ну, откуда этому слову в Европе оказаться? Коли даже здесь все еще пушек нет да истуканам поклоняются, то там, наверняка, и вовсе в шкурах ходят, человеческие жертвоприношения приносят, а людоедскую римскую цивилизацию почитают верхом совершенства.
     - В шкурах? Да, шкуры берут охотно, - с грустью подтвердил купец. - И колдуны тамошние тебе не чета. Они только просят у богов, но не способны отвести глаза или истребить туман. Не могут они знать тайного слова, неведомого даже тебе. Да... Стало быть, в немецкие земли ты плыть не хочешь... А в персидские?
     - Тут сперва пошарю, - покачал головой Олег. - А там дальше посмотрю.
     - Может, свидимся? Через Белоозеро и Онегу я на юг пойду, там меня спросить можешь.
     - Спрошу, если в ту сторону занесет.
     - Только не мешкай, ведун. До первых холодов мне надобно уйти...
     - Твое здоровье, Любовод, - поднял кружку Середин.
     - И тебе того же желаю, - выпил ответную здравицу купец и поднялся из-за стола. - Так, я тебе тройное супротив воинского содержание обещал. Стало быть, три на три, девять гривен кун. Одну ты получил. Восемь гривен кун - это две гривны новгородских. Сейчас, отсчитаю...
     Парень поднялся, неуверенно покачиваясь, вышел в соседнюю комнату. Вскоре грохнула крышка сундука, и молодой купец вернулся с двумя матерчатыми мешочками:
     - Две гривны серебром. Эх, жалко отпускать тебя, ведун! Ты хоть погостевать немного останься. Слово заветное за несколько дней не пропадет, от тебя не скроется.
     - Отчего не остаться, останусь, - кивнул Середин, ясно понимая, что в таком состоянии не то что "заветного слова" - постоялого двора найти не сможет.
     - Тогда давай еще вина отпробуем. На двоих, дабы свидеться и друг друга не забывать!

***

     Новый день ведун посвятил себе, любимому. Он наконец-то купил себе флягу - правда, не обычную, металлическую, а мягкий бурдюк из заячьей шкуры с деревянным горлышком и деревянной же пробкой. Купил щит из ясеня, и тут же отдал его в кузню, наказав обить деревянный диск прочной стальной окантовкой, - память о том, как варяг разносит очень похожее оружие в мелкие щепки, еще достаточно ясно жила в его памяти. Купил кресало, приобрел небольшой медный котелок, который аккурат укладывался на донышко заплечной сумы.
     Все вокруг вызывало у Середина восторг и удивление. Ну, разве можно себе представить рынок, на котором нет ни единого изделия - ни вилки, ни уголка, ни кастрюли - из алюминия? Разве легко понять, что никто не изготавливает железной посуды, потому что по сравнению с медной она слишком дорогая? Кто поверит, что мешок хохломской расписной, лакированной посуды может стоить меньше, чем маленький нож безо всяких украшений? Или что на монетку, неотличимую издалека от обычного рубля, можно купить корову? А на пять таких же монет - хорошую лошадь? Или крепкого невольника? Или сразу трех молодых да ладных девок? Или что пушнину можно менять целый тюк за одну фарфоровую чашечку? А нескладная и кривая, хотя и оправленная в золото, стеклянная бутылка равносильна рубленому двухэтажному дому? Дома, кстати, продавались здесь же, любые: какой понравится - разбирай да увози.
     Но больше всего Олегу хотелось разжиться периной. В гостях он спал на ней впервые в жизни и только теперь понял, к чему стремились изобретатели водяной постели: чтобы в нее точно так же, как в перину, можно было упасть и утонуть, ощущая, как тебя со всех сторон обволакивает невесомое тепло, что ты словно паришь в воздухе, потому как не ощущаешь на теле никаких прикосновений - но при этом никуда не падаешь. Разжиться-то хотелось - но ведун понимал, что одинокому скитальцу, ищущему ответ на заданный в далеких мирах простой вопрос, таскать с собой подобную роскошь не с руки. Нельзя ему обзаводиться добром, что станет слишком сильно оттягивать плечи. И в то же время он знал: теперь, когда он вернется домой, более никакая мебель, никакие постели не будут казаться ему мягкими. Искусство изготовления качественных и удобных вещей к двадцатому веку будет утрачено навсегда.
