и  Таня Пужняк должны стать его
друзьями,  Виталий не  сомневался,  -  понравились ему  сразу.  Он  не  стал
расспрашивать их о  прошлой жизни,  полагая,  что понемногу узнает все,  что
было у  них  в  душе.  Однако один вечер раскрыл ему души его новых друзей с
такой силой, с какой не могли бы их раскрыть долгие беседы и расспросы.
     Спор,  свидетелем которого стал Виталий в  первый же вечер у  Пужняков,
имел серьезные основания и тянулся давно. Таня догадывалась о второй стороне
жизни своего брата,  связанной с  подпольем.  На этой почве не раз возникали
между ними горячие споры.
     Через несколько дней  Виталию пришлось быть свидетелем такой перепалки.
Он  лежал на  своей кровати за  занавеской.  Алеша сидел за  столом и  читал
что-то. Таня пришла с улицы. Не видя Виталия, она налетела на брата:
     - Алешка,  я тебе еще раз говорю! Мне от девчат отбою нет. Я им твержу:
сама ничего знать не знаю и ведать не ведаю! А они мне: "Брось притворяться,
а  то мы сами Алешку спросим".  Вот как придут к тебе да спросят,  что ты им
ответишь? Тоже молчком отделаешься или нос выше ушей задерешь: не ваше, мол,
дело?
     Алеша заткнул уши.
     Таня не унималась:
     - О господи,  Алешка!  Да разве я стенке говорю!  Ну, твое дело меня за
человека не считать.  Я как-нибудь и без тебя обойдусь. А что людям сказать?
У них душа горит...
     Алеша недовольно сказал:
     - Отстань, Танька! Зудишь, как муха: люди... люди... Нашла людей!
     - Ох,  отлупила бы я тебя за такие ответы,  Алешка! - с сердцем сказала
Таня,  не обнаруживая,  впрочем,  намерения отступиться от брата.  - Тебе не
совестно глядеть на меня?  Жив был бы отец, разве он заткнул бы уши, когда к
нему живой человек обращается?
     Алеша прищурился на сестру.
     - Тоже мне живой человек... девчонка!
     Таня вспылила, в голосе ее послышались слезы.
     - А я виновата,  что на работу меня не берут? Сам-то давно ли на работу
попал?  Кабы  не  Антоний  Иванович,  до  сих  пор  по  пристаням бы  слонов
продавал!.. Хоть бы куда пошла бы! Так не берут - безработными пруд пруди!
     Таня  замолкла.  Виталию слышно  было,  как  она  прошлась по  комнате,
постояла у  дверей,  потом  вернулась к  брату.  Отодвинула табуретку.  Села
напротив Алеши.
     - Я вам помогать хочу, Алексей! - проникновенно произнесла она.
     Алеша опять уткнулся в книгу.
     - Кому  "вам"?  Болтаешь,  сама не  знаешь что...  По-мо-гать!  Ходи на
посиделки с девчатами,  в горелки играй -  вот тебе и занятие, коли заняться
нечем, а ко мне не приставай!
     Таня оттолкнула табуретку так, что та с грохотом полетела на пол.
     - Сам на  посиделки ходи,  голова садовая!  Ну,  что тебе стоит сказать
своим:  мол,  есть люди,  которые хотят работать, просятся... - И Таня вдруг
тихо, но решительно добавила: - А то я, знаешь, и сама дорогу-то к дяде Коле
найду, смотри!
     Алеша даже вскочил от неожиданности.
     - Таньча!  -  У него от испуга перехватило голос.  - Таньча! Ты это имя
забудь...  Даже и во сне не вспоминай! Не твоего ума это дело! Маленькая ты,
чтобы это имя вспоминать, язык придержи...
     Но  не  так-то  просто было заставить Таню замолчать.  Видимо,  вытирая
слезы,  потому что она принялась сморкаться и голос ее то слышался ясно,  то
тускнел, она сказала так, что и Виталий поднялся невольно на кровати:
     - Маленькая!  Может,  ростом не вышла да все понимаю,  товарищ дорогой!
Еще  тогда поняла,  когда батю со  двора колчаки повели.  До  сих пор слышу:
"Танюша,  дочка,  Алексею скажи,  пусть ничего не боится,  - проживете, свои
помогут...  Не плачь,  доченька,  коли не придется увидеться!"  Сколько мы с
тобой голодали,  холодали - все пополам; сколько ни просили, ни ходили - так
свидания и не дали, гады! Что для них сиротские слезы, что для них, что двое
ребят  на  морозе,  как  щенята,  трясутся!..  Эх,  Алешка ты,  Алексей!  Не
маленькая я!
