Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Фэнтази
      Шалаев Михаил. Владыка вод -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -
Хо! Он еще спрашивает, - удивилась тень. - Сам, что ли, не знаешь, кого в тюрьму тащишь? Апельсин наконец сообразил, что речь идет о преступниках, обезвреженных им в роще. Он приосанился, насколько это возможно, когда за грудки ухвачен, и гордо ответил: - Они законы нарушили! - Какие такие законы? - "О нравственности" и "Об уклонении от налогов", - отчеканил Апельсин, еще более выпячивая грудь. - Ты толком говори, что они сделали? - тень встряхнула Апельсина, отчего тот опять согнулся и наконец испугался, смекнув, что может получить по личности. - Он ей кольцо подарил, а она его целовала... - пробормотал надзиратель, с ужасом обнаруживая, что преступления ни в том, ни в другом случае не содержится. В совете-то в ихнем любому понятно, что закон нарушается, а вот этим как объяснить? Подтверждая его догадку, тень вопросила: - Ну и что? Апельсин стал путано объяснять: - Торговый совет... новый закон... запрещается... - Ах, Торговый совет? - тень перехватила его рубаху поудобнее. - На, получай свой совет! - и в левом глазу Апельсина что-то вспыхнуло: это ему засветили по левой скуле. - Мама... - прошептал надзиратель за нравами, предпринимая, наконец, запоздалую попытку вырваться. - Вот тебе "мама", - тень, еще раз перехватив рубаху, угостила его с другой стороны по уху. - Мама... - опять прошептал Апельсин, и вдруг сообразил: не шептать, не шептать надо, а - кричать! Он и попытался закричать, но вместо крика из горла вышел какой-то хрип, а тень с омерзением плюнула и выпустила Апельсина, наградив его напоследок тяжелой пощечиной. Вторая, повыше, тень так и не сдвинулась с места, и ни слова не произнесла. - Пошли, - буркнул ей избиватель Апельсина, но передумал, и вновь обратился к надзирателю за нравами, колотящемуся крупной дрожью: - Когда их выпустят? Ну, не трясись, тебя спрашивают! - Не знаю, - помотал пылающей головой Апельсин. - Суд завтра после обеда... - Вон оно как... Ну, ладно. - И тени неспешно исчезли в подворотне, откуда появились, а надзиратель, миновав ужасное место на цыпочках, бегом побежал домой. - Слушай, - обратился к злющему Смелу Верен, когда они возвращались на постоялый двор, - а ведь Учитель-то, отец Цыганочкин, - тоже в совете. Может, к нему сходить? Дочь как-никак... - Да им плевать - дочь, не дочь... Что ж ты думаешь, он сам не знает? Получше тебя знает. Сам, небось, законы эти дурацкие придумывал... - Да... - вздохнул Верен. И подумал: "Не ушли вот вовремя..." Когда Учитель вернулся домой, дочери не было. И к лучшему: непременно пристала бы - что да как, а рассказывать про предстоящий назавтра суд не хотелось. Поэтому он решил поскорее улечься спать, но твердо решил про себя, что с него достаточно: сразу же после суда объявит о выходе из совета. Зачем ему это все нужно? Книгу забросил, Цыганочку три дня уже, считай, что не видел. Не-ет, хватит с него. Завтра еще дотерпеть - и конец. Утром, обнаружив, что Цыганочки снова нет и, судя по всему, и не было, он рассердился: да уж, нравственность нынче у молодых никуда не годится. Правильный закон они приняли. И осудить надо будет как решили. С тем направился Учитель в Торговый совет. Сметлив вышел из высоких тюремных дверей в сопровождении четырех стражников, легкомысленно щурясь на яркое солнце. Цыганочка шла рядом, чуть позади, с утомленным, но гордым лицом. Сметливу очень понравилось, как вела она себя все это время: не хныкала, сердита была, однако спокойна. Он же вообще воспринимал все случившееся как глупое недоразумение и лишь посмеивался, вспоминая дурака Апельсина: "А мы-то за него бунтовали!" - "Не за него, а за отца", - поправляла