, поворачивал туда-сюда голову, вертелся на месте.
И еще одно меня удивило: он был малого роста, тело его было некрасивым:
туловище короткое и узкое, а руки и ноги слишком длинные -- левая рука и
плечо как бы слегка ограничены в движениях. У него был порядочный животик,
а волосы редкие, хотя совсем лысым он не был даже на темени. Лицо у него
было белым с румяными

49

                      --------------------------------

скулами -- я узнал потом, что цвет этот характерен для тех, кто подолгу
сидит в кабинетах, в советских верхах его называют
[LAQUO]кремлевским[RAQUO]. Зубы у него были черные и неправильные, загнутые
внутрь. Даже усы не были густыми и представительными. Все же голова его не
была отталкивающей: что-то было в ней народное, крестьянское, хозяйское --
быстрые желтые глаза, смесь строгости и плутоватости.
Поразил меня и его выговор: чувствовалось, что он не русский. Но его
русский словарь был богат, а речь, в которую он вставлял русские пословицы
и изречения, живописна и пластична. Позже я убедился, что Сталин хорошо
знал русскую литературу -- но только ее. Вне русских рамок он был хорошо
знаком лишь с политической историей.
Одно для меня не было неожиданным: Сталин обладал чувством юмора -- юмора
грубого, самоуверенного, но не без изощренности и глубины. Он реагировал
быстро, резко, без колебаний и, по-видимому, не был сторонником долгих
разъяснений, хотя собеседника он выслушивал. Характерно было его отношение
к Молотову -- очевидно, Сталин считал его своим ближайшим сотрудником. Как
я убедился позже, Молотов был единственным из членов Политбюро, к которому
Сталин обращался на [LAQUO]ты[RAQUO]; это много значит, если принять во
внимание, что русские часто обращаются на [LAQUO]вы[RAQUO] даже к довольно
близким людям.
Разговор начался с того, что Сталин поинтересовался нашими впечатлениями о
Советском Союзе. Я сказал:
-- Мы воодушевлены!
На что он заметил:
-- А мы не воодушевлены, хотя делаем все, чтобы в России стало лучше.
Мне врезалось в память, что Сталин сказал именно Россия, а не Советский
Союз. Это означало, что он не только инспирирует русский патриотизм, но и
увлекается им, себя с ним идентифицирует.
Однако времени размышлять об этом не было, потому что Сталин сразу перешел
к отношениям с королевским югославским правительством в эмиграции, спросив
Молотова:
-- А не сумели бы мы как-нибудь надуть англичан, чтобы они признали Тито --
единственного, кто фактически борется против немцев?

50

                      --------------------------------

Молотов усмехнулся -- в усмешке была ирония и самодовольство:
-- Нет, это невозможно, они полностью разбираются в отношениях, создавшихся
в Югославии.
Меня привел в восторг этот непосредственный обнаженный подход, которого я
не встречал в советских учреждениях, и тем более в советской пропаганде. Я
почувствовал себя на своем месте, больше того -- рядом с человеком, который
относится к реальности так же, как и я, не маскируя ее. Не нужно, конечно,
пояснять, что Сталин был таким только среди своих людей, то есть среди
преданных ему и поддерживающих его линию коммунистов.
И хотя Сталин не обещал, что признает Национальный комитет как временное
югославское правительство, было видно, насколько он заинтересован в его
усилении. Направление дискуссии и точка зрения Сталина были настолько ясны,
что я даже не поставил этого вопроса непосредственно. Было очевидно, что
советское правительство признало бы комитет немедленно, если бы пришло к
убеждению, что для этого наступил подходящий момент, и если бы развитие
событий не шло иным путем -- путем нахождения временного компромисса между
Британией и СССР, вернее между Национальным комитетом и югославским
королевским правительством.
Так этот вопрос и остался неопределенным -- надо было ждать и искать
решений.
Но зато вполне определенно Сталин разрешил вопрос оказания помощи
югославским борцам.
Когда я упомянул заем в двести тысяч долларов, он сказал, что это мелочь и
что это мало поможет, но что эту сумму нам сразу вручат. А на мое
замечание, что мы вернем заем и заплатим за поставку вооружения и другого
материала после освобождения, он искренне рассердился:
-- Вы меня оскорбляете, вы будете проливать кровь, а я -- брать деньги за
оружие! Я не торговец, мы не торговцы, вы боретесь за то же дело, что и мы,
и мы обязаны поделиться с вами тем, что у нас есть. Но как помочь?
Было решено запросить у западных союзников согласие на создание воздушной
советской базы в Италии, откуда бы направлялась помощь югославским
партизанам.

51

                      --------------------------------

-- Попробуем, -- сказал Сталин, -- увидим, каковы позиции западных
союзников и до какой степени они готовы помогать Тито.
Следует добавить, что эта база -- из десяти транспортных самолетов, если я
правильно помню, -- вскоре была и создана.
-- Но самолетами много не поможешь, -- продолжал рассуждать Сталин. --
Армию невозможно снабжать с самолетов, а вы уже армия. Суда для этого
нужны. А судов у нас нет -- наш черноморский флот уничтожен.
Вмешался генерал Жуков:
-- У нас есть суда на Дальнем Востоке, мы бы могли их перебросить в наши
порты на Черном море и нагрузить оружием и всем необходимым.
Сталин его прервал грубо и категорически -- из сдержанного и почти
шутливого Сталина проглянул другой:
-- Что вам пришло в голову? Вы что, на земле? Ведь на Дальнем Востоке идет
война -- кто-нибудь да найдется, чтобы не пропустить или утопить суда.
Ерунда! Суда надо купить. Но у кого? Сейчас судов не хватает. Турция? У
Турции судов немного, да нам она и не продаст. Египет? Да, у Египта можно
купить. Египет продаст -- он все продает, продаст и суда.
Да, это был настоящий, не терпящий прекословия Сталин. Но к
беспрекословности я привык уже в собственной партии, да и сам был к ней
склонен, когда дело шло об окончательном определении позиции или вынесении
решения.
Генерал Жуков быстро и молча записывал распоряжения Сталина.
Но до покупки и снабжения югославов при помощи советских судов не дошло.
Главная причина этого в развитии операций на Восточном фронте -- Красная
Армия вскоре вышла к югославским границам и была в состоянии помогать
югославам сухим путем. Я считаю, что Сталин в тот момент действительно
хотел нам помочь.
К этому свелась суть разговора.
Одновременно Сталин интересовался моим мнением об отдельных югославских
политиках. Он спросил меня, что я думаю о Милане Гавриловиче, лидере
сербских земледельцев и первом югославском после в Москве. Я сказал:
лукавый человек.
Сталин прокомментировал как бы про себя:
-- Да, есть политики, считающие, что хитрость в поли-

52

                      --------------------------------

тике -- самое главное. А на меня Гаврилович не произвел впечатления глупого
человека.
Я добавил:
-- Он политик с узкими взглядами, хотя нельзя сказать, что он глуп.
Сталин спросил, на ком женился югославский король Петр II. Когда я сказал,
что на греческой принцессе, он шутя заметил:
-- А что, Вячеслав Михайлович, если бы я или ты женился на какой-нибудь
иностранной принцессе, может, из этого вышла бы какая-нибудь польза?
Засмеялся и Молотов, но сдержанно и беззвучно.
Под конец я передал Сталину подарки -- все они сейчас здесь казались
особенно примитивными и бедными. Но он ничем не выразил пренебрежения.
Увидав опанки, он сказал:
-- Лапти! -- Взяв винтовку, открыл и закрыл затвор, взвесил ее в руке и
прокомментировал:
-- Наша легче.
Встреча продолжалась около часа.
Уже смеркалось, когда мы уезжали из Кремля; офицер, который нас
сопровождал, очевидно, заразился нашим восторгом -- он смотрел на нас с
радостью и в каждой мелочи старался пойти нам навстречу.
Северное сияние в это время года достигает Москвы, и все было фиолетовым,
трепещущим, мир казался нереальным, более красивым, чем тот, в котором мы
жили до сих пор.
Примерно так было и в моей душе.

7

Но у меня тогда была еще одна, более значительная и интересная встреча со
Сталиным.
Я запомнил, когда это было: в ночь накануне высадки союзников в Нормандии.
И на этот раз никто меня ни о чем не предупреждал. Просто мне сообщили, что
надо явиться в Кремль, около девяти часов вечера усадили в автомобиль и
отвезли туда. Даже никто из миссии не знал, куда я еду.
Доставили меня в здание, где нас принимал Сталин, но в другие помещения.
Там Молотов собирался к отъезду -- надевал легкое пальто и шляпу и сказал,
что мы едем на ужин к Сталину.

53

                      --------------------------------

Молотов -- человек не очень разговорчивый. И если со Сталиным, когда он был
в хорошем настроении и находился в обществе единомышленников, контакт был
легким и непосредственным. Молотов оставался непроницаемым даже в частных
разговорах. Все же в машине он спросил, каким языком я владею, кроме
русского, -- я ответил, что французским. Разговор пошел о силе и
организованности Коммунистической партии Югославии. Я подчеркнул, что
югославская партия вошла в войну, будучи на нелегальном положении,
относительно малочисленная -- около десяти тысяч человек, -- но отлично
организованная.
-- Как и большевистская партия в первую мировую войну, -- прибавил я.
-- Ошибаетесь, -- возразил Молотов, -- наша партия была в начале первой
мировой войны очень слабой, организационно не связанной, разрозненной,
малочисленной. Я помню, -- продолжал он, -- как я приехал в начале войны
нелегально из Петрограда в Москву по партийным делам: мне негде было
переночевать, пришлось рисковать и ночевать у сестры Ленина!
Молотов назвал и имя этой сестры, если не ошибаюсь, ее звали Мария
Ильинична.
Автомобиль шел со сравнительно большой скоростью -- около восьмидесяти
километров в час, -- без задержек. Очевидно, регулировщики узнавали его по
какому-то признаку и пропускали вне очереди. Выехав из Москвы, мы двинулись
по асфальтированному шоссе. Позже я узнал, что оно называется
[LAQUO]правительственным[RAQUO] шоссе, по которому еще долго после войны --
а может быть, и сегодня? -- разрешено было ездить только правительственным
автомобилям. Вскоре мы подъехали к заставе. Офицер, сидевший возле шофера,
повернул какую-то табличку за ветровым стеклом, и охрана пропустила нас
безо всяких формальностей. Правое стекло было опущено, Молотов заметил, что
мне мешает сквозняк, и начал поднимать стекло -- только тогда я заметил,
что оно очень толстое, и сообразил, что мы едем в бронированном автомобиле.
Думаю, что это был [LAQUO]паккард[RAQUO], потому что точно такую машину
Тито получил в 1945 году от советского правительства.
Дней за десять до этого ужина немцы сбросили воздушный десант на Верховный
штаб в Дрваре. Тито и военные миссии должны были отступить в горы. Югослав-

54

                      --------------------------------

ское руководство совершало долгие и трудные марши, на которые терялось
драгоценное время, необходимое для политической и иной деятельности. В
острой форме встала и проблема питания. Советская военная миссия подробно
оповещала обо всем Москву, а наша миссия в Москве находилась в постоянном
контакте с соответствующими советскими офицерами, чтобы помочь им советом в
организации поддержки югославским бойцам и Верховному штабу. Советские
самолеты даже летали туда по ночам и сбрасывали боеприпасы и
продовольствие, правда, без особого успеха, так как грузы были рассеяны по
большому лесному массиву, который вскоре пришлось оставить.
Молотов по дороге интересовался моим мнением о положении, создавшемся в
связи с этим. Его интерес был живым, но без возбуждения -- больше для
получения точной картины.
Так мы проехали около сорока километров, свернули влево на боковую дорогу и
вскоре оказались в молодом ельнике. Снова шлагбаум, затем через короткое
время -- ворота. Мы были перед небольшой дачей, тоже в густом ельнике.
Как только мы из прихожей вошли в небольшой холл, появился Сталин -- на
этот раз в ботинках, в своем простом, застегнутом доверху френче, известном
по довоенным картинам. В нем он казался еще меньше ростом и еще более
простым, совсем домашним. Он ввел нас в свой небольшой и, как ни странно,
почти пустой кабинет -- без книг, без картин, с голыми деревянными стенами.
Мы сели возле небольшого письменного стола, и он сразу начал расспрашивать
о событиях вокруг югославского Верховного штаба.
По тому, как он этим интересовался, само собою обнаруживалось и различие
между Сталиным и Молотовым.
У Молотова нельзя было проследить ни за мыслью, ни за процессом ее
зарождения. Характер его оставался также всегда замкнутым и неопределенным.
Сталин же обладал живым и почти беспокойным темпераментом. Он спрашивал --
себя и других и полемизировал -- сам с собою и с остальными. Не хочу
сказать, что Молотов не проявлял темперамента или что Сталин не умел
сдерживаться и притворяться, -- позже я и того и другого видел и в этих
ролях. Просто Молотов был всегда без оттенков, всегда одинаков, вне
зависимости от того, о чем или о ком

55

                      --------------------------------

шла речь, в то время как Сталин был совсем другим в своей коммунистической
среде. Черчилль охарактеризовал Молотова как совершенного современного
робота. Это верно. Но это только внешняя и только одна из его особенностей.
Сталин был холоден и расчетлив не меньше Молотова. Однако у Сталина была
страстная натура со множеством лиц, причем каждое из них было настолько
убедительно, что казалось, что он никогда не притворяется, а всегда
искренне переживает каждую из своих ролей. Именно поэтому он обладал
большей проницательностью и большими возможностями, чем Молотов.
Создавалось впечатление, что Молотов на все -- в том числе на коммунизм и
его конечные цели -- смотрит, как на величины относительные, как на что-то,
чему он подчиняется не столько по собственному хотению, сколько в силу
неизбежности. Для него как будто не существовало постоянных величин.
Преходящей, несовершенной реальности, ежедневно навязывающей нечто новое,
он отдавал себя и всю свою жизнь. И для Сталина все было преходящим. Но это
была его философская точка зрения. Потому что за преходящим и в нем самом
-- за данной реальностью и в ней самой -- скрываются некие абсолютные
великие идеалы, его идеалы, к которым он может приблизиться, конечно,
исправляя и сминая при этом саму реальность и находящихся в ней живых
людей.
Глядя в прошлое, мне кажется, что Молотов со своим релятивизмом и
способностью к мелкой ежедневной практике и Сталин со своим фанатическим
догматизмом, более широкими горизонтами и инстинктивным ощущением будущих,
завтрашних возможностей идеально дополняли друг друга. Больше того,
Молотов, хотя и мало что способный сделать без руководства Сталина, был
последнему во многом необходим. Оба не стеснялись в выборе средств, но мне
кажется, что Сталин их все-таки более внимательно обдумывал и сообразовывал
с обстоятельствами. Для Молотова же выбор средств был заранее безразличен и
неважен. Я думаю, что он не только подстрекал Сталина на многое, но и
поддерживал его, устранял его сомнения. И хотя главная роль в претворении
отсталой России в современную промышленную имперскую силу принадлежит
Сталину -- благодаря его многогранности и пробивной силе, -- было бы
ошибочно недооценивать роль Молотова, в особенности как практика.
Молотов и физически был как бы предназначен для

