оей любовию каждого малыша, рожденного на земле русской, она незримо парит рядом с ним до поры отрочества, а потому любима всеми. Но настает час, отрок, когда наши матери больше не нуждаются в любви сыновей своих. Они нуждаются в их защите. Это женский бог, отрок. Боги воина выглядят иначе...
     И Олег вновь увидел перед своим лицом серебряного человечка с распростертыми за спиной крыльями.
     - Твое тело суть ножны для клинка духа. У тебя нет учителя - жизнь твой учитель. У тебя нет властителя - совесть твой властитель. У тебя нет оружия - воля твое оружие. У тебя нет крепости - твердый дух твоя крепость. И ты умираешь снова и снова, чтобы родиться прежним, - горячо зашептал хранитель. - Неужели душа твоя не слышит этих слов? Ты воин, и меч великих предков рвется в твою руку. Неужели ты способен отказаться от меча, воин?..
     Олег почувствовал, как за ворот рубахи забирается предательский холодок, и передернул плечами:
     - О каком мече ты говоришь?
     - Ты избран богами для великой цели, отрок, - в словах хранителя Олегу почуялась довольная усмешка, - и приведен в хранилище древних знаний. Я дам тебе оружие, которое сразит незваных пришельцев, ворогов земли русской. Остальное ты сможешь сделать сам. Шестое небо открылось, ратник. Приходит твой век - Век воина.
     - Твоя взяла, хранитель, - признал Середин. - Я не умею бросать оружия. И никогда не откажусь от меча, идущего в мои руки. Чего ты от меня хочешь?
     - Ты поклонился матери, настала очередь поклониться отцу. Ты пройдешь обряд посвящения по запретным ритуалам - Первому из богов. Коли ты пройдешь испытание, он войдет в твою душу. С того часа ты станешь одним из ариев, сможешь применять силу заклятий ариев, станешь ощущать близость ариев. Великий Кронос будет оберегать тебя в пути и в сече, давать силы, хранить твой дух. Согласен ли ты, отрок, стать мечом Первого из богов?
     - Побывать среди хранителей древних знаний - и не попробовать познать хоть что-нибудь? - пожал плечами Олег. - Конечно, согласен. Авось, пригодится в жизни.
     Местный наряд оказался приятным для тела и очень теплым. Олег лежал в санях, смотрел в небо и негромко напевал про себя: "Вихри враждебные веют над нами...". Вихри действительно веяли - ветер холодил нос и щеки, проносил над лицом мелкую крупку, но проникнуть к телу морозу не удавалось.
     Переодеться Олега заставил Лепкос - как только они вернулись в город.
     - Оставь одежду нового мира здесь, - потребовал хранитель, передавая Середину сверток. - К древнему богу следует являться без одеяний, без оружия и без чуждых помыслов.
     - Что же, мне совсем голым оставаться? - не понял ведун.
     - Замерзнешь голым, - покачал головой хозяин дома. - Святилище Первого бога под запретом с того часа, как он отказал Дюн-Хору в защите супротив великанов. Древнее капище берегут посвященные, не допускающие молений.
     - А как же я?
     - Ты не станешь возносить молитв. Ты пройдешь ритуал. Он под запретом, но знание о нем хранится в сердцах многих ариев. Одевайся же!
     Пожав плечами, ведун скинул всю одежду, что на нем была, натянул комбинезон из мягкой оленьей шкуры, сшитый мехом внутрь, завязал ремешки на груди и заднице, на которой имелся широкий откидной лоскут. Поверх комбинезона пришлось надеть уже нормальные куртку и штаны, на этот раз мехом наружу. Шапки не было - только меховой капюшон, стягиваемый вокруг лица с помощью тесемок. На ноги выдали высокие унты, плотно приматываемые к ногам тонкими ремешками.
     Короткий жесткий мех приятно щекотал кожу. Ноги, казалось, погрузились в сухой болотный мох, а уши перестали улавливать слабые звуки и в то же время эхом сопровождали каждое произнесенное Олегом слово.
     - Все свое оставь! Пойдем... - Лепкос вывел ведуна из дома, указал на терпеливо ждущую у дверей пару оленей, запряженных в прикрытые шкурами сани. - Ложись.
