знает, что у Сэм будет  ребенок,  Рогач  не
будет ждать. Есть армия или нет - не важно, он просто  убедит  своих  людей,
что все готово. Рой умеет это делать, если страстно хочет чего-то. Он сметет
с лица земли срединные земли и большинство магов второго ранга.  Акхарцы  не
смогут удерживать колонии, если не будут владеть срединами.
   - Но чего же он в действительности хочет? - спросила Чарли.
   - Думаю, теперь я разобрался почти полностью в его работе и  знаю  больше
обо всем этом, чем любая живая душа, кроме самого Роя. Видишь ли, Клиттихорн
- древнее кхмерское божество еще до буддийской эпохи,  одно  из  многих,  но
могущественное божество. Рой взял это имя, я уверен, совсем не в шутку  -  я
уже говорил, что он вообще не способен шутить,  -  и  не  из-за  ностальгии.
Бессчетное  множество  колдунов  погибло  или  было  страшно  изуродовано  в
стремлении к Первому Рангу. Лучшие были низвержены через преисподни к самому
Центру Мироздания, где были раздавлены  во  вселенной,  что  уместилась  бы,
вероятно, в ведре для песка. Разрушение средин и высвобождение  силы  Ветров
Перемен, силы, достаточной,  чтобы  изменить  до  неузнаваемости  не  только
Акахлар,  но  и  внешние  слои,  -  это  часть  плана,   заранее   тщательно
продуманного плана. В Рое всегда было  что-то  от  восточного  мистика.  Он,
похоже, очень переживал, что его  собственные  теории  как  будто  устраняли
всякую необходимость любых богов вообще. Вот он и хочет перекроить космос по
собственной мерке. Думаю, он убежден, что нашел путь к Первому Рангу.  Придя
к выводу, что богов нет, он намерен сам стать богом.  Когда-то  давным-давно
Рой рассказывал нам о древней культуре своего народа и о  боге  Клиттихорне.
Насколько я помню, Клиттихорн - бог, чье могущество  абсолютно  безгранично,
его нелегко ублажить, и жертвоприношение людей - часть его культа.
   - Господи! - ужаснулась Чарли.
   - И вот еще что. Кажется, красные  кхмеры,  во  всяком  случае,  те,  что
пытали и убили его родителей у него на глазах,  а  его  самого  больше  года
держали как раба на плантации, были в основном молодые  женщины,  не  старше
двадцати лет. Он всегда терпеть не мог женщин, и  мы  подозревали,  что  эта
враждебность не только внешняя. Если он не изменил своего отношения, в чем я
сомневаюсь, необходимость скрывать это перед Принцессой Бурь должна  сжирать
его изнутри. В Принстоне  большинство  считало,  что  трагедия  его  детства
сделала его закоренелым гомосексуалистом, но некоторые  всерьез  подумывали,
что в один прекрасный день он может стать насильником, или  убийцей  молодых
женщин, или чем-нибудь  в  этом  роде.  Это  любопытная  патология  -  смесь
ненависти и страха. Ты понимаешь  теперь,  каково  ему  знать,  что  главная
угроза для него - молодая женщина? Знаешь,  пожалуй,  именно  страхом  можно
объяснить то, что вам обеим удается все время ускользнуть от него. Думаю, он
пытается уверить себя, что он  выше  любых  эмоций,  но  представь,  что  он
достигнет Первого Ранга, Чарли. Не бог, а  Рой  Ломпонг,  могущественнейший,
как бог? Что тогда удержит его?

10

Воссоединение

   С наружи шел дождь. Он шел почти половину всего времени  и  нисколько  не
беспокоил ее. Она вообще не  воспринимала  почти  ничего,  кроме  того,  чем
непосредственно была занята. Вести хозяйство парней и так было непросто  для
нее. Правда, если бы ей понадобилась  помощь,  какая-нибудь  из  других  жен
прибежала бы к ней. Она старалась, чтобы ее жилище всегда было чисто, потому
что ей хотелось доказать и себе, и другим, что она еще в силах хлопотать  по
дому. Убирать приходилось тщательно:  здесь  было  так  сыро,  что  плесень,
казалось, подкарауливала в каждом углу. Зато  не  надо  было  заботиться  об
одежде и всем прочем.
   У парней было по одному стандартному  комплекту  одежды  на  каждого.  Их
хранили в плотно закрытом сундуке и надевали только ради важных посетителей.
Они надели их и в тот первый день,  но  теперь  деревня  была  чем-то  вроде
нудистского поселения, и ее это устраивало.
