СССР.
   Для Ельцина это, безусловно, была личная трагедия. Я в  этом  уверен.
Мы с ним довольно плотно общались во время путча. В Белом доме, в авгус-
те 1991-го. Тут он вел себя как настоящий русский мужик. Крепкий  и  от-
важный. Наверное, так вели себя командиры, когда отбивали атаки во время
войны. Он отдавал какие-то команды, порой непродуманные,  что  кому  де-
лать, потом впадал в какую-то меланхолию, потом опять приходил в себя  и
начинал руководить обороной.
   Вел себя очень симпатично и по-человечески. Залез на  танк,  все  ему
честь отдают, у всех мурашки по телу - вот какой царь, президент, ничего
не боится... Он вызывал симпатии миллионов и миллионов  людей.  Если  бы
тогда сделать социологический опрос, он показал бы, я думаю, что не  ме-
нее 85 процентов доверяли Ельцину. Может, и больше.
   Сейчас об этом все забыли. Кажется, это какая-то фантастика...
   Потом мы с ним встречались уже в момент моего назначения. Мои впечат-
ления о нем ни в какой степени не менялись за эти месяцы. Он был настоя-
щим партсекретарем. Особо не разбирался в ситуации в  Нижегородской  об-
ласти, просто сказал: "Ты - парень молодой, по всей видимости, ни  черта
не понимаешь в управлении. Поэтому - вот тебе испытательный срок. Я тебя
давно знаю, ты меня никогда не подводил и, думаю, сумеешь справиться.  А
может, не сумеешь. Не справишься - сниму тебя через пару месяцев".
   Потом Ельцин приехал в Нижний 9 января  1992  года.  Очень  интересно
встретились. Мы тут с Бедняковым пытались подготовить город  к  встрече,
как-то приукрасить. Ничего не вышло: шел дождь, слякоть, грязь - это де-
вятого-то января. Ельцин на Мытном рынке попал в яму, просто провалился,
с большим неудовольствием посмотрел на меня и на мэра  Беднякова,  мы  с
Дмитрием Ивановичем были, конечно, в полном трансе. Потом Ельцин  послал
подальше директора автомобильного завода Видяева, заявив, что то, что он
увидел в столовой, сплошная показуха, а на самом деле рабочие едят  кот-
леты с мухами. "Я, мол, все про вас знаю!"
   Это все тоже было по-царски.
   Потом он выгнал с работы директора молокоторга  за  высокие  цены  на
масло. Хотя цены уже никто не устанавливал, они были уже отпущены.
   Все это очень напоминало действия царя, который наводит порядок,  по-
сещая свою вотчину.
   Весной того же года мы встретились снова: Ельцин был  в  Арзамасе-16.
Это была очень интересная и содержательная поездка. Тогда, кстати, ВНИИ-
ЭФ был преобразован в Федеральный ядерный центр. В ту встречу я  впервые
обнаружил, что Ельцин довольно хорошо знает Россию и российскую экономи-
ку. В том числе и всякие закрытые вещи. Военно-промышленный комплекс  он
знал неплохо. Судя по его вопросам, можно было понять, что он ориентиру-
ется в этом деле. Не как дилетант.
   Потом мы еще много раз встречались. Например, в Чебоксарах: он приез-
жал туда в конце 1992 года. На Съезде народных депутатов, где вечно  пы-
тались объявить ему недоверие. Потом встречались перед  референдумом,  в
1993 году.
   А потом был у нас очень тяжелый разговор. 22 сентября 1993 года. Раз-
говор по поводу его указа №1400. Я ему сказал: у  меня  есть  внутреннее
убеждение, что этот указ закончится кровью. Очень большой  кровью  может
закончиться. (Так оно и получилось). Он ответил, что у него нет  другого
выхода и что он будет идти до конца. Был настроен очень твердо и  требо-
вал, чтобы все его поддерживали.
   Потом наступил довольно длительный перерыв - мало общались. И  только
13 августа 1994 года Ельцин приехал в Нижний.
   Я считаю, что это было радостное событие. И для него, и для всех нас.
Кстати, люди к нему здесь, в Нижнем, очень хорошо относились. Прибыл  он
на пароходе, с семьей. И это был уже другой Ельцин.
   Мне показалось, что он тогда уже очень сильно заматерел  и  стал  ле-
ниться. Если вообще так можно о царе говорить.