     Свой заказ он получил от кузнеца к вечеру второго дня, но покидать гостеприимный купеческий дом не решился. Не так-то просто бросить теплую мягкую постель и богатый стол, чтобы отправиться по проселочным дорогам не зная куда, но точно зная, что спать придется на земле, а питаться через раз чем повезет. Поэтому Середин провел в отведенной ему светелке еще одну ночь, а потом еще половину дня обсуждал с лениво попивающим вино Любоводом дороги, на которых тот успел побывать, и селения, которые тот повидал.
     - - В Ростов тебе надобно, ведун, - припоминал купец. - Тамошние мужики сказывали, бродит у них каженную зиму чудище. С виду человек, но весь мехом густым порос, что медведь дикий. Людей, скотину не трогает, а погреба зачастую разоряет. Дверь выломает, влезет, брюквы пожрет, что конь некормленый, а потом обратно в чащобу убегает. Токмо летом он спит, никто не видал его летом-то. Али в Белоозере сказывали, рыба-кит у них всплывала. Размером с ладью - ну, как моя. Хвост, спина - все мохом поросло, глаза, что щит варяжский - желтые, и не шевелятся совсем. На отмель она забралась - и ну по песку прыгать. Мох-то поотлетал, а рыба обратно в озеро ушла. Вот куда тебе путь держать надобно, ведун! Где еще слово заветное храниться может, кроме как не в брюхе у рыбы-кита? Вестимо, чудищу лесному слова так не спрятать. Его мужики найти могут да завалить. А рыба-кит сетей не боится, гарпуном ее на глубине не достать...
     У лестницы громко хлопнула дверь, послышались торопливые шаги:
     - Любовод! Ты здесь, сынок?
     - Да, отец, - торопливо отставил кружку с вином молодой купец.
     - А, вижу. А гостюшка наш дорогой еще не отъехал?
     - Думаю, сегодня уйду, - поднялся с лавки Середин. - Благодарю за гостеприимство, за доброту да ласку, однако пора и честь знать. Дорога зовет.
     - Это верно, зовет, - тяжело дыша, кивнул отец Любовода. - Обожди чуток... Сосед мой, Глеб Микитич, следом идет... Ты куда идти собираешься, ведун?
     - Туда... - неопределенно махнул рукой Олег.
     - А Белоозеро тебе не по пути будет?
     - Белоозеро? - Олег переглянулся с Любоводом. - Легко на помине. Даже и не знаю...
     Дверь хлопнула снова, и хозяин дома облегченно кивнул:
     - Ну, наконец...
     В горницу вошел невысокий и очень толстый мужчина, остриженный, как принято говорить, "под горшок", но с окладистой бородой. Подбитый куньим мехом кафтан да шуба, надетая поверх него, несмотря на жару, придавали гостю и вовсе необъятные размеры. Едва добредя до лавки, он тяжело бухнулся на нее, отер шапкой пот.
     - Вот, Глеб Микитич, - указал на Середина купец. - Это тот самый ведун, про которого я тебе сказывал. Биться колдовскими способами умеет, слово держит, что замок железный. Храбр, что барсук лесной.
     Глеб Микитич неопределенно пыхнул и устало покачал головой.
     - Товар сосед мой в Белоозеро отправить хочет, - вместо гостя сообщил купец. - Думаю, надежный охранник ему потребуется. Уж больно нехорошие вещи сказывают про тамошние леса.
     - Леса-то ему зачем? - удивился Любовод. - На ладье по Волхову до Ладоги дойдет, по ней на Свирь, от нее по Онеге до Иким-реки, по ней наверх, волоком к Куш-то-озеру, с него по Базеге до Белого озера, а оттуда до стольного города всего двадцать верст. Я же, батюшка, там раза три ходил.
     - А сколько дней идти-то, посчитал? Опять же, товар у Глеб Микитича не тяжелый, ему ладья ни к чему.
     - Самоцветов у меня залежалось изрядно, - наконец-то смог подать голос гость. - Да дорогие, не всякий и возьмет. А тут весть дошла, что князь Белозерский дочь свою замуж за Игоря Ростовского отдает. Гулять собираются славно, князей и бояр созывают со всей Руси.
     - Тоже, что ли, погулять хочется? - хмыкнул Любовод.
     - Да я бы не прочь, - не стал отнекиваться толстяк. - Но куда пуще хочу самоцветы на торгу выложить. Князьям ведь дариться придется, да отдариваться. Да так, чтобы в грязь лицом не ударить, щедрость свою показать.