     Таня выскочила из вагона, хлопнув дверью. Алеша засопел...


        "7"

     Броневые  поезда  ремонтировали в  трех  тупиках,  обнесенных  забором.
Длинные  угольные вагоны-самосбросы шли  под  корпуса бронированных вагонов.
Внутри  возводили бетонные  камеры  со  сводчатым потолком и  амбразурами на
положенных местах,  пробивали  борта  для  дверей:  выходных  наружу  и  для
сообщения вагонов друг с другом.  Амбразуры пробивались не только в бетонных
камерах,  возвышавшихся над уровнем борта на два аршина, но и в корпусе, для
стрельбы с колена и лежа.
     Готовые вагоны  стояли на  запасных путях.  Выглядели они  внушительно:
узкое,  длинное черное тело, серый верх с угрожающе разверстыми амбразурами.
На  них еще не  было вооружения.  Но  и  без него каждый из  рабочих понимал
назначение вагонов.
     Виталий принялся за работу с охотой,  весело.  Его поставили на клепку.
Дело это было знакомо ему еще со времени работы в мастерских Военного порта,
и он сразу показал себя умелым клепальщиком.
     Кроме  старшего мастера Шишкина,  кадрового первореченского деповского,
за  работами по  ремонту  бронепоезда следили  еще  пятеро  мастеров -  двое
деповских  и  трое  из  управления  коменданта гарнизона.  Последние  носили
военную форму с погонами инженерного ведомства. Рабочие считали их шпионами.
В их присутствии прекращались всякие разговоры.  Один из деповских,  Кашкин,
также был  у  железнодорожников на  подозрении.  За  ним,  не  сговариваясь,
следили,  избегали вступать с ним в беседу.  Был он человек новый,  пришел в
депо недавно, но за ним уже потянулся слух: наушник, ябеда, стукач.
     Обо всем этом Виталию сообщил Пужняк.
     Что касается остальных мастеров,  то они были недовольны своей работой,
тормозили ее.  Усилия их не были организованы, действовали они на свой страх
и  риск,   осторожно  и  не  всегда  умело.   Однако  их  поведение  служило
доказательством того,  что в депо обстановка вполне подходила для выполнения
намерения, с которым Бонивур явился на Первую Речку.
     С  первого же  дня Виталий обогнал на клепке всех своих напарников.  Те
присматривались к  нему,  но  молчали.  Антоний  Иванович вечером  подошел к
юноше.
     - Ну, как работаете?
     - Ничего,  -  весело ответил Виталий.  - Только, вижу я, клепальщики не
торопятся.
     Старший мастер посмотрел на него.
     - Да-а, наша работа такая: поспешишь - людей насмешишь! - ответил он. -
Дело серьезное делаем.
     - Вот я и говорю, торопиться надо! - сказал Виталий.
     Антоний Иванович не спеша закурил.
     - Когда надо будет поторопиться,  сам  скажу!  -  заметил он  с  особым
выражением. - А ты пока к ребятам присмотрись... Да горячку не пори!
     На  другое утро Виталий с  прежним жаром принялся за  работу.  Он ловко
обрабатывал торцы заклепок,  обгоняя других клепальщиков. Напарник его, Федя
Соколов,  сидевший внутри  вагона,  высунулся из-за  борта.  Он  непонимающе
смотрел на Виталия.
     - Слышь, голова! Куда ты, к черту, торопишься?
     - А что? - невинно спросил Виталий.
     По  виду напарника заметно было,  что  тот взбешен,  и  не  миновать бы
Бонивуру забористой ругани,  если бы в этот момент к ним не приблизился один
из  контролеров управления коменданта.  Напарник метнул на  Виталия сердитый
взор,  чертыхнулся и исчез в корпусе.  Когда контролер прошел, рабочий опять
высунулся.
     - Что,  что-о?  -  передразнил он Виталия.  -  Ты думаешь, тебя на этой
чертовой телеге под венец, что ли, повезут? Я тебе хочу сказать вот что: нам
умников  да  сволочей не  надо...  японских прихлебаев!  Понял?  А  то  живо
загремишь отсюда...
     Многое еще,  видно,  хотел  сказать рабочий,  но  ему  опять помешали -
незаметно подошел  Кашкин.  Он  слышал  последнюю фразу  и  многозначительно
погрозил рабочему.
     - Поменьше языком болтай!  - строгим голосом сказал он, и глаза его зло
сверкнули из-под белесых ресниц.
     Соколов сплюнул и  скрылся в  корпусе.  Кашкин,  уже  приметивший,  что
Виталий работает споро, не в пример другим, понизив голос, обратился к нему:
     - Хорошо работаешь! Очень хорошо... Видно, не такой висельник, как эти!