     Сам хранитель уселся на передок саней, поднял со снега длинную палку с привязанным к ней камнем - и рогатые рысаки тут же рванули с места.
     - Ложись, я сказал, - оглянулся на ведуна Лепкос. - Смотри на небо, стремись к свету. Думай только о нем и ни о чем другом. Только о свете. Больше ни о чем. Бог должен ощутить твое стремление, твой призыв. Тогда он спустится навстречу.
     Середин послушно откинулся на спину, пялясь в плотную пелену, вновь закрывшую землю от небес.
     Сани ехали недолго, часа два. Потом остановились. Ведун ощутил, как возок чуть качнулся, услышал мерное похрустывание шагов, но шевелиться не стал. В двойной меховой одежде ему было тепло и уютно, перед глазами лениво ползли облака. Раз Лепкос ничего не сказал - можно не беспокоиться.
     Прошел еще час, опять послышались шаги. Сани стронулись, но минуты через две остановились снова.
     - Вставай, отрок. Думай о свете. Только о свете, что струится с небес на землю, что согревает нас и дарит жизнь, - торопливо шептал на ухо хранитель, словно тренер боксеру перед схваткой.
     Однако думать только о свете было трудно - впереди вздымалось нечто, похожее на космическую станцию: десяток белых куполов, соединенных меж собой низкими коридорами, без входов и выходов. Подобные строения, именуемые "иглу", Олег видел первый раз в жизни, и они, надо сказать, производили впечатление, несмотря на относительно небольшие размеры - метра два в высоту и примерно пять в диаметре. Идеальная геометрическая форма и совершенно гладкие стены наводили мысль на технологии далекого будущего, а отнюдь не тысячелетнего прошлого.
     - Чего встал? - подтолкнул ведуна Лепкос. - Это место изгнания первых богов, здесь запрещено проявлять почтение. Думай о свете, о свете.
     Они подошли ближе к крайнему иглу. Здесь обнаружилась яма около метра в диаметре. Лепкос спрыгнул в нее, вполз в какую-то нору. Середин спустился следом, увидел тоннель, по которому смог передвигаться только на четвереньках, и вскоре оказался внутри купола.
     Здесь было заметно теплее, нежели снаружи, светло - свет просачивался прямо сквозь стены. Пахло пряностями, сеном и слегка - мускусом. Посреди иглу стояла укрытая шкурами юрта, почти упирающаяся верхней обвязкой в потолок.
     - Что бы ни случилось, ты должен думать о свете, - последний раз напомнил хранитель и подтолкнул Олега к юрте.
     Ступив внутрь, ведун обнаружил сидящих кружком семь женщин, примерно от четырнадцати до тридцати лет. Олег шагнул на единственное свободное место в центре круга, одна из женщин тут же поднялась и вышла.
     - Раздевайся, отрок, - приказал Лепкос.
     "Вот и первое испытание", - поморщился Олег.
     Обнажаться в присутствии незнакомых баб его никак не тянуло. Однако и сдаваться так просто ведун тоже не хотел.
     "Думай о свете, - напомнил он себе. - Только о свете. Можно подумать, я никогда с девицами голышом не валялся! "
     Он скинул куртку, штаны, распутал завязки комбинезона, стянул и его. Оказавшийся на воле орган страсти встрепенулся, начал торопливо набирать свою мощь, но Олег твердо решил игнорировать все, что с ним сейчас происходило. Это просто обряд посвящения - все лучше, чем ритуальные татуировки где-нибудь у папуасов. Поднялись две девочки, вышли. Следом юрту покинула девушка лет двадцати. Ненадолго повисла тишина. Встала еще одна женщина, вздохнула, удалилась.
     Послышался шорох за спиной - обойдя ведуна, перед ним остановилась узкоглазая белокожая туземка, почти на голову ниже Олега ростом, в легкой меховой накидке, похожей на плащ, опустила глаза на вздыбленный "нефритовый стержень", как называют его китайцы, потом оглянулась через плечо. Сидящая там женщина пожала плечами, поднялась и вышла прочь.
     - Иди ко мне, отрок, - позвал ведуна Лепкос. - Нет! Одежду оставь! Между тобой и Первым богом не должно быть ничего.
