Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Фэнтази
      Штерн Борис. Записки динозавра -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  -
откидываю полы пальто, усаживаюсь в кресло, Михаил Федотович подает мне свой старинный "Паркер" с золотым пером (эту авторучку у него надо украсть и отнести в свой музей на втором этаже учреждения), и я трясущейся рукой подписываю в печать статью Дроздова - черными чернилами полной подписью вместе со званием: "Академик Ю.Невеселов" - Какое сегодня число? - Двадцать восьмое февраля, - смеется Михаил Федотович. Все-таки он смеется, хотя только что я подписал ему приговор - статья пойдет в печать, и его снимут. - Значит, сегодня последний день, - заключаю я и ставлю дату. - Последний день чего? - интересуется Михаил Федотович. - Помпей, - предполагает Дроздов. - Зимы, - поясняю я. Дроздов манерно аплодирует мне из коридора. Значит, старый чайник сыграл на публику и сорвал аплодисменты на старости лет. Но чрезвычайный издательский посол, оказывается, еще не втоптан в грязь. Уши еще торчат. Он что-то еще хочет сказать... Все верно: входя он сказал "во-первых", но еще не добрался до "во-вторых". Он открывает свой дипломатический чемодан, протягивает мне какой-то мандат и невозмутимо произносит: - Нет, Юрий Васильевич, я не чрезвычайный посол и не издательский курьер. Мне, во-вторых, поручено провести в вашем журнале ревизию. После этих слов в коридоре начинает происходить немая сцена. Я, признаться, тоже немного ошарашен. - А его фамилия не Хлестаков ли? - разряжает обстановку Дроздов. - Нет, моя фамилия Ведмедев, - спокойно представляется этот ревизионист. - По всем ревизионным вопросам обращайтесь к заместителю главного редактора. Михалфедотыч, к нам приехал ревизор! Уделите ему внимание, но не в ущерб основной работе. - Здравствуйте! - Михаил Федотович трогает ревизора за локоток. - Я не расслышал - ваша фамилия Ведмедев или Медведев?.. Что будем проверять? Наличие столов, стульев, сотрудников? Все опять разбегаются по рабочим местам, а Маринка быстренько проверяет амбарную книгу "прихода-ухода" - все ли расписались? И, наверно, расписывается за Дроздова, который принципиально никогда не расписывается в появлении на работе (в исчезновении с работы - тем более). Умничка. Не Дроздов умничка, а Маринка. Это она ловко делает, фальшивомонетчица. 7 Я остаюсь в одиночестве, снимаю пальто и опять усаживаюсь в кресло. Оно крепкое, довоенное, на балансе редакции не числится, я его из дому принес, его из-под меня трудно вышибить. Сейчас я еще раз внимательно прочитаю статью о зубной боли профессора Степаняка-Енисейского и вычеркну из нее все несущие балки и рабочие кирпичи, то бишь все колоритные слова и одесские обороты, которые Дроздов надеется под шумок протащить, хотя я и пометил все эти штуковины в его черновике. Маринка приносит чай в серебряном подстаканнике N_2 и бутерброды с колбасой. Спасибо, одного достаточно, я уже завтракал. - Что ты спросила?.. - переспрашиваю я. - Кому чай? Ревизору?! - В порядке подхалимажа, - смеется Маринка. - Ладно, предложи ему чай, пусть подавится. Человек все-таки с дороги. Итак, читаем статью... Где мои очки? На носу. Статья называется: "Зубная боль профессора Е." Странно, почему Дроздов сократил фамилию Степана до единственной заглавной буквы? Впрочем, "Енисейский" это не фамилия и даже не псевдоним, а торжественная приставка в подражание Семенову-Тян-Шанскому или Суворову-Рымникскому, хотя профессор Степаняк прицепил к своей фамилии название великой сибирской реки не потому, что он там родился, воевал или что-то исследовал - нет, Енисей он прославил кончиком своего железного школярского пера, запудрив мозги целому послевоенному поколению научно-фантастической трилогией о светлом будущем Сибири. В этих романах ("Обь", "Енисей" и "Лена") наши потомки, какие-то глуповатые восторженные личности, настроили в Сибири куполообразные города, своротили русла трех великих