- кивнул он в сторону напарника. - Лается?
     - Не без этого! - ответил Виталий.
     - А пошто? - заговорщицки наклонился Кашкин к юноше.
     - Да, говорит, зря гоню!
     - Им бы,  лентяям, семечки лузгать да с девками балясы точить! - сказал
Кашкин с отвращением. - Работа срочная, военная! Господин Суэцугу торопит, а
они тянут...  как мертвого кота за хвост! - Неожиданно он спросил шепотом: -
А еще что говорил твой напарник?
     - Да я не слушал! - простодушно ответил Виталий!
     - А ты послушай,  -  еще тише произнес Кашкин,  опасливо оглядевшись. -
Потом мне скажешь. А?
     - Да... неловко как-то! - поежился Виталий.
     - А я тебе в ведомости выработку подыму... А?
     Виталий  искоса  посмотрел  на  Кашкина.  Напускная  его  простоватость
обманула мастера;  лицо  Кашкина изобразило жадное  любопытство и  ожидание.
"Ну, подлюга!" - подумал Бонивур.
     - Подумать надо,  -  сказал он  медленно,  словно расценивая,  стоит ли
овчинка выделки. - Выработку-то поднимать не след бы, заметно будет...
     - Ну-ну, подумай! - скороговоркой выдохнул Кашкин, видимо, обрадованный
тем,  что  новичок оказался податливым.  -  А  что  касаемо денег,  можно  и
чистоганом... А?
     "Так!  Значит,  ты  мастер на  все руки",  -  ответил про себя Виталий.
Кашкин опять заглянул ему в глаза.
     - Так ты слушай, что говорить будут... А я к тебе завтра опять подойду.
А?
     - Можно и завтра! - ответил Виталий.
     Кашкин исчез так же незаметно,  как и появился.  Виталий нагнулся и под
вагоном последил,  как удалялся мастер.  Потом тихонько стукнул по  корпусу,
давно приметив, что к пробою заклепки прижато ухо напарника.
     - Эй, друг! - крикнул он негромко.
     Насупленный напарник показался над бортом. Виталий спросил его:
     - Слыхал?
     - Ну?!
     Виталий пожал плечами.
     - Не понимаю,  чего вы его терпите? Расскажи ребятам. Убрать этого гада
нужно.
     Парень  вдруг  расплылся  в  широчайшей улыбке,  которая  осветила  его
замызганное лицо.  Черной рукой он  взъерошил свои русые волосы,  выбившиеся
из-под кепки, и сказал:
     - А я думал, ты...
     Виталий усмехнулся:
     - Индюк тоже думал.
     Соколов заметил:
     - Мы  давно за  этой шкурой следили.  Улик не было.  Что-то он с  тобой
больно быстро вкапался.
     - Ну,   видит  молодого,   "неиспорченного"  рабочего!  -  расхохотался
Виталий. - Знаешь, и на старуху бывает проруха!
     Напарник натянул кепку на глаза.
     - Ладно!
     Незадолго до конца работы он попросил Виталия поработать одного, сам же
ушел. Виталий заметил, как он разговаривал с мастерами.

     Поздним вечером Виталий и Пужняк возвращались из депо домой.
     Огромная,  неправдоподобно оранжевая,  будто  нарисованная луна  тяжело
выкатывалась из-за  силуэтов зданий,  словно нехотя подымаясь вверх.  Густые
тени лежали между вагонами.  Они скрадывали очертания составов, путей, делая
их неузнаваемыми.
     Молодые люди шли  медленно.  Вечерняя прохлада после деповской копоти и
духоты была приятной.
     Невдалеке  запыхтел  паровоз.  Потом  он  сконтрпарил*.  Раздался  лязг
буферов, перестук колес на стыках рельсов. Вдруг пронзительный крик пронесся
над путями. Затем все стихло.
     ______________
     * Дал задний ход.

     - Никак кого-то зарезало! - встревоженно ахнул Алеша.
     Он  бросился  по  направлению  крика.  Длинные  черные  тени  мгновенно
поглотили его фигуру. Со всех ног Виталий полетел за Пужняком.
     На третьем пути,  у маневрового состава,  озаренная багровыми вспышками
факела,  бросавшего кровавые блики  на  рельсы,  сгрудилась небольшая толпа.
Сдержанные возгласы,  сумрачная неподвижность людей, глядевших на что-то под
колесами товарного вагона, заставили Алешу и Виталия броситься туда.
     - Что случилось? - спросил Пужняк тревожно.