   Вообще картинка была такая: плывет по Волге царская семья, а за ней -
Жириновский. С интервалом в два часа. Голову морочил всем.
   Ельцина сопровождало огромное количество охранников из  "Альфы",  они
постоянно были рядом, в том числе и на корте, где мы  играли  в  теннис.
Потом мы были вместе с ним и его семьей на пароходе,  пароход  назывался
"Россия". Мне очень понравилась его семья и отношения в  ней,  там  были
обе дочери, Наина Иосифовна, внуки. То есть внучки и  внук  Борис.  Глеб
тогда еще не родился.
   Обстановка была искренняя и трогательная. Явно  не  наигранная.  Было
понятно, что Борис Николаевич - любимец своей семьи, но при этом  атмос-
фера в семье, внутри семьи, достаточно вольная. Все над ним подтрунивали
- и дочки, и внуки. Конечно, все они очень почтительно к нему относятся,
но никакого особого патриархата в семье нет. Так мне показалось.
   Мне очень понравилась его жена, которую в  те  времена  он  тщательно
скрывал от публики.
   Именно тогда, в эту встречу, он предложил мне стать следующим  прези-
дентом России. Шутка, конечно. Почти клоунада! Но тем не менее эта шутка
получила очень большой резонанс.
   Потом наши отношения стали... ну, не то чтобы дружескими, но  гораздо
более близкими, чем прежде. Мы стали лучше понимать друг  друга.  Я  был
вместе с ним в Берлине, когда выводили войска. Там  он  вел  себя  очень
плохо. Ужасно. Об этом все знают. Мы  с  ним  беседовали  очень  жестко,
Ельцину не понравилось, что я позволяю себе делать ему замечания, но тем
не менее он никакой обиды не затаил. И через месяц мы с ним вместе  были
в Соединенных Штатах с официальным визитом, там тоже много общались друг
с другом.
   Я видел, что Ельцин изменился. Он стал менее доступным.  И  хотя  его
характер вроде бы остался прежним, но тем не менее вокруг  него  образо-
вался некий толстый слой из "допущенных к телу", сквозь  который  нельзя
было пробиться и внутри которого главными чувствами были  ревность,  по-
дозрительность и ненависть.
   Причем эти чувства, естественно, были обращены только к тем, кто  на-
ходился вне круга. А к тому, кто внутри (а внутри был только один  чело-
век!), были обращены совершенно другие чувства. Так  было  устроено  это
кольцо, с наружной и внутренней поверхностью.
   На самом деле ситуация, возникшая вокруг Ельцина, вполне обычная. Лю-
бой правитель, и особенно в России, - человек несчастный и одинокий. Его
постоянно обдувает ледяной "ветер власти". В спокойные времена этот "ве-
тер власти" приносит чувство целесообразности.  В  сложные  и  кризисные
времена - чувство безысходности. Это и делает человека власти  одиноким.
Несмотря на публичный образ жизни, властитель вынужден  очень  осторожно
относиться к окружающим его людям.
   Конечно, тут многое зависит и от характера, и от воспитания, и от ге-
нетических особенностей человека. Есть такие, кто, несмотря на  то,  что
обречены на одиночество, смотрят на это трезво и  пытаются  оттянуть  во
времени, отдалить наступление этого периода. Есть и другие. Те,  которые
смирились. Они свыкаются с неизбежностью и просто плывут по течению.
   Может быть, в Ельцине произошел какой-то надлом. Может быть, он начал
слишком доверять людям, находившимся в непосредственной близости от него
и, сам того не осознавая, создал вокруг себя то самое кольцо.
   А потом возникла привычка.
   Коржаков, который был рядом с Ельциным постоянно, не был  начальником
охраны. Он был "образом жизни". Я думаю, что Ельцин начинал  чувствовать
недомогание, лишь только узнавал, что Коржакова нет рядом. Это  так  же,
как в семьях, где отпраздновали золотую свадьбу. Там может уже  не  быть
никакой любви: болезни, старость, что угодно еще, но если одного из суп-
ругов нет рядом, второй тут же ощущает дискомфорт.
   Однако Ельцин по натуре бунтарь. От него можно ожидать  чего  угодно.
Он способен разорвать любые отношения и послать  кого  угодно  куда  по-
дальше. Что и произошло с "ближним кругом".
