охотом
отлетела к стене - и на пороге появился Аркадий!
   Он не просто вышел - он именно появился, возник, прямо-таки
материализовался из черного прямоугольника дверного проема и явно нес в
себе колоссальный заряд энергии. Возникнув, он стремительно обвел взглядом
окружающий его мир, и я отчетливо видел, что взгляд этот разыскивает меня!
   Напрасно я старался исчезнуть, тихо, без той эффектности и блеска, что
сопутствовала появлению Аркадия, напрасно прижимался изо всех сил к
старому дуплистому ясеню, у которого стоял, - взгляд Аркадия остановился
на мне, и я с тяжелым вздохом оторвался от ствола ясеня.
   Аркадий, торжествующе улыбаясь, зашагал мне навстречу.
   - Ну, иди сюда, самозванец! - ласково сказал он, - Иди, иди, я тебя не
трону!
   - Сам ты самозванец! - неожиданно для самого себя обиделся я.
   - А это мы посмотрим! - все так же ласково возразил Аркадий. -
Посмотрим, поглядим... - пропел он, все приближаясь но мне. - Значит,
Селиванов меня обозвал? Юрий... э:?
   - Матвеевич: - неохотно подсказал я.
   - Именно вот, Матвеевич! И давно он у вас в институт" работает?
   Он подошел вплотную и разглядывал меня с холодным интересом удава,
который, уже загипнотизировал кролика и теперь размышляет, как приступить
к трапезе.
   - Караул! - шепотом закричал я. - Я буду жаловаться! Я до месткома
дойду!
   - Ты не дойдешь, - мстительно сказал Аркадий. - Тебя принесут. На
носилках.
   В кабинет к товарищу Селиванову, и Зоя тебя перевяжет, чтобы ты не
истек преждевременно кровью и не ушел от справедливого возмездия! Ясна
тебе эта картина, самозванец?!
   - Но почему, почему ты меня оскорбляешь? - надрывно воскликнул я.-
Почему ты говоришь, что я самозванец?
   - А вот потому! - веско заявил Аркадий и железной хваткой взял меня за
локоть.
   Вырываться было бесполезно: Аркадий на веслах такой стальной хват
развил - почище любого капкана.
   - Не соблаговолите ли вы, сударь, - медовым голосом пропел он над моим
ухом, - пройти со мной в некий скверик, вам известный, где я буду иметь
честь просить вас о сатисфакции?
   И с этими словами он придал моему телу нужное направление и скорость.
   - Соблаговолю... - с некоторым опозданием пробурчал я, слегка упираясь
ногами в тротуар.
   - Иди, иди, авантюрист, иди на суд общественности, - подбадривал
Аркадий, нажимом железных пальцев проясняя свою мысль.
   Я не понял: себя, что ли, он именует "общественностью", - но промолчал.
   До скамейки в скверике мы дошли без происшествий. На песке дорожки
по-прежнему лежал мой прутик. Аркадий молча усадил меня, уселся сам и лишь
тогда разжал свою бульдожью хватку.
   - Слушай, Аркашенька, - вкрадчиво спросил я, потирая ноющее плечо, - а
не собираешься ли ты, часом, присвоить себе функции нашего самого
демократического в мире народного суда? Смотри, а то ведь у меня знакомые
в прокуратуре есть...
   - С каких это пор? - осведомился Аркадий, хищно сжимая и разжимая
пальцы.
   - Да вот, общался я недавно с одним следователем, - небрежным тоном
сообщил я, - по делу о смерти некоего Левицкого... Очень, знаешь, толковый
товарищ оказался, даже в хронофизике отчасти разбирается. Мы с ним просто,
можно сказать, подружились, невзирая на такие печальные обстоятельства.
Линьков Александр Григорьевич его зовут:
   Я болтал, искоса поглядывая на Аркадия. Выражение лица у него было
странное:
   смесь изумления, недоверия и... и радости! Он ошеломлен, потрясен, он
чего-то не понимает, - ну это легко понять. А вот чему он радуется, - явно
ведь радуется, несмотря ни на что! - этого я понять никак не мог.
   - Значит, он все-таки умер? - очень серьезно и печально спросил наконец
Аркадий. Я растерянно поглядел на него.
   - Кто "он"?
   - Ну, кто? Левицкий, ты же говоришь, - неохотно пробормотал Аркадий.
   Я молчал. Очень уж странно и неприятно было слышать, как он говорит о
себе:
   "Левицкий умер"...
