тя, я не забыл о вас и никогда не забуду,  пока  мне  не
изменит память. Это вы забываете, в какое время и среди каких опасностей  мы
живем. Добрая хозяйка этого дома уже послала за служителем  божиим,  который
облегчит мне переход в иной мир. Френсис,  если  ты  хочешь,  чтобы  я  умер
спокойно, чтобы тревоги улеглись в моей душе  и  я  мог  обратить  все  свои
помыслы к богу, ты позволишь этому священнику соединить тебя с Данвуди.
   Френсис ничего не ответила, но покачала головой.
   - Я знаю, ты не сможешь радоваться и  быть  счастливой  еще  долго,  быть
может, много месяцев. Но  получи  хоть  право  носить  его  имя  и  дай  ему
неоспоримое право защищать тебя...
   И снова девушка решительно покачала головой.
   - Ради этой беззащитной страдалицы, - молвил Генри, указывая на  Сару,  -
ради тебя самой и ради меня, милая сестра...
   - Молчи, Генри, или ты разобьешь мне  сердце!  -  воскликнула  Френсис  в
глубоком волнении. - Ни за что на свете не  произнесу  я  брачного  обета  в
такую минуту, иначе я буду несчастна всю жизнь!
   - Ты его не любишь, - с упреком сказал Генри. - Ну  что  ж.  Я  не  стану
уговаривать тебя поступить против твоего сердца.
   Френсис закрыла лицо одной рукой, а другую протянула  Данвуди  и  сказала
горячо:
   - Теперь ты несправедлив ко мне, как прежде был несправедлив к себе.
   - Тогда обещай мне, - сказал Генри, немного помолчав в раздумье,  -  что,
как только пройдет острота твоего горя, ты на всю жизнь  отдашь  руку  моему
другу.
   - Обещаю, - ответила Френсис и тихонько отняла у Пейтона руку, которую он
тотчас выпустил, даже не осмелившись поднести к губам.
   - А теперь, дорогая тетушка, - продолжал Генри, - будьте добры,  оставьте
меня ненадолго  с  моим  другом.  Мне  надо  дать  ему  несколько  печальных
поручений, и я хотел бы избавить вас и  сестру  от  душевной  муки,  которую
вызовут у вас мои слова.
   - У нас есть время еще раз побывать у Вашингтона, - сказала мисс  Пейтон,
направляясь к двери, и добавила с чувством собственного достоинства:
   - Я сама съезжу к нему; конечно, он не откажется выслушать  уроженку  его
колонии! Ведь наши семьи состоят в дальнем родстве.
   - А почему бы нам не обратиться к мистеру Харперу?  -  спросила  Френсис,
впервые вспомнив слова, сказанные перед уходом их недавним гостем.
   - Харперу? - повторил Данвуди и с быстротой молнии повернулся к ней:
   - Харперу? Разве вы знаете его?
   - Это ни к чему. - сказал  Генри,  отводя  друга  в  сторону.  -  Френсис
хватается за всякую надежду с горячностью любящей сестры. Выйди, любовь моя,
и оставь нас вдвоем.
   Но Френсис прочитала в глазах  Данвуди  такое  смятение,  что,  казалось,
приросла к полу. Она постаралась овладеть собой и продолжала:
   - Он прожил с нами два дня и был у нас, когда арестовали Генри.
   - И вы.., вы знаете его?
   - Нет, - ответила Френсис, немного оживляясь при виде глубокого  интереса
Данвуди, - мы его не знаем; он приехал к нам в ненастную ночь и пробыл у нас
в доме, пока не кончилась буря. Но он выказал Генри большое участие и обещал
ему свою помощь.
   - Как! - воскликнул пораженный Пейтон. - Он знает и вашего брата?
   - Конечно, именно по его совету Генри скинул парик и чужое платье.
   - Но, верно, он не знал, - продолжал Данвуди, побледнев  от  волнения,  -
что Генри офицер королевской армии ?
   - Напротив. Разумеется, знал, - ответила мисс Пейтон, -  и  даже  говорил
нам, что Генри поступил крайне неосторожно.
   Данвуди поднял роковую бумагу, которая выпала у него из  рук  и  все  еще
лежала на полу, и принялся внимательно разглядывать ее. Казалось,  что-то  в
этом письме поставило его в тупик, и он задумчиво провел по лбу рукой. Глаза
родных были устремлены на него в мучительной тревоге  -  все  боялись  снова
поддаться возродившейся надежде и вновь испытать жестокое разочарование.