   Конечно, это дорого ему стоило. Это стоило огромного количества энер-
гии, выплеснутой на то, чтобы разорвать круг. Состояние это очень  тяже-
лое, тем более для такого уже немолодого человека, как Ельцин.
   И, кстати, бывает так, что отношения Ельцина  с  кем-то  портятся,  а
позднее возвращаются к нормальным и даже доброжелательным. Вот он ругал-
ся с Лужковым, потому что "ближние" науськивали. Потом - ничего, полади-
ли. И со мной тоже было: не очень-то дружелюбно он  со  мной  беседовал,
когда я ему принес миллион подписей нижегородцев против войны в Чечне  в
прошлом, 1996 году. Потом сказал: "Ну что же, я - президент России,  мо-
жет быть всякое..."

   ЧЕРНОМЫРДИН

   Хороший человек,  по-моему.  Достаточно  быстро  соображающий,  может
быть, не совсем подготовленный для работы премьер-министром  в  условиях
кризиса. Почему? Не потому, что ему не хватает опыта. Опыт у него, кста-
ти, огромный. А потому, что он хотел оставаться  хозяйственником,  между
тем его каждый день толкали в политику, и он  долго  сопротивлялся.  Это
двойственное положение его, как мне кажется, тяготило - возможно,  тяго-
тит до сих пор. Хотя сейчас он, скорее всего, уже смирился с мыслью, что
он - политик, а не хозяйственник. И это хорошо.
   Мы встречались неоднократно. И очень успешно: Черномырдин охотно под-
держивает всевозможные новые идеи, даже весьма оригинальные и экзотичес-
кие, с его точки зрения. То есть  демонстрирует  ум  вполне  новаторской
направленности. Хотя, вместе с тем, ум осторожный.
   К его не то чтобы недостаткам, а, скажем так, особенностям я бы отнес
отсутствие некоей стержневой идеологии. Может быть, как раз потому,  что
он - хозяйственник по сути. В душе. Общий взгляд, идеологический, присущ
больше политикам: они отвечают на вопрос "что  делать?",  а  Черномырдин
больше знает, "как делать". Целостная картина для него не совсем ясна.
   Поэтому его роль второго человека в государстве вполне адекватна. Аб-
солютно не верю в разговоры о том, что у  Черномырдина  -  огромные  бо-
гатства и роскошь. По-моему, он как раз ведет достаточно скромный  образ
жизни. Не пуританский, конечно, но скромный. Думаю,  что  он  хочет  ос-
таться в истории России не как "серый человек", а как руководитель, сде-
лавший много полезного. И эта мысль проходит сквозь все его решения.
   Я считаю, что его выдающаяся роль состоит в том, что он проявил  себя
миротворцем в чеченской войне. Хотя его статус не позволяет  ему  прини-
мать по-настоящему политические решения.
   И еще одно. Черномырдин - человек, очень преданный Ельцину.  Человек,
обладающий номенклатурной этикой в самом лучшем смысле этого  слова.  То
есть человек надежный. Он может чего-то не знать, в чем-то ошибаться, но
предать он не может. Для Ельцина он - настоящая находка. И Ельцин, обла-
дая недюжинной интуицией, в конце концов это понял. Мне кажется, что бы-
ли периоды, когда президент с некоторой долей подозрительности относился
к своему собственному премьеру.
   У Черномырдина есть замечательная черта: быстрая реакция, позволяющая
ему отделять зерна от плевел. Даже если не знает тему.  Например,  когда
мы с ним были в колхозе и он оценивал нашу земельную программу, он сразу
сказал, что, по всей видимости, это и есть модель  для  всей  российской
деревни. Понимая не столько саму процедуру распределения земли,  сколько
исторически обусловленные корни нашей программы. То, что крестьянину да-
ют волю. Волю! Крестьянину не нужно непременно становиться фермером, ему
просто нужна воля. Которую он употребит, как сочтет нужным  -  быть  от-
дельно, быть вместе с другими, но так, как сам решил. Черномырдин  сразу
понял, что это - как  раз  то,  что  лежит  глубоко  в  душе  российских
крестьян.
