ами  засиживались  они  допоздна.  Пели,  играли,
танцевали,  а иногда сидели тихо,  кто-либо читал,  другие слушали,  потом
начинали беседовать между собой, горячо убеждать в чем-то друг друга".
   Более подробно о настроении,  литературных интересах,  спорах,  которые
временами вспыхивали среди  молодежи  в  доме  Панфиловых,  мы  узнаем  из
рассказов Григория Львовича Черняева,  который  с  детских  лет  дружил  с
Панфиловым.
   Григорий Львович начал заниматься в  церковно-учительской школе в  1909
году.  "Наш  кружок у  Панфилова,  -  вспоминает он,  -  образовался почти
стихийно.  Вначале мы  собирались,  чтобы сообща развлечься,  поговорить о
школьных делах,  поспорить о книгах. Потом, когда ближе узнали друг друга,
мы в наших беседах и спорах стали касаться вопросов тогдашней общественной
жизни.  Читали и обсуждали роман Л. Толстого "Воскресение", его трактат "В
чем моя вера?"  и  другие книги писателя.  Мечтали побывать в Ясной Поляне
(поездка  не  состоялась  из-за  денежных  затруднений).  Толстовские идеи
сильно захватили тогда и Есенина.  Однако сложившихся взглядов и убеждений
у нас не было.  Мировоззрение наше только еще формировалось. Помню, как мы
спорили о  Горьком и  его книгах.  С  особым интересом воспринимались нами
ранние рассказы писателя. Захватывал нас их романтический дух, горьковская
вера  в  человека.  Мы  были знакомы со  стихами Есенина.  Он  читал их  в
кружке".
   Дружеская,   демократическая  среда  панфиловского  кружка,   пытливый,
критический взгляд Панфилова и  его  товарищей на  жизнь,  юношеский порыв
кружковцев к  свободе,  их  мечты  о  служении  народу,  споры  о  любимых
писателях -  все  это  благотворно влияло  на  духовное  развитие молодого
Есенина, помогало преодолеть церковно-догматические представления о жизни,
которые стремилась привить ученикам церковно-учительская школа.
   Панфиловский   кружок   несомненно   способствовал   появлению   ранних
стихотворений Есенина, в которых отчетливо зазвучали социальные мотивы.

   Тяжело и прискорбно мне видеть,
   Как мой брат погибает родной.
   И стараюсь я всех ненавидеть,
   Кто враждует с его тишиной.
   Посмотри, как он трудится в поле,
   Пашет твердую землю сохой,
   И послушай те песни про горе,
   Что поет он, идя бороздой.
   Или нет в тебе жалости нежной
   Ко страдальцу сохи с бороной?
   Видишь гибель ты сам неизбежной,
   А проходишь ее стороной.
   Помоги же бороться с неволей,
   Залитою вином и нуждой!
   Иль не слышишь, он плачется долей
   В своей песне, идя бороздой?

   Интонационно это стихотворение еще недостаточно самостоятельно.  Вместе
с тем гражданский, свободолюбивый пафос его очевиден.
   Многое дали Есенину три  года,  проведенные в  Спас-Клепиках,  особенно
дружба  с  Панфиловым.  Желание посвятить свои  стихи  народу,  рассказать
правдиво о любви к Родине - вот о чем все больше и больше начинает мечтать
Есенин.

   Тот поэт, врагов кто губит,
   Чья родная правда мать,
   Кто людей, как братьев, любит
   И готов за них страдать.
   Он все сделает свободно,
   Что другие не могли.
   Он поэт, поэт народный,
   Он поэт родной земли!

   Так понимал Есенин назначение поэта.
   История  этого  стихотворения  такова.   В  1912  году  Есенин  подарил
Панфилову свою фотографию,  а на обратной стороне ее написал стихотворение
"Поэт" с посвящением: "Горячо любимому другу Грише".
   "Поэт" не просто экспромт,  написанный в момент расставания со школьным
товарищем.  Эту  тему  Есенин затронул в  еще  более раннем стихотворении,
относящемся к 1910 - 1911 годам, озаглавленном также "Поэт":

   Он бледен. Мыслит страшный путь.
   В его душе живут виденья.
   Ударом жизни вбита грудь,
   А щеки выпили сомненья.
   . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Сидит он в тесном чердаке,
   Огарок свечки режет взоры,
   А карандаш в его руке
   Ведет с ним тайно разговоры.