   - Значит, умер", все-таки он умер... - тихонько бормотал Аркадий,
словно говоря сам с собой. - И раз ты об этом знаешь, это случилось на
твоей мировой линии... А почему же ты не удивился, когда увидел меня? Хотя
понятно! Ты сообразил, что линии расходятся... давно сообразил...
Интересно, что ты еще сообразил: очень интересно!.. А отчего он умер? -
неожиданно спросил он, глядя на меня в упор.
   - Снотворное, большая доза снотворного.
   - Да, да... снотворное... - прошептал Аркадий, опустив глаза.
   Он помолчал с минуту, потом тряхнул головой, будто сбрасывая невидимый
груз, и снова поднял на меня взгляд. Лицо его было теперь
напряженно-серьезным, почти угрюмым: таким оно бывало, когда эксперимент
срывался по непонятным причинам.
   - Давай откроем карты, Борис, - сумрачно сказал он. - Я тут чего-то,
видно, не понимаю. Многое я реконструировал, пока за кефиром ходил... и
потом... но не все. И ты, наверно, тоже?
   Я молча кивнул. Я все еще не был уверен, что правильно понимаю его.
Если это "здешний" Аркадий, так, собственно, что он мог
"реконструировать"? Что он знал о смерти "моего" Аркадия? Какая связь
между ними?
   Правда, он ведь говорил по телефону, потом ходил в институт. Может, там
выяснил что-то... да нет, что он мог там выяснить" если сам "здешний"...
   Если он - "Аркадий-путешественник", тогда многое объясняется очень
просто...
   А, надоело гадать!
   - Аркадий, - сказал я решительно, - тебе это что-нибудь говорит?
   И, наклонившись, быстро начертил прутиком на песке свою незамысловатую
схему.
   Аркадий сдвинул брови и всмотрелся. Потом молча кивнул и, отобрав у
меня прутик, провел еще одну линию. Там, где она ответвлялась от второй,
он изобразил большой вопросительный знак.
   Потом подумал еще секунду и быстро продолжил пунктир от второй линии к
третьей.
   Что ж, основное он понимал правильно. Кто-то, совершенно неожиданно для
него, снова изменил мировую линию. Продолженный пунктир означал, что из-за
этого изменения "Аркадий-путешественник" прибыл не туда, куда хотел. Попал
вместо второй линии - на третью. А вопросительный знак у основания третьей
линии выражал недоумение Аркадия - кто же это еще, кроме него самого,
смеет создавать новые мировые линии?
   Сейчас я тебе объясню, дорогой ты мой! Поправлю я твой рисунок! Теперь
для меня все это задачки для первого класса. Вчера еще я бился в путанице
мировых линий, как муха в паутине, а сейчас мне все эти переплеты и
перекрестки видны вполне отчетливо.
   Я взял прутик и наклонился над схемой, чувствуя на себе напряженный
взгляд Аркадия. Прежде всего нужно было убрать нелепый пунктир,
соединявший сразу две линии. Дело обстояло вовсе не так - теперь я это
понимал.
   Аркадий-путешественник вечером двадцатого мая 1970 года прибыл в наш
институт из 1972 года, это во-первых. Его пребывание там породило новую
мировую линию - ту самую, что у нас на рисунке помечена цифрой II, это
во-вторых. И вот, пока он находился на линии II, беседуя с "тамошним"
   Аркадием, - в прошлое, в ту же точку, в двадцатое мая, прибыл я! Это и
было то третье, чего не понимал Аркадий!
   Ну, что ж, покажем свой переход пунктиром с точками в отличие от
путешествия Аркадия." вот так. Значит, стартовал я двадцать третьего мая
1970 года и находился в этот момент на линии II. Прибыл на ту же линию, но
на более раннюю точку - в двадцатое мая", того же года, разумеется. И
начал метаться по институту как ошпаренный - "таинственного незнакомца"
выслеживал, Аркадия хотел уберечь... попутно таблетки уволок:. Таблетки?
Ну да! Ведь я уволок у Аркадия из-под носа яд и, надо полагать, повлиял
этим на все последующие события:. Проще говоря, взял и сотворил мировую
линию с порядковым номером III. Для человечества в целом она, наверное,
неотличима от прежней, так что называть ее мировой линией вроде
неудобно.." Но для нас - для Аркадия и для меня - это, конечно,
принципиально новая цепь событий. Ну, вот хотя бы...
