ики. Они указывали при этом на такие черты, которые являлись постоянными,
а не временными симптомами. Многочисленные авторы  средних  веков  и  нового
времени указывают рядом с физическими признаками вырождения (родимые  пятна,
бородавки, пигментные наросты и прочее) неправильность мимики -  о  чем  уже
было упомянуто выше. Сам факт их наличия не  оставляет  в  себе  сомнений  в
дегенерации.

   3. Половые аномалии.

   Принадлежат к самым характерным знакам вырождения. Они представляются  то
в форме неврастеничных ощущений, то в виде бесчисленных аномалий, сведения о
которых собраны в рамках судебной медицины и  судебной  психологии.  Крайним
выражением  является  некрофилия.  Относительная  часть   этих   психических
аномалий у дегенератов  подтверждает  их  патологическую  природу.  Наиболее
частыми и известными с отдаленных времен аномалиями являются: эротомания или
старизм у мужчин, нимфомания у женщин, а  также  извращения,  известные  под
именем педерастии  (в  основном  в  пассивной  форме),  содомии,  некрофилии
(физическая любовь к трупам),  зоофилии  (половое  влечение  к  животным)  и
прочее.

   4. Obsessiones или фобии, то есть навязчивые  и  насильственные  душевные
состояния (мысли и  чувства,  волевые  акты),  относятся  к  числу  наиболее
бесспорных патогномических знаков вырождения.

   Состояния эти  в  настоящее  время  имеют  богатую  литературу  и  хорошо
изучены.  Примером  навязчивых  мыслей  может  служить  мысль  о  том,   что
проглочена известная вещь (булавка, насекомое и т.п.), хотя в  то  же  время
субъект ясно осознает, что этого вовсе не было. Такие же мысли  о  возможной
заразе, о прикосновении к чему-либо нечистому,  требующему  мытья  рук,  или
мысль  о  том,  что  в  приготовленном  к  отправке  запечатанном   конверте
содержится неприличное выражение. Возникают гадкие отвратительные мысли  при
взгляде на покойника, портреты и т.п. К навязчивым чувствам относится боязнь
покраснеть в обществе других. Непобедимое  чувство  стыда,  конфузливости  и
виновности  в  присутствии  других.  Примером  насильственных  и  навязчивых
действий может служить постоянное мытье рук при мысли  о  заразе.  Такая  же
проверка письма в отношении употребленных, будто бы, неприличных  выражений.
Или переход с правой стороны улицы на левую по примете, что путь  по  правой
стороне угрожает отцу, по левой - матери.

   5. Демонические черты.

   Олицетворенное  зло.  Больше  присуще  в  творчестве   поэтов.   Признаки
проявляются с  раннего  возраста  по  нарастающей,  где  процесс  вырождения
становится вполне очевидным:

   а) В отношении ума.

   Умственные силы обычно составляют единственную сильную сторону  духовного
наследия человека, посредством  которого  субъект  разрешает  для  себя  все
жизненные вопросы и даже такие, которые малодоступны умственному анализу, и,
обыкновенно, разрешаются у нормальных людей при участии  чувства  как  более
тонкого орудия - нравственности, долга, совести и т.п. Основными чертами ума
демонических натур являются: многоречивость, наклонность к спору, к софизмам
и диалектике, сухая логика и умственный  формализм,  пытающийся  стать  выше
чувств, совести и намеков нравственного такта. Далее - стремление  вытеснить
логику фактов, заменить ее логикой умственных настроений.

   б) В отношении чувств.

   На первом плане стоит всегда сильно развитое чувство гнева и органическая
стихийная гневность, которая часто достигает размеров страсти  и  поэтому  с
трудом  поддается  обузданию.  Чувства  гнева,  таким  образом,   становится
неустранимой, постоянно тлеющей чертой характера,  которая  придает  роковую
печать  всего  душевного  состояния.  Очень   легко   переходит   в   злобу,
злопамятство, мстительность.

   Многие высшие чувства - доброта, любовь, ласковость,  надежда  на  лучшее
будущее, вера в людей и добро - развиты не полностью и никогда не  достигают
высоты идеальности. От  этого  субъекты  пессимистичны,  недоверчивы,  сухи.
Существует наклонность к постепенному усилию в себе личного  начала,  личных
интересов, борьбы и враждебности, для которой агрессивное  чувство  гнева  и
гневности являются готовым исполнительным орудием.