     - Хорошая мысль, - признал молодой купец.
     - Еще бы, - хмыкнул Глеб Микитич. - Да токмо вести добрели до меня не торопясь... Через десять дней свадьба назначена. Стало быть, через пятнадцать гости и вовсе разъезжаться начнут.
     - За десять дней не успеть, - покачал головой Любовод. - Ни на ладье не успеть, ни по тракту с обозом. Прямого пути нет, вязи там одна на одной. Через Железный Устюг ехать придется. Там верст сотни три, не менее. Да еще неведомо, проезжие ли дороги будут.
     - И обоз вовсе ни к чему, Любовод. - Гость окончательно пришел в себя, надел шапку, расправил плечи. - Мой товар в двух мешках увезти можно. Коню быстрому через холку перебросить, да шпоры хорошие дать. Посему замыслил я с двумя слугами доверенными верхом до Белоозера домчаться. А конному эта дорога за пять-шесть дней и не в тягость.
     - Правильно, - оживился молодой купец. - Коли завтра поутру отправиться, то, не поспешая, за два дня до хорошего торга прибыть можно, с гостями первыми. Тут как раз и товар хорошо пойдет, и серебро князья да бояре растратить не успеют.
     - Токмо вместе с вестями о торжестве и слухи нехорошие приехали, - добавил хозяин дома. - Сказывают люди, нечисть окрест Меглинского озера последний год расшалилась. А его никаким путем не миновать. Хоть напрямую к Устюгу скачи, хошь через Тверь.
     - И чего рассказывают про тамошнюю нечисть? - впервые за все время подал голос Олег.
     - Совсем нехорошее сказывали, - покачал головой толстяк. - Баяли, двух мужиков в лесу окаменевшими нашли. Еще было - боярин молодой выехал из леса, коня у крайней избы в Валковой горке привязал, а сам к озеру спустился, в воду этак не торопясь вошел, да и утоп. Девок несколько умом тронулись, два брата друг друга до смерти порезали...
     - Вот это ква-а... - покачал головой Середин. - Это верно, в тамошние леса лучше не соваться. Василиск там гуляет, его почерк.
     - Первый раз слышу, - почесал в затылке Любовод.
     - Значит, повезло, - усмехнулся Олег. - Хотя, конечно, василиск - это редкость. Он рождается раз в тысячу лет - из яйца, отложенного петухом и насиженного жабой.
     - Нешто такое бывает? - удивился Глеб Микитич.
     - Один раз на тысячу лет всякое может случиться, - пожал плечами ведун. - Беда в том, что высиженная из такого яйца тварь облика не имеет. Мечется, в чужие тела лезет, злится, гадости творит. И нет ей ни жизни, ни смерти.
     - Бессмертная, баешь?
     - Почти, - рассмеялся ведун. - Убить нельзя - обмануть можно. В тело мыши, например, загнать, в клетку посадить да в море выбросить. Или вовсе в таракана - в бутылку кинуть, и в океан поглубже, чтобы рыбаки случайно не поймали. Василиск - это дух. Но дух гнусный и слабый. Настоящего, чистого, намеленного бога он боится, как огня. И символов, богом освященных, - тоже.
     - Ну, что я сказывал, сосед? - гордо спросил хозяин дома.
     - Дело у меня к тебе есть, ведун... - Гость снова снял шапку и уложил ее себе на колени. - Хочу тебя в охранники взять. Заплачу честь по чести, скупиться не стану. Слуги у меня храбрые, да токмо супротив нечисти меча да храбрости мало. Тут не только клинок - тут слово вещее требуется. Ходил я к волхвам в святилище наше, да нет с них толку. Старые уже все, в седло не поднять. Прямо не знаю, что и станет, как помрут старики-то... - Глеб Микитич укоризненно покачал головой. - Не знаю...
     Волхвы наши обереги мне наговорить обещались, токмо будет ли польза от них в чужом лесу? А ну, как неверное чего твориться станет - что тогда? Нет, с собой мне колдун хороший нужен, дабы на месте твари черной мог бой дать.
     - Я не колдун, - уже в который раз покачал головой Олег. - Я не творю, я просто ведаю про тайное знание.
     - Две гривны дам, - пообещал толстяк.
     - Пять, - потребовал Любовод. - Две он с меня получил.
     - Четыре.