   Понял и поддержал. И по сей день поддерживает. Но в чем сказалась его
жилка администратора более, чем политика? В том, что, поддерживая  прог-
рамму в принципе, он настойчиво ее не продвигает.  Поддерживает,  но  не
продвигает. То же самое, кстати, с реформированием потребительской  коо-
перации. Поддерживает, да. Но это не стало частью его собственной  прог-
раммы. Он подписывает необходимые решения,  постановления...  Но  стране
нужно, чтобы важные программы были еще и общественно озвучены.  А  этого
нет.
   Попытка Черномырдина стать публичным политиком, когда речь шла о  Бу-
денновске, была просто блестящей. Но потом  ему  надо  было  еженедельно
выступать по общенациональному телевидению в программе типа "Добрый  ве-
чер, Россия". Или что-то в этом роде. И рассказывать о тех задачах,  ко-
торые были решены за прошедшую неделю, и о тех,  которые  предстоит  ре-
шить. Это очень дисциплинирует: допустим, каждую субботу нужно сказать о
таких вещах, которые бы людьми воспринимались. А это значит, что  прави-
тельство делало бы эти вещи реально. Тут дело не в том, что первые  лица
государства (а ведь это и президент мог бы делать!)  превратились  бы  в
телегероев, а их выступления - в бесконечный телесериал. Дело в том, что
пропасть, существующая между властью и обществом, могла бы стать не  та-
кой глубокой и не такой широкой. Люди понимали  бы,  что  делает  прави-
тельство. А правительство, в свою очередь, ощущало бы живую ответную ре-
акцию людей.
   К сожалению, кабинетная политика не делает чести ни правительству, ни
народу, который не может заставить правительство работать публично. Спе-
цифическая, бурная публичность в периоды предвыборных кампаний погоды не
делает. Необходимо постоянно говорить со своим народом. И, кстати, поче-
му люди сейчас больше доверяют местной власти? Именно потому, что  мест-
ная власть - ближе. Понятнее. В Московском Кремле это уже знают.  Может,
сделают выводы.
   Удивительно, что такие элементарные вещи даже Гайдар не понимал. Вещи
элементарные и непреложные: власть - публичное действие.

   ГАЙДАР

   Егор Тимурович Гайдар - образованный, интеллигентный, порядочный  че-
ловек. Как ни странно, достаточно жесткий. Когда его  видишь  на  экране
телевизора, он не производит впечатления человека жесткого. Но на  самом
деле это так.
   Жесткий, непоколебимый и одновременно наивный и не очень хорошо знаю-
щий российскую действительность.
   Историй с ним связано много. Например, такая. Наша ФСБ засекла, как с
одного закрытого аэродрома какие-то люди сгружали БТРы в Азербайджан, во
время карабахской войны. На этот счет была якобы  резолюция  Гайдара.  И
когда наши спецслужбы заметили это, они прекратили отгрузку. Мне принес-
ли бумагу с резолюцией Гайдара: "Отгрузить в связи с  соглашением".  Ка-
ким-то там соглашением. Непонятно.
   Я позвонил Гайдару, он сидит, мне показалось, ни жив ни мертв на  том
конце провода. Попросил меня непременно приехать. Я приехал. Он меня не-
медленно принял (а он был тогда  премьер-министром!).  Мы  стали  разби-
раться, и оказалось, что это поддельная резолюция. Он вызвал Баранникова
(тот был тогда начальником спецслужб), потребовал  разобраться.  Выясни-
лось, что эта подделка была осуществлена не без участия  азербайджанских
деятелей. Вот тогда я его увидел достаточно твердым.
   Другой пример. На совещании у Гайдара мы обсуждали подъем  Чебоксарс-
кого водохранилища. Было очень много  людей:  проектанты,  представители
Самары, Чувашской республики, Марийской, мы - нижегородцы. Высказывались
самые разные точки зрения. Причем наукообразные  утверждения  теоретиков
сочетались с очень  эмоциональными  выступлениями  нижегородцев,  марий-
цев... Гайдар все это слушал, потом в конце сказал: "Водохранилище  под-
нимать не будем. Решение принято". Тот самый  "тихий  Гайдар",  который,
иногда причмокивая, иногда не причмокивая, говорил что-то,  вдруг  проя-
вился как абсолютно твердый и непоколебимый политик и хозяйственник.
   Были конфликты. Один конфликт, самый большой, был связан в 1992  году
с отсутствием наличных денег, с кризисом  наличного  обращения,  который
больно ударил по всему народу. Очень сильно мы с ним ругались тогда.  Он
даже сказал, что мне уже пора отправляться на  покой.  Но  мне  пришлось
возразить ему: "Не Вы меня назначили, не Вам и снимать. Пусть  президент
меня отсылает на покой, если сочтет нужным".