   Такой нравственный дальтонизм ведет дегенератов к  роковым  последствиям.
Он усиливает в них личные чувства, гордость, самомнение, что ведет к  личной
переоценке, неуважению и презрению к людям. Гордость у дегенератов  является
такой же глубокой чертой характера, как и гнев. Она воспитывает  в  субъекте
доведенное до крайности - noli me  tangere.  При  таких  болезненных  чертах
характера объединение с людьми в семье и обществе является делом не  легким:
всякое возражение дегенерату представляется нападением  на  него,  а  всякое
несогласие - обидой и оскорблением.

   Для дегенератов непонятно идеальное, общественное, а понятно личное.  Тем
самым  дегенераты  лишены  общественного  стыда  и  причин  этих,  важных  и
нравственных, корректив жизни. В своих действиях они руководствуются  личной
совестью,  которая  легко  затмевается  страстями,  в  особенности   гневом.
Благодаря указанным основным чертам характера, дальнейшая жизнь,  начиная  с
юного возраста, направляется по такому нравственному руслу, которое приводит
не к усовершенствованию, а к упадку и дегенерации.

   Дегенераты более или менее отделяются от людей и, попадая в  нравственное
одиночество, продолжают чуждаться людей и пребывают в холодном ими же самими
созданном заточении. Такие условия жизни приводят к мрачности  и  сомнениям.
Сомнение  есть  результат  возникающего  с  течением  времени  убеждения   в
неразрешимости многих вопросов жизни и нравственного душевного  состояния  -
главнейшего оружия, которым одарен дегенерат от природы  рождения,  то  есть
ума.

   г) По отношению к воле.

   Внутренняя дисгармония в  соединении  со  слабым  развитием  нравственной
жизни    делает    для    дегенерата    невозможным    как    индивидуальное
усовершенствование, так и достижение высших целей жизни. Оттого нравственная
жизнь дегенерата с течением времени движется не вперед, как бы следовало,  а
назад. Это естественным образом приводит к разочарованию, к утрате радости в
жизни, к моральному одряхлению, и такая нравственная метаморфоза  происходит
тем в больших размерах, чем слабее развиты  эти  чувства.  Распадается  весь
план  жизни.  Жизнь  превращается  в  нравственную  случайность.  К   такому
положению дегенерат приходит неминуемо,  что  влечет  за  собой  последствия
самоубийства, свойственного дегенератам вообще.

   Следует обращать внимание на сокращение верхней орбитальной мышцы  (мышцы
мысли и ума) в соединении с  резким  сокращением  пирамидальной  мышцы  носа
(злоба, злость, враждебность) и более или менее заметным сокращением большой
скуловой мышцы (радость).  Единовременное  сокращение  двух  последних  мышц
выражает собой злорадство. Таким образом, холодный  ум,  злоба,  злорадство,
бессердечно и одинаково присущи демонической натуре дегенерации.


   В заключение следует обращать внимание на то, что  процесс  вырождения  и
дегенерации с его этапами, проявлениями, направлениями и исходом может  быть
весьма нередко прослежен не только психологически  и  физиологически,  но  и
анатомически: физическое сходство предшествующих  и  последующих  поколений,
передача  каких-либо  отменных   физиологических   особенностей   (привычек,
идиосинкразии,  странностей  и  пр.)  указывают,  в  каких   нисходящих   от
дегенератов  ветвях  и  поколениях  процесс  сказался,  и  какие,  наоборот,
избежали его действия. В этом широком  вопросе,  как  и  во  всякой  научной
задаче, касающейся человека, необходимо  руководствоваться  всею  сложностью
физиологических, физических и психических данных.

   21 декабря 1938 года, город Москва, НКВД СССР, N00134/13

   Приложение 11.

   ОБ АНТИСЕМИТИЗМЕ

   Ответ на запрос Еврейского телеграфного агентства из Америки



   Отвечаю на Ваш запрос.

   Национальный и расовый шовинизм есть  пережиток  человеконенавистнических
нравов, свойственных периоду каннибализма. Антисемитизм, как  крайняя  форма
расового шовинизма, является наиболее опасным пережитком каннибализма.

   Антисемитизм выгоден эксплуататорам, как громоотвод, выводящий капитализм
из-под удара трудящихся. Антисемитизм  опасен  для  трудящихся,  как  ложная
тропинка, сбивающая их с правильного пути и приводящая их в джунгли. Поэтому
коммунисты,  как  последовательные  интернационалисты,  не  могут  не   быть
непримиримыми и заклятыми врагами антисемитизма.

