тяще
выдержал  экзамены  в  Берлинский  университет  на   механико-математическое
отделение. Талантливый студент был замечен, отмечен и допущен до экстерна, в
результате чего уже через два года покинул  почтенное  учебное  заведение  и
начал свое восхождение  к  вершинам  славы  и  успеха  сразу  с  несколькими
дипломами в кармане.
   Рывок в его военной карьере произошел, когда  уже  инженер-лейтенант  фон
Морунген предложил на конструкторском совете несколько собственных -  весьма
неожиданных  -  технических  решений  для  дальнейшей  разработки  основного
среднего танка немецкой армии  Т-4.  Члены  совета,  внимательно  рассмотрев
чертежи юного лейтенанта, воззрились друг  на  друга  не  без  недоумения  и
растерянности. То, что предлагал Морунген, было  в  высшей  степени  изящно,
поразительно просто и, как все  истинно  талантливое,  казалось,  лежало  на
поверхности. И то, что секретный отдел оборонной техники пахал эту  проблему
как  усердный  трактор  вот  уж  который  год  подряд,  а  какой-то  юнец  в
новехоньких погонах взял и решил  ее  с  ходу,  порождало  двоякие  чувства.
Следовало не то восхищаться  юнцом,  не  то  возмущаться  недотепистостью  и
острой умственной недостаточностью целого отдела. Поскольку и  то  и  другое
сочли  крайне   нерентабельным,   Дитриха   просто   пригласили   возглавить
проштрафившийся отдел и, надо  отдать  ему  должное,  после  об  этом  своем
решении никогда не жалели.
   Правительства сменяли друг друга, политическая жизнь в стране  бурлила  и
кипела, но лейтенант, а вскоре и гауптман фон Морунген  не  обращал  на  эти
мелочи никакого внимания. Он  был  человеком  сугубо  аполитичным.  Конечно,
где-то там, в самой глубине души, наш герой считал себя монархистом и уж во
всяком случае не отказался  бы  возглавить  дружину  викингов  или,  скажем,
франков войско, но это были романтические грезы - не  более.  И  Дитрих  фон
Морунген твердо знал, что никого и ни при каких условиях в  эти  свои  мечты
посвящать нельзя. И поскольку лавры Карла Великого или  Фридриха  Барбароссы
ему не светят, равно как  и  военная  карьера  Александра  Македонского,  то
приход к  власти  Гитлера  он  рассматривал  исключительно  с  точки  зрения
прогресса   немецкой   военной   промышленности.   Военная    промышленность
благополучно  развивалась,  и  этого  Дитриху  было  вполне  достаточно  для
осмысленной деятельности. Все, что происходило за пределами танковой  брони,
он узнавал из газет двухнедельной давности. И хотя его торжественно  приняли
в партию, дабы избавить  от  инсинуаций  пронырливых  и  вездесущих  агентов
гестапо, барон фон Морунген затруднился бы точно сказать, в какую именно. Но
ему все же казалось, что не в коммунистическую - последнюю старый барон, его
отец, категорически не принимал в течение пяти или шести лет любовной  связи
с убежденной коммунисткой (княгиней по происхождению) и окончательно  осудил
после того, как княгиня-коммунистка сбежала от него с каким-то идеологически
выдержанным шофером.
   После этой скандальной истории старый барон фон Морунген, чей возраст уже
приближался  к  семидесяти  годам,  окончательно   заделался   нелюдимом   и
отшельником, не вылезал из своего  родового  замка  в  Восточной  Пруссии  и
оттуда следил за головокружительными успехами своего любимого чада.
   Аксель фон Морунген не то  чтобы  выжил  из  ума,  но  как  бы  умудрился
частично ускользнуть в другое измерение, где не нашлось места ни фюреру,  ни
политическим реалиям  Германии,  а  присутствовали  исключительно  рыцарские
традиции и соответствующие взгляды на место мужчины в этом мире. Наверное, и
танк старый барон представлял  себе  в  виде  железного  зверя,  может  даже
дракона, которого укротил его доблестный сын.
   В последующие несколько лет Дитрих принимал участие во всех  мало-мальски
серьезных разработках бронетехники не только в качестве конструктора,  но  и
как танкист-испытатель.