   Но он не злопамятный. Этот конфликт, хотя и получил огласку, не оста-
вил у нас зла друг против друга.
   Что касается его нынешней политической деятельности, то она не совсем
ясна и понятна. Иногда мне кажется, что им движут какие-то идеалистичес-
кие представления о политической деятельности. Хотя, когда  общаешься  с
ним один на один, выясняется, что он совершенно прагматично себя ведет.

   ЯВЛИНСКИЙ

   Явлинский - мой товарищ. И в этом смысле я совершенно не  хочу  гово-
рить о каких-то его недостатках. Пусть о них говорят  те,  кто  себя  не
числит в его товарищах.
   Познакомились мы с ним при  довольно  интересных  обстоятельствах.  В
1990 году, летом, когда еще не было Верховного Совета России, когда  еще
только готовилась никому не известная программа "500 дней", - вот  тогда
мы с ним совершенно случайно встретились в Архангельском. Обсуждали, как
ни странно, земельную реформу. Было много и других  вещей,  связанных  с
деталями программы "500 дней", со стратегией приватизации, демонополиза-
ции рынка, отпуска цен, создания открытой экономики и  так  далее.  Люди
быстро все забывают! Сейчас все эти вещи кажутся привычными,  а  в  1990
году они казались абсолютно новыми, революционными и общественно неприз-
нанными.
   Мы тогда очень долго говорили, несколько часов. Потом я  познакомился
и с членами его команды - с Таней Ярыгиной, Мишей Задорновым, с другими.
Потом, когда было сформировано правительство России, он довольно  непро-
должительное время работал в качестве вице-премьера, и мы с ним общались
редко. Но все-таки встречи бывали. Общались, в частности,  и  по  поводу
осуществления программы "500 дней",  к  сожалению,  безрезультатно,  что
весьма печально. Программа, кстати, формально  была  принята  российским
Верховным Советом. Но тогдашнее правительство Силаева  не  хотело  и  не
могло ее осуществить, а Горбачев просто от нее отказался.
   Мы с ним даже однажды кадровый вопрос обсуждали. В частности,  обсуж-
дали назначение министра сельского хозяйства, поскольку я в комитете  по
законодательству занимался проблемами земельной  реформы.  И  тогда  был
назначен Виктор Николаевич Хлыстун. Очень даже неплохой министр.
   Потом Явлинский ушел в отставку. Это была первая отставка  в  постсо-
ветской истории. И потом мы достаточно активно просто встречались, у не-
го было свободное время. Были довольно драматические моменты.  Например,
в 1991 году, когда действовал Межреспубликанский экономический  комитет.
Тогда СССР еще формально существовал, но правительства уже не было: Пав-
лов был за решеткой, весь кабинет был разогнан, Горбачев реальной власти
не имел. Вот тогда, осенью 1991 года, непродолжительное время  существо-
вал этот Межреспубликанский экономический комитет, и тогда Явлинским бы-
ло подготовлено соглашение об экономическом сотрудничестве.
   То ли в Алма-Ате, то ли где-то еще, не  помню,  это  соглашение  было
подписано главами десяти республик. Еще до развала СССР, еще до СНГ - об
этом сейчас мало кто знает.
   Явлинский был тогда абсолютно поглощен  этой  идеей,  идеей  создания
банковского союза, единого платежного союза. Убеждал  меня  в  том,  что
одобрение этого соглашения сохранит государство как  единое  целое.  Мне
между тем казалось, что эта идея не осуществима. Я обращался к нему  как
губернатор или как представитель президента, чтобы он помог нам в приоб-
ретении десяти автобусов, потому что тогда  был  парализован  транспорт.
Деятельность комитета тогда курировал Аркадий Иванович Вольский.
   Конечно, автобусов нам не дали, потому что там не было никаких денег.
Но тогда же, в конце 1991-го, мы договорились, что если реализуется дея-
тельность комитета, то мы будем сотрудничать уже в  рамках  региональных
программ.
   И более плотно мы работали с Явлинским в 1992 году, когда  он  жил  в
Нижнем вместе с целой бригадой из 25 человек. Они жили здесь 100 дней.
   М