рек, установили на Северном полюсе гигантскую трубу-лифт для транспортировки на Луну песка из обмелевшего Северного Ледовитого океана и, гоняясь за иностранными шпионами, мимоходом раскрыли загадку Тунгусского метеорита, - оказывается, там взорвался не метеорит наверху, а газ под Тунгуской! В то время, как писатель Енисейский покорял на бумаге Сибирь, профессор Степаняк, назначенный директором головного института стоматологии, разгонял спецов, прикрывал последний завод по выпуску вредной и дорогостоящей амальгамы и под лозунгом "плюс химизация всей страны" подписывал приказ о поголовном пломбировании зубов перспективной пластмассой по собственному рецепту... Лучше бы уже пластилином! За трилогию Степаняк-Енисейский получил Сталинскую премию и орден "Знак Почета" (у меня есть такой же - до сих пор путаюсь: все-таки, знак или орден?), за развал стоматологии - Государственную премию и орден Трудового Красного Знамени, а когда подули ветры перемен, он развернул свой флюгер и спешно настрочил четвертый роман ("Байкал"), в котором иностранных шпионов разменял на родимых отечественных, трубу на полюсе демонтировал, реки вернул в первобытное состояние, а Байкал спас от нашествия тунгусских пришельцев. Правда, ожидаемого к юбилею ордена "Дружбы народов" Степаняк-Енисейский не получил, потому что в стоматологии он никак не мог протрубить отбой - к тому времени его уже сделали "народным дантистом" и "почетным директором", а все амальгамные заводы страны были растасканы по винтику, по кирпичику - на что Дроздов должен обратить особое внимание в своей статье. Вообще, я давно заметил, что инженеры пишут фантастику преимущественно о медицине, а медицинские работники - о будущем Сибири. (Историческую же фантастику на тему "что было бы, если бы..." пишут все, кому не лень.) Парадокс? Нет, обычное явление, совмещение профессий - дилетанты всерьез занимаются только чужими делами. Это удобно, а спросу никакого. Итак, фамилию пишем полностью. Не щадить, бить прямо по фамилии, но без ерничанья. Пусть уж Ашот не обижается, но статья пойдет без иллюстрации - спору нет, челюсть хороша, но из-за этой статьи произойдет большая драка, а драка дело святое... Шутки в сторону, а челюсть в архив. Где моя авторучка? Я ощупываю карманы, натыкаюсь сначала на чужой "паркер" с золотым пером, а потом на внучкину "склерозную записку". Сегодня она написана на листке от перекидного календаря. Почитаем, что я должен сегодня совершить... На листке напечатаны жирное число "28", слова "ФЕВРАЛЬ", "ПЯТНИЦА" и список планет, видимых в предстоящем марте. На обороте красными чернилами и каким-то странным, не Татьяниным почерком записано: Не забыть: 1. Звездные войны 2. Мыло, полотенце, паста, зубная щетка Мною опять овладевает приступ сосредоточенного туподумия. Я разглядываю календарный листок, как до него разглядывал серебряный подстаканник, черную вывеску, белые обложки, и не могу сообразить: кто написал эту записку, сложил вдвое и засунул в мой нагрудный карман? Я с опаской оглядываюсь... За спиной никого, но за полуподвальным окном маячит уже знакомая фигура в смушковом пирожке. - Маринка! - зову я. - Выйди узнай, что этому старцу от меня нужно. Я продолжаю изучать календарный листок. Узнаю, когда сегодня взошло и зайдет солнце, восход и заход луны. Узнаю, что в марте "Венера не видна", "Марс виден сегодня в юго-восточной части неба в созвездии Весов как звезда нулевой величины. В 22 ч. 12 мин. Луна на короткое время закроет своим диском планету", "Юпитер восходит за два часа до рассвета в созвездии Стрельца", "Сатурн - после полуночи в созвездии Весов", "20 марта в 13 час. 24 мин. московского времени Солнце вступит в зодиакальный знак Овна, наступит начало весны". Такой вот гороскоп. - Это какой-то ненормальный, - смеется Маринка, заглядывая в кабинет. - А в чем дело? - Стоит, мерзнет... Я пригласила... Отвечает, что не смеет войти в наш... как его?.. священный храм науки и мысли. - Я так и думал. Я подхожу к окну, разглядываю этот листок на просвет и вижу обычные водяные знаки-звездочки. Значит, сегодня начинаются звездные войны. 