народах. При этом они не забывали плескать  во  рты  дармовое
угощение. Ковши непременно опорожняли до самого донышка, чтобы зла  не
оставлять. А зло все равно оставалось.
   Княгиня Апсурда (не воевать же с бабой!) забрала из княжьего терема
все свое приданое, а вернее сказать - выгребла  терем  под  метелочку,
нагрузила семь возов всякого добра и поехала, оскорбленная, к батюшке.
   - Дурак ты, Жихарь, - говорили самые трезвые из сотрапезников. - Ты
бы лучше на ней женился. Ведь муж княгини кто? Ясное дело, князь.  Тут
уж никто не возразит, а то начнут всякие препоны ставить...
   - Передо мной не то что препоны - целое море на уши ставили,  и  то
преодолел! - отвечал Жихарь. -  А  на  Апсурде  я  Мироеда  культяпого
силком женю, когда поймаю. Если он ей сам сразу голову не откусит,  то
недолго протянет...
   - Воля твоя... - отвечали ему, потому что другой воли в Столенграде
пока не было. И оттого там творились всяческие непотребства.
   Подзаборные  молодцы  заглядывали   в   кабак   наскоками,   быстро
опорожняли поднесенную щедрым Жихарем посуду и  спешили  вершить  свое
привычное дело: лазить по  чужим  клетям  и  сараям  обижать  девок  и
мальцов, пускать красного петуха.
   Время от времени слухи о непотребствах  доходили  до  богатыря,  он
вставал с лавки, брал подходящую оглоблю и бежал  чинить  свой  правый
суд, да  не  всегда  успевал  добежать.  Часто  от  его  вмешательства
становилось еще хуже.
   - Чего-то я не  то  делаю,  неправильно  живу,  -  говорил  Жихарь,
обхватив рыжую голову.
   - А вот ты маленечко выпей,  и  станет  правильно!  Ты  ведь  нынче
князь! Кому же еще престол доверим?
   - Уйду я от вас совсем - подвигов искать! - тосковал  богатырь.  Но
ведь и для  этого  следовало  сперва  проспаться,  сходить  в  баню  и
переодеться во все хорошее и новое. Да и не ходит никто за подвигами в
такое-то время - потому что набитого золотом кошеля хватило как раз до
белых мух.
   - Только теперь уж, друзья любезные, не обижайтесь, - сказал Жихарь
и пальцем вытащил  из  ковша  захмелевшего  сверчка.  -  Править  буду
строго. И не вздумайте ко мне за поблажками соваться  -  вместе,  мол,
пили. Я в своих странствиях с кем  только  не  пил  -  и  со  славными
героями, и с  побирушками,  и  с  бонжурским  царем,  и  с  неспанским
королем. Тот, помнится, все женить меня хотел. Да вот беда: я-то один,
а дочерей у него две. Одну зовут Началита, а  другую  -  Кончита.  Обе
красавицы,  хоть  разорвись.  Одну  приголубишь  -  другая  от   тоски
зачахнет. А то и ножиком пырнет - девки там горячие.  Это  я  к  тому,
что, если все мой собутыльники соберутся, в  Многоборье  и  земли  под
пашню не останется. Так что знайте. А то ко мне  по  ночам  уже  стали
являться мои побратимы: глядят с укором  и  пальцем  грозятся.  Ну  да
ничего. Вот сейчас опростаю остатнюю чашу и за дело возьмусь...
   - Так ведь княжеская казна еще не тронута, - подсказал кто-то.
   - Чего? - заревел  Жихарь,  и  подсказчик  спрятался  под  стол.  -
Княжескую казну употребим не на пропой, а на дело. Начнем, к  примеру,
копать глубокую канаву от реки до самого Соленого моря. Небось  Яр-Тур
мой там уже вовсю царствует. Будем торговать, на корабликах плавать...