Цыганочка. Но как только вышли они из тюрьмы, как увидели, что делается на площади - со Сметлива беззаботность слетела. Ряды стражников, длинный стол, за которым восседали с важными лицами лавочники - недавние бунтари (и среди них почему-то Учитель), доминат по соседству с ними на кресле с высокой спинкой, грубая скамья, заранее оцепленная охраной, а главное, огромная толпа горожан - все говорило, что дело здесь готовится совсем не смешное, а напротив, серьезное. Учитель сидел за столом, опустив голову к каким-то бумагам, и Цыганочка, заметив отца, обрадовалась, подмигнула Сметливу - мол, вот как удачно все. Но Сметлив радости ее не разделил, потому что как раз в этот момент Учитель поднял голову от бумаг, дочку увидел - и побледнел смертельно, и даже привскочил на стуле, но рухнул тут же, будто молнией пораженный. Уже посадили преступников на скамью, стражей оцепленную, уже тишина повисла над площадью и начинать надо было суд, а Судья все не мог вернуться в себя, все сидел, оцепенев от внезапной тоски и ужаса. Первая мысль пришла ему - послать на китулин рог это сборище. Ан нет: только что выступал на совете, настаивал на суровом наказании, когда Батон Колбаса предложил ограничиться взносом. Не знал до последнего, о ком речь - вот в чем беда... Толпа, разглядев, в чем смак ситуации, приутихла. Батон Колбаса в несвойственной ему растерянности глядел на Учителя, а Пуд Бочонок, уяснив, что тому предстоит судить собственную дочь, беспокойно заерзал на стуле. Председатель Котелок ничего не понял, кроме того, что молчание затягивается, и тихонько подтолкнул Судью: начинай! Но Учитель позабыл о подобающих торжественных речах, заранее написанных на бумажке, встал и, обведя людей на площади затравленным взглядом, с трудом выдавил из себя то единственное, что вспомнил: - Слово имеет обвинитель Апельсин, - и сел, слепо уткнувшись в бумаги перед собой. Представление началось. Когда Апельсин поднялся на тумбочку для речей, толпа прыснула смехом. Вид у обвинителя был хорош: одно ухо красное и распухшее, под глазом - здоровенный синяк. Однако он, нимало не смущаясь, заговорил с важностью, отчего зрителям стало еще смешней: - Мы издали законы "О нравственности" и "Об уклонении от налогов". И вот, вчера вечером, в роще за городом, я и еще пятеро свидетелей застали подсудимых (тут Апельсин величественным жестом указал на скамью) за действиями, нарушающими... Тут в толпе кто-то, не выдержав, захохотал в голос. Апельсин недовольно умолк и обратился к председателю: - Я прошу тишины. Котелок, раздосадованный, что Учитель опустил торжественное вступление, вскочил и замахал рукой: - Тихо! Тихо! Здесь вам не балаган! Здесь вам суд! Народ притих, фыркая в кулаки. Апельсин же, выждав немного, продолжил: - Да... Так вот, эти двое злостно нарушали законы: он подарил ей кольцо, а подарки, согласно новому закону, должны облагаться налогом. Она же его целовала, не будучи законной женой, что противоречит закону "О нравственности". Подтвердить это могут платный осведомитель Торгового совета Собачий Нюх и еще четверо стражников, принимавших участие... До людей стало доходить, о чем толкует оранжевый надзиратель за нравами. Его речь перебил удивленный голос: - Это что же теперь - подарить ничего нельзя? - Да, нельзя, - самодовольно подтвердил Апельсин, - если налог не уплачен. - Порядочки... - выдохнула толпа. Председатель Котелок, чувствуя, что суд уходит в какую-то не ту сторону, встал и громко спросил: - Вопросы к обвинителю есть? - помолчал для виду, и хотел уже посадить Апельсина на место, чтобы не позорил совет, но раздался голос: "Есть вопрос!" - и Котелку ничего не оставалось, как сделать приглашающий жест - мол, пожалуйста. Вперед вышел худой бородатый старик с бочкообразной грудною