8 Я догадываюсь, кто подсунул мне эту повестку... Вернее, мне хочется, чтобы это был именно он - удивительно похожий на меня издательский швейцар в фуражке, которому я много лет назад продал свою душу прямо в вестибюле "Перспективы". Конечно, меня засмеют, если я начну объяснять, каким способом пробил в Госкомиздате "Науку и мысль". Легенду о потустороннем швейцаре я не рассказывал даже внучке - Татьяна погладила бы меня по редким волосенкам и с восхищением сказала бы: "Ты, дедуля, у меня писатель-фантаст!" Но о швейцаре я молчу не потому, что меня засмеют, а потому, что разговор с ним воспринимаю серьезно. Он сидел в вестибюле рядом с газированным автоматом, всех сердито спрашивал, куда идут, и всех пропускал. Я всегда боялся швейцаров за их швейцарскую психологию, но этот вдруг участливо спросил, когда я после официального отказа Госкомиздата искал в кармане копейку для газированной воды: "Что, дедушка, не везет? На, выпей водички с сиропом... - и протянул мне трехкопеечную монету. - Не бойся, не простудишься". Я выпил за его счет сладкой негазированной воды и вдруг, уж не знаю зачем, пожаловался, что не могу пробить жизненно нужный научно-популярный журнал в его швейцарском издательстве. "Жизненный? - с неподдельным интересом переспросил швейцар. - Нужный, научный и популярный? Тогда вот тебе, мил-человек, мой добрый совет: дай кому надо на лапу". "Что значит?!.. - изумился я. - Дать взятку? Ты что, старик, сдурел? Кому?" "Кому, кому... Мне, - просто и серьезно ответил швейцар. - Мне. Я же тебя, мил-ты-мой-человек, насквозь вижу. Ты тут третий день без толку груши околачиваешь... Я вас всех насквозь вижу лучше всякого рентгена. Я всю жизнь состою в швейцарах. Я - потомственный. Даже на войне по болезни имел белый билет и служил швейцаром в дипломатическом корпусе. Даже французскую медаль получил от чрезвычайного посла Франции. А когда с де Голлем отношения испортились, мне эту медаль было вспомнено, и отправлено меня на понижение в Лейпциг... в ресторан "Лейпциг", - уточнил швейцар. - Ну, а здесь уже по старости..." Насчет швейцарства в дипломатическом корпусе он не уточнил, полагая, наверно, что дипломатический корпус это такое высотное здание с архитектурными излишествами и с большой крутящейся дверью. Но эти мелкие неточности несущественны, - в остальном, в главном, швейцар был исключительно правдив: "А ты, мил-человек, одного со мной года рождения... ровесник, значит. Вон у тебя Звезда Героя сыцилистического труда, ученый академик, личный автомобиль завода имени Молотова... а я тут издательские чернильницы сторожу. Кто я такой по сравнению? Червячишко. Но зато я вас всех насквозь вижу, а ты не понимаешь простых вещей. Ладно уж, сделаем так... Мне завтра туда пора, - швейцар указал пальцем на потолок. - Дай мне на бутыловку водовки, и я за тебя замолвлю ТАМ словечко, за твой журнал". "Где это "там"? - опять удивился я и оглядел потолочную лепнину с барельефами Архимеда, Ньютона, Дарвина и Ломоносова. - В Госкомиздате?" "Бери выше, - усмехнулся швейцар. - Госкомиздат такие рисковые дела не решает. Выше. Все выше, и выше, и выше стремим мы полет наших птиц... Значит, не понимаешь? Санкта симплицитас... По-латыни тоже не понимаешь? Святая простота, то есть. Ты хотя бы "Фауста" читал?" "Гете, что ли" "Вот! - обрадовался швейцар. - Амадея Вольфрама Гете. - С именами он тоже напутал, но это мелочи. - Понял теперь, что я тебе предлагаю? Я буду между вами посредником. ОН тебе сделает журнал. Разрешит. Выдаст патент с высочайшим соизволением". "Кто, Гете?" "При чем тут Гете?.. Еще выше... Не называем имен. ОН сделает тебе журнал, а ты ЕМУ отдашь за это... ну, ты меня понимаешь, да? Это слово не произносим". "Душу, что ли?" - захохотал я, на что швейцар обиделся и наставительно произнес: "Я