   Чтобы не досаждали насекомые, двери и окна  закрывали  сеткой,  а  раз  в
месяц натирали зельем сваи. Пол в хижинах был из местного  дерева,  твердого
как камень, а стены - из стеблей растения, похожего на  бамбук,  крыша  была
покрыта травой поверх нержавеющей металлической  ленты,  так  что  дождь  не
проникал сквозь нее. Внутри вместо настоящих окон была  устроена  хитроумная
система затянутых сеткой отверстий. Они пропускали воздух,  и  их  было  так
много, что одной масляной лампы  в  центре  хижины  было  достаточно,  чтобы
освещать ее.
   Комната  была  только  одна,  но  довольно  просторная.   Толстый   столб
поднимался из земли сквозь пол к центру крыши. По одной стене  располагались
самодельные двухъярусные кровати из того же дерева, что и пол. На них лежали
тощие матрасы, переплетенные лозами.  На  ощупь  было  похоже,  что  матрасы
сделаны из мягкого винила, но, что бы это ни было, они неплохо служили.
   Был еще большой круглый стол из того же слегка  покоробленного  дерева  с
четырьмя такими же стульями и одним - явно прихваченным  где-то.  В  большом
сундуке хранились горшки, бутыли из  тыквы,  помятые  кастрюли,  сковородки,
тарелки и другая утварь. В буфете полки были забиты фруктами, сушеным мясом,
разными плотно закрытыми банками.  Хранить  что-нибудь  в  такой  жаре  было
невозможно. Мужчины по очереди ходили на  охоту  или  ловили  рыбу.  Женщины
возились на огородах, собирали  плоды  в  цитрусовой  роще  и  ухаживали  за
мириксами. Эти птицы, похожие на кур, несли вкусные яйца.
   Еду готовили на веранде, где дым от печки легко' рассеивался. Печка  была
сложена из камня и была довольно хитро устроена, но с помощью других  женщин
она научилась управляться с ней. Научилась она и узнавать на глаз  приправы,
масла, травы, специи; не зря ведь она  занималась  стряпней,  когда  жила  с
Бодэ. А сейчас она очень хотела научиться всему, чтобы вести свое  маленькое
хозяйство как можно лучше.
   Она сама даже начала мастерить детскую кроватку - она умела плотничать, -
но все никак не могла закончить, а просить парней ей не хотелось, потому что
она гордилась тем, что по-прежнему делает ту же работу, что и  остальные.  И
все-таки ее беременность стала представлять некоторое неудобство, и к  этому
невозможно было привыкнуть.
   Сейчас она тяжело поднялась со стула, взяла чашку и пошла  к  двери,  где
стояли две амфоры с довольно хорошим вином -  белым  и  красным.  Ковантийцы
ухитрялись производить вино в самых невозможных условиях. Они были похожи на
американских индейцев, но она была уверена, что у них были  общие  предки  с
французами или итальянцами. Наверное, для ребенка алкоголь  был  вреден,  но
эти вина были совсем слабые.
   Воду из колодцев набирали в  большие  тыквенные  бутыли  и  приносили  на
головах к хижинам.
   Она  довольно  хорошо  научилась  этому.  Каждый  день  она  слезала   по
приставной лестнице с веранды за продуктами и водой. Платформа  на  веревках
из виноградной лозы служила ей, чтобы поднять запасы в хижину. Это  была  ее
работа, ее обязанности. Впрочем, сейчас, когда парни четыре дня подряд  были
в море, делать было особенно нечего, и она скучала по ним.
   Это была примитивная размеренная жизнь, но ей она  нравилась,  она  и  не
хотела ничего другого. Это было все, чем она могла быть.  Заклинание  делало
свое дело: она действовала и думала именно так, потому что не  могла  думать
по-другому, не могла хотеть ничего другого.
   Мужчины, которые раньше оставляли ее равнодушной, теперь возбуждали ее, и
временами она чувствовала настоящее вожделение.
   Конечно, сейчас парни старались не повредить  ребенку,  но  все-таки  они
немного повеселились, и она освоила кое-что новенькое. Теперь она ждала того
времени, когда после родов они смогут по-настоящему воссоединиться с ней,  и
ждала не без удовольствия.
   До сих пор никто на самом деле не понимал ее, даже она  сама.  Магическое
зеркало Итаналон тоже отражало больше всего ее смятение. Главное было  не  в
том, что  она,  Принцесса  Бурь,  старалась  избежать  той  ответственности,
которую это взваливало на нее. Главное было то, что  она  всегда  оставалась
изгоем, и там, дома, и еще больше здесь. Никто не мог понять, что это такое,
если не  испытал  на  себе.  И  только  теперь,  когда  она  была  такой  же
"нормальной", как остальные девушки, она сама начала понимать себя.