56

                      --------------------------------

такой роли: основательный, размеренный, собранный и выносливый. Он пил
больше Сталина, но его тосты были короче и нацелены на непосредственный
политический эффект. Его личная жизнь была незаметной, и, когда я через год
познакомился с его женой, скромной и изящной, у меня создалось впечатление,
что на ее месте могла быть и любая другая, способная выполнять
определенные, необходимые ему функции.
Разговор у Сталина начался с его возбужденных вопросов о дальнейшей судьбе
Верховного штаба и подразделений вокруг него.
-- Они перемрут с голоду! -- волновался он.
Но я доказывал ему, что этого не может произойти.
-- Как не может? -- продолжал он. -- Сколько раз бывало, что борцов
уничтожал голод! Голод -- это страшный противник любой армии.
Я объяснил ему:
-- Местность там такая, что всегда можно найти какую-нибудь еду. Мы бывали
и в гораздо более тяжелых положениях, и нас не сломил голод.
Мне удалось его убедить и успокоить.
Затем он снова заговорил о возможности оказания нам помощи. Советский фронт
был слишком далеко, и истребители не могли еще сопровождать транспортные
самолеты. В какой-то момент Сталин вспыхнул и начал ругать летчиков:
-- Они трусы -- боятся летать днем! Трусы, ей-богу, трусы!
Но Молотов, хорошо разбиравшийся во всей проблеме, начал защищать летчиков:
-- Нет, они не трусы, отнюдь нет. Но у истребителей меньший радиус
действия, и транспортные самолеты были бы сбиты, прежде чем достигли цели.
И полезный груз их незначителен -- они должны забирать много горючего для
обратного полета. Именно поэтому они могут летать только ночью и только с
небольшим грузом.
Я поддержал Молотова, так как знал, что советские летчики добровольно
предлагали летать и днем, то есть без защиты истребителей, только чтобы
помочь югославским товарищам по борьбе.
Но я полностью согласился со Сталиным, который считал, что Тито, при
нынешнем развившемся и сложном положении, должен иметь более постоянное
местопребывание и избавиться от необходимости быть все время

57

                      --------------------------------

начеку. Сталин, конечно, думал при этом и о советской миссии, по настоянию
которой Тито только что согласился эвакуироваться в Италию, а оттуда на
югославский остров Вис, где он оставался до прорыва Красной Армии в
Югославию. Сталин, правда, ничего не сказал об этой эвакуации, но мысль о
ней уже формировалась в его голове.
Союзники уже согласились на создание советской воздушной базы на
итальянской территории для помощи югославским борцам, и Сталин подчеркнул
необходимость ускоренной переброски транспортных самолетов и приведения в
готовность самой базы.
Мой оптимизм по поводу исхода этого немецкого наступления на Тито явно
привел Сталина в хорошее настроение, и он перешел к нашим отношениям с
союзниками, в первую очередь с Великобританией, что и было -- как мне уже
тогда показалось -- главной целью этой встречи со мной.
Сущность его мыслей состояла, с одной стороны, в том, что не надо
[LAQUO]пугать[RAQUO] англичан, -- под этим он подразумевал, что следует
избегать всего, вызывающего у них тревогу в связи с тем, что в Югославии
революция и к власти придут коммунисты.
-- Зачем вам красные пятиконечные звезды на шапках? Не форма важна, а
результаты, а вы -- красные звезды! Ей-богу, звезды не нужны! -- сердился
Сталин.
Но он не скрывал, что его раздражение невелико, -- это был только упрек.
Я ему разъяснил:
-- Красные звезды снять невозможно, они стали уже традицией и приобрели в
глазах наших бойцов определенный смысл.
Он остался при своем мнении, но не настаивал и снова перешел к
взаимоотношениям с западными союзниками:
-- А вы, может быть, думаете, что мы, если мы союзники англичан, забыли,
кто они и кто Черчилль? У них нет большей радости, чем нагадить своим
союзникам, -- в первой мировой войне они постоянно подводили и русских, и
французов. А Черчилль? Черчилль, он такой, что, если не побережешься, он у
тебя копейку из кармана утянет. Да, копейку из кармана! Ей-богу, копейку из
кармана! А Рузвельт? Рузвельт не такой -- он засовывает руку только за
кусками покрупнее. А Черчилль? Черчилль -- и за копейкой.

58

                      --------------------------------

Он несколько раз повторил, что нам следует опасаться [LAQUO]Интеллидженс
сервис[RAQUO] и коварства -- особенно английского -- в отношении жизни
Тито:
-- Ведь они убили генерала Сикорского, -- а Тито бы и тем более. Что для
них пожертвовать двумя-тремя людьми для Тито -- они своих не жалеют! А про
Сикорского -- это не я говорю, это мне Бенеш расска