клеткой - старшина стеклодувов: - А какого такого Смута вы налоги вдвое подняли, а? Такого вопроса Апельсин не ожидал и развел короткими ручками: - Это решение Торгового совета... Но лично я... - и снова развел. Старшина же воинственно выставил бороду: - Торговый совет - это ладно. Сидите там - и сидите, Смут с вами, решайте себе... А мы при чем? Котелок метнул тревожный взгляд на Нагаста, который слушал возникшую перепалку с нескрываемым удовольствием, снова встал и возвысил голос: - Прошу вопросы по сути дела! - А налоги - не суть? - возмутился старый стеклодув. Но тут кто-то из веселящейся в толпе молодежи выкрикнул: - Эй, Апельсин! Ты лучше расскажи, кто тебе в глаз засветил? Надзиратель за нравами ответил на этот нескромный вопрос таким высокомерным образом: - Ясно кто - преступники. Вот поймаем - тоже на этой скамейке сидеть будут. - У-у! - дурашливо загудела толпа. - Вот вам и "у-у"! - Апельсин все меньше становился похож на грозного обвинителя. - Увидите, увидите: поймаем и посадим! - У-у! - снова накатил гул. Суд неотвратимо скатывался в балаган, и председатель Котелок, по чести, не видел, как остановить этот срам. На кой Смут доверился он дураку Апельсину? Да и собратья-бунтовщики вели себя по-предательски: Учитель сидел, опустив голову, Лыбица веселилась вместе с толпой, а Бочонок так и ерзал глазками, испытывая, видимо, сильнейшее желание убежать. "Всем хочется, - злорадно подумал Котелок. - Сиди теперь, толстопузый..." Он встал и, гулко хлопнув ладонью по столу, крикнул с надрывом: - Прекратить!!! Вот тут-то Апельсин его и добил: не разобрав, к кому обращен был сей выкрик, он гордо повернулся к председателю подбитым глазом и запальчиво выкрикнул: - А не прекращу! Ишь, какой... Тебе бы так! Их обязательно надо найти! - и, шмыгнув от чувств, отвернулся. Но не успел еще Котелок прийти в себя от столь неожиданного в своей нелепости демарша, как прозвучал над площадью молодой гортанный голос: - А чего меня искать? Вот он я! Все обернулись на звук и увидели незнакомого (для всех, кроме Сметлива, разумеется) человека лет тридцати с кучерявой черной бородкой, нос горбинкой... Словом, понятно. Смел стоял, сложив руки на груди, и глядя на Апельсина в упор, продолжал: - Хочешь, еще добавлю? Апельсин, вытянув шею, несколько мгновений разглядывал незнакомца, сравнивая его с ночною тенью, и - узнал. Он вытянул короткую ручку с указующим перстом, захлебнулся визгом: - Вот он! Хватайте его! Это он! Сметлив хотел уже вскочить на ноги, но был удержан на месте железною хваткой охраны. Остальные стражники, сомневаясь, поглядывали друг на друга, на домината и на Котелка, но с места двинуться не решались. Точнее, вроде бы двинулись, но ровно настолько, чтобы создать видимость движения. Котелок в это время лихорадочно соображал, что делать, и наконец решился: любым путем надо остановить комедию. Он повторил жест Апельсина и грозным голосом приказал солдатам: - Взять его! Но и тут дворцовые стражники не стали спешить. Зато ринулся арестовывать Смела Собачий Нюх, до смерти преданный Торговому совету, оценившему его усилия. Он врезался в толпу так, что, казалось, рассечет ее пополам и вылетит на другом краю, но как-то неожиданно завял, потом его длинная фигура сложилась пополам и исчезла из глаз, а еще мгновение спустя толпа вытолкнула его назад в лежачем виде и изрядно помятым. На этот раз уже и стражники заволновались: очевидно, надо было срочно что-то делать. Однако доминат, откинувшись на высокую спинку кресла, любовался происходящим со странной улыбкой - он и думать не думал вмешиваться. Стражники вновь остыли. Тогда Апельсин, видя, что его обидчика никто не хватает и не тащит в тюрьму, а Нюх на карачках отползает в сторону, совсем одурел: он спрыгнул с тумбочки для