   Пожалуй, она была даже более "нормальной", чем Чарли.  Чарли  никогда  не
нуждалась в муже, вообще не захотела бы связывать себя.  Забавно,  что  Бодэ
была гораздо ближе Чарли. Бодэ была талантлива, и она пробивала себе  дорогу
силой воли и своего ума, без всякой магической силы. Она полностью управляла
своей жизнью и действительно не нуждалась ни в ком, даже  в  этом  обществе,
где господствовали мужчины. Бодэ и Чарли  были  родственные  души.  У  обеих
одинаково отсутствовало уважение к мужчинам, для  них  они  не  были  ничем,
кроме как сексуальными партнерами. Конечно, Бодэ не раз выходила замуж - для
нее это было вроде хобби, - но она выбрасывала  мужей,  как  только  страсть
остывала.
   Но Бодэ и Чарли выбирали судьбу сами,  а  за  нее  решило  зелье,  и  это
помогло ей примириться с собой по-настоящему. Она больше  не  имела  никаких
видений  Принцессы  Бурь,  чувствовала  дождь  и  непогоду  не  больше,  чем
обыкновенные люди. Чем бы ни была  сила,  которой  она  обладала,  она  ушла
вместе с ее старой жизнью, и это тоже дало ей чувство освобождения.
   Присев к столу, она взяла истертую  колоду  карт.  Карты  здесь  были  не
такие, как дома. Их было по пятнадцать в пяти мастях, но, убирая лишние, она
могла  составить  колоду  в  пятьдесят  две  карты   четырех   мастей.   Она
перетасовала карты и  разложила  их  на  столе  в  хорошо  знакомый  рисунок
"Клондайка", любимого пасьянса ее отца. Она знала множество пасьянсов еще  с
того времени, когда жила с Бодэ. Последнее время она почему-то относилась  к
ним слишком серьезно. Дело в том, что  у  нее  появились  странные  перепады
настроения, и, хотя ее уверяли, что в ее положении так и должно быть, она не
могла с этим примириться. Она то плакала, то впадала в уныние, то  поднимала
крик по пустякам, а то вдруг на нее  нападали  страх  и  неуверенность,  она
забивалась в угол или, не в силах это выдержать, бросалась к Пати.
   А иногда, точно так же внезапно, у нее  появлялась  потребность  остаться
совершенно одной, вот как сейчас.
   Иногда она просто не могла остановиться и все болтала, болтала,  и  самые
мельчайшие  мелочи  казались  ей  чрезвычайно  забавными,  и  она   смеялась
ненормально  долго  и  была  не  в  состоянии  остановиться.  Все  крайности
следовали одна за другой, словно кто-то щелкал выключателем.
   Это беспокоило ее, но она не хотела навязываться остальным. Квису и  Пати
уже родили своих малышей. Пати была еще очень слаба. Со дня на  день  должна
была родить Мида. Их мужья ухаживали за ними, поэтому оставались в лагере, а
ее работали лишнюю смену, чтобы заменить товарищей, и она очень тосковала.
   Никто не знал, когда она должна родить. Она потеряла ощущение времени. Ей
казалось, что прошли годы. На веранде установили колокол,  чтобы  она  могла
позвать на помощь, если вдруг начнутся роды.  Она  навещала  других  женщин,
даже помогала им с детьми, но ужасно хотела своего.
   Все же она беспокоилась. Беспокоилась о своих старых друзьях  и  о  своей
безопасности. Она знала, что, хотя сама она, возможно,  изменилась,  ребенок
внутри нее - нет. Это доказывали молнии и гром со всех сторон, когда малышка
брыкалась. Впрочем, больше всего она беспокоилась о предстоящих родах. Ей  и
хотелось, чтобы все поскорее кончилось, и было страшно. Глядя, как  мучились
Квису и Пати, она, пожалуй, поняла, почему это названо "работой"  , и эта "работа" ее пугала.
   Она услышала, что кто-то поднимается по лестнице, и обернулась. Она знала
здесь всех людей на сотню, а то и больше миль в округе, ей  было  любопытно,
кто это решил навестить ее. Человек с трудом вошел и оперся о дверной косяк,
чтобы удержать равновесие. Его одежда была в клочьях, рубашка залита кровью.
   - Крим! Бог мой! Это ты?! Что ты здесь делаешь? Что с тобой стряслось?