   Спустя  некоторое  время  Есенин  вновь  обращается  к   этой   теме  в
стихотворении "Душою юного поэта".  Автограф его  до  сих  пор неизвестен.
Однако оно не только существовало,  но и подвергалось авторской правке. Об
этом мы узнаем из письма Есенина к Панфилову. Говоря о работе над стихами,
написанными  в  Спас-Клепиках,   Есенин  рассказывает:   "...например,   в
стихотворении "Душою юного поэта" последнюю строфу заменил так:

   Ты на молитву мне ответь,
   В которой я тебя прошу,
   Я буду песни тебе петь,
   Тебя в стихах провозглашу".

   Таким  образом  в  трех  стихотворениях раннего периода -  "Поэт"  ("Он
бледен. Мыслит страшный путь..."), "Душою юного поэта", "Поэт" ("Тот поэт,
врагов  кто  губит...")  -  затрагивается главный  вопрос,  встающий перед
каждым истинным поэтом:  что ты,  поэт,  хочешь сказать миру? В чем видишь
свой долг перед народом? Какую правду собираешься утверждать?
   Когда-то  Жуковский,  вопрошая:  "Кто  есть  поэт?", отвечал: "Искусный
лжец. Ему и слава, и венец". Затем в русскую литературу пришел поэт-пророк
Пушкин,  жгущий глаголом сердца людей, за ним - мятежный Лермонтов, а чуть
позднее призывно зазвучал голос некрасовской музы:

   Пускай нам говорит изменчивая мода,
   Что тема старая - "страдания народа"
   И что поэзия забыть ее должна, -
   Не верьте, юноши! Не стареет она.

   "Не  верьте,  юноши!"  -  писал  Некрасов.  И молодой рязанский поэт не
поверил.  Он  начинает  все  больше осознавать, что для поэта недостаточно
только  "ловить  сердцем тень былого" и слушать "душевный шум". В этом еще
раз  убеждаешься,  читая  одно из писем Есенина к Панфилову, относящееся к
1913  году:  "Благослови  меня, мой друг, на благородный труд. Хочу писать
"Пророка",  в  котором  буду  клеймить  позором  слепую, увязшую в пороках
толпу.  Если  в  твоей душе хранятся еще помимо какие мысли, то прошу тебя
дай мне их, как для необходимого материала. Укажи, каким путем идти, чтобы
не  зачернить  себя  в  этом греховном сонме. Отныне даю тебе клятву, буду
следовать  своему "Поэту". Пусть меня ждут унижения, презрения и ссылки. Я
буду  тверд, как будет мой пророк, выпивающий бокал, полный яда, за святую
правду с сознанием благородного подвига".