     Середин тут же спрятал за спину левую руку, к запястью которой был примотан крест, вышел на свет. Хранитель взял гостя за плечо, отвел к низкому тоннелю, выложенному из снежных кирпичей, коснулся ладонью Олеговой спины и уже в который раз напомнил:
     - Думай о свете, стремись к свету, не ведай ничего, кроме света... - Середин получил легкий толчок и, низко наклонившись, шагнул в светлый коридор.
     Потолок и стены излучали искрящийся рассеянный свет, одновременно осыпая путника мелкой морозной пылью. Ступающие по плотному снегу босые ноги слегка онемели от холода. Олег пытался думать о свете, только о свете... но куда больше его беспокоили стены: не задеть бы, и без того мокро и холодно. К счастью, коридор оказался коротким, и ведун очутился в очередном иглу, большом и светлом. Здесь, в отличие от коридора, пол выстилали лосиные и медвежьи шкуры, потолок поднимался метра на три, и в центре, упираясь головою в купол, стоял старик с палкой в руках, удивительно похожий на Сварослава. Или, может, среди волхвов мода такая? Все они словно на одно лицо.
     Вырезанный из какого-то коричневого камня старец разгребал палкою явно человеческие останки, среди которых легко узнавались черепа и берцовые кости. Под правой ногой его суетились муравьи размером с хомяка, из-под левой выглядывали вороны и грифы. Постамент идолу заменял серый валун, перед которым лежал, раскинув руки, высохший мертвец в тонких кожаных штанах и расстегнутой на груди меховой безрукавке.
     "Едва закончилась битва, как смирился старый волхв с новым коловоротом жизни, - вспомнил Олег. - Повелел он закрыть и запечатать все старые храмы на земле русской и молиться отныне новым, молодым богам, что не утратили еще слуха к людской боли. А себя повелел умертвить у ног старого Кроноса, дабы не изменять своему служению".
     - Вот, значит, каков ты, Первый бог? - поднял глаза к суровому лику Кроноса ведун. - Основатель рода человеческого, тайное знание русских волхвов и черных магов, предок великого Сварога. Сколько же тебе лет? Действительно ли ты создал первых из людей и небожителей, великанов и богов? Или же тебя придумали северные отшельники специально для тех, кто не желает поклоняться русскому Сварогу и считать его создателем мира?
     Середин вытянул вперед левую руку, поднеся крест почти к самой скульптуре. Ничего... Никакой реакции - словно перед ведуном лежал обычный замшелый лесной камень.
     - Трудно, наверное, быть богом, которому никто не молится уже больше тысячи лет? - покачал головой Олег, опуская руку. - Остались ли у тебя силы, Первый из богов? Может, ты уже спишь вековым сном, и нет сил, которые способны достучаться до твоего могущества? А? Молчишь...
     Ведун огляделся. В душу его закралось сомнение, что обряд посвящения столь далекому и, возможно, уже мертвому богу даст какой-то толк, но отступать было уже поздно. Да и некуда...
     - Думать о свете. Стремиться к свету. Не знать ничего, кроме света.
     Середин закатал край одной из шкур, опустился на колени так, чтобы получившийся валик попал под подъем ступней, свесил голову и закрыл глаза.
     Свет!
     Он попытался представить, как над головой разливается ослепительный океан, резко контрастирующий с чернотой под ногами. И как его тело медленно взмывает в текущее с небес сияние. Олег старался как можно четче увидеть все переливы этого света, окунуться в его тепло, дать ласковым лучам растечься по плечам, рукам, спине. Думать о свете, только о нем - и тогда всем прочим мыслям не останется места в сознании.
     Спасибо Ворону - он научил своих учеников не идти на поводу у разума, а командовать им.
     "У колдуна не может быть иных мыслей, кроме тех, которые он сам желает иметь, - наставлял старик. - Если, привораживая к сестре юношу, начинаешь думать о болотной лягушке - мальчишка влюбится именно в нее, а не в вашу сестру. Если, заговаривая клинок, вы станете мечтать о бутылке пива - клинок разлетится, как стекло, при первом же ударе. Все знают историю о рыжей обезьяне. Так вот, мальчики: маг отличается от простого человека именно тем, что, если ему сказали не думать о рыжей обезьяне - он не станет о ней думать! "
     Там, у Ворона, такое мастерство называлось "дисциплиной мысли". И те, кому не удавалось в ней преуспеть, постепенно откалывались от школы, утверждая, что любое колдовство - это полная и беспросветная чушь.