   поставим-ка мы, кстати, крестик вот здесь, на второй линии... отметим
печальный факт - смерть Аркадия, - факт это вполне реальный, ведь я о нем
знал: А на третьей линии этого крестика нет, здешний Аркадий благополучно
здравствует поныне... и, возможно, сейчас с интересом следит за тем, что я
вычерчиваю на песке: Теперь надо объяснить этому Аркадию - присутствующему
здесь Аркадию, кем бы он ни был, - что Аркадий-путешественник стартовал
уже не со второй, а с третьей линии. Он ведь находился еще в институте
вечером двадцатого мая, когда я прибыл туда со своей творческой миссией и
начал всех и вся переводить на другие рельсы:, в том числе и
Аркадия-путешественника вместе с его тамошним двойником... Ну, покажем ему
эту пару Аркадиев вот такой двойной линией от момента их встречи до моего
появления. Затем мы эту двойную линию поломаем в том месте, где я прибыл в
прошлое и начал творить всякие чудеса местного назначения: вот так... и
протянем мы ее до драматической разлуки двойников в зале хронокамер...
Расставим теперь повсюду даты, чтобы он уже все до конца понял. Ну, а
теперь покажем ему пунктиром, как Аркадий-путешественник совершил переход
из зала хронокамер во вчерашний вечер, и тут же поставим пунктир моего
перехода вслед за ним...
   Все!"
   Я облегченно вздохнул, разогнул замлевшую спину и взглянул на Аркадия.
Он смотрел то на рисунок, то на меня с таким видом, будто я ему
Сикстинскую мадонну изобразил прутиком на песке. Он просто глазам своим не
верил! Он еще раз поглядел на рисунок, снова перевел взгляд на меня, -
взгляд этот по-прежнему выражал безграничное изумление, - попытался что-то
сказать и не смог.
   - В чем дело? - заботливо спросил я, - Ты чего-нибудь не понял?
   Он снова беззвучно раскрыл и закрыл рот, - я искренне любовался этим
зрелищем, - потом глубоко вздохнул и помотал головой.
   - Это ты, что ли, тут гарцевал? - хрипло спросил он, тыча отобранным у
меня прутиком в пунктир с точками.
   Я скромно кивнул.
   - Какого черта... Какого дьявола тебя понесло в прошлое?! - яростно
прошипел Аркадий, - Как ты вообще попал туда?!
   - Ну, зачем так грубо? - с ласковой укоризной возразил я. - И нечистую
силу ты совсем зря поминаешь: Я материалистически перешел, в согласии с
законами хронофизики, и руководствовался при этом благородными
побуждениями Тебя же, дурашку, спасти хотел":
   Аркадий отшатнулся и озадаченно уставился на меня.
   - Какого еще меня? - подозрительно спросил он, - Ах, того:, который
умер...
   Понятно: хотя это был не я...
   Он вдруг почти успокоился, только губы слегка подергивались да в глазах
оставалось диковатое выражение, как у камышового кота а неволе.
   Вспыльчив Аркадий Левицкий и самолюбив до крайности: иной раз я
удивлялся, по каким мелким поводам он злится, бледнеет, багровеет, сжимает
кулаки и лезет в драку. Как-то плохо это вяжется с его обычной
скептической миной, с надменной и язвительной усмешкой. Темперамент у него
буйный - вот и берет верх над рассудком.
   Аркадий о чем-то долго и сосредоточенно думал. Потом, видимо, пришел к
какому-то решению и ехидно улыбнулся своим мыслям. Я сочувственно глядел
на него: пускай потешит душу, ведь последнее слово все равно за мной. Он
не знал того, что знаю я. Теперь я был почти уверен, что это здешний
Аркадий.
   "Несостоявшийся покойник, - думал я, глядя на него, - что ты можешь
сказать в свое оправдание, ну что?! Ты у меня в ногах должен валяться за
то, что я тебя спас - спер твои таблетки, подпортив свой моральный облик?
А ты готовишь мне какую-то пакость... Ведь готовишь, я же вижу.
   Аркадий поглядел куда-то через мое плечо и вдруг широко ухмыльнулся.
Что он там увидел? Я тоже хотел было повернуться, но Аркадий сдавил мне
плечо своей железной лапищей и, глядя на меня в упор, сочувственно сказал:
   - Самозванец ты мой несчастный!
   - Сам ты самозванец и вообще ошибка природы! - отпарировал я, - Не
забывай, что я тебя спас. Я ведь и назад могу все переделать, мне это раз
плюнуть!