Бороды дружно побреем, за морем бород уже не  носят...  Каменные  дома
воздвигнем  небывалой   высоты...   Голубей   станем   гонять,   змеев
запущать... Да что там змеев! Я и сам способ летать  придумал!  Сошьют
наши бабы громадный кубарь из  тонкого  шелка,  наполним  его  горячим
дымом и улетим далеко-далеко...
   Сопьяницы  разом  вздохнули  и  разом  же  с  тоской  поглядели  на
закопченную стену кабака, словно там и была неоглядная даль.
   С каждым новым ковшом даль  становилась  все  неогляднее,  каменные
дома - все выше, а канава до Соленого моря - все шире и глубже.
   - Человек не скотина, мечту мечтать должен, - наставительно  сказал
Жихарь. И понял, что слова-то правильные, а место  здесь  для  них  не
самое подходящее. Он вдруг внезапно протрезвел, поглядел на невытертую
столешницу, на рыбьи да  мясные  кости  и  подумал:  "Вот  и  все  мое
княжение - до кабацкого порога..."
   - За вином опять посылать придется, - проворчал из  глубины  кабака
Невзор. Уже всем кланялся - и отбывальцам, и простолобам. Вино нынче в
цене - люди свадьбы начинают справлять. А ежели деньги кончились,  так
у меня же и займи. Князем заделаешься, тогда отдашь. И лихву-то возьму
небольшую: за десять золотых вернешь дюжину, и все дела.
   - И правда, Жихарь, - донеслось  из-под  стола.  -  К  чему  жалеть
Жупелово добро? Оно нашими кровью и потом нажито...
   - Да ты в жизни винища-то куда больше, чем пота и крови, пролил,  -
сказал Жихарь, но задумался. В самом деле, зима  долгая,  снега  падут
глубокие...
   - И то, - решил он. - Согласен.
   -  А  долг  станем  складчиной  отдавать!  -  хором  вскричали  все
застольники. В этот миг они чистосердечно полагали, что так все оно  и
будет.
   - Вот за что я вас люблю, - чуть  не  зарыдал  богатырь.  -  Велите
звать песенников, гусляров, а красным девицам да детишкам  -  пряников
от пуза!
   Весть о том, что Жихарь Избавитель пошел на второй заход, разошлась
по Столенграду быстро, как пожар.
   Справный хозяин откладывал шило, вешал недочиненную сбрую на гвоздь
и накидывал на плечи полушубок. "Не вопите, не  на  битву  собираюсь!"
одергивал он жену и детей и выходил на улицу.
   Кузнецы и оружейники тоже чувствовали, что молот им стал неподъемно
тяжел, быстренько смывали  с  себя  сажу  и  копоть,  снимали  кожаные
фартуки.
   Мастеровой народ вслед за богатырем успокаивал себя тем,  что  зима
долгая,  а  снега  глубокие  и  много  чего  еще  за  эту  зиму  можно
переделать; Жихарь же гуляет не всякий год.
   В дружине кое-какой порядок все еще держался - почти все  вернулись
к службе. Но ради такого случая можно было сделать и послабление. "Вот
сейчас падут снеги на черную грязь - к вам вообще никто не  пролезет!"
- рассуждали  воины,  слагая  с  себя  броню,  оружие  и  обязанности.
Засапожные ножи, впрочем,  оставляли  -  все-таки  в  кабак  шли,  где
по-всякому может повернуться.
   Даже те, что несли стражу при городских воротах,  потребовали  себе
пряников и чем те пряники запить.
   И  столько  народищу  собралось  на  постоялом  дворе,  что  решили
праздновать на вольном воздухе под навесом - благо  настоящих  морозов
еще не было.
   "Пока не князь, а гуляю не хуже", - похвалил себя  Жихарь,  оглядев
двор. Зазвенели гусли, загудели гудки, засопели  сопелки  -  песенники
возрадовались повторному заработку.