   Испытаниям новых машин в настоящих боевых условиях  придавалось  огромное
значение.  Никакие  полигоны  не  могли,   конечно   же,   воспроизвести   и
предусмотреть все те мелочи, с которыми приходится сталкиваться танкистам  в
реальной жизни. И потому каждый разработанный танк перед запуском в серийное
производство несколько недель обкатывали в боях. Само собой разумелось,  что
экипаж у секретных машин должен быть не всякий, а тщательно подобранный.
   Проблема заключалась в том, что службы безопасности  рейха,  конечно  же,
настаивали  на  включении  в  экипаж  членов  по   принципу   их   партийной
принадлежности, преданности делу фюрера и Великой Германии и т.д., и т.п. Со
своей стороны, конструкторский отдел сразу слагал с себя всякую и  всяческую
ответственность, резонно возражая, что член НСДП с 1933 года -  это  еще  не
профессия,  а  танку  на   политическую   зрелость   механика-водителя   или
заряжающего, мягко говоря, чихать, а грубо говоря - так и подтереться.
   Обе высокие договаривающиеся стороны  срывали  горло,  пытаясь  прийти  к
компромиссу,  который  устроил  бы  всех,  но  дело  осложнялось  тем,   что
Магдебургским конструкторским командовал тот еще тип.
   Некто Франц Метциг водил личную дружбу с Гитлером, Гиммлером и  Герингом,
особо, впрочем, ее не афишируя. Нужды в том  не  было,  поскольку  о  теплых
отношениях, связывавших трех "Г" с невзрачным,  блеклым  типом,  похожим  на
худосочную селедку в очках, и так знали все, кому знать было  положено.  При
этом Метциг умело лавировал во всех подводных  течениях,  которые  постоянно
обнаруживались в такой  тонкой  и  текучей  субстанции,  как  политика.  Как
результат, он был обладателем множества наград, состоял в войсках СС, причем
в высшем  эшелоне  каким-то  образом  пересекался  с  мистическим  проектом
"Ананерде" и вообще был замешан во всех темных  делишках,  которые  как-либо
влияли на события в стране. Нужно ли удивляться тому,  что  приставленные  к
его любимому детищу - конструкторскому бюро в Магдебурге  -  наблюдатели  из
всевозможных спецслужб твердо знали, что спорить с Метцигом себе  дороже,  и
потому Муция Сцеволу из себя не разыгрывали. И  когда  руководитель  проекта
объявил им, что экипаж  для  участия  в  боевых  действиях  подберет  лично,
протестовали только до определенного, тщательно вычисленного момента.
   Метциг наблюдал  за  Дитрихом  фон  Морунгеном  давно  и  пристально.  Он
наперечет знал все изобретения молодого аристократа-конструктора и  наизусть
выучил его досье. Как ни странно, Франц Метциг  не  испытывал  к  Морунгену,
казалось бы,  естественной  и  неискоренимой  неприязни  плебея  к  человеку
знатного происхождения. Что было  причиной  искренней  симпатии,  с  которой
руководитель  проекта  относился  к  одному  из  самых   талантливых   своих
подчиненных? А кто его знает. И вообще, речь не о  Метциге.  Кто  он  такой,
Франц Метциг, чтобы занимать своей персоной такое количество места  в  нашем
повествовании?
   И дабы не вдаваться в  ненужные  подробности,  констатируем  факт:  особо
выделенный  своим  начальством,  Дитрих  получил   долгожданное   позволение
испытать разработанный отделом танк (тогда всего только  усовершенствованный
"Фердинанд") в полевых условиях и экипаж  подобрать  на  свое  усмотрение  -
читай, на свой страх и риск.
   В течение следующего года Дитрих несколько  раз  выезжал  из  Германии  в
европейские страны - в краткосрочные командировки.  Во-первых,  победоносное
шествие немецких войск  по  большинству  этих  стран  больше  времени  и  не
занимало, а во-вторых,  отпущенного  срока  было  вполне  достаточно,  чтобы
выявить кое-какие мелкие недоработки в  конструкции  и  до  блеска  вылизать
проект перед тем, как рапортовать о полной  готовности  модели  к  серийному
производству. Изрядно потрепало его только один раз, у Дюнкерка, но  участие
в сражении такого масштаба только  разбудило  наследственные  склонности.  В
Дитрихе проснулся его давний предок - бандит, рубака, авантюрист и отчаянный
смельчак.