   - Плюнь, дорогой, плюнь! - нежно произнес Аркадий, - Плюнь, а потом
повернись - и приятно удивишься...
   Я не успел ни плюнуть, ни повернуться - за моей спиной чей-то голос
спросил:
    
 - В кого это ты вцепился, Аркашенька?
   - Да вот, в самозванца одного, - пренебрежительно бросил Аркадий и
отпустил мое плечо.
   Я быстро повернулся.
   За моей спиной стоял - я!!!
   И лицо мое у меня на глазах становилось растерянным и глупым.
   Линьков почти доволен собой Линьков спрятал свою драгоценную находку,
поднял голову и увидел, что черноволосый крепыш в клетчатой ковбойке очень
ловко и напористо прыгает через груды досок и катушки кабелей, приближаясь
и нему. Выбравшись на расчищенную площадку у первой хронокамеры, он весело
крикнул:
   - Это вам я понадобился? Так вот он я!
   Узнав, что Линьков из прокуратуры, крепыш перестал улыбаться.
   - Я Демченко, бригадир. Слушаю вас, - сухо сказал он.
   - Не беспокойтесь, у меня вопросы чисто технические, - заверил его
Линьков.
   - Ни и кому из ваших касательства не имеют. Да я почти все уже и
выяснил.
   Так, мелочи остались. Эта камера готова, как я понимаю? - Он тронул
рукой огромный куб, рядом с которым они стояли.
   - Да, она прошла испытания. Комиссией принята.
   - Давно?
   - Перед праздниками где-то... Ну, месяц назад.
   - С ней уже работали?
   - Ну что вы! - Демченко усмехнулся. - У нас тут не очень-то поработаешь.
   Сами видите, какой кавардак. На консервации стоит камера.
   - Понятно... А вот эти щиты, подставки и прочее - это все специально
положили в камеру? Чтобы кто-нибудь ненароком туда не сунулся?
   - Какие щиты? - удивился Демченко, поглядел в камеру сквозь стеклянную
дверь и даже руками всплеснул. - У, лопухи! Вот я им! Фомич! - закричал он
яростно. - А ну, Фомич, давай сюда!
   Степенный, полуседой человек в аккуратно пригнанном халате неторопливо
подошел к нему и со спокойной укоризной сказал:
   - Чего шумишь, бригадир? Я, чай, не глухой. Когда дрель утихает, все
нормально слышу.
   - Мораль потом читать будешь! - нетерпеливо отозвался Демченко. - Ты
лучше скажи, кто разрешил в камере свалку устраивать? Мало, что в зале
свинюшник развели, не продерешься...
   - Я не разрешал, - заявил Фомич, с неодобрением разглядывая камеру. -
Видать, из нашей молодежи кто-то инициативу проявил.
   - Руки оторвать за такую инициативу! - свирепо сказал Демченко. -
Моментально пускай все перетащат в комплектовочную. Количество и
сохранность проверь, Фомич, и если что - дай им духу. Распустились! Перед
людьми стыдно!
   Ультрасовременная техника, машина времени, понимать надо! А этим орлам
что хронокамера, что мусорный ящик - без разницы!
   Линьков еще поговорил с Демченко, выяснил, что работают монтажники
действительно до четырех, редко - до пяти и что зал на ключ не запирается,
дежурный по корпусу потом запирает. Это обстоятельство, впрочем, не имело
существенного значения. Тот человек, о котором думал Линьков, наверняка
имел ключ и от зала и от лаборатории "ј14. И скорее всего на самых
законных основаниях.
   Демченко, вдруг что-то сообразив, начал допытываться у Линькова, какое
он дело ведет, - может, насчет самоубийства, и если да, то при чем тут
монтажники и зал хронокамер? Линьков отвечал вежливо и туманно, Демченко
продолжал спрашивать, и так они дошли вместе до выхода из зала. Тут
Демченко увидел Фомича и, грозно хмурясь, спросил:
   - Выяснили, кто барахолку в хронокамере устроил?
   - Да вроде бы и никто, - слегка растерянно сказал Фомич. - Как один,
все говорят: не клали мы туда ничего и близко даже не подходили.
   - Нашкодили да еще и врут! - разъярился Демченко, - А я и сам знаю, что
это Витька Мезенцев с двумя Юрками, кому ж еще!
   - Не они, не они, в том-то и дело, - поспешно возразил Фомич. - И никто
не врет, все правду говорят, я ребят наших знаю.
   - Ясно! Дух святой в камеру щиты и подставки таскал в свободное от
работы время! - ядовито сказал Демченко, - Правильно я тебя понял, Фомич?