думал, что ты серьезный человек, а тебе смешно. Ничего смешного не вижу. Рассуди сам: ты в НЕГО не веришь, и ТО САМОЕ, над чем ты смеешься, тоже для тебя как бы не существует в природе. Значит, тебе ничего не стоит отдать ЕМУ ТО, чего у тебя нет. Логично, а? Подумай. Я б другому не предложил. Ты бы дал бы мне на бутыловку водовки, и ОН бы меня тоже не обидел. И мне хорошо, и вам. Не сомневайся. Или ты жадный? - внезапно заподозрил швейцар. - Жадный, да? Жадный?" Тут я безо всяких раздумий вытащил бумажник и, обнаружив в нем всего лишь пять рублей, вышел на издательское крыльцо с атлантами Кириллом и Мефодием по бокам, одолжил у Павлика еще пятерку и, вернувшись, неловко сунул эти бумажки в загребущую лапу хитрому швейцару... Почему я это сделал? Наверно, он сбил меня с толку латинской фразой и какой-то нелепой смесью французского с нижегородским, но за такие штуки тем более надо платить, иначе потом всю жизнь будешь сожалеть о том, что не дал на "бутыловку водовки" дьявольскому посреднику. "Давай, давай... Не бойся, никто не смотрит... - удовлетворенно произнес швейцар и, не глядя, сунул червонец в карман. - Значит, понял. Тогда договоримся так... Ты, главное, не суетись и ни о чем не беспокойся. Сиди в гостинице и домой не уезжай. Сиди и сиди. Жди. Тебе сегодня-завтра позвонят и пригласят сюда, но меня уже здесь не будет, а ты моего сменщика ни о чем не спрашивай, он в швейцары попал случайно и ничего в нашем деле не смыслит. Смело иди прямо к директору "Перспективы" и получай разрешение... Да, а у тебя на директора компромат есть?.. Компрометирующий материал, то есть. Нет. Ясно. Как же ты собираешься держать-то его в ежовых рукавицах? Ладно, не хотел тебе говорить, но придется. В кабинете директора есть потайная дверь, а за дверью той нелегальная комната. Шуры-амуры там, пьянки-банки и все удовольствия по последнему слову техники. Сей тайный апартамент передается по наследству еще от купца-первоиздателя Лыкина, и ни один директор от той потайной директории не отказался. Вот тебе и козырный туз: чуть что, ты на него телегу. Но отсылать в ЦК не спеши, а сначала покажи ему копию. И будет с твоим журналом полный порядок. Название-то какое? "Наука и мысль"? Тоже красиво. Ну, а когда наступит время расплаты, тебя найдут, не беспокойся. И не говори ЕМУ, что дал мне на лапу. У НЕГО с этим строго". "Кому не говорить? Сменщику?" "Нет..." "Директору?" "Выше..." "Дьяволу, что ли?" Швейцар чуть не заплакал, испуганно оглянулся на автомат с негазированной водой и зашептал: "Нет, ты все-таки как дите! Учить вас надо, академиков, учить! Деньги, дьявол, душа - эти слова не произносятся вслух! Табу! Журнал жизненный, нужный, научный, вот я и хочу тебе помочь в силу мер... в меру сил то есть. А ты, как юный пионер, третий день здесь в кабинеты барабанишь и произносишь ненужные слова. Да над тобой тут все смеются! Дремучий человек! Никогда не произноси ненужных слов - ни в жизни, ни в журнале. Понял? Значит, не выдашь меня ЕМУ? Договорились? Нет, ты скажи: договорились?" "Договорились", - пообещал я, а потом весь день, сидя в гостинице, чувствовал себя старым дураком, которого так ловко надул обыкновенный швейцар. А Павлик, дремучий человек, суетился и не понимал, зачем мы торчим в этой Москве и почему не возвращаемся в лес к своим бабам? Но когда утром мне позвонил тогдашний директор издательства и нерадостно сообщил, что "ситуация наверху изменилась" и что ("кто бы мог подумать!") идея создания журнала "Наука и мысль" одобрена, - вот тогда я решил, что швейцар не очень-то меня обманывал, выкачивая на лапу, - швейцары народ наблюдательный, он видел перед собой заслуженного академика и высокомерно рассудил, что я устрою все свои дела без всякого черта и что содрать с меня на водку за приятный разговор совсем не грех... Я думал так, но беда в том, что, приехав на следующий день в "Перспективу" договариваться о бумаге, помещении, сметах, штатном расписании и