     - Пять. Ты же его не просто посевы от мокрухи заговаривать зовешь, ты его смерти в глаза заглянуть подталкиваешь.
     - Четыре, и коня со всей упряжью, на котором в Белоозеро поедет, - уступил немного Глеб Микитич. - По рукам?
     - По рукам, - не стал тянуть волынку Олег. Почему бы и не сопроводить путников в небольшой прогулке? Все равно определенной цели для похода у него пока еще нет. Придется довериться судьбе и катиться по воле случая.
     - Клянешься ли ты довести в целости до Белоозера меня и мой товар? - произнес уже знакомую формулу договора толстяк.
     - Клянусь, - кивнул Середин.
     - А я клянусь передать тебе на торговой площади Белоозера четыре полные гривны серебра и коня со всей упряжью, на котором ты приедешь туда, - кивнул Глеб Микитич. - Как тебя зовут, воин?
     - Олегом кличут, - ответил Середин. - А чаще просто ведуном. Можно и так, и так. Я не в обиде.
     - Выезжаем завтра на рассвете, ведун, - согласно кивнул толстяк. - Доспех твой, припасы мои. Жди у нас у лесных ворот. Вот... - Гость поднялся. - Ну, благодарю тебя за помощь, соседушка, и да пребудет с тобою милость богов. Стану молить Сварога, дабы позволил мне ответить тебе тем же, и не единожды.
     - Какие счеты между соседями, - развел руками хозяин дома. - Всегда рады.
     - В пути пить нельзя, - сказал Любовод, когда они снова остались одни. - А дома - можно. Давай выпьем за то, чтобы боги свели нас в Белоозере еще раз и дали нам на двоих один и долгий путь!
     - Наливай, - кивнул Середин. - Все едино, на сегодня у меня никаких планов нет.

Василиск

     Когда Олег вышел из ворот города, Глеб Микитич уже ждал его, восседая на лениво прядающем ушами чалом скакуне. В дорогу вместо дорогих и тяжелых одеяний купец облачился в скромную серую войлочную куртку с застежками на плече, тесные шерстяные штаны, сапоги из толстой кожи. Правда, с плащом он все-таки не утерпел и надел валяную сизую, как голубь, епанчу, подбитую по краям лисьим мехом и с золотыми пуговицами. Впрочем, возможно, лисий мех здесь считался чем-то дешевым и простонародным - поскольку на обоих бородатых купеческих телохранителях красовались лисьи треухи с суконным верхом, к которому были пришиты толстые железные пластины. Из доспехов на них имелись еще более толстые, нежели серединская косуха, кожаные куртки, широкие, обитые бронзовыми бляхами ремни. Плащи были серые, украшенные беличьим мехом и беличьими же хвостами, на груди у каждого болтались золотые амулетики в виде молотка с длинной ручкой. Разумеется, все трое были при мечах, но вот щиты на крупах коней болтались только у слуг.
     - Утро доброе всей честной компании... - При виде гнедого оседланного коня без седока у Олега засосало под ложечкой, но внешне он постарался сохранить спокойствие: попав в этот мир, рано или поздно, а на лошадь садиться придется. Пешком по русским просторам много не находишь - никаких ног не хватит. Посему ведун с напускным равнодушием перекинул из-за спины щит, повесил его за ременную петлю на луку седла, по другую сторону прицепил заплечную суму, прикрыл глаза, готовясь к решительному поступку, а потом поставил ногу в стремя и, оттолкнувшись от земли, поднялся гнедому на спину. Конь всхрапнул, немного попятился. От неожиданности Середин схватился за поводья, сильно рванул, удерживая равновесие. Скакун жалобно заржал.
     - Давненько я верхом не ездил, - оправдывая свою неловкость, пробормотал Олег. - Уже и забыл, как это делается.
     Это было истинной правдой. На лошадях Середин действительно не ездил очень давно - с тех самых пор, как его в пятилетнем возрасте покатали на пони в зоопарке. Впрочем, здешние кони ростом от пони отличались не особо: седло находилось на высоте чуть выше пояса, уши - Олегу ниже подбородка. Так что падать, если что, с такого жеребца не смертельно.
     - И ты здрав будь, ведун Олег, - с некоторым запозданием кинул толстяк. - Поехали?