   Морунген побывал во Франции, окончательно  и  бесповоротно  влюбившись  в
Париж, но возненавидев от всей души Эйфелеву башню, участвовал в  Норвежской
кампании, втайне сочувствуя потомкам  гордых  норвежских  конунгов  и  даже
оказался в Африке, в бригаде Роммеля, где  вдоволь  налюбовался  египетскими
сфинксами и попутно выяснил, что песок имеет странную,  нигде  не  описанную
всерьез особенность: забивается во все щели и уничтожает тонкие механизмы  в
течение нескольких дней. Перемещения по поверхности планеты привели к  тому,
что молодой человек сделался настоящим полиглотом. Собственно, французский и
английский он изучал  с  детства,  а  теперь  пополнил  свой  багаж  знанием
итальянского, испанского и норвежского. И где бы он ни находился, Дитрих фон
Морунген  возил  с  собой  сработанный  из  несгораемого  материала  плоский
атташе-кейс с кодовым замком, там находился его личный дневник, а также  все
записи  по  поводу  испытываемой  модели,  тест-листы,  бортовой  журнал   и
бесценные конструкторские заметки,  которые  Дитрих  вел,  используя  хитрый
шифр.  Согласно  инструкции,  при  малейших  признаках  угрозы  эти   бумаги
подлежали  немедленному  уничтожению  вместе  с  самим  танком.  Угрозой  же
считался возможный захват  секретной  машины  солдатами  противника.  А  вот
гибель танка и его экипажа в бою опасности уже не представляла, особенно при
условии, что они будут  изуродованы  до  неузнаваемости.  Это  была  суровая
действительность - и не более того.

***

   Война с Россией потрясла всех. И Дитрих отнюдь не был исключением.
   Началось  все  с  того,  что  обещанный  блицкриг  спустили  на  тормозах
буквально сразу и  увязли  в  этой  кровавой  мясорубке,  казалось,  уже  на
десятилетия. Верный себе и своим привычкам, Морунген  изучил  русский  язык,
чтобы  при  необходимости  обходиться  без  переводчика,  как  только  стало
известно, что готовится вторжение в восточные земли. В начале войны над  ним
потешались почти все его коллеги, но год спустя они были вынуждены  признать
его прозорливость.
   К 1942 году у капитана Дитриха фон Морунгена было пять  наград  -  в  том
числе и рыцарский крест с дубовыми листьями, блестящая репутация и  довольно
большой жизненный опыт за  плечами.  К  тому  же  под  его  началом  состоял
проверенный в боях экипаж из четырех  человек,  каждый  из  которых  был  не
просто  асом  в  своем  деле,  но  и   порядочным   человеком   без   особых
идеологических убеждений. Отсутствие преданности  идеям  национал-социализма
было  чуть  ли  не  главным  критерием,  по  которому  Дитрих  отбирал  себе
помощников. Впоследствии оказалось, что он  -  со  свойственной  ему  четкой
логикой ученого - правильно выбрал точку отсчета, что спасло его  от  многих
неприятностей, чтобы не сказать больше.
   Все члены его команды были талантливыми конструкторами и механиками,  но,
кроме того, каждый был непревзойденным мастером в какой-либо узкой области.
   Веселый и бесшабашный розовощекий крепыш Ганс Келлер  обожал  стрелять  и
стрелял из всего, что было мало-мальски  для  этого  пригодно,  так,  словно
внутри у него был самонаводящийся механизм. Во  время  испытаний  он  всегда
исполнял обязанности наводчика.
   Заряжающим был широкоплечий здоровяк  Генрих  Диц  -  коренной  берлинец,
завсегдатай библиотек и университетских  факультативов,  страстный  любитель
светлого пива. С его мускулами не представляло особого труда  справляться  с
тяжеленными снарядами для танковых пушек увидев как-то в  одном  из  ночных
баров знаменитого силача Отто Скорцени, он определил  его  как  "задохлика".
Все, кто знал об исполинской силе самого Дица, этому не удивились.
   Клаус  Гасс  представлялся  своим  товарищам  этаким   духом-покровителем
моторов. О двигателях, моторах, механизмах, колесах и  рулях  управления  он
знал гораздо больше, чем сам Господь Бог, которому, вероятно, все же было не
до этого. Посему на грешной  земле  насчитывалось  мало  тех,  кто  смог  бы
соперничать с Клаусом в умении управляться с машинами. Он с равной легкостью
мог водить гоночные автомобили и мощную бронетехнику, было бы что-то похожее
на  рычаг  управления,  чтобы  за  него  можно  было  тянуть.  Впрочем,  при
отсутствии оного Гасс все равно выкрутился бы.