   - Что он говорил? Что обещал? - произнес наконец Данвуди  в  лихорадочном
нетерпении.
   -  Он  велел  Генри  обратиться  к  нему  в  случае  опасности  и  обещал
отблагодарить сына за гостеприимство отца.
   - Он сказал это, зная, что Генри британский офицер?
   - Именно это он, несомненно, имел в виду, говоря об опасности.
   - В таком случае, ты спасен! - громко крикнул Пейтон, не в силах сдержать
восторг. - Да, спасен, теперь я  спасу  тебя!  Никогда  Харпер  не  нарушает
своего слова.
   - Но обладает ли он достаточной властью? - спросила Френсис. -  Может  ли
он изменить твердое решение Вашингтона?
   - Да, может! - воскликнул Данвуди. - Если кто-нибудь может,  то  это  он,
только он! Влияние Грина, Хиса и молодого Гамильтона не может  сравниться  с
властью Харпера! Но повторите мне, - и, бросившись к своей невесте,  Данвуди
крепко сжал ее руки, - повторите, что он сказал. Он дал вам слово?
   - Ну да, конечно, Пейтон. Он дал  торжественное  обещание  помочь  Генри,
зная все его затруднения.
   - Тогда успокойтесь, - воскликнул Данвуди и на миг прижал девушку к своей
груди. - Успокойтесь - Генри спасен!
   И, не вдаваясь в объяснения, он выбежал из комнаты, покинув  ошеломленную
семью Уортона. Все застыли в молчании, спрашивая себя, что же это значит,  и
вскоре услышали топот коня,  выскочившего  на  дорогу  с  быстротой  стрелы,
выпущенной из лука.
   После внезапного отъезда Пейтона его взбудораженные друзья  долгое  время
обсуждали, удастся ли ему добиться  успеха.  Однако  своей  уверенностью  он
вдохнул в них некоторую бодрость. Каждый чувствовал,  что  для  Генри  снова
затеплилась надежда, и это всех оживило и подняло их упавший дух. Один Генри
не поддавался общему настроению. Положение его было так ужасно,  что  он  не
мог о нем забыть. Он был обречен томиться  в  неведении  несколько  часов  и
знал, что  это  ожидание  несравненно  тягостнее,  чем  даже  уверенность  в
неминуемой смерти. Иное дело Френсис. Влюбленная девушка  беззаветно  верила
Данвуди и не  терзала  себя  сомнениями,  которые  все  равно  не  могла  бы
рассеять. Считая, что ее жених способен сделать  все,  что  только  в  силах
выполнить  человек,   и   сохранив   живое   воспоминание   об   участии   и
доброжелательстве Харпера, она всецело отдалась вновь вспыхнувшей надежде.
   Мисс Пейтон была более сдержанна и не раз предостерегала племянницу, чтоб
та не предавалась неумеренному восторгу, пока еще нет твердой уверенности  в
том, что ее ожидания действительно сбудутся. Однако при этом на  губах  мисс
Дженнет порой мелькала легкая улыбка, противоречившая ее наставлениям.
   - Но почему, милая тетя,  -  весело  возразила  Френсис  на  одно  из  ее
замечаний, - вы хотите, чтобы я подавила в себе  радость,  которую  чувствую
при мысли о спасении Генри? Ведь вы сами столько  раз  говорили,  что  люди,
стоящие во главе нашей страны, не могут осудить невинного человека.
   - Конечно, я считала, что этого не может быть,  дитя  мое,  и  думаю  так
по-прежнему; но люди должны уметь сдерживать свою  радость  так  же,  как  и
печаль.
   Тут Френсис вспомнила признание  Изабеллы  и,  со  слезами  благодарности
взглянув на свою добрейшую тетушку, ответила:
   - Вы правы. Но есть такие чувства, которые не повинуются рассудку...  Ах,
смотрите, вон собираются чудовища во образе людей, чтобы поглядеть на смерть
своего ближнего! Они окружают поле, как будто это зрелище для них все  равно
что военный парад.
   - Для наемного солдата смерть и вправду значит немногим больше, -  сказал
Генри, пытаясь забыть нависшую над ним опасность.
   - Ты смотришь  так  внимательно,  милочка,  как  будто  придаешь  большое
значение атому военному  параду,  -  заметила  мисс  Пейтон,  видя,  что  ее
племянница не отрывает от окна пристального и задумчивого взгляда.
   Но Френсис ничего не ответила.