     - Поехали, - кивнул Середин, старательно вспоминая прочитанные в какой-то из книг правила управления лошадьми: вперед - ткнуть пятками в бока; остановиться - натянуть поводья; поворот - повернуть голову лошади в нужном направлении с помощью поводьев и отпускать их по мере совершения поворота. После скачки - не поить, на отдыхе - отпускать подпруги.
     Однако в этот момент случилось то, что заставило ведуна мгновенно забыть про все теоретические познания и предоставить рукам и ногам управляться с новым средством передвижения на уровне интуиции: купец повернул коня, и Олег увидел, что у седла толстяка, покатываясь по выступающему вниз потнику, болтается большая клетка с сидящим внутри... петухом!
     - Вот это ква, - изумленно пробормотал Середин. -
     Я вижу, ты времени зря не терял, Глеб Микитич. Откуда такие познания? Чего ласку не взял?
     - Ласки у меня в доме нет, - покосился на ведуна купец. - А петуха просто в курятнике веял.
     - Кто же тебе сказал, Глеб Микитич, что василиски петушиного крика боятся? - продолжал расспрашивать Олег. - Вчерась ты этого, как я помню, не знал?
     - Мыслишь, ты один такой умный в новгородских землях? - хмыкнул толстяк. - Али боишься, мы с петухом хлеб твой отберем?
     - Ну, положим, не так сладок мой хлеб, чтобы я за каждую кроху цеплялся, - улыбнулся Середин. - Однако конкурентов нужно знать в лицо. Откуда секреты василисковы утекли?
     - Вещий Аскорун за полгривны кун вечор много чего про тварей сиих порассказал... - признался наконец купец.
     - Опять он! - не удержался Середин. - Ну, просто в каждой бочке затычка. Надо будет познакомиться с ним поближе при случае...
     - Не стыдно тебе слова такие охульные про волхва нашего говорить! - неожиданно вспылил толстяк, придерживая своего чалого скакуна. - Он служитель богов достойный, за жизнь долгую ни разу себя не опозорил, предсказания его завсегда сбываются. А ты кто таков?!
     - Я, - пожал плечами Середин. - Я - всего лишь нищий бродяга с некоторыми навыками владения клинком и заклинанием. Может, раз уж ты теперь человек ученый, без моей помощи обойдешься? Я не гордый, могу хоть сейчас своей дорогой пойти.
     - Куда? И откуда? Откуда ты взялся, ведун в странных одеждах? Кто твои мать, отец, в каких землях ты родился?
     - Какая тебе разница, купец? Ты мне за родословную платишь или за клинок и голову? Я, что, щенок коккер-спаниеля - предками хвалиться? Коли передумал, так и скажи, плакать не стану. У тебя своя дорога, у меня своя. - Олег с такой силой натянул поводья, что гнедой, жалобно всхлипнув, встал на дыбы, и Середину пришлось, забыв о споре, мертвой хваткой вцепиться в луку седла, чтобы не вылететь в грязь.
     - Ты при людях клятву дал, ведун, до торга белоозерского меня с товаром довести, - напомнил толстяк.
     - К чему тебе моя клятва, коли тебе вещий Аскорун про василисков вчера все рассказать успел?
     - Волхв Аскорун сказывал, что василиск, рождаемый черным петухом, жабой и навозом, боится токмо окрика родительского, петушиного, - покачал головой купец. - И токмо ласка быстрая, с зубами вострыми охотиться на него способна. Но страшен он настолько, что взглядом своим может заставить окаменеть любого приблизившегося человека. А яд в нем так силен, что способен просочиться сквозь оружие и руку поразившего его воина и отравить несчастного насмерть!
     - Это все тебе волхв рассказал? - уже в который раз за последние полчаса донельзя изумился Середин.
     Легенды про взгляд и яд василиска он слышал не один раз и отлично знал, откуда они пришли - из воспоминаний Плиния Старшего, столкнувшегося с этой тварью в Ливийской пустыне. В короткой схватке римляне потеряли нескольких воинов, один из которых, разрубив василиска мечом, затем тут же отсек себе руку, чтобы яд не успел просочиться через нее в тело. Получается, здешние волхвы знакомы с латинскими источниками?
     Хотя, с другой стороны, учитывая географию новгородских торговых связей, тут вполне могли познакомиться со всеми легендами мира, начиная с китайских сказок и заканчивая исландскими сагами. Не говоря уже о том, что, когда кровожадная Римская империя достала всех соседей своими разбоями, самодовольством, развратом и развлечениями вроде гладиаторских боев, именно откуда-то из земель