   Она хотела помочь ему добраться до кровати, но он отстранил ее  и  рухнул
на стул. Она подала ему чашку с вином, он жадно выпил и попытался  перевести
дух.
   - Охранял... тебя, - выговорил он. Она нахмурилась.
   - Охранял меня... от кого? - Внезапно ей в голову пришла ужасная мысль. -
Я не вернусь, Крим. Ты не можешь заставить меня!
   - Знаю, знаю. Потому и мог только охранять тебя, а не увезти. А жаль.  Но
теперь это не имеет значения. Сколько людей сейчас в  лагере,  кроме  нас  с
тобой?
   Она задумалась на минуту.
   - Шестнадцать, считая остальных девушек. Зачем? - Она засуетилась,  чтобы
перевязать его рану, но он снова отстранил ее.
   - Забудь обо мне сейчас. Если мы не будем действовать, причем быстро,  не
будет никакой разницы, тяжелая рана  или  нет.  Ты  можешь  вызвать  других?
Собрать их здесь срочно?
   - Да, у меня есть колокол, но...
   - Давай! Скорее! Наши жизни зависят от этого! И их тоже!
   Она знала Крима достаточно хорошо,  чтобы  поверить  ему  на  слово.  Она
ударила в колокол и звонила долго, во всю мощь. Наконец она решила, что  его
и мертвые услышали бы, и вернулась к Криму.
   - Ну, так в чем дело?
   - Сэм, если я сумел найти тебя, сумеют и они. Клиттихорн уже начал войну.
Он уничтожил Масалур, Булеан выбрался, но дело плохо. Сюда спешит  изо  всех
сил наемный ублюдок по имени Замофир. Мне давно следовало прикончить его.  У
них автоматы, они могут делать сотни выстрелов  в  минуту,  и  они  намерены
убить тебя и всех остальных, а потом просто сровнять это место с землей.
   - Замофир! Тот мерзавец из каравана? Я знаю его, Крим. Сколько?
   В этот момент появились двое из мужей Пати,  Ладар  и  Сомаз,  муж  Квису
Дабук и, наконец, сама Пати. Они было застыли настороженно при  виде  Крима,
но его состояние убедило их, что опасаться нечего. Сэм кратко рассказала им,
кто он и что происходит.
   Ладар, крупный мускулистый мужчина, кивнул.
   - Сколько их?
   - Было двадцать,  теперь  только  четырнадцать,  -  ответил  навигатор  с
оттенком гордости. - Но  я  подслушал,  как  они  говорили,  что  собираются
уничтожить всякое живое существо здесь и сжечь все. Я снял с мертвых две эти
фантастические винтовки и добыл две коробки боеприпасов. Тащил  их  на  себе
последние три лиги. С ними легко иметь дело, не  нужно  прицеливаться:  угол
поражения почти сорок градусов. У вас есть какое-нибудь оружие?
   Ладар повернулся к Дабуку:
   - Ступай к перегонному кубу.  Там  чистый  спирт.  Помнишь  зажигательные
бомбы, которые ты тогда использовал? Сделай несколько. С запасом. Сомаз,  вы
с Пати соберите всех. Эта хижина и мельница на той стороне, через дорогу,  -
здесь  пройдут  прежде  всего.  Ты  навигатор.  Сколько  времени,  по  твоим
подсчетам, у нас есть?
   - Час, может, немного меньше. Трудно сказать. Ладар кивнул:
   - Возможно, как раз хватит. Ну, давайте двигайтесь!
   - Пати с остальными женщинами и детьми велели уйти  подальше  в  джунгли,
просто отойти как можно дальше, чтобы  плач  детей  не  привлекал  внимания.
Хотели отослать и Сэм, но она отказалась.
   - Нет, это мое сражение, моя вина, - сказала Сэм. - Если бы не я,  убийцы
не пришли бы сюда. Я хочу остаться. Кроме того, если эти ублюдки осилят  нас
и меня убьют, может быть, по крайней мере они не станут искать остальных.
   На это трудно было возразить.
   Крим показал Ладару, как обращаться с автоматом, и здоровяк, взяв  его  и
коробку с боеприпасами, устроился на чердаке мельницы, примерно в ста  ярдах
через вырубку. Другой автомат Крим оставил себе и занял позицию  на  веранде
за печкой, прорезав в сетке  дыру,  чтобы  через  нее  вести  огонь.  Другие
мужчины заняли  свои  позиции  с  корзинами  зажигательных  бомб.  Это  были
маленькие тыквы, наполненные почти чистым спиртом и заткнутые тряпками.  Они
зарядили винтовки и пистолеты и залегли за тюками сена.
   Бандиты въехали в лагерь  нагло,  не  торопясь,  разглядывая  все,  будто
оценивая. У Сэм это зрелище вызвало чувство нереальности, будто  она  видела
это уже много раз в бесчисленных  ковбойских  фильмах  или  в  сотне  старых
фильмах Дюка Моррисона по ночному ТВ.  Только  там  перестрелки  происходили
обычно на рассвете, а не на закате. Она сосчитала их и внезапно  обнаружила,
что их меньше, чем она ожидала.
   - Крим! - зашептала она. - Но их только десять!
   Крим кивнул:
   - Один или два, чтобы следить за дорогой, на всякий случай,  а  еще  два,
вероятно, идут пешком, чтобы прикрывать их.
   Один из парней, Фейми, встал из-за тюка сена с винтовкой наготове.
   - Эй, незнакомцы! - крикнул он. - Что вам здесь нужно?
   Замофир выехал немного вперед.
   - Общее восстание туземцев во  многих  колониях,  -  крикнул  он.  -  Нас
послали сюда, чтобы эвакуировать всех в средину.
   - Да что ты? Мы слышали о беспорядках, но здесь нет никаких  туземцев.  И
если бы нас собрались эвакуировать, послали бы солдат.
   -  Армии  не  до  того.  Нужно  регулировать  поток  беженцев,  возводить
укрепления. На границах средины войска повстанцев, в колониях  режут  подряд
всех акхарцев. Нас послали вместо солдат.
   - Очень любезно с твоей стороны, Замофир! - крикнул ему сверху Крим. - Не
знай я тебя так хорошо, я бы, пожалуй, поверил!
   Замофир внезапно побелел и попятился вместе с лошадью назад, к своим.
   - Крим! Я - ах! Старый друг, я  знаю,  мы  не  сходимся  во  взглядах  на
многое, но... Эй, рассыпайтесь, парни! Нас здесь ждали!
   В этот момент Крим и  Ладар  открыли  внезапный  перекрестный  огонь.  На
вырубке мгновенно образовалось кровавое месиво. Некоторые бандиты  бросились
к дому или к мельнице. Было ясно, что погибло больше лошадей, чем  людей:  с
середины вырубки из-за  тел  лошадей  вели  ответный  огонь.  Пули  свистели
вокруг. Сэм поспешно отступила к задней стороне дома. Внутри него  летели  и
разбивались вдребезги мебель, кастрюли и другая утварь.
   Ей было стыдно, что она прячется тут, и  она  беспокоилась  о  Криме.  Не
слышно было, чтобы он еще стрелял.
   Впрочем, огонь по ней велся недолго. Она услышала, что снаружи как  будто
лопнуло стекло, а потом раздались вопли. Сэм осторожно  пробралась  снова  в
переднюю часть дома. Это из-за деревьев полетели зажигательные бомбы в  кучу
людей на вырубке. Тех, кто, охваченный пламенем, выбегал на открытое  место,
срезали одиночные выстрелы.
   Вдруг раздался  шум  на  веранде,  пол  задрожал,  и  в  дом,  размахивая
пистолетом, ввалился огромный, грязный бородатый  детина.  Он  уставился  на
нее, засмеялся и поднял пистолет, все еще посмеиваясь. Вдруг кто-то появился
сзади него, и не успел бандит опомниться,  как  внезапно  застыл,  изогнулся
немного назад и рухнул на пол. Из его спины торчала рукоятка  большого  ножа
навигатора.
   - Солнце село как раз вовремя, - сказала Кира. - Помоги-ка мне вылезти из
Кримовой рубашки и куртки, пока я в них не запуталась и не упала. Ну,  давай
же, шевелись, Сэм!
   Снаружи слышались выстрелы и крики.
   Хотя солнце село, было  еще  очень  светло.  Уцелевшие  -  и  бандиты,  и
защитники лагеря - укрылись кто где. Трудно  было  даже  отличить  друга  от
врага.
   Кира взглянула на Сэм и ободряюще улыбнулась:
   - Ну, с голым задом я чувствую себя местной жительницей.
   - Крим... я не слышала...
   - Я же говорю, как раз вовремя, -  ответила  прелестная  женщина.  -  Тот
ублюдок пробрался под веранду, влез  и  снес  Крима  и  половину  сетки.  Он
подумал, что Крим мертв, и, если бы закат задержался еще на пять минут,  так
бы оно и было. Теперь он как бы временно  в  отпуске,  по  крайней  мере  до
утренней зари. - Она вздохнула. - Слушай, есть тут  хоть  что-нибудь,  кроме
этого однозарядного пистолета?