   Она стояла у окна, откуда был ясно виден горный проход, по  которому  они
пересекли высокую гряду, а прямо перед  ней  возвышалась  гора,  на  вершине
которой она заметила таинственную хижину. Каменистые склоны были бесплодны и
суровы. Их преграждали огромные и, казалось, неприступные скалистые барьеры,
кое-где поросшие низкорослыми дубами с облетевшей  листвой.  Ферма  была  не
больше чем в полумило от подошвы горы, и сейчас внимание  Френсис  привлекла
фигура человека, который внезапно появился из-за резко  очерченной  скалы  и
тут же снова скрылся за ней. Человек несколько раз повторил этот маневр,  и,
судя по его действиям, можно было заключить,  что  это  беглец,  старающийся
хорошенько разглядеть передвижения отряда и ознакомиться с положением дел  в
долине. Несмотря на дальность расстояния, Френсис  тотчас  решила,  что  это
Б„рч. Быть может, такое впечатление сложилось у  пес  отчасти  под  влиянием
внешнего облика незнакомца, но  главным  образом  благодаря  воспоминанию  о
фигуре, виденной ею недавно на вершине этой горы. Френсис была уверена,  что
это тот же самый человек, хотя теперь у него и не было  горба,  который  она
тогда приняла за тюк разносчика.
   В ее сознании образ Гарви был так тесно связан с таинственным  поведением
Харпера, что после всех тревог, пережитых со времени приезда на  ферму,  она
решила скрыть от родных  свои  наблюдения.  Поэтому  Френсис  сидела  молча,
раздумывая о вторичном появлении разносчика и стараясь уловить, какая  может
быть связь между этим непонятным человеком и судьбой ее  семьи.  Несомненно,
он немного смягчил тяжелый удар, обрушившийся на Сару, и вообще  никогда  не
вел себя как враг ее близких.
   Френсис долго смотрела  на  склон  в  тщетной  надежде  еще  раз  увидеть
скрывшуюся темную фигуру и наконец повернулась к родным. Мисс Пейтон  сидела
подле Сары, которая как  будто  начинала  кое-что  понимать,  но  оставалась
по-прежнему безучастной и к радости и к горю.
   -  Мне  кажется,  милочка,  ты  уж  достаточно  ознакомилась  с  военными
маневрами, - заметила мисс Пейтон. - Впрочем, это весьма  полезно  для  жены
офицера.
   - Я еще не жена офицера, - возразила Френсис, покраснев до ушей.  -  И  у
нашей семьи, право, мало причин желать второй свадьбы.
   - Френсис! - воскликнул ее брат, вскочив с места, и принялся  в  волнении
шагать взад и вперед по комнате. - Прошу тебя не касаться этой раны  в  моем
сердце. Пока еще неизвестно, чем решится моя судьба, и я не хотел  бы  ни  к
кому испытывать вражды.
   - Так пусть же кончится эта неизвестность! - вскричала Френсис,  бросаясь
к двери. - Вон идет Пейтон с радостной вестью о твоем помиловании!
   Не успела она произнести эти слова, как дверь отворилась и  вошел  майор.
Глядя на него, трудно было сказать, добился  ли  он  чего-нибудь:  лицо  его
выражало лишь недовольство и досаду. Он пожал руку, от всей души  протянутую
ему Френсис, но тотчас же отошел и устало опустился на стул.
   - Ты ничего не добился? - спросил Генри, и сердце у него дрогнуло, но  он
сохранил внешнее спокойствие.
   - Вы видели Харпера? - побледнев, закричала Френсис.
   - Нет, не видел. Я переправился через реку с одного  берега,  а  он,  как
видно, - с другого, и мы разминулись. Я тотчас же вернулся назад и несколько
миль следовал за ним  по  западному  горному  проходу,  но  вдруг  он  исчез
непонятно куда. Я приехал к вам, чтобы успокоить вас и еще раз уверить,  что
сегодня же ночью я непременно увижу его и привезу Генри освобождение.
   - Но вы повидали Вашингтона? - спросила мисс Пейтон.
   Данвуди несколько мгновений смотрел на нее  с  рассеянным  видом,  и  она
повторила вопрос. Тогда он сдержанно ответил:
   - Главнокомандующий покинул свою штаб-квартиру.
   - Но, Пойтон, - воскликнула Френсис, вновь охваченная ужасом, - если  они
не встретятся сегодня, будет уже поздно. Ведь  Харпер  не  сможет  один  нам
помочь.
   Молодой человек медленно обернулся к ней,  внимательно  посмотрел  на  ее
встревоженное лицо и задумчиво сказал:
   - Вы говорили, что Харпер обещал помочь Генри?