   В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм, как явление,  глубоко
враждебное Советскому строю. Активные антисемиты караются  по  законам  СССР
смертной казнью.

   И. Сталин

   12 января 1931 г.


   Впервые опубликовано в газете "Правда" ј 329, 30 ноября 1936 г.


   Вместо послесловия:



   Как убили моего мужа

   Воспоминания М.В. Меньшиковой


   Тихо и скромно жили мы в  Валдае.  Наш  достаток,  плод  долговременного,
неустанного  труда  мужа,  исчез  как  дым.  Мы  стали  почти  нищими.   Все
заработанное мужем отняли, отняли и все, что он мог бы еще  заработать,  так
как перестали печатать, написанное им.

   Трудно было сводить концы с концами. Моя мама переселилась к  нам,  чтобы
помочь  нам,  приглядывая  за  нашими  малолетними  детьми.  Она   ежедневно
занималась с ними, разделяя труд преподавания с мужем.  Детей  у  меня  было
шестеро, мал-мала меньше, и я ожидала седьмого. Муж учил их, гулял с ними  и
ходил на службу. Я хлопотала о пропитании семьи, стряпала, хозяйничала.  Все
возрастающая  дороговизна  и  угроза  голода  тревожили  меня  из-за  бедных
ребятишек. Мы уже поговаривали  о  переселении  в  Саратовскую  губернию,  в
уездный городок, где, как нам писали, все же легче было прокормиться  бедным
людям.

   О, если бы мы  успели  осуществить  это  намерение.  Но  вот  неожиданно,
негаданно, 1 сентября, в субботу, в половине восьмого утра к нам  вторгаются
четыре  солдата  и  один  штатский.  Не  предъявляя  никакого  ордера,   они
спрашивают прислугу - дома ли товарищ М.

   Прислуга отвечала: "Дома. Они у себя наверху. Я пойду доложу".

   Но они удержали ее, говоря, что сами пойдут наверх. Услыхав это,  старшая
дочь моя, десятилетняя Лида, прошмыгнула  наверх  раньше  их.  Муж  стоял  у
умывальника и мылся. Встревоженная Лида сказала ему: "Папа, к тебе солдаты".
Я тоже была наверху. Солдаты вошли.

 - Вы товарищ Меньшиков?

 - Да.

 - Товарищ Меньшиков, мы должны у вас сделать обыск.

 - Пожалуйста.

   Товарищи принялись за дело, рылись в  комоде,  перебирая  всякую  мелочь.
Увидав авторский значок, старший солдат сказал:

 - Это монархический значок.

   Я не утерпела и сказала ему:

 - А у вас что это болтается, скажите, пожалуйста.

 - Это? Это тоже монархический значок.

 - Ну вот видите. Вы его еще носите, а у нас он только лежит в комоде.

   Перевернув все вверх дном, они добрались до старенького кортика,  который
муж бережно хранил в память своей юности и морской службы.

 - Почему кортик не был сдан своевременно?

   Муж поспешил отыскать и предъявить им  квитанцию  о  своевременной  сдаче
оружия. Кортик же этот ему разрешили оставить на память по его просьбе.

   Из чемодана вытащили все старые дневники мужа, пачку писем и  вырезки  из
"Нового времени". Покончив с обыском, гости заявили:

 - Товарищ Меньшиков, мы должны вас арестовать. Эти слова поразили меня как громом. За что? Что он сделал? Что они нашли? Разве можно так ни с того, ни с сего уводить из дома мирного обывателя, ни с чем с подозрительным не уличенного. Так нельзя...

   Я еще не верила своим ушам. Дети тоже испугались, стали плакать и просить
солдат, чтобы отца не уводили.

   Муж старался нас успокоить, но это было нелегко. Не зная, что сказать им,
я бросилась на колени перед этими сильными мира. Я дрожала и  рыдала  и  как
могла умоляла их не уводить мужа, оставить его с нами.

   Старший солдат сказал, мне:

 - Вы культурная дама и так поступаете.

   Я сказала, рыдая:

 - При чем тут культура! У детей хотят отнять отца, у меня - мужа.

   Дети заплакали еще  сильнее,  и,  вероятно,  чтобы  успокоить  нас,  этот
человек сказал, что после допроса мужа освободят. Мы поверили, но продолжали
плакать. Обидно было нестерпимо.