речей и кинулся в толпу, по стопам платного осведомителя. С надзирателем обошлись еще хуже: его приняли на руки, и отшвырнули - так, что он покатился по булыжникам. Но теперь людская стена качнулась вслед за своей жертвой, равновесие нарушилось и Котелок вдруг подумал: пора бежать. Но первым побежал Пуд Бочонок. Он вскочил, опрокинув стул, и со скоростью, невероятной для его тучной фигуры, устремился через площадь в боковой переулок. За ним - Котелок, потом Лыбица, Наперсток, Батон Колбаса и даже успевший каким-то чудом вскочить на ноги Апельсин. Народ, улюлюкая, кинулся за ними. Только один остался сидеть на месте - толпа опрокинула прямо на него стол, за которым восседали лавочники, хлынула, прошлась сотнями ног по крышке - никто и не услышал стонов Учителя. Уложив Учителя на кровать, Сметлив утомленно присел на табурет. Перед ним все качалось, в голове гудело - сказывалась ночь в тюрьме и кошмар последних мгновений на площади: мечущаяся в толпе Цыганочка, безжизненно распростертое на камнях тело, розовая пена на губах... А потом он нес Учителя на руках домой, как ребенка, а Цыганочка все твердила: "Осторожнее..." Сейчас она, захлебываясь слезами, то принималась обтирать ссадины на лице отца мокрым полотенцем, то надолго припадала к его плечу. Передохнув, Сметлив бережно поднял Цыганочку с колен и приложил ухо к груди Учителя: дыхание было хриплое и неровное, сердце билось слабо. Но снаружи особых повреждений не наблюдалось, ребра оказались как будто целы. - Ничего, - сумрачно выговорил Сметлив, - отойдет. Он не испытывал к Учителю особой жалости, считал - сам виноват: не следовало с лавочниками связываться. А вот Цыганочку жалко было до дрожи в пальцах, до комка в горле. Она снова склонилась над отцом, а Сметлив, не зная, как успокоить, прошелся туда-сюда по комнате. Потом заговорил утешительно: - Это еще что... Вот у нас в Рыбаках на одного двадцативедерная бочка с брагой наехала - и ничего, только ногу сломало... А другого и вовсе завалило в Береговой Крепости. Тот, правда... - Сметлив спохватился, что говорит не к месту, и бодро продолжил: - Так что, ерунда это. Вот увидишь... Но тут Цыганочка подняла заплаканное лицо, и он увидел в ее глазах знакомый блеск: - Ерунда, да? А тебе не ерунда, когда в лепешку? - Да нет, что ты, - испугался Сметлив. - Жалко, конечно... - и не удержался: - Но он ведь сам виноват. Цыганочка встала. - В чем виноват? - Ну, это... Зачем он с лавочниками связался? Ведь ясно было, что добром не кончится. Ну вот и... - Убирайся, - ровно сказала Цыганочка. - Что? - Сметлив был удивлен. - Убирайся отсюда, - повторила она. - Это ты мне? За что? - Сама знаю, за что. Убирайся! Потрясенный Сметлив сделал два шага к двери, но обернулся: - Эх, ты! А он, между прочим, - указал на Учителя, - собирался тебя в тюрьму упечь. На три месяца. Понятно? Тогда Цыганочка оказалась возле Сметлива, закатила оглушительную пощечину и с невероятной силою вытолкала за дверь. Здесь его ожидали Верен и Смел. Сметлив поглядел на них удрученно, сел на крылечко, судорожно вздохнул, глотая удушливую обиду: - Ну, вот и все. Завтра выходим. Лавочников гнали недалеко - злобы-то особой не было, а больше так, для смеху. Но они убегали долго, старательно, и все никак не могли остановиться, даже когда и мальчишки уже отстали. Наконец выбились из сил, сели на берегу Живой Паводи и стали ругаться: разбирали друг друга по косточкам - кто что не так сказал, да кто что не так сделал. Потом и свара их выдохлась, стало темнеть, и пришло время думать, как им быть дальше. Выход нашла неунывающая Лыбица: - А что тут думать, ети вашу по корягам? Домой пошли... Они осторожно вернулись в город и разбрелись по лавкам, по постоялым дворам, где жили, где их ждали родные. И никто их не тронул. На следующий день лавки долго не открывались, но потом робко приоткрыла двери одна, за нею другая, и люди - не сразу, конечно, но погодя - пошли в них, каждый за своим неотложным делом. Нет, а правда - где еще купишь чай, колбасу и сахар? Только разрушенный угол апельсиновой лавки долго еще вызывал улыбки, напоминая жителям Белой Стены неудавшийся бунт лавочников. Даже мальчишки, проходя, не упускали случая завопить дурным голосом: - Э-эй, Апельси-ин! НЕВЕСТА ГЕНЕРАЛА ГОРА ...