   * * *

   В  клепиковские годы  Есенин  написал много  лирических стихотворений и
первую свою поэму -  "Сказание о  Евпатии Коловрате...".  Часть стихов тех
лет не  дошла до нас.  Некоторые,  очевидно,  поэт переработал,  другие же
уничтожил. Однако ряд стихотворений 1910 - 1912 годов Есенин опубликовал в
1914  -   1915  годах,   как  только  начал  печататься  в   московских  и
петербургских журналах.  При  этом  отдельные ранние  стихи  ("Выткался на
озере алый  свет зари...",  "Поет зима -  аукает...")  перепечатывались по
нескольку раз.  Подготовляя свой первый сборник "Радуница", Есенин включил
в него восемь стихотворений клепиковского периода.
   Все  же  далеко не  все произведения этих лет были напечатаны при жизни
поэта.  Из  отроческих стихов Есенин лишь  немногие включал в  свои книги.
Так,  например, он не стал печатать те стихи, которые в свое время передал
Е. М. Хитрову. Последний рассказывает, что, когда Есенин "учился, он носил
мне много своих стихотворений. Они все были написаны на отдельных листках.
Но перед окончанием курса его учения в нашей школе я,  как бы предчувствуя
особую значимость его творений и не доверяя сохранности отдельных листков,
просил его написать для меня отдельный сборничек своих стихов на  тетради.
Он мне принес одну тетрадь с четырьмя стихотворениями. Я сказал, что этого
мало.  Тогда он  принес мне еще тетрадь с  пятью стихотворениями.  Эти две
тетради у меня и остались в целости".
   Еще  две  ученические тетради  с  пятнадцатью ранними  стихами Есенина,
относящимися к 1910 - 1912 гг., долгое время хранились у М. Д. Ильиной. Ее
брат  -  Сергей Ильин был  знаком с  юным поэтом.  Эти  стихотворения были
опубликованы в 1966-1967 гг.
   Вскоре после смерти Есенина были напечатаны стихотворения "Моя жизнь" и
"Что  прошло  -  не  вернуть",  автографы которых  находились в  одной  из
хитровских тетрадей.  Остальные стихи были опубликованы только в последние
годы.   Долгое  время   оставались  неопубликованными  и   другие  забытые
произведения тех  лет  ("Поэт",  "Тяжело  и  прискорбно  мне  видеть"),  В
настоящее время  известно более  60  стихотворений Есенина,  относящихся к
1910  -  1912  годам.  Вместе со  "Сказанием о  Евпатии Коловрате..."  эти
стихотворения могли бы составить сборник, несколько больший по объему, чем
"Радуница", в первом издании которой было 33 стихотворения.
   Но важно не только количество.  Хотя,  конечно,  и  это имеет значение.
Куда более существенна другая сторона.  Теперь, когда наше представление о
творчестве поэта в клепиковский период его жизни значительно обогатилось и
расширилось,  появляется необходимость внести  серьезные  уточнения  в  те
оценки ранней поэзии Есенина, которые давались в прошлом. Принято считать,
что  в  ранних  стихах  Есенина  много  места  занимают мотивы  и  образы,
почерпнутые поэтом из религиозных книг и  навеянные церковно-христианскими
представлениями. Это утверждение едва ли справедливо по отношению к стихам
клепиковского  периода.   Только  в  нескольких  стихотворениях  этих  лет
("Калики",  "Задымился вечер...",  "Дымом половодье...") мы сталкиваемся с
церковной лексикой  и  образами.  Но  и  в  этих  стихотворениях возникают
реальные картины деревенского быта.
   Гонимые кто  нуждой и  недородом,  кто  надеждой исцелиться в  "святых"
местах от тяжелого недуга,  брели из конца в конец Руси, по ее большакам и
проселкам,  бедные странники, богомольцы, бродяги-монахи и нищие. Много их
видела и рязанская земля.
   Есенин позднее вспоминал, что, когда он жил в доме деда, бабка собирала
"всех увечных, которые поют по русским селам духовные стихи от "Лазаря" до
"Миколы".  О  незавидной судьбе этих  нищих странников и  рассказывается в
стихотворении  "Калики",   причем  у  Есенина  нет  и  грана  религиозного
преклонения перед святостью калик. Он сочувствует их незавидной судьбе, но
духовные стихи и песни калик не вызывают особых восторгов в его сердце:

   Проходили калики деревнями,
   Выпивали под окнами квасу,
   У церквей пред затворами древними
   Поклонялись пречистому Спасу.

   Пробиралися странники по полю,
   Пели стих о сладчайшем Исусе.
   Мимо клячи с поклажею топали,
   Подпевали горластые гуси.
   . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Вынимали калики поспешливо
   Для коров сбереженные крохи.
   И кричали пастушки насмешливо:
   "Девки, в пляску! Идут скоморохи!"

   Такие выражения,  как "клячи...  топали",  "ковыляли убогие по  стаду",
"говорили страдальные речи",  "подпевали горластые гуси", "идут скоморохи"
и т. п., придавали стихам ироническую окраску. Какая уж тут "святость"!
   К этому времени относится и стихотворение "Дымом половодье...". Здесь у
лирического  героя   настроение   умиротворенности,   желание   помолиться
"украдкой" возникает вовсе не в храме божьем, а у алтаря природы:

   Дымом половодье
   Заливало ил.
   Желтые поводья
   Месяц уронил.

   Заунывным карком
   В тишину болот
   Черная глухарка
   К всенощной зовет.

   Для молодого поэта природа -  чудесный и необъятный храм, в котором все
прекрасно.  Там,  где,  казалось,  пейзаж  обычен,  где  свет  и  тени  не
захватывают внезапно воображения,  где,  на первый взгляд,  в  природе нет
броских,   запоминающихся  картин  и   многое  как  будто  бы   давно  уже
примелькалось, молодой поэт неожиданно и смело открывает новые краски:

   Поет зима - аукает,
   Мохнатый лес баюкает
   Стозвоном сосняка.
   Кругом с тоской глубокою
   Плывут в страну далекую
   Седые облака.
   А по двору метелица
   Ковром шелковым стелется,
   Но больно холодна.
   Воробышки игривые.
   Как дотки сиротливые,
   Прижались у окна.
   . . . . . . . . . . . . . . . . .
   И дремлют пташки нежные
   Под эти вихри снежные
   У мерзлого окна.
   И снится им прекрасная,
   В улыбках солнца ясная
   Красавица весна.

   В  этом  "морозном" стихотворении много  света,  тепла.  Новизна образа
"аукающей  зимы",   безыскусственность  в   обрисовке  пернатых  "героев",
напевность,  музыкальность стиха,  ритм которого ассоциируется с "музыкой"
снежной  вьюги,  колоритность поэтической лексики  -  все  это  говорит  о
незаурядном мастерстве молодого поэта.
   Еще  до  отъезда  во  второклассную школу  Сергей  Есенин  подружился с
сестрой   своего   товарища   Анной   Сардановской.   Приезжая  летом   из
Спас-Клепиков в родное село,  он часто встречался с ней.  Константиновские
старожилы  вспоминают,   как  "однажды  летним  вечером  Анна  и   Сергей,
раскрасневшиеся,  держа друг друга за руки,  прибежали в  дом священника и
попросили бывшую там монашенку разнять их руки:  "Мы любим друг друга и  в
будущем даем  слово жениться.  Разними пас.  Пусть,  кто  первый изменит и
женится или  выйдет  замуж,  того  второй будет  бить  хворостом".  Первой
нарушила "договор" Анна. Приехав из Москвы и узнав об этом, Есенин написал
письмо,  уговорив  ту  же  монашенку  передать  его  Анне,  которая  после
замужества жила в соседнем селе.  Монашка,  отдавая письмо, спросила: "Что
Сережа пишет?" Анна с грустью сказала: "Он, матушка, просит тебя взять пук
хвороста и бить меня, сколько у тебя сил хватит".
   Анне  Сардановской Есенин посвятил стихотворение "За горами, за желтыми
долами...",  опубликованное  впервые  в  1916 году, и стихотворение "Зачем
зовешь...",  относящееся  к  1911  -  1912 годам. О нем Есенин упоминает в
одном  из  писем  к  Панфилову  из  Москвы  осенью  1912 года. "Перед моим
отъездом  недели за две, за три, - сообщает он другу, - у нас был праздник
престольный. К священнику съехалось много гостей на вечер. Был приглашен и
я. Там я встретился с Сардановской Анной (которой я посвятил стихотворение
"Зачем  зовешь  т. р. м."). Она познакомила меня со своей подругой (Марией
Бальзамовой).  Встреча  эта  на меня также подействовала, потому что после
трех  дней  она  уехала  и  в  последний вечер в саду просила меня быть ее
другом.  Я согласился. Эта девушка тургеневская Лиза ("Дворянское гнездо")
по  своей душе и по своим качествам, за исключением религиозных воззрений.
Я простился с ней, знаю, что навсегда, но она не изгладится из моей памяти
при встрече с другой такой же женщиной".
   Мечтой  о  любви  согреты многие  строки  ранних стихов Есенина.  Чист,
непосредствен образ лирического героя этих стихов.  Ничто пока не омрачает
его взора,  "васильками светится" его сердце.  Таинственно влечет и  манит
его "девичья красота".  Он озорно грозится синеокой красавице сорвать фату
и увести "под склоны вплоть до маковой зари".
   Не  все эти стихотворения художественно самостоятельны.  Есть среди них
написанные с  явным  подражанием кольцовским стихам  ("Темна ноченька,  не
спится...",  "Хороша была  Танюша,  краше не  было в  селе...",  "Заиграй,
сыграй, тальяночка, малиновы меха..."). Есть стихи, навеянные фольклорными
мотивами ("Подражанье песне",  "Под  венком  лесной  ромашки"),  лирически
идеализирующие  деревенскую  любовь.   "Он,  помню,  -  замечает  один  из
современников поэта,  -  рассказывал...  какая  бывает  любовь в  деревне,
лирически ее идеализируя. Тут было дело не в личных признаниях... Эта тема
была только поводом вспомнить о рязанских девушках и природе. Ему хотелось
украсить этим  лиризмом самые  родные  ему  и  навсегда любимые  предметы,
образы, пейзажи в глазах тех, кто не может знать их так, как он".
   Одним   из    первых   стихотворений,    где    явственно   обозначился
самостоятельный подход молодого поэта к лирической теме, было "Выткался на
озере алый свет зари...".
   В  этом  стихотворении  отчетливо  угадывается  столь  характерное  для
есенинской лирики  "буйство  глаз  и  половодье чувств".  Как  замечает Н.
Сардановский,   сам   Есенин  "все  время  был   под   впечатлением  этого
стихотворения и  читал его мне вслух бесконечное число раз".  Вскоре после
приезда в  Москву  Есенин набрался смелости и  поехал со  своими стихами к
известному   литературоведу  профессору  П.   Сакулину.   Стихи   Есенина,
по-видимому, понравились. "Из передаваемых им подробностей этого визита, -
пишет Н. Сардановский, - я помню, что стихотворение "Выткался на озере..."
Сергей для Сакулина читал два раза".
   В  клепиковский период  уже  начинают проявляться некоторые характерные
черты  поэтического  стиля  Есенина.  Опираясь  на  фольклорные  традиции,
молодой поэт стремится к овеществлению и олицетворению образов, что станет
в  дальнейшем очень характерным для  его  стиля.  В  ранних стихах Есенина
"вьюга с ревом бешеным стучит по ставням",  "ели, словно копья, уперлися в
небо", "месяц в облачном тумане водит с тучами игру", река "тихо дремлет",
зарница "распоясала... в пенных струях поясок", туманы "курятся". Конечно,
самобытный талант Есенина в  ту  пору  брал  только свой начальный разбег.
Отнюдь не всегда в произведениях тех лет ощутим самостоятельный творческий
почерк.  Бросается в  глаза пристрастие молодого поэта к  местным словам и
выражениям ("корогод", "роща саламаткой", "не дознамо печени" и т. п.).
   Характер лирического героя  в  ранних стихах Есенина только намечается.
Общественные,    эстетические,   нравственные   убеждения   поэта   только
складываются.  При  всем  том  реалистическая тенденция  развития  таланта
поэта,  демократическая направленность его взглядов в  клепиковский период
очевидны.