   Человек сидел у себя дома, безропотно перенес и то,  что  у  него  отняли
состояние, и то, что его лишили работы, которая была его жизнью. Все это  он
перенес не возмущаясь, ни в каких заговорах или попытках восстановить старое
не участвовал, учил своих детей. Никого он не трогал, никого  не  проклинал,
подчинялся всем декретам, приспособлялся к новой жизни,  и  вот  ни  за  что
уводят куда-то, обижают его и нас.

   Мужу разрешили одеться и выпить стакан чаю. После этого  он  простился  с
нами, перекрестил каждого из нас и, окруженный вооруженной стражей, вышел из
родного дома навсегда.

   Тут мы еще больше почувствовали горе, обиду и любовь к нему. Все  рыдали:
моя мама, я, няня, дети и прислуга. Горе ведь обрушилось  так  неожиданно...
Его  увели  в  тюрьму,  где  сидело  уже  много  валдайских  купцов,  взятых
заложниками.

   Я оставила плачущих детей с мамой и, чувствуя, что что-то надо делать, не
теряя ни минуты, надо помогать ему,  надо  найти  заступников,  бросилась  к
знакомым Птицыным за советом. Молодой сын Птицыной был арестован  в  эту  же
ночь, но наутро его уже выпустили на поруки. Может быть,  освободят  и  мужа
или хоть разрешат мне свидание с ним. Он  сам  лучше  что-нибудь  придумает,
научит меня, что делать.

   Птицыны советовали мне не просить свидания с мужем сегодня  же,  а  пойти
туда лучше в воскресенье. Но когда в воскресенье я пошла просить о  пропуске
в тюрьму, мне сказали, что  разрешить  свидание  нельзя.  Нет  служащих,  от
которых  это  зависит.  Притом  власть  вчерашних   распорядителей   уже   и
прекращается, так как в Валдай прибыл Главный Военный Полевой Штаб.

   Вернувшись домой ни с чем, я поспешила послать мужу его спальный  прибор,
хлеба, яиц и записку, которую ему и доставили, несмотря на все  затруднения.
В понедельник утром я пошла со старшими детьми Лидочкой и Гришей  в  Главный
Военный Полевой Штаб, помещавшийся на Торговой улице  в  доме  Ковалева.  Мы
стали  читать  надписи  на  стенах  этого  дома   "Комендант",   "Комиссар",
"Председатель Главного Штаба". Войдя, наконец, в указанную нам  комнату,  мы
увидели там за столом только несколько молодых людей. Один  из  них  занимал
место Председателя.  Я  заметила  у  него  на  пальце  чудный  бриллиантовый
перстень.

   Я стала просить у него пропуска для  свидания  с  мужем,  я  все-таки  не
надеялась на то, что свидание наше состоится  и  что  он  укажет  мне  пути,
назовет кого-нибудь, кто мог бы его защитить. Сама я  решительно  не  знала,
что делать, только с мукой чувствовала, что время дорого, что нельзя  терять
ни минуты.

   Молодой человек, выслушав мою просьбу, спросил меня:

 - Как ваша фамилия?

 - Меньшикова, - был мой ответ.

   Тогда он понизил голос и как бы по секрету пробормотал:

 - Я хорошо знаю вашего мужа, мои родители были близко знакомы с ним.

   Обрадованная, я спросила:

 - Как ваша фамилия?

   Он шепнул еще тише: "Князь Долгоруков. Но прошу Вас  никому  не  говорить
этого".

   Сдерживая свою радость и чтобы не выдать его  перед  другими  сидящими  в
этой комнате, я шепотом сказала: "Хорошо".

   Какая  неожиданная  радость.  Князь  прямо   пообещал   содействовать   в
освобождении мужа. Однако в пропуске на этот день он мне отказал. Все  же  я
вернулась домой, окрыленная надеждой. Приготовив мужу обед, я  сама  понесла
ему в тюрьму, взяв с собой и детей.

   Детям было дико... что папа в тюрьме. За что?

   Я не могла понять, как это можно ни с того ни с сего  посадить  в  тюрьму
совершенно невинного человека.

   Хорошо, что князь Д. поможет. И  хоть  обед  передадут  мужу.  Вернувшись
домой, я получила первую записку от мужа, переданную нашей няне  -  Ирише  -
одной из ее знакомых.