Примерно к обеду дошли до Наказанной рощи. Дорога опасливо обходила ее, но они полюбопытничали, сели перекусить как раз напротив, под раскидистым кустом, глазея со стороны на диковинные деревья. Слышать слышали, а вот видеть довелось впервые: темна была роща, безрадостна и безгласна, огромные вязы стояли ни живы, ни мертвы, ни листочка на них, ни почки, а глубокие извилистые морщины, изрезавшие жесткую кору, связывались в жуткие морды, искаженные пытошной мукой. Эти деревья стояли так с незапамятных времен, никогда не зеленея, но и не падая, чтобы стать почвой для новой жизни. По преданию, в этой роще бились когда-то насмерть Владыка Вод и Сеятель Смут, и Владыка Вод, победив, наказал рощу за то, что она отдала Смуту ветку, из которой тот сделал себе дубину... Говорят, и поныне обломок дубины той хранится где-то на свете у злых колдунов, что ждут они своего часа, чтобы в ход пустить ее страшную силу... Ну да ладно, сказки сказками, а путь впереди неблизкий. Подивились, поцокали языками - и взвалили на плечи мешки, и отправились дальше, туда, где, завораживая и тревожа, ждало их неведомое. Хорошо теперь шлось: плескалась через край сила, не давили тяжелые мешки, ноги сами отсчитывали тысячи и тысячи шагов. Сметлив, поначалу хмурый из-за их глупой ссоры с Цыганочкой, отошел, посветлел - то ли решил не брать пустяков в голову, то ли совсем забыл про любовь свою неудачную, - и скоро включился в дорожные разговоры, улыбка к нему вернулась. На другой день вошли в Оголтелую падь. По этой широкой, открывающейся к реке лощине пролетел когда-то неистовый смерч, выворачивая с корнем столетние сосны, ломая пихты и ели, как траву вырывая из земли молодую поросль. С тех пор поднялся над буреломом новый веселый лесок, но дикая мешанина мертвых стволов не давала ни пройти, ни проехать. Дорогу все-таки прорубили, ценой великих трудов, но петляла она отчаянно, обходя завалы, скалилась по обочинам старыми обломками да обрубками, черными сучьями да гнилыми пеньками. Здесь и приключилась с путниками некоторая странность. Шли они беззаботно, гуляючи, не давая смутить себя мрачному лесу, только досадовали, что негде им сделать привал - пора бы уже, животы подвело. Но в какой-то момент шевельнулась вдруг впереди мертвая ветка, и потянулась, зазмеилась через дорогу, перегораживая путь, и насмерть вцепилась в разлапистую черную корягу на другой стороне. Остановились путники, насторожились. Что за смута за такая чернокнижная? Смел первым вперед шагнул, бормоча для храбрости: "Ну-ну, ты брось... Что еще за шуточки?" Но далеко не ушел: накатил на дорогу сумрак средь бела дня, и зачавкало что-то в лесу, задвигалось, к ним подбираясь поближе, и стволы древесные полусгнившие принялись перескрипываться между собою о чем-то опасном, будто злорадно хихикали, - и Смел, выхватив нож из ножен, назад отскочил, поближе к товарищам. Постояли они, озираясь тревожно, - а стволы все поскрипывают, а сумерки все сгущаются, - и налетел вдруг на путников крохотный ветерок, и пошел, пошел вокруг них, набирая силу, все быстрей и быстрей, и вот уже оказались они в середине темного вихря, рвущего с плеч рубахи, свистом пронзительным оглушающего. Сметлив догадался, вспомн

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору