. Она просто хорошенькая девушка. И она говорит  так  же,
как вы, с тем же выговором. Наверное, приехала из ваших краев.
   - Откуда?
   Молодой человек посмотрел на обратную сторону конверта.
   - Ее зовут Ида Чэтвик, когда  она  не  Мисс  Англия.  Она  приехала  из
Пондерслея.
   Чарли обрадовался. Он почувствовал, что не так одинок.
   - О, если она из Пондерслея, значит, она  из  наших  мест.  От  нас  до
Пондерслея миль пятнадцать, от нашего города. Я не раз играл там в футбол.
Не ребята там у  них,  а  просто  черти,  да.  Один  раз  они  нас  просто
вышвырнули  с   поля   только   потому,   что   мы   выигрывали   и   били
одиннадцатиметровый, а они  считали,  что  нам  подсудили.  Хорошо  бы  ее
повидать.
   - Это как раз один из тех вопросов, которыми занимаюсь я, -  втиснулась
между  ними  объемистая  женщина.  Она  показалась  Чарли  самым  страшным
созданием женского пола. У нее  был  очень  большой  нос  и  жирное  лицо,
размалеванное, как у клоуна,  румянами  и  пудрой.  -  Я  хочу,  чтобы  вы
рассказали мне о своих сердечных делах.
   - О чем?
   - О своих сердечных делах.
   - Ну, знаете! - ужаснулся Чарли.
   - Не говорите мне, - продолжала дама, вращая глазами, - что мы  вас  не
интересуем. Я только что слышала, как вы сказали, что хотели  бы  повидать
девушку. Не так ли?
   - Да, это... это так. - Он старался избежать взгляда вращающихся  глаз.
Это было черт знает что!
   Молодой журналист объяснил ей о  Мисс  Англии,  и  эта  парочка  начала
рассуждать, не обращая внимания на Чарли, что за отличная мысль свести  их
друг с другом и какой хороший материал можно сделать из этого, пока  Чарли
не почувствовал себя в положении бараньей отбивной, ожидающей на прилавке,
когда  торговец  мясом  и  покупатель  закончат  обмен  новостями.   Потом
приходили другие и спрашивали его, что он думает о Британской  Империи,  о
талонах на сигареты,  о  вилле  Астона,  о  подмандатных  государствах,  о
горючем из угля, о  России  и  супружестве,  об  этом  отеле,  а  парни  с
фотоаппаратами просили  его  смотреть  так  и  эдак  и  слепили  вспышками
"блицев", пили за его здоровье, говорили,  что  он  славный  малый,  пока,
наконец, Хьюсон не выпроводил их всех и не заявил, что сам он должен  уйти
и что Чарли должен ждать его завтра утром. Чарли остался один.
   Душная  небольшая  комната  была  полна  дыма.  Пахло  отвратительно  -
табаком, виски, коктейлями. Казалось, вся комната была наполнена  окурками
и скомканными газетами. Чарли с  отвращением  огляделся.  Во  рту  у  него
совершенно  пересохло,  болела  голова.  Обожженная  рука   опять   начала
беспокоить, надо было сделать перевязку. Накануне он неплохо выспался, так
как вернулся домой около двенадцати,  но  сейчас  он  так  устал,  как  не
уставал после целого дня или целой ночи работы. Он  зевал  и  зевал,  а  в
глаза словно кто-то насыпал песку. Он знал, что еще не было и  семи  часов
вечера, но чувствовал себя, словно было два часа ночи. Он  вынул  руку  из
перевязи,  осторожно  снял  пиджак  и  начал  медленно   сматывать   бинт.
Послышался легкий стук в дверь: кто-то вошел.
   - Горничная, сэр, - заявил совершенно безликий голос.
   Чарли обернулся и  увидел  молодую  очень  курносую  женщину  с  рыжими
волосами, опрятную и привлекательную в своем форменном  платье.  С  минуту
она смотрела на него так же, как  и  только  что  сказала,  -  как  хорошо
смазанный механизм. Потом она превратилась в существо одушевленное.
   - Что ты здесь делаешь? - строго спросила она.
   - Я живу здесь, в этих комнатах. Ничего, а?
   - Извините, пожалуйста. Вы не похожи на тех,  кто  здесь  бывает,  и  я
подумала, что вы из тех ребят, которые работают в конце  коридора.  -  Она
внимательно посмотрела на него. - О, я знаю, вы тот парень, который сделал
какой-то героический поступок.  Так  ведь?  Я  видела  ваши  фото  и  даже
слышала, что вас привезут к нам. - Она посмотрела  вокруг  и  презрительно
фыркнула: - Какая грязища!
   Чарли извинился:
   - Да, грязновато, согласен. Ничего не  мог  сделать.  Была  целая  куча
газетчиков.
   - Не беда, мы  здесь  привыкли  к  грязи,  -  сказала  она  с  глубоким
презрением. - Посмотрели бы вы женские спальни. Эти женщины даже не знают,
что такое опрятность, - половина их не знает. А что это у вас с рукой?
   - Обжег. Надо помазать мазью и опять завязать.
   - Понимаю. О, прошу извинить меня. - И из  существа  одушевленного  она
опять превратилась в горничную, лицо которой ничего не выражало,  а  голос
ничего не означал. - Чем я могу быть полезна вам, сэр?
   - Послушай,  ты  ведь  можешь  говорить  по-другому?  -  спросил  Чарли
задумчиво.
   - Могу, если никто не слышит.
   - Тогда брось эту манеру.