   А  Вальтер   Треттау,   в   так   называемых   командировках   работавший
стрелком-радистом,  успел  закончить  политехнический  институт  и  как  раз
готовился поступать в  какой-нибудь  университет.  Этот  синеглазый,  всегда
сосредоточенно-серьезный молодой человек с ранними залысинами на высоком лбу
философа учился постоянно. Одной из отличительных его черт являлось то,  что
о существовании чувства страха он знал только теоретически. Что же  касается
пива, то до него он был такой же охотник, как и  Диц,  и  их  дегустаторские
оргии в баре "Синяя жирафа" прочно вошли в студенческий фольклор.
   Все четверо боготворили своего командира за его  умение  разложить  любой
пасьянс так, чтобы он обязательно сошелся за его способность выйти из любой
ситуации без потерь и за то, что он потрясающе готовил мясо на  шпажках  над
костром.  И  хотя  какая-то  видимость  субординации  в   экипаже   все   же
поддерживалась, в глубине души все  его  члены  считали  друг  друга  больше
друзьями, чем сослуживцами.
   В те не такие уж и отдаленные времена немцам еще не  было  известно,  что
Восток - дело тонкое. Но они уже догадывались об этом печальном факте,  хоть
и не облекли его в такую изящную поэтическую форму.
   Педантичный, скрупулезный, пунктуальный и предсказуемый, как часы, Дитрих
фон Морунген был немного, самую чуточку,  туповат.  Этот  недостаток  вообще
присущ немецкой нации, ибо наши  недостатки  -  это  уже  давно  известно  -
являются прямым продолжением наших достоинств. И как все немцы, Дитрих узнал
об этом, только попав на восточный фронт и столкнувшись с русской логикой во
всем ее своеобразии.
   Все,  что  происходило  после  лета  1941  года,  воспринималось  молодым
человеком приблизительно как сказка "Тысяча и одной ночи". Спустя год он был
готов поверить во все,  пусть  и  самое  невероятное,  что  ему  говорили  о
русских, - и ведь не он один. Вычитав в  жизнеописании  Наполеона  отчаянный
крик души "Я предупреждаю всех: не задевайте Россию!", Дитрих  фон  Морунген
признался себе, что его душевное  спокойствие  поколеблено,  а  обнаружив  у
Бисмарка трогательное предостережение: "Никогда не связывайтесь  с  Россией,
ибо на все ваши тщательно продуманные планы, на  все  ваши  хитрости  Россия
ответит своей непредсказуемой глупостью!" - окончательно  впал  в  состояние
близкое к панике.
   Оно еще более усугубилось  после  того,  как  с  фронта  стали  приходить
жуткие,  леденящие   кровь   донесения,   свидетельствующие   о   том,   что
превосходство техники не есть  решающий  фактор  в  этой  непонятной  войне.
Однажды  немецкие  специалисты  договорились  и  до   такого   ошеломляющего
высказывания: "Наше оружие оказывается слишком сложным  и  вследствие  этого
слишком уязвимым в таких условиях".
   Условия... они, конечно, соответствовали мало...
   Если  в  1941-1942  году  экипаж  Морунгена  не   без   воодушевления   и
удовольствия обкатывал на полях сражений мощные Т-5 "Пантеры" и Т-6 "Тигры",
то после известных событий радости у них поубавилось.  В  июне  1943-го  все
газеты обошла заметка о том, что  на  вооружение  вермахта  поступил  новый,
совершенно неуязвимый танк с лобовой броней в 10, а боковой - в  7  мм.  При
весе в 60 тонн он может спокойно  преодолевать  любое  бездорожье  благодаря
своим чрезвычайно  широким  гусеницам.  Население  искренне  радовалось,  но
летчики Люфтваффе уже тогда скептически ухмылялись. Единственное преодолимое
бездорожье в России, считали они, находится в небе, среди облаков. На  земле
этого нет и быть не может.