   - Про духа не скажу, а только наши ребята здесь без вины, - упорствовал
Фомич.
   Линьков попрощался и ушел. Он-то понимал, что ни монтажники, ни дух
святой в этом деле не участвовали. И вообще картина происшествия была для
него ясна почти полностью. Правда, он по-прежнему не понимал причин гибели
Аркадия Левицкого. Но главного участника и, вероятно, виновника этой
трагедии он теперь знал.
   Шагая по коридору. Линьков все отчетливее ощущал, что самое главное в
этой истории он уже выяснил. Если не считать запутанных приключений
Стружкова. Но Стружков - в этом Линьков был почти уверен - прямого
отношения к этой истории не имел. И вообще - раз Стружков явился, пускай
сам к объясняет, что к чему и почему: история у него так или иначе
каверзная...
   Проходя мимо двери расчетного отдела. Линьков приостановился. Может,
Берестова знает что-нибудь о Стружкове? Надо зайти, поговорить... "Вот и
хорошо, что надо!" - откровенно признался он себе самому.
   Но Берестовой, к его огорчению и удивлению, на работе не было.
Рыженькая девушка за перфорирующим устройством, которая в первый приход
Линькова сюда уверяла, что он сразу распознает Нину Берестову, теперь
сочувственно пропищала, что Нина сегодня на работу не вышла.
   - Заболела, наверное! - доверительно сообщила она, - А что удивляться!
Нина ужас как переживала все эти дни.
   Тут в разговор включились другие девушки и застрекотали наперебой:
   - Ничуть она не переживала, даже удивительно!
   - Много ты понимаешь: Нина выдержанная на редкость!
   - А вчера она еле до конца досидела!
   - Девочки, надо ей домой позвонить! Что ж это мы!
   - Товарищ следователь, а правда, что Левицкого убили?
   - А я знаю, за кого Нина переживает. Она за Бориса!
   - Нет, за Аркадия!
   - А вот и нет! На Бориса подозрение имеется, мне Эдик дал понять!
   "И тут Эдик!" - с ужасом подумал Линьков, оглушенный этой трескотней, и
потихоньку выскользнул за дверь.
   "В самом деле, надо позвонить Берестовой!" - решил он и с большим
удовольствием отправился разыскивать, откуда бы поудобней позвонить.
Набирая номер Нины, он почувствовал, что сердце гулко заколотилось, и с
неодобрением покачал головой.
   Нины дома не было. Старушечий голос ответил, что Ниночка на работе и
вернется часам к шести. Это было уж совсем странно. Куда же она девалась?
   Несчастный случай по дороге на работу? Так ведь давно успели бы
известить и семью и институт... Нет, тут что-то другое! Да чего уж,
"что-то"! Это она с Борисом выясняет отношения. Он, наверное, позвонил ей
прямо с утра, еще до работы, уговорил встретиться: Интересно, что же он ей
такое сказал? После вчерашнего Нина не так легко согласилась бы
разговаривать с ним. А она согласилась, и до того увлек ее этот разговор,
что она вот и на работу не является... А ведь уже десять минут первого!
   Где же они сидят? Может, к Стружкову пошли? Ну-ка, позвоним Стружкову...
   В квартире Стружкова долго никто не подходил к телефону, наконец
отозвался неуверенный юношеский басок:
   - Нету его дома. Не знаю, где он. С работы уже звонили, спрашивали. Не
знаю, я его ни утром, ни вечером не видел. Может, и ночевал, но из соседей
никто его не видел...
   Линьков положил трубку, снял очки и начал их сосредоточенно протирать.
   Может, рановато еще выключать Стружкова из круга подозрений? Что
главное действующее лицо не он, это ясно. Однако он мог принимать в этом
деле какое-то участие. Что если он как-нибудь замешан в эту историю и
боится признаться. Может быть, он струсил или какую-нибудь глупость
совершил, и ему стыдно, вот он и ведет себя так нелепо и противоречиво,
что вообще ничего не поймешь... И с этим его переходом во времени сплошной
туман. Если он вернулся, ничего не сделав, то с чем он к Нине пришел? А
если сделал что-то в прошлом, то каким же образом смог вернуться в "свой"
мир? Может, существует какая-то хронофизическая каверза и при каких-то
условиях возможно вернуться на свою же линию? Или... или, может, Стружков
вообще не в прошлое путешествовал, а в будущее? Тогда ему, возможно, есть
о чем погово