   После этих слов она опять перевоплотилась и сейчас  же  строго  заявила
ему:
   - Хорошо, но тогда тебе тоже нечего сидеть, как большому и беспомощному
ребенку. Сейчас  я  перевяжу  твою  руку.  Нет,  я  сама  перевяжу.  -  Он
добродушно сдался, давно зная таких вот переутомленных и сердитых  женщин,
и нисколько не был удивлен тем, что она сделала отличную  перевязку.  -  Я
собираюсь уйти с работы, выхожу замуж. А теперь начинаю думать, что  делаю
глупость.  Столько  забот,  надо  будет  ухаживать  за  одним  таким   вот
созданием.
   Чарли усмехнулся.
   - Он не такой, как я, а?
   - С таким, как ты, он справится одной рукой.
   - Легче. Я ведь тоже не ребенок.
   - Конечно, но он правда очень здоровый. Шесть футов два дюйма  и  плечи
по росту.
   - Тяжело тебе придется, если он начнет тебя колотить.
   - Смотри, если не перестанешь говорить так, я сама тебя отколочу. Он не
из таких, он даже наоборот - слишком добрый. Позволяет людям садиться себе
на шею. Я ему не раз говорила об этом. Попробовали бы они сесть мне.
   - А как  здесь?  -  спросил  Чарли,  чувствуя  себя  с  ней  совершенно
свободно.
   - Не очень-то хорошо. Кормят ужасно. Управляющий  столько  получает  на
нашу еду, а посмотрел бы ты, чем нас кормят. Хотела бы я, чтобы он  послал
когда-нибудь нашу еду вечером в ресторан, для разнообразия.
   - Я слышал, у вас хорошие чаевые здесь, - сказал Чарли.
   - Иногда да. Только не думай,  что  наши  клиенты  особенно  щедрые  на
чаевые. Я раньше работала в Брайтоне не в таком  шикарном  отеле  и  имела
столько же, но мне не приходилось бегать бегом. Некоторые женщины, которые
здесь останавливаются, могут прямо с ума свести. Стоит им побыть в комнате
пять минут,  и  можно  подумать,  что  было  землетрясение,  такой  в  ней
беспорядок. И думают, что тебе нечего делать, как только  быть  у  них  на
побегушках. Распущенные - дальше некуда - некоторые из них. Хотела  бы  я,
чтобы их мужья знали, что они за  штучки.  Невежи,  напудренные  костлявые
ничтожества. Если бы моя власть, так я бы  сделала  их  горничными.  Я  бы
заставила их поработать. Для разнообразия.
   Разговаривая, горничная не теряла даром ни  секунды.  Забинтовав  Чарли
руку, она помогла ему надеть пиджак, положила руку в перевязь и приступила
к уборке его номера. Среди всех здешних странных  существ  она  показалась
Чарли единственным человеком, славной девушкой, хотя он и  радовался,  что
не ему придется жениться на ней. Несомненно,  это  было  под  силу  только
парню шести футов двух дюймов. Тем не менее он почувствовал к ней какую-то
братскую привязанность и про себя, для безопасности, называл ее Рыжик.
   - Ну вот! - воскликнула она торжествующе, оглядев  по-хозяйски  все,  и
дружески улыбнулась Чарли. - Все в порядке. И ты  тоже.  Ты  вроде  ничего
паренек, смотри, не испортись после того как тебя распишут  в  газетах.  И
приглядывай за официантами. Большинство из них рады сорвать, хотя я  и  не
обвиняю их за это. Смотри, чтобы  они  тебя  не  обсчитали.  У  тебя  есть
девушка?
   - Нет, - ответил Чарли. Ему надоел уже этот вопрос.
   - Жаль. Надо завести. Смотри, будь осторожен в своих  делах.  Надо  бы,
чтобы Фред присматривал за тобой.
   - Не надо. Какой Фред? Твой парень?
   - Ага. Он полисмен. - Она кивнула ему, подмигнула и  сделала  гримаску,
которая  означала,  что  помолвка  с  полисменом   открывала   целый   мир
радостного, но что Чарли в него никогда не суждено  заглянуть.  Затем  она
оставила его, и он сидел и одиноко разглядывал серую  дверь  с  идиотскими
панелями, отделанными в пурпурно-розовый цвет.


   Чарли решил, что ему будет легче, если он перекусит Он  знал,  что  для
людей, которые живут в таких отелях, было время  обеда.  Что  ж,  он  тоже
пообедает. Несколько минут он, однако, ничего  не  предпринимал  и  только
беспокойно ходил по комнате, прикасаясь к  разным  предметам:  телефонному
справочнику, розовой пепельнице, скамеечке для ног, на которой были вышиты
зеленые птицы. Он все еще  не  мог  привыкнуть,  что  находится  в  свои."
комнатах, и ходил на цыпочках, что было очень утоми тельно; ему  казалось,
что в любую минуту могут войти и хозяйским голосом потребовать,  чтобы  он
убирался. Обычно он умывался шумно, щедро расплескивая воду, здесь  же,  в
этом чужом сияющем великолепии, он лишь беззвучно  и  осторожно  ополоснул
лицо. К счастью, в коридоре, когда он пробирался по нему, никого не  было,
а его шаги  тонули  в  толстом  ковре.  Лифтом  он  не  воспользовался,  а
торопливо спустился по широкой лестнице, которая привела  его  в  середину
холла.
   Но не прошло и десяти минут, как он снова был в номере, который  сейчас
показался ему раем, родным домом Там, внизу, все было не  для  таких,  как
он. Там были важные и надменные люди в вечерних платьях, женщину с  голыми
спинами, мужчины - сплошной крахмал и запонки. У этих  людей  был  тяжелый
взгляд. У некоторых из них и голос был  резкий,  особенно  у  женщин.  Они
испугали его, когда он заглянул в ресторан, и Чарли сразу  же  решил,  что
такой ресторан не для него. Где-то внизу, несомненно, была и закусочная, в
которой можно было бы поесть, не переодеваясь в