   5 июля "Тигры" вступили в бой, и танкисты еще хорохорились,  а  6-го  уже
стало  ясно,  что  германскому  командованию  для  успешного   осуществления
операций на восточном фронте необходима гораздо более серьезная машина,  чем
та, что была разработана в отделе  Метцига  еще  в  41-м  году.  Разумеется,
Франца вызвали на ковер, и два друга "Г", рыча и  плюясь,  пытались  на  нем
отыграться за все потери на всех фронтах, но и он был не лыком шит, а потому
ловким жестом фокусника добыл из папочки пару фотографий, несколько  бумажек
и еще что-то существенное крайне, благодаря чему и ушел не  только  живым  и
при своем, но еще и сопровождаемым  самыми  благожелательными  напутствиями.
Материально они также были выражены в очень неплохой сумме.
   Чудо техники,  которое  в  тот  день  спасло  карьеру  Франца  Метцига  и
обеспечило ближайшее будущее, было секретным супертанком E-100-3F,  носившим
гордое имя "Белый дракон".
   "Белый дракон" был настоящим гигантом, и на его фоне младшие братья вроде
"Пантер",  "Тигров"  и  несчастных  "Фердинандов"   смотрелись   жалкими   и
тщедушными.  Неприступная  стальная  крепость  с  улучшенными   техническими
характеристиками больше всего напоминала по форме плоскую водяную  черепаху.
Ствол пушки мог с успехом играть роль тарана для прошибания  любых  стен,  а
мощные гусеницы могли запросто раздавить даже зазевавшегося  слона.  Короче,
соблюдайте правила дорожного движения и тщательно маскируйтесь, если  хотите
остаться в живых.
   По логике событий, славный  экипаж  Морунгена  должен  был  быть  вдвойне
счастлив,  испытывая  этот  шедевр,  но  особого  восторга  в  их  рядах  не
наблюдалось. Члены экипажа скорее даже погрустнели и как-то  спали  с  лица.
Прославились, прославились уже недоброй славою среди специалистов  и  просто
заинтересованных лиц советские "зверобои"  -  жуткие  самоходки  СУ-152,  на
которых загадочные славянские воины выкатывались лоб в лоб и расстреливали в
упор всех, кто не успел сообразить  и  дать  деру.  И  хотя  считалось,  что
никакая СУ не сможет пробить броню "Дракона", Морунген уже не был так уверен
в полной неуязвимости своего детища. У русских ведь все на  глазок,  и  если
они считают, что их орудие запросто прошибает миллиметров этак 10-15  стали,
то кто его знает, сколько это на самом деле. И  навороти  на  лобовую  броню
хоть полсталелитейного цеха, легче от этого не станет.  А  вот  передвижение
затруднит существенно.
   В ставке (и не обойдешься  без  каламбура,  даже  если  захочешь)  делали
ставку на секретный танк. Причем до такой  степени,  что  Франц  Метциг  был
приглашен на обед к фюреру  вместе  со  своим  сотрудником  -  Дитрихом  фон
Морунгеном.
   Несмотря на то что принимали их радушно  и  даже  торжественно  наградили
рыцарскими крестами, причем фюрер собственноручно прицепил награды к кителям
счастливцев, - Морунгену в тот день все пришлось не по вкусу, и особенно две
вещи: фюрер и обед. Гитлер при  ближайшем  рассмотрении  оказался  вовсе  не
отцом нации и не великим вождем, а обычным  сумасшедшим  (что,  впрочем,  не
являлось таким уж  секретом).  Хуже  того  -  безумие  его  граничило  не  с
гениальностью, а как бы напротив - с тупостью, и вот это-то  и  наводило  на
самые  печальные  размышления.  Что  же  касается   собственно   обеда,   то
приготовлен он был из рук вон плохо и  просто  странно,  что  шеф-повара  не
расстреляли сразу после первого блюда, а позволили подать к столу и  второе,
и прочие созданные им "шедевры". Геринг, сидевший возле фон Морунгена, умело
орудовал серебряными столовыми  приборами,  но  при  этом  жутко  чавкал  а
Гиммлер, подхвативший где-то простуду,  через  каждые  две  минуты  с  чисто
немецкой  пунктуальностью  и  усердием  оглушительно  сморкался  в   платок,
напоминавший размерами простыню.
   Одним словом, вырвавшись с этого торжества,  Дитрих  немедленно  направил
свои стопы к бару "Синяя жирафа", где  и  обнаружил  свой  экипаж  в  полном
составе,  методически  надирающийся  перед  отправкой  на  восточный  фронт.
Вст