   Во вторник утром я снова поспешила в Штаб, надеясь на этот  раз  получить
разрешение  на  свидание  с  мужем.  Князь  Долгоруков  занимал  свое  место
Председателя. Выслушав меня, он громко заявил, что муж мой настолько  важный
преступник, что никакого пропуска к нему дать нельзя. И по всей вероятности,
для суда над ним его повезут в Новгород.  Я  решила,  что  куда  бы  его  ни
повезли, я поеду с ним, и сказала об этом князю.

   Тогда он громогласно заявил мне, что  назначение  Штаба  состоит  в  том,
чтобы чинить суд скорый и справедливый. Князь заявил, что сам  он  не  будет
допрашивать мужа, так как он лично знаком с ним. Это  могло  бы  навлечь  на
него нарекания.

   А я, развеся уши,  выслушала  все,  что  говорил  мнимый  князь,  который
оказался совсем не Долгоруким, а евреем  Гильфонтом,  студентом  медицинской
академии. Бедный, бедный муж мой, бедные мои дети.

   Когда в среду я снова пришла за  пропуском,  мне  сказали,  что  Гильфонт
уехал  в  Новгород.  Я  обратилась  к  заменявшему  его  молодому  человеку,
русскому, здоровому и раскормленному. В самой грубой форме он отказал мне  в
пропуске и сказал, что муж мой преступник.

   Он призывал к еврейским погромам. Я возразила, что  мой  муж  никогда  не
призывал к погромам. Если он и порицал иной раз деяния евреев, то точно  так
же, как порицал и деятельность всех других людей,  если  она  была  во  вред
России... Он не соглашался с этим и говорил: - Ваш муж писал за деньги...

   Я заметила, что всякий берет деньги за свою работу. И вы берете деньги за
вашу работу. Во всяком случае я вас прошу не говорить  мне  дурного  о  моем
муже. Но он не унимался.

 - У нас есть доказательства того, что он призывал к погромам. Вот они...

   Он указал рукой на вырезки из старого номера "Нового времени",  взятые  у
нас при обыске.

   Дневник мужа и письма к нему валялись у них тут же  на  подоконнике.  Все
это было очень бально. Кто же может дать мне пропуск для свидания с мужем?

   Комендант направил меня к комиссару. Комиссар Губа выслушал  мои  слезные
просьбы, сказал, чтобы я пришла за пропуском лучше вечером,  часов  в  семь.
Тогда у него может быть, будет  время  поговорить  со  мной,  а  теперь  ему
некогда. Я пошла вечером и с семи часов ждала  очереди  в  приемной.  Долго,
долго пришлось ждать. Сердце болело, голова кружилась от  тревожных  мыслей.
Наконец, комиссар вышел ко мне и спросил, что мне нужно.

 - Свидания с мужем.

 - Нельзя.

   Я так плакала, что он велел меня выгнать из Штаба. Я покорилась  и  ушла,
но  в  четверг  вернулась  попытать   счастье.   Страшно   было   пропустить
благоприятную минуту, благоприятную встречу, благоприятное настроение судей.
Ведь через кого-нибудь Бог поможет нам. Надо ловить, искать... В  четверг  в
Штабе не было ни Гильфонта, ни вчерашнего комиссара, ни коменданта. На  этот
раз я нашла там молодого человека лет 19-ти с прекрасными грустными глазами.
Я подошла к нему и стала просить о пропуске. Он  пообещал  походатайствовать
за меня, но дать пропуска сам он не мог. Я вернулась домой. Там мне передали
письмо от мужа. Он писал, что был уже  допрос  всем  арестованным.  В  одной
камере с мужем сидели наши купцы: Н.В. Якунин, М.С. Савин, В.Г. Бычков, Я.Б.
Усачов, и двое юношей Б. Виноградов и Н. Савин. При  допросе  мужу  сказали:
"Можете быть покойны. Вы свободы не получите". Он спросил:

 - Это месть?

 - Да, месть за ваши статьи, - был ему ответ.

   Письмо было  написано  на  клочке  газетной  бумаги.  Бедный  муж  просил
прислать детей в  сад,  прилегающий  к  тюрьме.  Ему  хотелось  хоть  издали
посмотреть на своих малышей. Он писал, что каждый день в 12 ч.  и  4  ч.  он
подходит к окну, к решетке, и смотрит, не гуляют ли в саду его детишки...

   Мы жили на противоп