     Высшим пилотажем среди учеников старика считалось просто избавиться от мыслей, оставив голову пустой, как кошелек алкоголика, - и пару раз Олегу это удавалось. Однако самый простой путь - это сосредоточиться на том, о чем думать можно, и не допускать никаких отклонений.
     Помнится, когда первый раз Ворон поставил перед ним колпачок от шариковой ручки и попросил думать и говорить только о нем, Середина хватило всего на четыре минуты - и это считалось хорошим результатом. Через месяц - на десять минут. Через год - на полчаса...
     Олег резко оборвал воспоминание, поняв, что мысли едва не вырвались из-под контроля, чуть не ушли в сторону. Свет! Только свет! Сейчас его не интересует ничего, кроме сияющего света.
     Внезапно совсем рядом гулко ударил барабан. Потом еще, еще, еще. Кто-то отбивал удары в ритме сердца - самом близком для тела - и пытался увести внимание на себя. Бум-бум-бум... По векам прокатились алые отблески пламени, заскрипели по снегу шаги. Появился еще один ритм, более редкий - барабанщик словно подслушал частоту дыхания Олега и принял на себя этот темп. Стуки давили на уши, ловили вдохи и выдохи - и ведун ничего не мог противопоставить этому ритму, поскольку борьба - это тоже уход из ничего, это тоже посторонние мысли, идеи, находки. А Олег сейчас купался в ослепительном океане и не собирался его покидать.
     Свет, ничего кроме света...
     Тело словно онемело - волей-неволей пульс приспособился к диктуемым извне ударам, дыхание тоже зажило своей жизнью. И когда рядом зазвучали однотонные мужские и женские голоса, ведун даже не дрогнул - ведь это ничуть его не касалось. Все это происходило вокруг тела, а сам он пребывал вдали.
     Над самой макушкой стукнул бубен, стал перемещаться вокруг, с глубоким придыханием какой-то мужчина заговорил речитативом на незнакомом языке. И почти сразу запястье кольнуло жаром, потом еще и еще. Середин быстрым движением отпустил края тряпицы, свернул ее с запястья вместе с крестом и подсунул под шкуру у ступней - при этом не посвятив действию ни единого краешка своего сознания. Теперь хотя бы крест не станет отвлекать от обряда. Хотя - какой обряд?
     Свет... Есть только свет, ослепительный теплый свет...
     Ритмичные звуки доносились со всех сторон, кружились вокруг, мужские и женские голоса говорили, пели, просили - но ничто не могло пробиться сквозь скорлупу тела к спокойной душе ведуна.
     По плечам, по спине пробежал холодок, словно кто-то пролил струйки родниковой воды - у Олега дрогнули плечи, но он все равно не дал выдернуть себя из света в земной мир. Кто-то толкнул его в плечо - ведун мягко свалился. Сопротивление - это лишние мысли и желания, а их быть не должно. Его толкнули снова - Середин так же мягко перекатился на шкурах с боку на бок. Так было даже лучше - чем расслабленнее тело, тем меньше оно отвлекает.
     Маслянистый холод пролился на живот, на грудь, на ноги. Потом на них опустилась мягкая ворсистая ткань, начала растирать тело, наполняя его теплом, - но Олег не поддался и на это. И тут его ушей коснулось горячее прерывистое дыхание, на лицо упали мягкие локоны, он ощутил запах - запах женщины... и тело взбунтовалось! Оно не желало покоя! После стольких недель воздержания, после долгих тяжелых дней оно жаждало награды! Тем более, что эта награда находилась уже здесь, совсем рядом. Олег немалым усилием воли удержался в потоках света - по груди его пробежали кончики волос, горячие губы притронулись к соску, к другому, нежная рука скользнула по ноге снизу вверх, остановившись внизу живота. Тело выгнулось дугой, устремляясь навстречу ласкам, но, как ни пыталась молодая плоть подмять под себя сознание - ведун упрямо не пропускал в свою душу ничего постороннего. Ничего!