   Никто и не заметил, как в открытые ворота въехал всадник на вороном
коне. Был тот всадник высок и статен, облачен в золоченые  латы,  хотя
ни меча, ни копья при нем не было.
   Всадник уже спешился и закинул удила своего  жеребца  на  коновязь,
когда на него налетел кувыркавшийся хмельной скоморох, от души обругал
и тут же полетел дальше - потому что незваный гость  поддел  скомороха
тяжелым сапогом,
   На шум иные обернулись и, поскольку  были  еще  в  себе  и  в  уме,
встревожились: не злую ли весть принес незваный гость, не решились  ли
коварные соседи на дерзкий зимний набег, не поднялся  ли  из  праха  и
ничтожества разгромленный еще дедами и прадедами Черный Нал...
   - Моему потребен сэр Джихар Золотая Ложка, - объявил незнакомец,  а
голос его перекрыл и звончатые гусли, и скомороший похабный визг.
   -  Кажись,  тебя,  княже!  -  польстил  щедрому  Избавителю  пнутый
скоморох.
   - Князь не князь, - сказал Жихарь, вставая, - а сэр Джихар буду я.
   Незнакомец почтительно склонился. Лицо у него было длинное,  что  у
коня, но не вороное, а, напротив, бледное-бледное - словно вырос он  в
погребе, где ни солнца, ни ветра.
   - Вы уже есть сэр Джихар или только будет ему через некое  времени?
уточнил незнакомец.
   - Да Джихар я, Джихар, - сказал богатырь. - Разве не видно?
   - Так есть, - сказал незнакомец.  -  Отнюдь  я  есть  сэр  Мордред,
племянник короля логров. Мой лорд есть вам неродной брат. Эрго, я есть
вам неродной племянник.
   Жихарь внимательно поглядел  на  нежданного  племяша  через  мутный
глаз.
   - Да уж, - сказал он наконец. - Умеет братка  имена  давать.  Точно
что Мордред - краше в гроб кладут.
   - Как раз именно такой и кладут, - сказал Мордред и  вроде  бы  еще
побледнел, хотя бледнеть было  уже  некуда.  -  Мой  лорд,  повелитель
Карлиона, Лотиана и Оркнея, властелин Белых  Скал  и  Четырех  Битлов,
высокий хозяин замка Камелот, передавал посредством меня  свой  привет
свой неродной брат, послание тайными рунами и подарок.
   - Гостю - честь и место! - распорядился  Жихарь.  Мало  ли  у  кого
какое лицо! Главное - весточку привез от Яр-Тура.
   Гуляки расступились и пропустили  сэра  Мордреда  во  главу  стола.
Жихарь приглашающе хлопнул по лавке:
   - Садись, племянник названый! Сам видишь - гуляем.
   - Грамоту бы верительную у него спросить, - сказал кузнец  Окул  по
прозвищу Вязовый Лоб (в питье он  был  единственный  Жихаря  достойный
супротивник). Мало ли что...
   - Побратим с худым не пришлет. Да и конь у него не  простой,  сразу
видно - королевских конюшен, - сказал богатырь и зачерпнул из  бочонка
ковшом. - Первым делом прими, воин, с устатку.
   Бледный сэр с большой тревогой поглядел  на  ковш,  потом  решился,
выпил до дна - и долгое лицо его покрыла совсем уже снежная белизна.
   - А вот капустки, -  сказал  Жихарь.  -  Оно  и  отойдет.  Ты  ешь,
подкрепляйся, а я пока весточку от любезного брата изучу...
   - Не годяет, - сказал сэр Мордред. - Таковое  послание  не  читаемо
публично, когда гуляем. Печать короля не залита вином.
   - Понял, - сказал Жихарь.  -  Верные  твои  слова.  Руны  тайные  -
значит, и дело тайное. Вот проспимся, на свежую голову и почитаем.
   - Истина, - сказал сэр Мордред, принимаясь за  окорок.  Окорок  был
сочный, свежий, но на лице гостя это никак не отразилось -  он  словно
сено жевал.