     - Кашкин под поезд угодил!  Шел-шел,  поскользнулся - и каюк! - ответил
ему незнакомый голос.


        "8"

     На  следующий день  обнаружилось,  что  Кашкин  был  не  совсем простым
мастером.  Обычно  в  несчастных  случаях  дело  ограничивалось составлением
протокола.  Тут  же  наехала  целая  комиссия:  железнодорожное  начальство,
прокурор,  какие-то военные,  наконец,  японский офицер. Комиссия заседала в
проходной  будке   броневого  цеха.   Рабочих,   оказавшихся  вблизи   места
происшествия,  вызывали поодиночке,  расспрашивая об  обстоятельствах смерти
Кашкина.   Виталий  забеспокоился:   ему   вовсе  не   хотелось  лишний  раз
сталкиваться с каким-либо начальством. Он, нахмурясь, ожидал вызова:
     Антоний Иванович подошел к Бонивуру.
     - Чего зажурился? - спросил он Виталия.
     - Юноша повел плечом.
     - Не люблю по начальству таскаться,  Антоний Иванович!  - ответил он. -
Не с руки мне с ними толковать!
     - Это  можно  устроить!  -  понимающе сказал  мастер.  -  Мы  с  Алешей
разговаривали уже. Никто тебя не называл.
     Допрос не дал никаких результатов.  По показаниям выходило,  что Кашкин
во  время работы иногда прикладывался к  чарочке,  часто к  вечеру доходя до
"третьего взвода";  шел навеселе и на этот раз; видно, закружилась голова, и
он попал под колеса маневрового состава.
     Потом рабочих собрали на площадке у входа.
     Военный прокурор сказал,  что  этот случай очень подозрителен,  что  не
первый раз здесь погибают мастера, которые не уживаются с рабочими.
     Толпа зашумела. Из задних рядов донеслись выкрики:
     - Мастер мастеру рознь!
     - Сыскных дел мастера!
     - Когда рабочий пострадает,  никого это не  интересует,  а  тут,  вишь,
какое представление!
     Прокурор обратил негодующее лицо к начальнику депо.  Тот замахал руками
на  кричавших.  Однако шум не прекратился.  Передние угрюмо молчали.  Задние
продолжали:
     - Довольно людей мурыжить!
     - Скажите спасибо, что одной собакой меньше стало!
     Начальник депо вскочил на инструментальный ящик.
     - Тише! Тише, господа!
     - Мы не господа, а рабочие! - крикнул кто-то.
     - Тише! С вами хочет говорить господин Суэцугу, представитель японского
командования!
     Начальник депо  слез  с  ящика,  вытер потное лицо и  исчез за  спинами
военных.  Из  группы  выступил  японец.  Он  надменно  выпрямился,  свысока,
насколько позволял его маленький рост, оглядел собравшихся.
     - Зачем кричать?  -  сказал он,  старательно выговаривая слова.  -  Кто
кричит, тот плохо работает!
     - Уж чего бы лучше вам было:  работай - молчи, помирай - молчи! - опять
крикнул кто-то.
     Японец снисходительно улыбнулся.
     - Молчание -  золото!  -  сказал он,  видимо,  щеголяя знанием русского
языка.
     - Вот ты и помолчи! - раздался тот же голос.
     Толпа  одобрительно  загудела.   Суэцугу,   приняв  прежнее  выражение,
продолжал наставительно:
     - Это странно, что когда мы хотим выяснить, как погиб ваш товарищ...
     - Анчутке черному он товарищ!
     Незнакомое  слово  заставило  японца  прислушаться.  Он  сбился.  Потом
закончил, выражая крайнее недоумение:
     - ...вы не хотите этого!
     Алеша Пужняк, стоявший впереди, глядя прямо в рот японцу, крикнул:
     - А вы бы лучше выяснили,  как погибли наши товарищи - Лазо, Сибирцев и
другие. Не забыли? В двадцатом году?
     Японец сморщился.
     - Как это может быть,  - продолжал он, словно не слыша замечания Алеши,
- чтобы человек мог попасть под поезд?
     Алеша опять вставил:
     - А как может быть, чтобы человек попал в топку паровоза, а?
     Стоявший рядом Антоний Иванович дернул Алешу за рукав.
     У  Суэцугу  испортилось настроение.  Он  оставил попытку договориться с
рабочими. Уже другим тоном выкрикнул:
     - Вы  не можете соблюдать порядок!  За вами надо смотреть.  Мы поручили
вам военный работ.  Теперь мы  поставим военный охрана...  Вы не есть хоросо
рабочи!.. Вот!