     Тело металось, издавая стоны, оно отвечало на прикосновения, оно стремилось навстречу любви - но душа продолжала удерживаться в покойных лучах света, мягкая и невозмутимая. И с каждой минутой разрыв между земной сущностью и душой становился все сильнее, словно между двумя спутанными тонкой нитью лодками в бурном море. Олег почти не ощутил, как его плоть слилась в единое целое с чьей-то чужой плотью, не осознал того, что творилось в ином пространстве - лишь легкие горячие волны, накатывающие откуда-то снизу. Волны красные, бордовые, алые - пока вдруг все его существо не потряс взрыв невероятной силы, и он действительно воспарил!
     Ведун больше не контролировал свою волю, не следил за мыслями, не знал и не желал знать ничего - он просто растекался в ослепительном, полном жизни и энергии свете, он пропитывался этой энергией, насыщался ею, как пересохшее поле упивается теплым летним дождем, как прогреваются травы первым весенним солнцем, как вливающийся в море ручей внезапно ощущает себя бесконечностью...
     Когда он открыл глаза, в иглу не было никого. Если не считать молчаливого Кроноса, разумеется. Ведун рывком поднялся, глядя ему в глаза - но Первый бог был выше общения с простым смертным и стоял, вперившись куда-то вдаль сквозь светящийся купол. Впрочем, сейчас для Олега все это было глубоко безразлично - он чувствовал себя так, словно заново родился. Его мышцы распухали от спрятанной в них силы, его грудь дышала глубоко и спокойно, сердце билось с уверенностью кремлевских курантов. И, что странно - слетающая со снежного купола мерзлая пыль больше не раздражала его. Ничуть. Словно тело потеряло чувствительность.
     Середин наклонился, приподнял край лосиной шкуры, нащупал под ней крестик, прижал к запястью, примотал тряпочной лентой. И тут же знакомое тепло согрело кожу. Пожалуй даже, слишком сильно... Ведун повернулся к идолу, вытянул руку вперед - и крест запульсировал ощутимым жаром.
     - Вот как? - усмехнулся Олег. - Похоже, у тебя, Первый бог, появилась магическая сила. Наверное, тебе недавно вознесли молитву?
     Ведун сладко потянулся, высоко вскинув руки, потом решительно двинулся в сторону коридора. И вдруг ему навстречу выступил низкорослый, но плечистый бородач с коротким охотничьим копьем - на широком наконечнике еще виднелись следы крови.
     - В наше селение нет хода служителям Кроноса, - низким басом заявил охотник. - Отрекись от него или умрешь.
     - Отрекись или убирайся отсюда, - поправили бородача от другого коридора. Там тоже появился ратник. Причем не просто в шкуре, а в кожаной куртке с нашитыми на нее костяными пластинами.
     - Как нет? - искренне удивился Олег. - А кто же тогда...
     И тут он осекся, поскольку нужный ответ сам собой появился в его сознании. Женщина, что вела ритуал, вовсе не обязана быть жрицей Кроноса. Ведь женщина - это всего лишь врата. Врата жизни, врата мира, врата души. Когда мать открывает младенцу врата мира - это не значит, что она в ответе за появившийся мир. Когда женщина открывает юноше врата любви - это еще не значит, что она станет заботиться о его счастье. Когда хранительница открывает неофиту врата души - это не значит, что она служит его богам. Женщина просто открывает врата - дальше ты должен идти сам. Это как на Синташте.
     Первыми стоят врата жизни. Ты можешь поклониться им, прикоснуться к исцеляющим богиням и повернуть назад, А можешь войти, преодолеть священную рощу и поклониться вратам воинов...
     - Я понял, - кивнул Олег. - Я должен вернуться от первых врат, либо открыть вторые. Понял...
     Он обошел Кроноса, сопровождаемый суровыми взглядами вооруженных хранителей, преклонил колено перед богом, прикоснувшись лбом к его посоху.
     - Значит, врата?! - Олег вскинул голову, громко расхохотался, оттолкнулся от идола и, пробежав несколько шагов, врезался плечом в стену. Снежные кирпичи разлетелись в стороны, и ведун вышел на волю через свои, собственные врата. И увидел в нескольких шагах свою гнедую - уже взнузданную и под седлом. Олег подскочил к ней, поднялся в седло, оглянулся.
     Хранители вышли следом и остановились у пролома, опершись на копья. Похоже, то, что единственный поклонник запреще