   - Ну и как у вас там? - спросил Жихарь. - Круглый  Стол  соорудили,
как я велел?
   - Истина,  -  сказал  сэр  Мордред,  племянник.  -  И  один  кресло
становится всегда пустой. Никакой  не  может  его  занимать.  Оно  для
неродной брат короля, оно ждать сэр  Джихар  Голдспун.  Который  сядет
туда - умрет смертью.
   - Вот налажу здешнюю  жизнь,  тогда,  может,  и  приеду,  -  сказал
богатырь.
   - Ты наладить, - согласился сэр Мордред. - Тебя лучше нет наладить.
   - Вот видишь - ожил, повеселел, - обрадовался Жихарь.
   Пир пошел своим чередом. Песни петь стали уже все - и скоморохи,  и
мастеровые, и дружинники. Пели  в  основном  веселое,  только  лучники
затянули  было  свою  жалостную,  протяжную  -  "Ой  вы,  братцы,   вы
брательники, не стреляйте  вы  друг  в  дружку-то",  но  им  запретили
портить добрым людям праздник.
   Сэр Мордред пытался даже подпевать, а потом хлопнул себя по  белому
лбу и вытащил из-за пазухи небольшую бутылку  черного  стекла.  Он  не
стал отбивать горлышко, как принято у людей  благородных,  а  долго  и
скаредно извлекал пробку.
   - Вот, - сказал он. - Это есть эликсир Мерлина. Ему на три  больших
глотка. Первое глотко пить  сэр  Джихар.  Второе  глотко  пить  чайный
мудрец. Третье глотко пить сам король. Тогда будет один душа или  дух.
Мой лорд велел так. Такой порядок.
   - Как бы все не выхлебать по нечаянности, - вздохнул  Жихарь,  взял
побратимов дар и запрокинул малый сосуд. Влага в нем  была  крепкая  и
душистая, вроде памятной Мозголомной Браги.
   Сэр Мордред бережно принял бутылку назад, заткнул пробку и схоронил
сосуд на прежнее место.
   - Так ты  и  к  почтенному  Лю  собираешься?  -  спросил  богатырь,
отдышавшись. Не ближний свет! Куда ты поедешь без  саней,  без  дорог?
Зимуй у нас, а уж по весне, как просохнет...
   - Там станем поглядывать, - сказал сэр Мордред.
   И с новой силой замелькали  ковши,  забегали  миски,  полетели  под
столы  кости,  а  песенники  припомнили  уж  такие  древние  и  оттого
бесстыдные песни, что на отдаленных окраинах Столенграда ни с того  ни
с сего начали краснеть молодицы.
   Даже посланник Яр-Тура вдруг разгорячился до того, что  выхватил  у
гусляра его инструмент, вышел на середину и приказал скоморохам бить в
бубны часто-часто. Гусли он  взял  наперевес  и  завел,  раскачиваясь,
неведомую в здешних местах песню. Голос у гостя был хриплый, а песня -
свирепая, хоть и не боевая.
   "А где-то я его видел, - вдруг подумал  Жихарь.  -  Ну  не  его,  а
кого-то похожего...  Что-то  мне  вспоминается,  это  еще  до  Мироеда
было... - Удары бубна становились все чаще, но не поднимали в  пляску,
а усыпляли. - Да, точно... Она еще сестрой Яр-Тура назвалась,  бледная
такая же... Племянник, значит... А может, он и не племянник... То есть
побратиму племянник, а мне..."
   - Жихарь, а ведь он про Черный Шабаш поет, -  сказал  Окул  Вязовый
Лоб. Кузнец ремеслу своему учился в дальних землях и  многое  повидал.
Но Жихарь его уже не слышал, положив голову на стол.
   - Смотри-ка - сегодня моя взяла! - обрадовался Окул и  сразу  забыл
про страшную песню.