     Разгорячась,  он  стал  прохаживаться перед толпой.  Глядя в  амбразуру
вагона, Виталий увидел японца. Лицо его показалось Виталию знакомым. Он стал
припоминать, где видел его. Память тотчас же воскресила апрельский день 1918
года,  когда чудесно преобразившийся из парикмахера в  японского офицера Жан
указывал японскому отряду здание гимназии, занятое под казарму.
     После  заявления  Суэцугу  комиссия  отправилась восвояси.  Едва  члены
комиссии  повернулись  к   выходу,   Алеша  засунул  два  пальца  в   рот  и
по-разбойничьи свистнул. Свист прокатился по цеху. Суэцугу нервно обернулся.
Алеша  сделал  наивные глаза.  Тотчас  же  засвистели в  другом месте.  Так,
провожаемая свистом,  комиссия  дошла  до  ворот.  Напоследок,  когда  члены
комиссии  переходили полотно,  кто-то  с  недюжинной силой  пустил  по  нему
вагонный скат.  Скат,  легонько подскакивая, чуть слышно звеня, многопудовой
катушкой,  помчался к  выходу из цеха.  Члены комиссии бросились врассыпную,
позабыв всю важность, с которой до сих пор держались.
     Насмешливый хохот раскатился по цеху.
     Алеша  разыскал  Виталия.   Лицо  Алеши  разрумянилось,   он   довольно
поблескивал глазами:
     - Ну что? Каково?
     - Ребята,  вижу,  боевые, - задумчиво сказал Виталий. К ним подошло еще
несколько человек,  прислушиваясь к разговору.  - Только несерьезно все это.
Надо дело делать, а не свистеть да скаты катать.
     Соколов ухмыльнулся и подмигнул окружающим.
     - А ты покажи настоящее дело!
     Алеша многозначительно сказал:
     - Антонов-то? Он покажет!

     К вечеру в цех явилась полурота японских пехотинцев.  Они расположились
у  входа и по тупикам,  сменив солдат железнодорожного батальона,  к которым
рабочие привыкли и с которыми давно не считались.
     Японцы стали мерно прохаживаться, держа ружья наперевес.
     Алеша окрикнул одного из солдат:
     - Эй ты, чучело!
     Японец поглядел на Алешу, но так, словно перед ним было пустое место.
     - Зачем вас пригнали-то, а? - спросил Алеша.
     - Вакаримасен*, - сказал японец.
     ______________
     * Не понимаю (японск.).

     - Вакаримасен, вакаримасен! - передразнил его Алеша.
     Взгляд японца был  слишком понятен.  Даже  какая-то  усмешка почудилась
Алеше во взоре низкорослого солдата.  Алеше стало ясно, что охрану бронецеха
поручили  солдатам,   знавшим  сносно  русский  язык.  Он  сообщил  о  своем
подозрении Виталию.  Возможно,  что  охранка  надеялась таким  путем  добыть
какие-нибудь сведения.  Расчет был  прост:  рабочие могли  проговориться при
солдатах, надеясь, что последние не понимают по-русски.
     Фигуры  в  хаки  испортили настроение всем.  Рабочие угрюмо  глядели на
солдат в желто-песочных мундирах.
     - Ну, чисто истуканы стоят... Русского хоть словом пришибешь, а этого -
ничем.
     Виталий слышал  эти  слова.  Он  громко ответил,  внимательно следя  за
японцем:
     - Пришибали и  этих!  Не слыхали,  как в марте на Первой Речке восстала
рота японских солдат? Красный флаг подняли...
     Солдат кинул быстрый взгляд на второго японца,  стоявшего поблизости, и
что-то сказал, отрывисто и четко, как бы отдавая приказание. Тот пошел вдоль
состава.  "Ага,  клюнуло!" -  подумал Виталий,  и ему стало ясно многое. Три
звездочки на погонах первого японца, знак солдата первого разряда, показали,
что это старослужащий,  которому, очевидно, было известно кое-что об успехах
большевистской пропаганды в  воинских частях японцев.  Второй был  новичок -
одна  звездочка.  Старослужащий отлично понял,  что  сказал Виталий,  но  не
хотел, чтобы слышал второй солдат. Виталий добавил громче:
     - А  в  этом  месяце  на  Второй  Речке  в  японских  казармах жандармы
обнаружили большевистские листовки.  Хотели арестовать кое-кого из солдат. А
остальные не  дали,  за  оружие  взялись!  -  Виталий  заметил,  что  японец
прислушался к его словам.
     Соколов не мог успокоиться.
     - Дожили!  -  ворчал он,  косясь на охрану.  -  Будто арестанты,  право
слово! Ну, я под японской