   - Конечно, обещал  сам,  без  пашей  просьбы,  в  благодарность  за  наше
гостеприимство.
   Данвуди покачал головой с озабоченным видом:
   - Мне не нравится слово "гостеприимство"  -  оно  слишком  неопределенно:
Харпера могло обязать лишь что-нибудь более значительное. Я боюсь,  но  было
бы тут ошибки. Расскажите мне еще раз обо всем, что у вас произошло.
   Френсис в волнении поспешила исполнить его просьбу. Она  рассказала,  как
незнакомец приехал в "Белые акации", как его приняли в их  доме,  и  описала
все  последовавшие  затем  события,  стараясь  не   упустить   ни   малейшей
подробности, насколько позволила ей  намять.  Когда  она  передавала  беседу
своего отца с  нежданным  гостем,  майор  усмехнулся,  но  промолчал.  Затем
Френсис рассказала о появлении Генри и обо всем,  что  случилось  на  другой
день. Она остановилась на  том,  как  настойчиво  Харпер  убеждал  ее  брата
сбросить чужое платье, и с удивительной  точностью  вспомнила  все,  что  он
говорил о том, как опрометчив совершенный Генри поступок. Она даже повторила
странную фразу, сказанную их гостем ее брату:
   "Теперь вы даже в большей безопасности, когда я узнал, кто вы такой".  Со
свойственным молодости горячим увлечением Френсис рассказала, какое  участие
принял Харпер в ней самой, и передала  подробности  его  прощания  со  всеми
членами семьи.
   Вначале Данвуди слушал ее лишь с серьезным вниманием, по мало-помалу лицо
его все больше светлело от удовольствия. Когда  Френсис  вспомнила  о  своих
беседах с гостем, он улыбнулся с гордостью,  а  когда  она  закончила  "свой
рассказ, воскликнул в восторге:
   - Он спасен! Он спасен!
   Но тут его прервали, а кто - мы узнаем из следующей главы.

Глава 28

   Сова летает по ночам,
   А жаворонок - днем.
   Отважный сокол - в небесах.
   А голубь - под окном.

   Во всякой стране, населенной, как наши Штаты, людьми, покинувшими  родную
землю и любимый домашний очаг и пострадавшими за свои религиозные убеждения,
свято соблюдаются все обряды и обычаи, сопровождающие смерть человека,  если
только этому не препятствуют  особые  обстоятельства.  Сердобольная  хозяйка
фермы строго следовала всем предписаниям пуританской церкви, к  которой  она
принадлежала. Священник, читавший проповеди в  ближнем  приходе,  внушил  ей
сознание ее греховности, и она верила, что только этот пастырь может  своими
поучениями подготовить к смерти Генри, которому так мало осталось жить.  Она
знала, что ожидание смерти всегда очень страшно, и, лишь  только  Генри  был
вынесен судебный приговор, велела Цезарю оседлать одну из лучших лошадей  на
ферме  и  тотчас  скакать  за  этим  пастырем.  Фермерша  распорядилась,  не
посоветовавшись ни с Генри, ни с его родными, и объяснила причину отсутствия
Цезаря, лишь когда он  понадобился  для  каких-то  домашних  услуг.  Молодой
человек сначала и  слышать  не  хотел,  чтобы  подобный  духовный  наставник
напутствовал его перед смертью; однако, по мере того как рвутся наши связи с
жизнью, предрассудки и привычки утрачивают свое влияние, и  в  конце  концов
Генри вежливо поклонился доброжелательной хозяйке, благодаря се за заботы.
   Черный слуга вскоре вернулся, и  из  его  довольно  сбивчивых  объяснений
можно было заключить, что служитель божий должен  явиться  не  позже  чем  в
конце дня. Приход хозяйки дома и был причиной того перерыва,  о  котором  мы
упомянули в предыдущей главе. По ходатайству Данвуди, дежурный офицер  отдал
приказ часовому, стоявшему у двери в комнату Генри, в любое время пропускать
к нему членов его семьи, в том числе и Цезаря, который мог ему понадобиться.
Однако всякий другой посетитель должен был подвергнуться  строгому  допросу.
Майор включил и себя в число родственников британского офицера  и  от  имени
всей семьи дал слово, что никто не  будет  делать  попыток  его  освободить.
Между хозяйкой дома и капралом охраны произошел теперь короткий  разговор  у
двери  в  комнату  заключенного,  которую  часовой  распахнул,  предвосхитив
решение своего начальника.