   Потом зажгли факелы, потому что стемнело, веселились при огне,  про
Жихаря уже не вспоминали.
   Утром проснулись кто где - кто в родной избе на печи, кто  в  сенях
(если жена в избу не пустила), кто на полу кабака.
   Один Жихарь не проснулся.
   Его трясли, обливали водой, били по щекам,  давали  нюхать  тлеющий
трут  -  лежал  колода  колодой,  глаз  не  открывал,  дышал  редко  и
неглубоко.
   Окул впору вспомнил про гостя и его бутылочку.
   - Опоил, гнида, - сказал кузнец. - Ну, держись теперь...
   Но уже не было на постоялом дворе никакого бледного сэра  Мордреда,
лишь под лавкой, где он  сидел,  растекалась  лужа  зеленого  вина,  в
котором валялись ломти окорока, шматки  капусты  и  прочих  немудрящих
угощений, словно все съеденное и выпитое мрачным гостем  проваливалось
и сквозь него, и сквозь лавку.
   И вороного коня тоже не было: на коновязи в уздечке билась какая-то
мелкая тварь. Не крыса и не жаба, а все равно противно.
   И следов копыт на первом снегу не было - ни к воротам, ни от ворот.


                             Глава третья

                                 Хорошие люди после смерти  попадут  в
                              США, а плохие - в Сомали.

                                                    Услышано в очереди

   ...Жихарь оглянулся через левое плечо. Там  было  все  по-прежнему:
рыжая башка богатыря лежала  на  столе,  вокруг  быстро-быстро  бегали
люди, тащили на стол бочонки и кувшины, мгновенно их опоражнивали.
   Жихарь  оглянулся  через   правое   плечо.   Сзади   была   полная,
непроницаемая тьма.
   Богатырь хотел вздохнуть поглубже, но было нечем. Вернее, стало все
равно - дышать или не дышать.
   Впереди, в серых сумерках, покачивался в седле посланец  побратима.
Жихарь ускорил шаг и, как ему показалось, поплыл над  землей,  изредка
отталкиваясь от нее сапогами. Так бывает во сне  или  когда  отведаешь
перелет-травы.
   - Как же так - я и там лежу, и здесь  хожу,  -  сказал  Жихарь,  но
голоса своего не услышал.
   Он упорно держал направление на  всадника.  Вороной  тоже  двигался
медленно, еле поднимая ноги, но поспеть за ним богатырь никак не  мог.
Вот впереди уже лишь черная полоска на сером окоеме...  Потом  полоска
начала расти, словно всадник остановился  и  решил  подождать.  Жихарь
начал нагонять его долгими плавными прыжками.
   Жихарь еще раз оглянулся через левое плечо. Прошлая жизнь  осталась
на прежнем месте, в двух шагах.  На  постоялом  дворе  люди  перестали
гулять, но двигались стремительно, уложили тамошнего Жихаря  на  стол,
суетились вокруг него, пробовали поднять...
   Оглянулся через правое - опять ничего, темнота.
   - Отгулял... - беззвучно сказал богатырь. Солнца здесь никакого  не
водилось ни на восходе, ни  на  закате,  поскольку  свет  был  ровный,
серый, жидкий - об корягу на  запнешься,  зато  и  рассмотреть  ничего
толком не рассмотришь.
   Черная полоска впереди все росла  и  доросла  до  того,  что  стало
понятно: никакой это не всадник, а дерево от земли до неба. Богатырь с
детства знал, что существует такое. Не знал только, что увидит его так
рано.
   "Отчего же мне и не дышится, и не говорится?" - спросил себя Жихарь
и сразу вдруг понял, что тело его там,  сзади,  на  разоренном  столе,
живет и дышит, но не видит, не слышит, не думает...
   "А кто же я тогда такой?" -  испугался  Жихарь,  похлопал  себя  по
бокам и сообразил, что он теперь никто.
   - Это все сонный морок!  -  закричал  богатырь  без  голоса,  чтобы
утешить себя.
   Дерево было уже совсем рядом, и  Жихарь  запрокинул  голову,  чтобы
разглядеть верхушку. Устроено дерево было не по земным  законам:  одни
ветви его (каждая ветвь - что  добрая  сосна)  чернели  голые  и  даже
припорошенные снегом, с других свисали и капали весенние сосульки,  на
третьих набухали громадные  почки,  на  четвертых  светились  яркой  и
неподходящей для этой серой страны зеленью листья,  на  пятых  эти  же
самые листья желтели, краснели и время от времени  слетали  на  землю,
словно расшитые золотом и багрецом царские покрывала.
   Долог и неспешен был их полет, а  по  очертаниям  походили  они  на
листья ясеня, хотя попадались и дубовые.
   "Ничего себе!" - решил Жихарь.
   Там, где сходились к стволу два корня, бил из  земли  чистый  ключ,
огороженный невысокой каменной кладкой. Три старухи в серых  лохмотьях
черпали воду золотыми ведрами и тут же выливали ее на землю  -  должно
быть, чтобы корни не сохли.
   - Глупые, - сказал богатырь, не слыша себя. - Вода  так  и  так  до
корней дойдет, чего вам на месте не сидится?
   Старухи поставили ведра и поглядели на Жихаря с недоумением - вроде
услышали и поняли. Они  стали  что-то  беззвучно  кричать,  махать  на
богатыря тонкими сухими руками. Жихарь плюнул без  слюны,  подпрыгнул,
кое-как перелез через выступавший из земли  корень  и  увидел,  что  с
другой стороны в узловатую и на вид каменную древесину впился большими
зубами мерзкий огромный червяк.
   - Точи, точи, - хмыкнул Жихарь. - Век долгим покажется.
   Червяк не обратил на героя никакого внимания. Да у него, кажется, и
глаз-то не было.
   А вот у дракона, вцепившегося в третий и  последний  корень,  глаза
были большие, навыкате, но и он, серый и  грязный,  глядел  совершенно
равнодушно - ведь если рядом никто, так на него и  бросаться  незачем,
да оно, поди, и невкусное - никто...
   Богатырь миновал дракона и увидел  стволы  малых  деревьев.  Стволы
двигались, покрыты они были  не  корой,  а  рыжими  иглами  шерсти,  и
заканчивались копытами - каждое с мельничный жернов.
   Жихарь снова запрокинул  голову  и  сообразил,  что  вовсе  это  не
стволы, а ноги четырех оленей. Олени, отталкивая друг  друга,  хватали
мягкими губами листья, норовя ухватить позеленее.
   Он отбежал подальше, чтобы не попасть под копыто, и  тут  разглядел
свисавшие с дерева огромные человеческие ноги в кожаных лаптях.
   Богатырь отошел еще. На  самой  нижней  ветви,  удавившись  толстым
ладейным канатом, висел волот-великан. Язык у великана вывалился  едва
ли не ниже густой бороды. Один глаз волота был закрыт, другого, видно,
не было вовсе - иначе зачем нужна была  висельнику  при  жизни  черная
повязка, как у морского разбойника?
   Мало того, из груди волота торчало толстое и длинное древко  копья,
коим был он пригвожден к стволу.
   "Ух  ты!  -  промолвил  молчком   Жихарь.   -   Надежно   с   тобой
распорядились, наверняка..."
   Великан, словно бы услышав его, открыл глаз.  Око  было  большое  и
ярое. Волот приподнял свисавшую руку и несколько раз двинул ладонью  в
сторону: дескать, проходи, не мешай, не до тебя...
   Жихарь подчинился и попятился назад, не выпуская  дерева  из  виду.
Там еще много чего было любопытного:  в  кроне  примостился  громадный
орел, а между глаз у орла сидел вылинявший ястреб. Ястреб размером б