ЛЕГЕНДЫ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
   Впервые в Замоскворечье. - Конторская служба и "разлад" с отцом. -
   Откровенный разговор. - "Товарищество И. Д.Сытина". - Подчитчик
   корректора. - Письмо пятидесяти. - Охранка интересуется Есениным. -
Загадка одного письма. - В типографии и университете. - Среди "шанявцев-.
   - "Путешествие" в прекрасное. - О чем плачут "Ярославны". - Суриковцы. -
   "Друг народа" печатает "Узоры".

   Семнадцатилетним  юношей   Есенин  оставил  "ту   сельщину,   где   жил
мальчишкой", держа путь на Москву.
   Долгое время мы мало знали о детстве и юности поэта.  Множество статей,
заметок, воспоминаний о Есенине было напечатано у нас и за рубежом; из них
лишь отдельные были посвящены раннему периоду его жизни.
   В  них  обычно  подчеркивалось влияние религиозно настроенных людей  на
молодого  Есенина,   а  то  и  прямо  говорилось  о  "церковно-мистической
закваске",  полученной юным поэтом. Объяснялось все это тем, что Есенин-де
серьезно  нигде  не  учился,  литературу знал  понаслышке,  воспитывался в
религиозной среде  и  приехал в  1915  году  в  Петроград этаким  наивным,
идиллически  настроенным  деревенским  пареньком,   влюбленным  в  красоту
патриархальной сельской жизни.
   Одним  из  первых в  этом  фальшивом хоре  "почитателей" поэзии Есенина
раздался в свое время голос декадентской поэтессы 3. Гиппиус. Вскоре после
приезда молодого поэта в  Петроград она выступила в  журнале "Голос жизни"
под  псевдонимом  Роман  Аренский  со  статьей  о  Есенине,  озаглавленной
довольно претенциозно "Земля  и  камень".  Салонную поэтессу больше  всего
умиляло,  что  "желтоволосый и  скромный"  паренек  из  Рязанской губернии
сочиняет   свои   "земляные"   стихи   при   полном   "отсутствии  прямой,
непосредственной связи с литературой".
   Вслед   за   Гиппиус   другие  литературные  "знаменитости"  тогдашнего
Петрограда   вкупе   с   некоторыми   рецензентами  первой  книги  Есенина
"Радуница",  изданной  в  начале 1916 года, в какой-то мере способствовали
рождению   мифа   о  поэте,  чуждом  каких-либо  литературных  традиций  и
современной   культуры.   Один   из  рецензентов  писал  по  поводу  книги
"Радуница":  "Соблазны  культуры  почти  ничем  еще  не  задели ясной души
"Рязанского  Леля".  Он  поет  свои  звонкие песни легко, просто, как поет
жаворонок...   "Микола",   открывающий  сборник,  весь  пронизан  красотою
кристал