   - Неужели вы откажете в духовном утешении своему ближнему, осужденному на
смерть? -  спросила  фермерша  с  горячим  чувством.  -  Неужели  вы  готовы
ввергнуть его душу в адское пламя, тогда как служитель божий  может  указать
ей прямую и ближнюю дорогу на небо?
   - Вот что я  скажу  вам,  добрая  женщина,  -  ответил  капрал,  легонько
отстраняя ее. - Право, моя спина совсем не похожа на дорогу, ведущую прямо в
рай. И как я буду смотреть в глаза моему начальнику,  если  не  выполню  его
приказаний? Ступайте-ка вниз да спросите разрешения у лейтенанта Мейсона,  а
тогда можете вводить к арестанту хоть  целый  полк  попов!  Еще  и  часу  не
прошло, как мы сменили на посту ополченцев, и  я  не  хочу,  чтобы  про  нас
говорили, будто мы несем службу хуже, чем какая-то пехтура.
   - Пропустите эту женщину, -  сказал  Данвуди  строго:  он  только  теперь
заметил, что на посту стоит солдат из его отряда.
   Капрал отдал честь своему  офицеру  и  молча  отступил.  Солдат  взял  на
караул, и хозяйка вошла к Генри.
   - Внизу  дожидается  преподобный  отец,  -  сказала  она,  -  он  приехал
облегчить вашу душу, готовую расстаться с телом, и заменит нашего духовника,
ибо тот отлучился,  чтобы  выполнить  обряд,  который  нельзя  отложить:  он
хоронит старого мистера X.
   - Просите его войти, - ответил Генри с  лихорадочным  нетерпением.  -  Но
пропустит ли его часовой? Я бы не хотел, чтобы друга вашего  священника  без
всякого почтения задержали на пороге как подозрительного человека.
   Теперь все смотрели на Данвуди, который,  взглянув  на  часы,  вполголоса
обменялся несколькими словами с Генри и быстро  вышел  из  комнаты.  Френсис
последовала за ним. Генри высказал майору свое желание  повидаться  также  с
другим священником по собственному выбору, и майор обещал  прислать  пастыря
из города Фишкила, через который он должен был проехать на  пути  к  парому,
где хотел дождаться возвращения Харпера. Вскоре на пороге  появился  Мейсон.
Он  охотно  согласился  выполнить  просьбу  хозяйки,  и  преподобного   отца
пригласили войти. . Вошедший за Цезарем священник, за  которым  следовала  и
фермерша, был человек средних лет; вернее, он перевалил за вершину  жизни  и
уже спускался вниз по склону. Он был выше среднего роста; впрочем, может, он
только казался высоким из-за чрезмерной худобы;  все  черты  его  резкого  и
строгого лица как  будто  застыли  в  суровой  неподвижности.  Должно  быть,
радость и милосердие никогда не смягчали его нахмуренного чела,  омраченного
ненавистью ко всем человеческим порокам. Черные косматые брови нависали  над
ввалившимися глазами, смотревшими сквозь зеленые стекла  громадных  очков  с
такой свирепостью, словно возвещали о приближении страшного суда. Все в  нем
дышало фанатизмом  и  беспощадным  стремлением  карать.  Черные  с  проседью
волосы, разделенные прямым пробором, падали длинными прядями ему  на  плечи,
прикрывая  щеки,  словно  темные  шторы.  На   этой   отталкивающей   голове
красовалась большая треугольная шляпа, надвинутая на самый лоб и  затенявшая
всю физиономию. Одет он был в черный  порыжевший  сюртук,  такого  же  цвета
штаны и  чулки,  а  не  ногах  носил  тусклые  башмаки,  наполовину  скрытые
громадными пряжками. Священник важно  вошел  в  комнату,  сухо  кивнул  всем
головой и  молча,  с  достоинством  уселся  на  поданный  ему  негром  стул.
Несколько  минут  никто  не  прерывал  зловещего  молчания;   Генри,   сразу
проникшийся к  посетителю  неприязнью,  тщетно  старался  ее  преодолеть,  а
странный пастырь то  и  дело  испускал  тяжелые  вздохи  и  стоны,  которые,
казалось, грозили разорвать слабую связь между его возвышенной  душой  и  ее
безобразной оболочкой.  Старый  мистер  Уортон,  глядевший  на  эти  мрачные
приготовления с тем же чувством, что  и  его  сын,  увел  Сару  из  комнаты.
Священник отнесся к  его  уходу  с  насмешливым  пренебрежением  и  принялся
напевать всем известный псалом тем унылым, гнусавым голосом,  каким  принято
петь псалмы в Восточных штатах <Восточными здесь назван