тому подобных дикарских вещах, я доверительно спросил в вестибюле у молодого да раннего сменщика: "А где тот дед с бородой?" На что сменщик равнодушно ответил: "Нафталиныч, что ли? Вчера помер". Вот в чем беда: этот Нафталиныч умер на следующий день, как и обещал! И отправился, значит, ТУДА по расписанию... Врать ЕМУ про дипломатический корпус и про французскую медаль, а заодно пробивать новый журнал. А ТОТ, получается, разрешил и все эти годы курировал "Науку и мысль"! А сегодня прислал нацарапанную кровью повестку: час пробил, время пришло, можно ни о чем не беспокоиться: с вещами на выход к звездам. 9 Так я сижу, делая сразу три дела: пью чай, перечитываю статью и размышляю о дьявольщине. Авторучка мне уже не нужна, исправлять и зачеркивать нечего. Я вижу, что Дроздов, надеясь на мой склероз, ничего не изменил в тексте, и статья напоминает дешевый крокодильский фельетон. Дроздов, жонглируя словами, то и дело переходит на личность какого-то никому не ведомого "профессора Е.", а зубоскальство и балаганный тон без точного адреса предмета сатиры всегда раздражают - и, значит, раздражает и позиция журнала. У тонкого человека эта статья может вызвать лишь сочувствие к бедному-бедному "профессору Е." который случайно попал под колеса журнальному скомороху. Меня давно злит Дроздов. Этот бывший мастер спорта по теннису и неплохой научный журналист как-то незаметно превратился в преферансного гроссмейстера и постепенно спивается. Впрочем, дело обычное - многолетние скачки с препятствиями на чистокровном, но неподкованном таланте без седла. Устал и загнал лошадь. Пока я так размышляю, Дроздов появляется в кабинете. Вид у него унылый. - Юрий Васильевич, отдайте статью. - Бери. А что случилось? - Хочу еще посмотреть... - Совесть заела? - Вы извините, ладно? Статья будет готова к понедельнику в лучшем виде. - Не верю. Ее надо писать заново. - За два дня я успею. - Ее надо писать умно. Без ненужных слов. А ты уже этого не умеешь. Дроздов молчит. Такого оскорбления он еще ни от кого не получал. Что ж, получай. - Юрий Васильевич... - наконец говорит он. - Давайте сделаем так... Я поеду с вами в Кузьминки, закроюсь в гостинице на субботу и воскресенье и не выйду, пока не напишу статью. Если не напишу - застрелюсь. - Ты хранишь огнестрельное оружие? - Тогда повешусь. Это у него дежурные шутки с недавних пор. Он, кажется, задумался о смерти. Давно пора. Для таких, как Дроздов, это полезно... хотя и опасно. А почему именно в Кузьминки и почему именно со мной? У меня что, других дел нет? - Вы забыли... - осторожно напоминает Дроздов. - Сегодня у нас выезд в Дом ученых. Все-таки у меня странный склероз... я забываю обычные бытовые вещи: забываю надеть зимой шапку или, например, как зовут мою Татьяну, зато помню множество стародавних событий, людей и разговоров. Конечно же, сегодня вечером в кузьминкинском Доме ученых состоится наше юбилейное торжество. - Хорошо, поедешь с нами, - соглашаюсь я. - Но с одним условием... Дроздов весь внимание. - Ты вынешь из своей сумки бутылку коньяка и оставишь ее... да хотя бы здесь... в моем столе. На сохранение. В Кузьминках пить не будешь. Дроздову очень хочется спросить, откуда я узнал, что у него в сумке припрятана бутылка коньяка?.. Кто донес? Может быть, Чернолуцкий, который все видит насквозь? Но он выходит из кабинета, махнув рукой и поняв, что дело тут не в доносчиках или в насквозьвидении, а в моем доскональном знании предмета по названию "Дроздов". Я знаю его, вот и все. Кстати, так вот и зарабатываются бутылки - можно считать, что я только что сполна возместил свой давний расход на швейцарскую водку. Учитесь, пока я жив! Дроздов приносит бутылку крутого азербайджанского коньяка, когда я накручиваю свой домашний номер телефона, кладет ее в мой стол и удрученно уходит; а Татьяна долго не берет трубку, потому что плещется в ванне, готовясь к выезду на торжеств

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору